Форум » Париж. Город » "Все дороги ведут в Рим", 27 мая, около полудня » Ответить
"Все дороги ведут в Рим", 27 мая, около полудня
Бернар де Вильнев: Время: 27 мая, около полудня Место: салон "Флер де Сите" на улице Ферронери Участвуют: Лютеция Флер-Сите, Бернар де Вильнев, Эмильен де Басси, Эдуар Бонневиль, Шарлотта де Монтерей
Лютеция Флёр-Сите: Терпение Флёр-Сите утекало, как песок в песочных часах, и вот-вот должно было закончится. Она явственно чувствовала, что её вопросов избегают, не желают отвечать и что, за всем этим кроется какая-то тайна. Пожалуй, от учести быть схваченной и посаженной под замок, а потом, так сказать, допрошеной с пристрастием,Мари спасало присутствие де Басси.Впрочем, Лютеция убеждала себя, что подобные методы не для неё. Бросив на роялиста очередной ироничный взгляд, владелица салона,легонько подталкивая впереди идущую девушку, вошла в комнату, усадила Мари на диван, больше напоминавший большое кресло, затем села сама в кресло рядом. - Так откуда она у тебя, Мари, может жених подарил?- Лютеция продолжала мягко настаивать. Глаза женщины становились все желтее от переполнявшего их лукавства. Лютеция бросила взгляд на столик, где стоял графин с коньяком и два бокала. и взглянув на мгновение "бывшему" в глаза, улыбнулась девушке, а потом сказала, будто вспомнив: - Так... Села.. А нам хорошо бы сейчас выпить горячего, ароматного чая... Гражданин Басси, правда,хочет вовсе не чая....а ещё коньяка,- новый иронично-лукавый взгляд вновь был подарен роялисту.
Шарлотта де Монтерей: Мари, наивно ожидавшая, что «господа», даже только что проявивший к ней сочувствие Басси, тут же забудут о ней, как всегда забывают о слугах, получила новое подтверждение странной связи между собой и «бывшими», когда мужчина, вместо того, чтобы отослать ее, неожиданно предложил ей пройти в гостиную. Не успела она сделать и шагу, как она обнаружила, что хозяйка салона оказалась за ней и даже легонько подтолкнула ее в спину. Слезы, уже не отчаяния, но ужаса, вновь подступили к горлу девушки, когда ее неумолимая тюремщица довела ее до дивана, присела рядом, словно беспокоясь, что она бросится бежать, и возобновила допрос, в преднамеренности которого не осталось бы сейчас сомнений и у менее подозрительного человека, чем бывшая дочь маркиза. – Какой у меня жених? – Мари всхлипнула и снова безуспешно попыталась вдеть сережку в ухо. От страха она еле соображала, что лепечет. – Это мне от мамы моей покойной досталось. Она горничная была, ей хозяин подарил. За хорошую службу, еще до того, как я родилась. В булочной болтают куда больше, чем в будуаре провинциальной барышни, и в последний момент Мари сообразила, откуда и почему ее мать-«горничная» могла получить такой дорогой подарок. Переводя полные слез глаза с мадам на мужчину, она даже понадеялась, что придуманная ей, увы, такая вероятная, история сможет скрыть и ее возможные погрешности в поведении и облике. Во-первых, можно, если плинтус слегка отстает от пола, а в старых домах это сплошь и рядом. Во-вторых, я Вас не понимаю. Какой факт «работает в пользу подозрений женщины»? Что сережка маленькая? Так была бы большая, она была бы дороже и еще подозрительнее. Я потому про фабрики и сказала, что у Вас в первом варианте было написано, что работа «ювелирная». Чтобы сделать простое колечко из золота, никаких таких особых талантов не надо, вот я и подумала, что Вы имеете в виду, что ее ювелир делал, а не машина. И еще, я знаю, что золото булочницам не положено, иначе не заостряла бы внимание на том, что она неприметная. Так что подозрений хватает оттого, что она у меня есть – зачем надо выдумывать какую-то тонкую ювелирную работу, когда я специально написала, что сережка неприметная? Ну сами посудите, какую сережку может провинциалка подарить дочери на 14 лет?
Лютеция Флёр-Сите: Шарлотта де Монтерей Бог с ним с плинтусом, хотя я с вами не согласна. И бог с ней с ювелирной работой... Всё равно не понимаю из-за чего сыр бор....Про ювелирную убрала так и быть.*невольным зрителям* Только хохотать над нами не надо,ОК? Играем дальше. Флуд можно стирать.
Эдуар Бонневиль: - Гражданка Тиссо? - удивленно переспросил доктор, не сразу вспоминая псевдоним своей недавней постоялицы. - Ах да... то есть, нет, никаких беспокойств, мадемуазель очень приятная особа. Я оставил ее на попечение мадам Лавинь. Вчера вечером она выглядела куда лучше, чем утром, думаю, еще денек - и можно будет разрешать ей вставать... Уловив взгляд барона на той части лица, где красовались следы вчерашнего побоища, Бонневиль машинально потянулся рукой к виску. - О каких беспорядках вы говорите? Случайно, не о хлебном погроме? У заведения мадам Летуш творилось нечто невообразимое, все куда-то неслись, в крови, избитые... Собственно говоря, при таких обстоятельствах мы и познакомились с мадам Флер-Сите, здешней хозяйкой. Вы ее уже видели, дорогой гражданин? - последнее обращение Эдуар произнес с каким-то особенным сладострастием. Все-таки использовать подобные слова в отношении аристократа, испытывающего не самую большую любовь к республиканскому строю, было бы даже забавно. В иной ситуации...
Эмильен де Басси: – Если мои желания стесняют вас, мадам, я, конечно же, в будущем ограничусь чаем, - усмехнулся Эмильен, чувствуя какое-то скрытое напряжение между двумя женщинами, но в упор не понимая его причины. – Коньяк исключительно в медицинских целях. Сами увидите, едва ваш знакомый доктор окажется тут и взглянет на мои терзания, немедленно порекомендует пить коньяк… Ироничных взглядов Лютеции де Басси предпочитал не замечать, но легкие нотки язвительности в его голосе все же прорезались порой в ответ на ее любезные подшучивания. – Значит, ваша матушка служила горничной? – обращаясь к Мари Жерар, мужчина уточнил этот факт с таким неподдельным интересом, словно девушка только что рассказала ему, что состоит в родстве с Бурбонами. – И вы пошли по ее стопам? Булочная не в счет, сомневаюсь, что булочнице требовалась помощь с укладкой волос или корсетом, но до этого вы вроде служили у кого-то из «бывших», так? У кого же? Эмильен помнил недавний рассказ де Вильнева о пропавшей дочери какого-то вандейского лидера, и о том, что эта милая служаночка может что-то знать о сгинувшей в революционной круговерти девушке. Пожалуй, это не его дело расспрашивать, но по ходу разговора полюбопытствовать… Потому бы нет?
Бернар де Вильнев: Эдуар Бонневиль - Видел, конечно. И, похоже, я вас опередил, доктор. На целый день, - усмехнулся в ответ вандеец, снося обращенное к нему «гражданин» с привычным уже ироничным стоицизмом. – Я наведался в этот же салон еще вчера, договорился о приюте для гражданки Тиссо. Как неожиданно, заметьте, переплетаются наши дороги. Мы даже умудрились впутаться в один и тот же погром. Де Вильнев был откровенно рад видеть Эдуара Бонневиля, после вчерашней встречи он проникся к брату своего приятеля симпатией не просто потому, что доктор похож на покойного Шарля (по правде говоря внешнее сходство между братьями оказалось невелико), но и в силу личного обаяния эскулапа. – Так вот, о чем это я… Гражданка Флер-Сите приглашает вас присоединится к ней в гостиной, а я присоединяюсь к приглашению гражданки. Мы с Лютецией были приятно удивлены, обнаружив общего знакомого. А заодно, если вы не возражаете, я представлю вам еще одного весьма приятного госпо… гражданина.
Лютеция Флёр-Сите: Лютеция продолжила бы обмен невинными насмешками с де Басси, но её отвлёк вопрос, заданный им всё ещё заплаканной служанке, от которой владелица салона брезгливо отвернулась. Вчера она была куда спокойнее, даже когда было испорчено её платье... Видимо, думала Флёр-Сите, последствия тех обстоятельств, в которых девушка оказалась. Какими, кстати, в точности были эти обстоятельства?... Лютеция взглянула на "бывшего", но уже по-новому - без тени лукавства и иронии, и, сцепив пальцы рук, обратила взгляд к Мари, стараясь сделать его мягким и доброжелательным. На самом деле, на хозяйку "Флёр де Сите" вновь нахлынули неприятные чувства: тоскливость, апатия и, вдобавок, странная тревожность... Чем больше Лютеция смотрела на служанку, чем больше ей улыбалась, тем сильнее в её голове обозначилась мысль о том, что все эти слёзы, невинность, беззащитность могут быть замечательным оружием, способным ввести в заблуждение. Не настроена ли девчонка на заманивание в ловушку добросердечных "бывших"? Не нужно забывать, что она тоже (интересно, по какой причине) работает на Рено...
Шарлотта де Монтерей: Пока хозяйка салона и ее гость беседовали о чае и коньяке, Мари судорожно соображала, что она сможет ответить, когда мадам Флер-Сите решит продолжить свои расспросы. Как бы девушке ни хотелось верить, что хозяйка салона и впрямь забыла о ней, сосредоточив все свое внимание на мужчине, надеяться на столь удачный исход она не могла. Взгляд девушки невольно сместился к двери в подсознательной надежде, что ее спаситель появится, каким-то таинственным образом избавит ее от нестерпимо пугавшей ее рыжеволосой красавицы… мечтай больше, Мари! Худенькие пальцы девушки тщательно разгладили невидимую складку на одолженном ей переднике, и, когда прозвучал следующий вопрос, пусть его задал не враг, но друг, Мари была готова. – У господ дю Белле я служила, – пролепетала она, вновь повторяя историю, придуманную когда-то для комиссара Рено, – дядя меня к ним устроил, как мои родители померли. Мари удалось, наконец, вдеть сережку в ухо и, шмыгнув носом в последний раз, она добавила, – Там старшая горничная, она хорошая была, всем премудростям меня научила. А уж по прическам лучше меня, почитай, и не было. Всем телом чувствуя вернувшийся к ней взгляд хозяйки салона (нет, эта о ней не забудет!), девушка робко улыбнулась мужчине. Если бы не присутствие хозяйки салона, быть может, она и доверилась бы ему, даже c рукой на перевязи и в плохо вычищенном сюртуке он казался ей аристократом до мозга костей… но, в отличие от него, бывшая Шарлотта де Монтерей, ныне Мари Жерар, знала, что в соседнем кресле, улыбающаяся то насмешливо то доброжелательно, сидит смерть. Только одолжений мне не делайте, а? Не хотите исправлять в соответствии с тем, что писали до Вас, не надо, только, если я потом где-нибудь тоже не обращу внимания на то, что Вы написали, не удивляйтесь.
Эдуар Бонневиль: - Конечно, не возражаю! Признаться, я уже заскучал здесь на кухне. Главное, чтобы этот гражданин не имел отношения ко всякого рода комитетам или к бригаде гражданина Сансона... Недавнее знакомство с маркизом де Садом не вызвало у Эдуара желания повторять опыт общения со служителями революции, хотя вряд ли, думал он, барон де Вильнев станет иметь дело с людьми, о которых только вчера отзывался весьма нелицеприятно. - Скажите, друг мой, - тихо обратился Бонневиль к своему спутнику, когда они покидали царство кастрюль и разделочных досок, - вы уверены в мадам Флер-Сите? Не подумайте, что я пытаюсь вселить в вас какие-либо сомнения, но вы видели здешних посетителей - поклонники "Папаши Дюшена" и якобинцы...
Бернар де Вильнев: - Смею вас уверить, мой знакомый к коммунам и комитетам относится… примерно, как я, - Дюверже, на минуту отвлекшись от разговора с Бонневилем, остановил на выходе из кухни официанта, о чем-то переговорил с ним в полголоса и в результате получил в свое распоряжение бутылку коньяку, заказанную де Басси. Затем двое мужчин окончательно покинули ресторан, направляясь в приватную гостиную хозяйки салона, отделенную от основных помещений, отданных на откуп посетителей, довольно длинным, огибающим дом коридором. – На самом деле, доктор, я мало в чем… и в ком уверен. Это… издержки положения. Не смотря на совершенно пустой коридор, вандеец заговорил негромко и отрывисто. – Я приехал издалека, и первый же контакт, что предоставил мне генштаб, мог оказаться двойным агентом, перевербованным КОБом. Когда речь идет о жизни и смерти, люди далеко не всегда предпочитают смерть. Мадам… Не знаю. Ее адрес назвали мне люди, которым я, пожалуй, доверяю больше других. Да и мой новый знакомый… ей доверяет. Недовольно-решительным движением мужчина на ходу взъерошил пыльные и пропахшие дымом волосы. – Если я не буду доверять никому, Эдуар, один я ничего не смогу сделать. Если я стану доверять всем, однажды погублю и свое дело, и тех, кто доверился мне. Но где пролегает эта грань… Я дорого дал бы за то, чтобы знать наверняка.
Эмильен де Басси: – Дю Белле… Имя казалось де Басси смутно знакомым. Впрочем, он был коренным парижанином и до революции вел довольно бурную светскую жизнь. Сейчас, как ни странно, былая разгульность приносила неожиданные плоды: старые знакомые и знакомые знакомых, не смотря на угрозу, нависшую над собственными головами, порой выручали Эмильена из неприятностей и содействовали его далеко не безвредным с точки зрения республиканского правосудия делам. Но дю Белле он не припоминал, видно они из тех, что жили тихо и никогда не ссорились с новой властью. Или из тех, что вовремя эмигрировали. Нет, последнее маловероятно, иначе вандейские гости не пытались бы разыскать и в Париже. – По моему это те дю Белле, что состояли в родстве с Монтереями? Этого факта сам Эмильен, разумеется, тоже не помнил, но раз уж де Вильнев поминал маркиза Монтерея и его парижских родственников, вывод напрашивался сам собой. – Что с ними стало? Сбежали за границу? Или… Не успели? Голос роялиста звучал деланно ровно, в конце концов девочка могла сознательно сменить место службы. Или ее могли рассчитать сами хозяева. То, что Мари Жерар больше не служит у дю Белле не означало наверняка, что ее бывшие господа уже мертвы. Хотя в нынешних реалиях было… весьма вероятно. – В любом случае мадам повезло с вами, мадемуазель, - любезно предположил де Басси, через плечо всхлипывающей служанки поглядывая на умостившуюся в кресле с истинно кошачьей грацией Лютецию. На фоне предусмотрительно-невозмутимого гражданина Руа новая работница салона выглядела неожиданно. И Эмильен невольно задавался мыслью, с чего вдруг мадам Флер-Сите понадобилась новая горничная. Делать прически она, говорит, умеет, но умеет ли держать язык за зубами?
Шарлотта де Монтерей: Фамилия Монтерей, как бы Мари ни готовилась ее услышать, прозвучала для нее ударом хлыста, и девушка невольно мотнула головой, словно открещиваясь не только от родства с дю Белле, а от самого своего существования. – Не знаю я про родственников, – буркнула она, снова опуская глаза и теребя кружевной край передника. – Арестовали их с полгода назад, и все тут. Хотя… После ухода Рено Мари полночи проломала себе голову, безуспешно пытаясь сообразить, зачем семнадцатилетняя Шарлотта де Монтерей могла потребоваться Революции. Да, конечно, ее отец был аристократом и врагом, но ведь, вечная ему память, он был им и год назад и полгода назад, а тогда ее никто не искал… или все же искал? Вспоминая суетливую, вечно перепуганную госпожу дю Белле, Мари не могла поверить, что та промолчала бы в революционных застенках, спроси ее кто-нибудь о двоюродной племяннице. Нет, дю Белле арестовали не из-за нее, точно не из-за нее, это было невозможно… но зачем и кому она потребовалась? Внезапно Мари стало очень страшно. Что если этот молодой человек, такой аристократичный, такой вежливый, на деле искал того же, что и Рено? – Может, и правда родственники, – пролепетала она, – приезжала к ним вроде как племянница… В свое время Рено назвал Шарлотту де Монтерей родственницей дю Белле, а стало быть, Мари Жерар тоже могла об этом знать. Или может быть, ей следовало бы поступить, как велел ей Рено, самой назваться Шарлоттой де Монтерей? В этом были даже определенные преимущества… Лоб Мари слегка сморщился, когда она попыталась вспомнить, присутствовала ли мадам Флер-Сите за столом, когда Рено предложил ей выдать себя за пропавшую девушку, и потому она пропустила мимо ушей комплимент «бывшего», тем более, что обращен он был не к ней.
Эмильен де Басси: «Господи, и ради этого «может быть» мы ввязались во всю ту потасовку возле булочной?» Стараясь не выдать своего разочарования, де Басси ободряюще улыбнулся девушке, то ли приглашая ее продолжать свой рассказ, то ли просто отдавая дань въевшейся в кровь учтивости при общении с женщинами не зависимо от того, аристократки они или простолюдинки. И улыбка эта так же привычно получилась абсолютно не натянутой. Или почти не натянутой. «Бедный де Вильнев, вообразил себе бог знает что… Нет, он, конечно, говорил, что ни на что не рассчитывает. Но если бы барон сам верил в то, что говорит, не понесся бы сломя голову выручать эту малышку. Или понесся бы?». Взгляд графа задумчиво скользнул по сжавшейся на диване фигурке Мари, словно пытаясь прикинуть, какую ценность в глазах Дюверже это хрупкое с глазами на мокром месте создание могло представлять само по себе, а не как источник интересующей вандейца информации. «Чертов альтруист», - мрачно подытожил про себя Эмильен по результатам этого беглого осмотра. – И племянницу тоже арестовали? – спросил он машинально, даже особо не веря в то, что упомянутая столь неуверенным тоном «гостья» и дочь маркиза де Монтерея – одно и то же лицо, мало ли у кого племянниц. Но тут же сообразил, что даже этот проявленный вскользь интерес может показаться служанке подозрительным, и якобы виновато пожал плечами. – Простите за глупые вопросы, мадемуазель. Я совершенно не умею утешать рыдающих девушек. Даже понятия не имею, с какой стороны начать. Болтаю о всякой ерунде. Решительно, гражданину Оливье с доктором и коньяком стоит поспешить.
Шарлотта де Монтерей: Сочувствие в голосе «бывшего» и его смущенное объяснение собственному любопытству окончательно успокоили Мари, внезапно вспомнившую, как ей самой еще девочкой приходилось появляться в гостиной и вымучивать из себя вежливые вопросы о погоде и здоровьи. Если бы не молчаливое присутствие хозяйки салона, быть может, она и решилась бы сказать ему правду, но, как она ни пыталась найти способ открыться мужчине, не вызвав подозрений женщины, на ум ей ничего не шло… а меж тем вопрос требовал ответа. Как бы небрежно он ни прозвучал, чутье подсказывало Мари, что чем дольше продлится пауза, тем скорее ее заметит мадам Флер-Сите. – Вроде, не арестовали, – отозвалась она. Как бы ей ни хотелось уничтожить всякую память о Шарлотте де Монтерей, заверить весь мир, что она умерла, что ее больше нет, затянувшееся молчание можно было объяснить разве что раздумьями о судьбе уцелевшей девушки. – То есть тогда ее не арестовали, она раньше уехала, а потом я уж и не знаю. Тут любопытство взяло верх, и Мари нерешительно поинтересовалась: – А вы их знали? Они, вроде, не слишком часто выезжали… Уже подняв глаза на аристократа, девушка спохватилась, что забыла добавить к своему вопросу угодливое «ваша милость», но понадеялась, что господин Басси (или де Басси? Или это вообще не его фамилия?) спишет это маленькое упущение на вездесущее революционное панибратство.
Эдуар Бонневиль: Бонневиль не находился, что ответить. Жить в постоянном напряжении, когда не знаешь, с какой стороны будет нанесен следующий удар, на кого можно положиться, испытывать каждый день постоянный риск - на это был способен далеко не каждый. Он пытался мысленно примерить на себя такое существование и не решался определить, смог бы он сам выдержать то, что выпало барону де Вильневу и его товарищам. Спустя некоторое время Эдуар все же нарушил добровольное молчание. - Раз ваши друзья доверяют мадам Лютеции, то, стало быть, у них есть на то основания... Простите мне излишнюю подозрительность, Бернар, я лишь не хотел бы, чтобы вы или ваши друзья пострадали. Мне почти не встречались порядочные люди из того лагеря, к которому принадлежите вы.
Бернар де Вильнев: Беспокойство доктора Бонневиля выглядело вполне объяснимым. Да и вполне обоснованным, если уж на то пошло. Примерно те же мысли одолевали Дюверже в ту минуту, когда он впервые переступил порог заведения «Флер де Сите». И отнюдь не сам разговор с Лютецией вынудил барона доверять ей. Скорее все же записка, ему переданная, и последовавшие за этой запиской события. Если уж такой любитель подозревать всех и вся, как де Басси, является сюда без опаски, опасаться, наверное, и правда нечего. Не смотря на завсегдатаев салона, горланящих о свободе, равенстве и братстве. На кухню и во внутренние коридоры долетали лишь обрывки этой «светской болтовни», но и одного этого хватало для того, чтобы де Вильнева охватило подспудное желание поставить всех этих горлопанов к стенке и скомандовать «пли!». Доверие, доверие…Оно есть, и в то же время… Бернар вспомнил о тех записях в журнале, которыми он совсем недавно любовался, и нахмурился. Любое упоминание имени Рено казалось подозрительным, вандеец слишком хорошо представлял себе, чего можно ожидать от «старого друга». И имя Мари Жерар оказалось в опасной близости от имени комиссара, пусть даже и только на бумаге. Если между этими двумя в реальности имеется какая-то связь, почему о ней молчит мадам Флер-Сите? – Скажите, Эдуар, - тихо спросил он, - вы сомневаетесь относительно самой мадам, или вам просто не по душе посетители этого места? Ответить Бонневилю уже не удалось, в конце коридора мелькнул свет, и через минуту двое мужчин присоединились к троице, оставленной Бернаром в гостиной. – А вот и коньяк, - улыбаясь объявил де Вильнев, краем глаза удовлетворенно отметив, что девушка, которую он оставил горько рыдающей, уже не плачет. – А вот и доктор.
Эмильен де Басси: – Да я вот как раз пытаюсь вспомнить, знал я их, или нет, - абсолютно искренне сообщил де Басси Мари, но развить свою мысль о давних дореволюционных знакомствах Эмильену помешало появление Дюверже в сопровождении незнакомого (пока) графу мужчины. – Ну, наконец-то, - глаза его насмешливо сверкнули. – Я уж думал, гости мадам пригласили вас исполнить с ними пару-тройку революционных песенок. Наслаждение Моцартом было непродолжительно, патриочески настроенный музыкант, мерзавец, вновь перешел к исполнению модных среди «граждан» куплетов, некоторые из посетителей салона ему подпевали, и звуки эти, долетающие в раскрытое окно, заставляли роялиста страдальчески морщиться. – Очень раз знакомству, доктор. В какой-то мере я о вас уже наслышан, и даже намеревался сегодня же нанести вам визит, - поднявшись с места, Эмильен склонил голову, приветствуя пришедшего. И, мгновение подумав, протянул ему руку в мере официальном, но гораздо более дружелюбном жесте. – Эмильен Басси, месье. А это гражданин Оливье… хм… Мари-Жан. Говорящий едва заметно улыбнулся, глядя на Бернара. – Но я не удивлюсь, если вы называете нашего общего друга как-нибудь иначе.
Лютеция Флёр-Сите: Почти всё время разговора служанки и "бывшего", молчавшая, владелица салона с улыбкой поднялась на встречу вошедшим. - Доктор, простите меня великодушно,- в голосе женщины сквозили виноватые нотки, - Я оставила вас... Но я даже не подозревала, что вы знакомы с...- на мгновение женщина будто запнулась, - ...с этими гражданами...то есть с гражданином Оливье. Шелка, до этого пребывавшие в молчании и спокойствии, вновь зашуршали в унисон с бархатистым голосом. - Садитесь...- Флёр-Сите вдруг бросила взгляд на раненую руку де Басси, зачем-то представлявшего уже друг другу знакомых, - Вот...-сказала она, обращаясь к Бонневилю, - ...ваше мастерство просто не может ни понадобится везде и всюду... Пока мужчины усаживались и знакомились, Лютеция принесла ещё бокалов для коньяка. Когда вернулся Оливье, Флёр-сите испытала облегчение, потому как её тяготило общество заплаканной невинности, но вместе с тем, девчонка вызывала в ней некие подозрения, которые просились быть высказанными. Если бы хозяка салона знала, о чем говорили комиссар, судья и эта малышка вчера, когда она, мучаясь мигренью,пыталась уснуть у себя наверху и только потом вынуждена была спуститься вниз, Лютеция, конечно, имела бы более везкую причину для подозрений, более того, они бы были понятны. Женщине, тем не менее, внимательно вслушивающейся в каждое слово с той и с другой стороны, всё время хотелось встать и пойти за доктором и сероглазым роялистом, но она будто боялась, что стоит ей оставить Мари наедине с де Басси, та скажет ему что-то важное. - Какая я сегодня однако несобранная... Мы забыли про юную красавицу,- Лютеция заглянула прямо вглубь девичьих глаз,- Доктор, это Мари Жерар... - Пойдём, Мари,- Флёр-Сите протянула девушке руку, а затем, когда та встала, мягко обняла её за плечи,- тебе нужно отдохнуть. Ты сегодня много пережила. Пойдём? Я отведу тебя в комнату. Хочешь чая? Он успокаивает...
Шарлотта де Монтерей: Возвращение Оливье прервало странную беседу между мнимой горничной и «бывшим», и Мари, поднимая на своего спасителя смущенный взгляд, не могла не испытывать благодарность к нему и за это тоже. Однако, вместе с Оливье появился еще один мужчина, которого она знала, и знание это, как бы невинно оно ни было, заставило Мари возблагодарить Бога, что до сих пор она ни разу не противоречила сама себе. И, словно желая утишить ее страхи, неумолимый рок, казалось, отступил от девушки – та, кого она боялась больше всех в этой комнате, внезапно обратилась к ней. И, какой бы фальшью не прозвучала в ушах Мари та мягкость, с которой та на сей раз не велела, а предложила ей подняться, как бы ни удивила ее кажущаяся теплота, с которой Лютеция обняла ее за плечи, как бы ни смутила ее непонятная забота от той, что только что подталкивала ее в комнату без малейшей симпатии – вся эта загадочная игра уводила ее от еще одной опасности. И пусть, сложив два и два, Мари поняла, что ее спаситель знает доктора Бонневиля, а значит, что и она сама, быть может, могла бы ему довериться, возможность побыть одной и всерьез поразмыслить над своим новым положением означала, что сейчас она не ошибется и не выдаст себя неосторожным словом.
Эдуар Бонневиль: - Эдуар Бонневиль, - тихо представился эскулап, в свою очередь приветствуя второго по счету роялиста, с которым ему пришлось столкнуться за последние сутки. Стараясь не слишком смущаться под испытующим взглядом гражданина Басси, которого, будь сейчас старые порядки, он бы не удивился увидеть при полном параде и с парой лакеев за спиной, Эдуар самым лучезарным образом улыбался всем присутствующим. Кроме приятеля барона де Вильнева, в гостиной не было ни одного не известного ему лица. - А мы уже виделись с мадемуазель Жерар! - усаживаясь в кресло, радостно возвестил Бонневиль в ответ на слова Лютеции. - В булочной Дельфины Летуш, а до того - у дю Белле. Я захаживал к ним еще до... Не желая озвучивать печальную участь своих бывших пациентов, доктор только сделал неопределенный жест. - Не предполагал увидеть вас здесь, Мари... Гражданин Оливье... Мари-Жан... - усмехнулся он, переводя взгляд с девушки, чьи покрасневшие глаза говорили о недавних слезах, на Бернара, все-таки обзаведшегося новыми документами, - похоже, у нас с вами все больше и больше общих знакомых...
полная версия страницы