Форум » Париж. Жилища » "Первые заботы", вечер 25 - утро 26 мая » Ответить
"Первые заботы", вечер 25 - утро 26 мая
Бернар де Вильнев: В Париж Бернар и Матильда въехали около четырех. На заставе у Елисейских полей, так же, как и в Нантере, комиссарский мандат Рено сослужил де Вильневу добрую службу. Бумага с регалиями Комитета Общественной Безопасности, завизированная Конвентом, заставила офицера национальной гвардии немедленно прекратить вопросы «кто?», «откуда?» и «по какому делу в Париж?». А документы мадемуазель де Людр республиканец и вовсе просмотрел мельком, ограничившись рассказом Бернара, что Матильда Тиссо – сестра депутата Конвента гражданина Тиссо, пламенного революционера и его большого друга, и он сопровождает её к брату по его просьбе. Меньше чем через четверть часа все формальности на заставе были завершены, и вандейцы въехали в «колыбель революции». В дальнейшие планы барона входила немедленная проверка контактов, полученных от агента в Нантере. Но жизнь всегда вносит коррективы в наши планы. Его спутница выглядела настолько измученной дорогой, что Дюверже начали мучить нешуточные угрызения совести. – Вам нужно отоспаться, Матильда, - заключил он виновато. – А еще лучше пообедать, а потом отоспаться. Мы с шести утра в седле. Я сам порядком вымотан, но я все же мужчина, а вы… хм… В ответ должна была прозвучать очередная колкость. Но вопреки ожиданиям де Вильнева, не прозвучала. – Поэтому покорение Парижа мы начнем с того, что снимем номер в гостинице и приведем себя в порядок, - непривычно мягко закончил свои «распоряжения» Бернар. - Надеюсь, вы не станете возражать?
Матильда де Людр: Баронесса молча мотнула головой. Когда днем она жаловалась леди Блекней, что готова была упасть с коня от усталости, это было своего рода поэтическим преувеличением. Другое дело сейчас. Долгие часы в седле, дождь, хлынувший со свинцового неба на подъездах к столице, тягучая боль в ноге. Все это было уже чересчур для организма девятнадцатилетней, довольно хрупкой от природы девушки. Отоспаться. Это простое слово прозвучало в ушах де Людр райской музыкой. – Я не стану возражать, Бернар. Если вы взглянете на меня немного внимательнее, то поймете, что у меня нет сил возражать, - бесцветным голосом сообщила Матильда, заранее соглашаясь с любыми намерениями своего спутника. – Гостиница, так гостиница. Только умоляю вас, скорее. Я промокла до нитки и продрогла, как сорок севастийских мучеников.
Бернар де Вильнев: По документам, доставшимся от Рено, «комиссар» числился парижанином. А мадемуазель де Людр – жительницей Руана. Поэтому комнату в небольшой гостинице напротив кладбища Маделины Бернар снял на ее имя. Если хозяйка этого маленького дешевого отеля и приняла мужчину и женщину за любовников, ищущих уединения в «нумерах», деньги она любила больше, чем сплетни. Поэтому молча провела новую постоялицу и сопровождающего ее гражданина в отведенную им комнату, вручила ключ от двери, кликнула служанку вытереть потеки воды, что струилась с плащей Бернара и Матильды, а затем, прокашлявшись, осведомилась, желают ли граждане за небольшую дополнительную плату отведать ее стряпни. В непритязательное меню гостиничной кухни сегодня входил овощной суп и пирог, якобы с зайчатиной. – Звучит заманчиво, - пробормотал де Вильнев, мысленно представляя себе обещанного «зайца» то ли кошкой, то ли крысой. Но решил оставить свои подозрения при себе, не желая лишний раз пугать мадемуазель де Людр. К тому же гораздо страшнее было то, что в комнате имелась всего одна кровать. Правда пока Дюверже не собирался разлеживаться. Нужно найти более подходящее убежище. Где никто не задает даже случайных вопросов, а главное, не следит за тем, когда уходят и возвращаются жильцы и кто заходит в гости к жильцам. Если он успеет сегодня же до наступления темноты наведаться по адресам, полученным в Нантере, и найти общий язык с парижскими роялистами, в этой дыре им и вовсе не придется ночевать.
Матильда де Людр: Пока де Вильнев с сомнением косился на кровать, баронесса, вымотанная до того состояния, когда усталость пересиливает все прочие опасения и желания, не раздеваясь и не заботясь о мокрых волосах и изрядно подпорченном непогодой платье, рухнула на эту самую кровать и блаженно закрыла глаза. Господи, какое счастье – дать отдых телу, в котором, умоляя об отдыхе, ноет каждая мышца, каждая клеточка. – Я не голодна, - пробормотала девушка сонно. – Мне просто нужно…немножко… Поспать. А потом я поеду с вами… «Еще не хватало, чтобы этот несносный человек всерьез счел её обузой. Пусть у него свои «великие дела», но важное поручение есть и у неё тоже…» Остатки упрямства все еще теплились в душе Матильды, но сил на осуществление собственных намерений уже не оставалось.
Бернар де Вильнев: – Со мной? Обязательно… - Рассеяно согласился Бернар, раскладывая на столе и двух стульях их нехитрые (и порядком подмокшие) пожитки. Он только что сдержал слово, данное маркизу де Монтерею, – доставил мадемуазель де Людр в Париж в целости и сохранности. И… Наверное на этом их с Вандейской Мадонной натянутая дружба заканчивается. Дальше баронесса будет исполнять свое обещание, искать мадемуазель Шарлотту, а он – свое. Готовить побег королеве и дофину. Рисковать одним ради другого – расточительство. Матильда похоже задремала. Пусть отсыпается. Наклонившись над девушкой, Дюверже осторожно накрыл ее пледом и отошел к засиженному мухами окошку, по стеклу которого монотонно барабанил дождь. Барон почему-то был не в восторге от только что принятого решения, хотя продолжал находить его наиболее целесообразным и безопасным для самой же де Людр. Глупая мужская рефлексия. И все же так будет лучше. Им обоим. Прокрутив в памяти адреса, поведанные агентом роялистов в Нантере, Бернар закутался в плащ, холодный и не просохший еще после недавнего путешествия. После недолгих колебаний добавил к походному гардеробу пистолет. Хоть оружие и выглядит подозрительно в городе у штатского, в случае непредвиденной ситуации пистолет не помешает. А особо рьяных жандармов, даст Бог, отпугнет комиссарский мандат. Вандейский гость не мог похвастаться, что хорошо ориентируется в столице, поэтому коня разумнее будет оставить в гостинице и воспользоваться знаниями ушлых парижских извозчиков. А в остальном… Не стоит терять времени, его не так уж много. Заперев спящую Матильду на ключ, де Вильнев спустился вниз, по ходу предупредив хозяйку, что дама устала и обедать не будет, а он пообедает где-нибудь за пределами гостиницы.
Бернар де Вильнев: Среди прочих своих обещаний, Бернар сдержал и это. Поиски его помимо всего прочего закончились необходимостью остаться на обед (вернее на ужин) в доме, названном нантерским агентом, как явка парижского подполья. Кажется, ему удалось убедить хозяев дома, что он не враг, не шпион Комитета Общественной Безопасности, и что его намерения серьезны и являются частью планов генштаба Католической армии Вандеи. Взамен, кроме ужина, Дюверже получил еще несколько имен и адресов, в том числе и адрес некоего салона, в котором ему порекомендовали пристроить пожить мадемуазель де Людр, и пообещали устроить встречу с лидерами подполья. Разумеется, это была лишь тонкая ниточка из запутанного клубка организаций роялистов, действующих в Париже. Кто-то из них шпионил на европейские разведки, кто-то на свой страх и риск занимался саботажем распоряжений республиканского правительства, кто-то помогал тем, кого преследовало жестокое республиканское правосудие, спешно переправиться в Англию или в Европу. Но де Вильнев не ожидал сразу полной откровенности от своих контактов. Никто не доверяет чужакам, это разумно и закономерно. Вечер и часть ночи прошли за разговорами, Дюверже наверстывал пробелы в знаниях об обстановке в Париже, а парижане, полные надежды, слушали его рассказы об успехах вандейцев. Потом, когда разговор пошел на убыль, а глаза Бернара начали заметно слипаться от усталости, хозяева отсоветовали гостю выходить на улицу, сославшись на зверства республиканских патрулей и бандитов. Бандитов барон опасался намного меньше, чем патрулей, но быть глупо зарезанным в подворотне не хочется никому, поэтому в гостиницу де Вильнев возвращался уже засветло. Заранее предчувствуя, с какой «радостью» встретит его запертая в четырех стенах Матильда, которая наверняка уже выспалась надвое суток вперед и теперь злится на то, что он не взял ее с собой. Так рассуждал Бернар, но ошибся. Девушка все еще спала. Облегченно вздохнув, мужчина сбросил плащ, - уж бесполезный, за ночь дождь закончился, и наступающий день обещал быть ясным и теплым, - прошелся по комнате, с удовольствием разминая плечи, а затем наклонился над «соней» с явным намерением разбудить ее, наконец, и поделиться новостями. – Матильда! Он осторожно встряхнул спящую за плечо, мадемуазель де Людр что-то невнятно прошептала во сне, перевернулась на спину, и тут Дюверже с удивлением обнаружил, что на щеках девушки пылает лихорадочный румянец, на лбу поблескивают мелкие бисеринки пота. Этого еще не хватало! Неужели, простудилась после из скачки под дождем? Бернар тревожно коснулся ладонью лба своей спутницы. Пальцы обдало жаром. – Матильда, проснитесь! Матильда, что с вами?
Матильда де Людр: Девушке снилось детство. Словно в продолжение незаконченного разговора с леди Блекней о сновидениях. В детстве было лето. Знойный день, солнце в зените, стайка деревенских ребятишек, беззаботно плещущихся в реке. И сама Матильда, как взрослая дама затянутая в шитый атласом корсет, чинно прогуливающаяся под руку с матерью по берегу Луары. Как ей хочется оказаться сейчас в компании мокрых и счастливых отпрысков простолюдинов, но баронесса де Людр недовольно поджимает губы, изящная шляпка вовсе не спасает от зноя, а корсет сдавливает грудь так туго, что Матильде нечем дышать… Мужской голос, нежданным ворвавшийся в сновидение мадемуазель, окликающий ее по имени, заставил девушку заворочаться. Лицо матери побледнело и, заколебавшись, растаяло. Де Людр с трудом разлепила тяжелые веки и недоуменно уставилась на склонившегося над ее постелью мужчину. Рука его касалась ее лба, и это прикосновение показалось Матильде ледяным. – Бернар… Что вам надо? – пробормотала она сонно. - И почему у вас такая холодная ладонь?
Бернар де Вильнев: - Что мне надо? – растерянно переспросил де Вильнев. Надо же, всего за один вечер вне компании мадемуазель де Людр он успел отвыкнуть от ее неискоренимой воинственности настолько, что даже простейший вопрос поставил его в тупик. – В сущности, ничего. Надеюсь, вы не думаете, что я… Дюверже стремительно отдернул руку. Потом хмыкнул, оценив собственный страх перед девятнадцатилетней девушкой, и беспокойно добавил: - Матильда, мне кажется, у вас жар. Как вы себя чувствуете? У вас что-нибудь болит? Темные волосы баронессы липли на пылающий лоб влажными стрелками, под глазами залегли болезненные тени, и де Людр, по мнению де Вильнева, ни капли не походила на проспавшего более двенадцати часов к ряду и как следует отдохнувшего человека. – Прошу вас, прежде чем вы начнете спорить со мной или искать подвох в моем вопросе, просто ответьте, что с вами.
Матильда де Людр: Матильда возмущенным жестом оперлась на край кровати, силясь подняться, и недоуменно вздохнула, почувствовав наконец в полной мере странную болезненную слабость. – Вы правы… Меня, кажется, знобит. Кажусь себе маленькой девочкой, подхватившей простуду. Только вместо заботливой няньки-кормилицы вы… После приступа жара, терзавшего ее во сне, баронесса, побудившись, чувствовала, что ужасно замерзла. Дрожащими руками она натянула плед почти до подбородка и невольно всхлипнула, когда это простенькое движение отозвалось острой болью в лодыжке. Как она могла вчера заснуть, даже не взглянув на рану! Ответ был прост: изматывающая дорога, ливень, слабость. Но поутру вчерашняя опрометчивость с лихвой давала о себе знать. – Ох, моя нога! – Жалобно выдохнула девушка, заметно бледнея.
Бернар де Вильнев: Де Вильнев удивленно поднял бровь. – Нога? Что у вас с ногой? Жар и озноб, ознаменованный простудой, казался Бернару вполне разумным объяснением состояния мадемуазель де Людр. Тем более что после вчерашней героической поездки верхом в ливень шанс слечь был велик не только для хрупкой девушки, но и для более физически крепкого человека. Самого Дюверже, как оно полагал, спасла армейская закалка да полстакана дрянной водки, которой угостили его сегодня ночью в гостях. А Матильда вчера заснул, в чем была, в мокрой юбке, не удивительно, что она простудилась. В эту стройную картину умозаключений барона упоминание о ноге, да еще сопровождаемое жалобным вздохом и трагической бледностью, вписывалось с трудом. – Вас что, угораздило ногу подвернуть? – растерянно спросил Бернар, на лету подхватив первое же пришедшее ему в голову предположение. – Когда?!
Матильда де Людр: Ответом ему было настороженное молчание и подозрительно поблескивающий, почти умоляющий взгляд. Лихорадочно решая, что и как ей отвечать, Матильда закусила губу то ли от боли, то ли от злости на себя саму. Слезы наворачивались на глаза, прозрачными каплями путаясь в ресницах, и сдержать их девушке никак не удавалось. «Сейчас разрыдаюсь. Какой позор», - мысленно пристыдила себя баронесса. И, сделав глубокий вздох, слабо запротестовала: - Ничего, пустяки. Неудачно соскочила с лошади пару дней назад. Теперь щиколотка побаливает. Вы меня очень обяжете Бернар… Хотя комната, я понимаю, к этому не располагает… Если отвернетесь и позволите мне привести себя в порядок. Попытка усыпить бдительность так некстати взявшегося проявлять заботу Дюверже вышла довольно нескладной. Баронесса надеялась только на то, что де Вильневу, как всегда было до этого, на нее наплевать, и он примет на веру любое объяснение хотя бы потому, что ему попросту все равно, что там лепечет эта де Людр.
Бернар де Вильнев: Мужчина подозрительно прищурился. – Мне кажется, вы не говорите мне всей правды, мадемуазель. Впрочем, это на вас похоже. Слезы на глазах девушки не позволяли Бернару запросто поверить, что Матильда всего лишь «неудачно соскочила с лошади пару дней назад». – Вы ведь не станете возражать, если я взгляну на вашу лодыжку, не правда ли? – Осведомился Дюверже любезно. - Если нога до сих пор болит, там может оказаться что-нибудь посерьезнее ушиба… Ну, где там ваша боевая рана? На правой лодыжке или на левой? И де Вильнев вопросительно провел рукой по ноге де Людр поверх пледа и сбившихся во время сна юбок.
Матильда де Людр: Если бы у баронессы даже и хватило воображения принять этот жест за попытку мужского домогательства, резкая боль, вызванная неосторожным прикосновением к ране, была так сильна, что у Матильды потемнело в глазах, и все не связанные с мыслями о боли глупости мигом покинули ее голову. У девушки даже не оказалось сил запротестовать в своей обычной манере. Подавшись вперед, она судорожно сжала пальцами запястье де Вильнева. Таким образом спасаясь от накатывающей волны дурноты. - П-перестаньте… Не трогайте… Т-там… Царапина…- Мгновенно побелевшими губами взмолилась де Людр, чувствуя, как гулко колотится в грудной клетке собственное сердце. Каждый удар отдавался ноющей болью в висках. Кажется, ей действительно нехорошо. И это не простуда. – На левой, - чуть слышно добавила Матильда, смерившись с неизбежным.
Бернар де Вильнев: – Матильда, успокойтесь. Я не коновал, - Бернар, окончательно сбитый с толку и не на шутку обеспокоенный состоянием девушки осторожно поцеловал бледную кисть баронессы, вцепившуюся в его руку, мягко заставляя ее разжать пальцы. – Я только взгляну на вашу «царапину», даю вам слово. Получив в ответ слабый утвердительный кивок и свободу, де Вильнев отодвинул в сторону плед и подобрал юбку мадемуазель чуть выше левого колена. Нижняя юбка, когда-то белая, сейчас была основательно заляпана по подолу грязью и покрыта крупными бурыми пятнами, которые были слишком хорошо знакомы мужчине, чтобы он позволил себе ошибиться в их природе. Нахмурившись, он оголил ногу, и, не удержавшись, присвистнул от переполнявших его эмоций. – Это вы называете царапиной? Господи, это ж огнестрельная рана! Матильда, когда вас угораздило заполучить эту «царапину»? – Дюверже, не скрывая возмущения, уставился на девушку. - Вчера во время перестрелки на дороге? И вы молчали все это время? Почему?! Решили остаться без ноги? Орать на баронессу, конечно, не стоило. Но настолько наплевательское отношение к собственному здоровью откровенно возмутило Бернара. «Мало того, что республиканцы только и ждут оказии, чтобы отправить нас на тот свет, так еще девицы, вроде де Людр, самонадеянно думают, что грязная рана – не стоящий их внимания пустяк».
Матильда де Людр: – Б-без ноги? – Переспросила Матильда, у которой от страха и лихорадочного озноба зуб на зуб не попадал. Как любая женщина, к тому же молодая и симпатичная, она боялась физического увечья сильнее, чем смерти. В воображении девушки сразу же нарисовалась картинка с грязными нищими калеками, что раньше, еще до революции, имели обыкновение простить милостыню на папертях. От избытка чувств мадемуазель наверняка побледнела бы, если бы не была уже бледна, как мел, от слабости. – Но, Бернар, что вы такое говорите? П-почему без ноги?! От волнения она даже попыталась сесть, ухватившись за спинку кровати, и взглянуть на рану, вызвавшую такое негодование мужчины. Увиденное неожиданно успокоило вандейскую мадонну, за последние несколько месяцев ставшую привычной к зрелищу крови и смерти. – Это действительно всего лишь царапина, - убежденно заявила баронесса окрепшим голосом. – Нужно просто ее промыть и перевязать.
Бернар де Вильнев: – Ага, вот теперь вы об этом вспомнили, - язвительно процедил де Вильнев. – Промыть и перевязать. Этого было достаточно вчера. Сегодня, боюсь, этого окажется мало. У вас лихорадка, значит, начинается воспаление. Вам нужен врач, Матильда. После простой перевязки я ничего не гарантирую. Заработаете Антонов огонь, придется искать хирурга и резать ногу. Вот так вот, под колено. Дюверже зловеще провел ребром ладони по ноге мадемуазель де Людр, отмечая, где по его мнению целесообразнее будет пилить кость в случае гангрены. Затем, продолжая говорить, вытащил из-под плеча девушки подушку, ловко снял с нее наволочку, и передвинул со стола на пол рядом с кроватью кувшин для умывания. – Я сейчас вернусь, - сообщил он баронессе. – Черт возьми, представляю лицо хозяйки этой дыры, когда я разбужу ее просьбой ссудить меня бутылкой дешевой водки. Бернар мрачно потер лоб. Одной водкой тут не обойтись. Врач действительно нужен позарез. Но… К кому обратиться. Будь это обычная простуда, никаких вопросов не возникло бы. Можно было бы справиться об адресе ближайшего практикующего эскулапа у той же хозяйки гостиницы. Но с такой характерной раной, как Матильды, вопросов не оберешься. И если их ответы покажутся врачу неубедительными, нет никакой гарантии, что он, как бдительный патриот, не кликнет жандармов вместо служанки.
Матильда де Людр: – Что вы задумали, Бернар? – Не сразу сообразила де Людр. – Зачем водка? Кому? И лишь спросив, девушка осознала, что крепкий напиток простолюдинов нужен де Вильневу отнюдь не для успокоения нервов. И, осознав, невольно сжалась. Если она едва не лишилась чувств от простого прикосновения к больной ноге, что же будет, когда Дюверже возьмется перевязывать рану?! – Как человек военный, - тихо попросила Матильда, - скажите мне, что делают мужчины, чтобы… чтобы не кричать? Мадемуазель вовсе нее была уверена, что у нее хватит выдержи перенести все грядущие манипуляции Бернара, не проронив ни звука. А вскрики и стоны, которые даже спросонья не примешь за стоны любви, в дешевой гостинице с картонными стенами да еще рано по утру могут привлечь нежелательное внимание.
Бернар де Вильнев: – Не бойтесь, Матильда, я обо всем позабочусь. Бернар был тронут желанием мадемуазель де Людр мужественно соблюдать тишину и конспирацию. Вот если бы она еще и вовремя задумалась об этом. Мужчина обречено дернул плечом. Он уже уяснил, что «задумываться» не входит в привычки этой порывистой и непредсказуемой девушки. Осторожно прикрыв дверь комнаты, барон отправился на поиски хозяйки. … – Водки? В полшестого утра? Женщина в ночном чепце сонно протерла глаза и уставилась на Дюверже со смесью возмущения и недоумения во взгляде. – Ты в своем уме, гражданин? Али не догулял в ночь? Хозяйка гостиницы подозрительно принюхалась, размышляя, ожидать ей пьяного дебоша, или пронесет? Постоялец…или не постоялец, кто он там этой девице, что вчера поселилась… выглядел абсолютно трезвым. «Черт бы его побрал, все равно поднял ни свет, ни заря. Так хоть обдеру втридорога», - мстительно решила женщина, Извлекая на свет божий бутыль с мутноватой брагой. - И не вздумай окна бить или мебель ломать. Жандармов мигом кликну! – на всякий случай бросила она в спину поднимающемуся по лестнице мужчине. И поправив чепец, побрела умываться.
Матильда де Людр: Оставшись в одиночестве, Матильда постаралась устроиться на кровати поудобнее. Ее продолжало знобить, и теперь к ознобу прибавилась жажда, но даже дотянуться до кувшина с водой на полу девушка смогла далеко не сразу. Для этого нужно было привстать и наклониться, спустив раненую ногу на пол. Проделывая эту мучительную манипуляцию со всей возможной осторожностью, де Людр не удержалась оттого, чтобы мысленно не упрекнуть Бернара: почему он не подал ей воды?! «Потому что ты его не попросила, несносная упрямица», - услужливо напомнило второе я, которое редко спорило со своей хозяйкой, но сегодня, напуганное перспективой лишиться ноги, заговорило в полный голос. – И теперь тебе нужен врач и сиделка. Хороша защитница Вандеи, нечего сказать. Неделя выматывающей дороги до Парижа, и в финале ты в постели». По щекам девушки катились беззвучные слезы, но она их не замечала, поглощенная мрачными мыслями и запоздалым самобичеванием. Кое как дотянувшись до кувшина, Матильда начала пить, дрожащими руками удерживая посудину на весу и ощущая, как зубы ее мелко колотятся о фаянс. За этим занятием ее и застал вернувшийся с бутылкой водки Дюверже.
Бернар де Вильнев: – Я так и знал, что вы не послушаете ни слова из того, что я вам говорил. – Укоризненно заметил барон. – Впрочем, я не прав, я сам не запретил вам вставать. Но мне и в голову не пришло, что вы попытаетесь… Ложитесь в постель немедленно. Под рукой у де Вильнева не было ничего, кроме постельных принадлежностей, и он явственно представил, какими добрыми словами помянет постояльцев хозяйка гостиницы, когда увидит тот урон, что будет нанесен застиранным простыням и побитому молью пледу. Бернар начал с того, что скрутил из наволочки тугой жгут и протянул Матильде. – Вы спрашивали, что делать, чтобы не кричать. Вот возьмите. Суньте в рот. Или… Могу предложить кальвадоса. Баронесса отрицательно замотала головой, и Дюверже, побрызгав руки водкой, преступил к делу. … Мадемуазель вскоре начала всхлипывать, но на счастье негромко. Бернар надеялся, что из-за двери это не слышно. Размочив спекшуюся корку крови, он избавил ногу девушки от чулка, промыл рану водой, потом кальвадосом (последнее вызвало бурный протест Матильды и в какое-то мгновение мужчине показалось, что его подопечная теряет сознание, но вроде обошлось), лихорадочно размышляя по ходу дела о том, где найти толкового и надежного врача. В собственные хирургические таланты де Вильнев не слишком верил. Все, что он худо-бедно умел делать – простейшая перевязка. Доктор, доктор… Ни одного знакомого эскулапа в Париже у барон не предвиделось. Хотя… стоп. Ну конечно же! Шарль Бонневиль. Его давний приятель Шарль. Бернар помнил совершенно точно, что младший брат Шарля врач и практикует в Париже. Или, если быть точным, практиковал. В те времена, когда оба дворянина – де Бонневиль и де Вильнев, - еще служили в королевской кавалерии, а не скитались по родной стране на положении разбойников. Впрочем, Шарлю могло повезти больше, чем его другу. Собственно последний раз капитана Бонневиля Бернар видел летом девяносто первого, и с тех пор судьба не сводила их ни разу. Что ж, за одно и повод расспросить доктора Бонневиля о делах его старшего брата. … Закончив перевязывать де Людр ногу, Дюверже во второй раз предложил ей бутылку, на дне которой все еще оставалось немного кальвадоса. – Хлебните, Матильда. Вы большая умница, так что пейте. Увидите, вам сразу станет легче.
Матильда де Людр: – Давайте, - коротко согласилась баронесса, у которой продолжало сводить челюсти, хоть она и вытащила только что изо рта тряпичный жгут, в который судорожно вгрызалась, стараясь сдержать крик, все то время, пока де Вильнев возился с ее щиколоткой. Дрянная водка с непривычки обожгла горло, и девушка закашлялась, прикрывая ладонью губы. «Господи, как они это пьют!» Под «они» подразумевалось «мужчины». Де Людр было известно, что крестьяне-повстанцы грелись кальвадосом на постоянной основе, особенно в первый месяц мятежа, когда война выгнала вандейцев в леса и поля, по-мартовски сырые и студеные. Сама Матильда если и прикладывалась к рюмке, то пила только вино. Даже коньяк, по мнению покойного отца, считался слишком крепким напитком для приличной девушки. Но вероятно у Дюверже иные представления о приличиях. – Вы хотите, чтобы вдобавок к простреленной ноге и горячке я еще и опьянела? - рассеяно улыбнулась девушка, удивившись, что после всего пережитого она все еще в состоянии улыбаться. Неужели, алкоголь действует настолько стремительно?
полная версия страницы