Форум » Париж. Город » "Все дороги ведут в Рим", 27 мая, около полудня » Ответить
"Все дороги ведут в Рим", 27 мая, около полудня
Бернар де Вильнев: Время: 27 мая, около полудня Место: салон "Флер де Сите" на улице Ферронери Участвуют: Лютеция Флер-Сите, Бернар де Вильнев, Эмильен де Басси, Эдуар Бонневиль, Шарлотта де Монтерей
Лютеция Флёр-Сите: Пропустив мимо ушей слова де Басси, потому как заметила, что он её не понял, Лютеция снисходительно ему улыбнулась и направила свой взгляд на вандейца. Когда она, в ходе разговора вспомнившая об ожидающем её докторе, хотела уже было продолжить распрашивать де Вильнева, чтобы таким образом сделать вывод об одном ли и том же человеке они говорят, в этот самый момент "гражданин Ольвье" вдруг назвал имя, заставившее глаза Флер-Сите сверкнуть золотистыми искорками. На какое-то мгновение, прежде чем задать какой-нибудь новый вопрос, Лютеция почувствовала апатию. Она не верила в случайность совпадений, имевших место вот уже два раза в ходе разговора с роялистами этим жарким майским деньком. Ещё вчера она услышала это имя в первый раз, а уже сегодня слышит его от монархиста. Правда, похоже он ничего не знает о муже леди Блекней, однако... Возможно, только играет, говоря, что познакомился с означенной актрисой недавно... - Не беспокойтесь,сударь,- как-то ещё тише обычного, глухим голосом сказала женщина. Румянец так к ней и не вернулся и мертвенно-бледная кожа странно контрастировала с блестящими глазами и приветливой улыбкой. - "Вдове" абсолютно безразлично, чьи головы глотать, - глухой голос звучал пророчески, Лютеция направила свой взгляд куда-то в сторону, будто говорила, одновременно задумавшись, - Их так много...Детей Революции.. и они все борятся за власть, а власть ещё изменчивее и коварнее женщины... Хозяка салона выглядела задумчивой и, её в этот момент действительно обуревали терзающие мысли, но не о "возмездии", которое могли бы услышать в её словах, а о своих собственных действиях. На чьей она всё таки стороне? Что из сегодняшнего разговора она расскажет комиссару? Ей почему-то отчаянно хотелось не услышать ничего важного, заговорить гостей пустяками, чтобы они молчали о своих делах и планах... Мотылёк, зачем ты порхаешь меж двух огней? Выберешь ли ты единственный? Зачем играешь с пламенем? Знай, мотылёк, порхание у одного пламени может опалить крылья, а если их два... Губы Лютеции сжались и она силой воли заставила себя играть легкомысленность, восторженность, лёгкость. - Леди Блэкней?!-нарочито восторженно воскликнула Флёр-Сите, изображая из себя давнюю поклонницу,- Так она в Париже? О...Как легко людей творчества заманить...Они вне политики... И что же? Миледи явилась одна? Без мужа? Как, кстати, его имя?...
Бернар де Вильнев: – Так вы тоже ее знаете? – Де Вильнев рассеянно улыбнулся, с трудом переключаясь от размышлений об украшенной цветами «вдове» (очень по-женски, эти негодяи в красных колпаках даже обращаются с гильотиной, как с дамой. Так почему, действительно, не украшать ее розами?) к непринужденной светской беседе. – Значит, она и правда известная актриса. Я не припоминаю имени того достойного англичанина… Дюверже мысленно прокрутил в голове подробности свей недавней встречи с леди Блекней, но имя, которым заинтересовалась Лютеция, если оно и было названо, на ум вандейцу не пришло. А в документах миледи, которые, прикрываясь именем комиссара Рено, Бернару довелось просматривать, революционные чиновники указать имя баронета Блекней и вовсе не потрудились. – …Но у него явно хватило ума не соваться к охваченным революционным безумием соседям. Женщина путешествовала со служанкой. Не самый лучший выбор по нынешним временам, должен заметить. Прямо на дороге нас едва не перестреляли какие-то оборванцы, позарившиеся на дорожный экипаж англичанки. На счастье, все обошлось. Если вы – поклонница игры миледи, полагаю, у вас скоро появится возможность вновь посещать ее спектакли. Пригубив коньяк, барон понимающе глянул на Эмильена. – И правда, успокойтесь, мон ами. Сегодня все обошлось, вы живы, ваши люди в безопасности. Скольких вы потеряли? Одного из троих? Примите мои соболезнования, Басси, но могло быть много хуже, уверяю вас. А наш визит в булочную, так это вообще… прогулка. Смерть одного из роялистов прошла незамеченной в суете побега, и сейчас де Вильнев, безрадостно глотая коньяк, отдавал дань последнего уважения человеку, которого он в сущности и не знал. Так, видел мельком. Но де Басси, наверняка, знал его лучше.
Эмильен де Басси: – Вам, человеку военному, легко говорить – насупился Эмильен, некстати прикидывая долю своей вины в гибели своего человека. Конечно, всего нельзя предусмотреть, и конечно, патриоты–агенты КОБа рыщут повсюду и ловят каждое подозрительное слово, и все же так глупо, как они сегодня, попасться… Впредь нужно быть много осторожнее. – Вы к смерти уже привыкли, а мы только привыкаем. Правда, быстро привыкаем, деваться некуда. Спасибо гражданам и их неразборчивой в женихах и невестах «вдове». Коньяк, хороший, еще дореволюционного разлива, горечью обжег горло, и де Басси поперхнулся, вроде и несильно, но до рези в глазах. Часто заморгал, надеясь, что слезы, блеснувшие на ресницах, собеседники примут за последствия кашля. – Значит, перестрелка, актриса… Вы везунчик, Оливье. Надеюсь, дама хороша собой. И… это та самая дорожная стычка, в которой подстрелили вашу спутницу? Так вот оно что… А ведь все и правда удачно складывается, вы не находите? – с некоторым удивлением в голосе подытожил мужчина. - Если мадам Лютеция знакома с вашим доктором, он сможет наведываться в этот салон. И нам на пользу, и мадемуазель Матильде облегчение.
Лютеция Флёр-Сите: Не услышав ничего для себя интересного от де Вильнева,Лютеция, вновь овеяная задумчивостью, ответила почти равнодушно, не сдержав себя, что,конечно, могло показаться странным. Её взгляд, остановившийся на парижском роялисте, замер, тихо искрясь печалью, когда она медленно и холодно заметила: - Нет, господин Оливье,-в этот раз, произнося обращение и имя, не сочетающиеся друг с другом, Флёр-Сите не запнулась, не обратила внимания, сказав машинально, в сущности, ей было всё равно, - я просто поклонница театра... Миледи я никогда не видела. Лютеция вновь перевела почти не мигающий взгляд на де Басси. - К смерти привыкнуть нельзя, сударь, - в глазах женщины читалась тоска,- я видела её с детства, а привыкнуть так и не смогла. Уголки её губ порывисто вздрагивали, как и ресницы, будто пытаясь отогнать от Лютеции мрачные мысли и, наконец, улыбнувшись..вновь через силу... ...Вот, внимательный читатель, если тебе даны глаза, ты увидишь, Арлекина всегда улыбается через силу, но никому это неизвестно... ...Улыбнувшись, владелица салона сказала вдруг веселее, с извечной хитрецой: - Если хотите, господа, мы прямо сейчас установим, об одном ли и том же докторе мы говорим. И лютеция, заговорчески подмигнув обоим мужчинам, направилась к двери.
Эмильен де Басси: - Не можете привыкнуть к смерти? В таком случае нам, определенно, нечего опасаться, - мрачно сыронизировал вслед женщине Эмильен. – Ведь вы не отправите нас на гильотину, мадам? Или по крайней мере не придете взглянуть, как гражданин Сансон справляется со своей тяжелой и неблагодарной работенкой? Это была даже уже и не недоверчивость, у де Басси не было причин сомневаться в Лютеции. Да и коньяк уже понемногу начинал действовать, возвращая мужчине некую видимость благодушия. Скорее горькая насмешка над миром. Говорящий не мог знать, насколько слова его звучат в унисон с мыслями гражданки Флер-Сите. Хозяйка салона между тем направилась к дверям со столь многообещающим видом, что Эмильену оставалось лишь воскликнуть: – Неужели и этот таинственный доктор тоже здесь? Еще одно чудесное совпадение? Браво. Вы с Оливье напоминаете мне фокусников. Он успел перезнакомиться со всем Парижем, а вы сделали всех парижан завсегдатаями своего салона.
Шарлотта де Монтерей: Несколько секунд Мари не решалась пошевельнуться, но из-за двери никто не появлялся, и даже напротив, доносившиеся из гостиной голоса звучали на редкость мирно. Сжавшаяся было девушка слегка выпрямилась и собралась уже продолжить свой путь, когда донесшееся в коридор знакомое имя снова заставило ее замереть на месте. Леди Блекней? Пальцы Мари невольно потянулись к правому уху и затеребили висевшую в нем простенькую золотую сережку – ровно половина из того, что еще оставалось у нее от полузабытой прошлой жизни, мамин подарок на пятнадцатилетие. Застежка в очередной раз расстегнулась, одно неуклюжее движение внезапно неловкой руки завершило дело, и тоненькое блестящее колечко упало на пол у ее ног. Мари беззвучно опустилась на колени, протянула руку к сережке – и застыла, не шевелясь, повторяя про себя «Так она в Париже?», произнесенное знакомым ей, напевным, женственным, чуть хрипловатым голосом. В голове девушки заметались обрывки мыслей, перед глазами мелькнуло лицо комиссара Рено, гримаса похоти, искривившая губы Жана, серые глаза ее спасителя, теперь уже дважды спасителя… Белесая пелена спасительного отупения, окутывавшая ее с того ужасного момента, когда она увидела безжизненное тело Дельфины, медленно начала сползать. Леди Блекней, в служанки к которой ее собирались устроить комиссар Рено и мадам Флер-Сите. А мадам сказала, что не знает ее. Рука Мари потянулась к сережке и слегка толкнула ее, наполовину загоняя ее под плинтус. Мадам сказала, что не знает ее, потому что она собиралась предать ее. А эти, в гостиной, не знали, не могли знать… «Вдова» всегда голодна, а у этой, у мадам, такой замечательный ресторан… Ужас и отчаяние сжали сердце девушки, и она разразилась судорожными, в голос, рыданиями.
Бернар де Вильнев: – Скажите, Басси, вы вообще кому-нибудь доверяете? – Своеобразно «оценил» шутку роялиста де Вильнев. - Сдается мне, что нет. Это не упрек, не спешите оправдываться. Наоборот. Иногда, не скрою, меня это раздражает, особенно, когда вы не доверяете мне. Но по сути, наверное, вы правы. Я военный, и мне тоже нелегко привыкнуть к новой манере ведения войны. Ни мундиров, ни штандартов, не понять, где свои, где чужие… Мы в Вандее по крайней мере подобие армии, а вы… Барон заметно помрачнел, игры в шпионов, агентов и соглядатаев никогда его не привлекали. Но именно в этих играх, судя по всему, ему предстояло упражняться в ближайшее время. - Теперь я понимаю, что мне понадобится не просто помощь, а огромная помощь. Я редко испытываю страх, ума не хватает, но на этот раз я в растерянности… И о помощи прошу совершенно искренне. В том числе просил и доктора Бонневиля, хотя возможно и не стоит без нужды впутывать посторонних людей в танцы со «вдовой». Не томите, Лютеция, показывайте ваш фокус. Вас проводить? Последнее намерение вызвано было воспоминанием о недавней слабости мадам Флер-Сите. Женщина казалась полностью оправившейся, но внешнее впечатление порой обманчиво. Не дожидаясь, пока хозяйка салона отшутится очередным отказом, Дюверже поднялся в кресла, и удивленно прислушался. На заднем фоне их беседы возник какой-то новый звук человеческого присутствия. – Что это? Вы слишите? Похоже на плач... Скорее уж шум, доносившийся из коридора, напоминал сдавленные рыдания, но кому, скажите на милость, рыдать под этими дверями и отчего?
Лютеция Флёр-Сите: - Насмотрелась, спасибо!-буркнула Лютеция себе под нос, так что никто и не услышал. Ирония, исходящая не от неё, тяжёлой иглой уколов совесть и чувства женщины, присовокупилась к предстоящей перед этим тоске. Кто знает?...Заведёт ли она опять кого-нибудь на плаху или сама вновь отправится на свидание к "вдове"?...Флер-Сите часто винила себя в смерти...нет, не в смерти маркиза де Галеви, а в смерти того республиканца, помогшего ей выбраться из тюрьмы в первый раз... А он ведь был младше её - совсем юнец. Она знала, что не виновата, но, возможно, как говорили многие, не свяжись он с "парижской потаскухой", было бы иначе. Что проку ворошить прошлое?... Лютеция слабо и неуверенно улыбнулась, ей хотелось сказать сероглазому монархисту, что в это время, время кровавого противостояния масс, разделившего страну на два противоборствующих лагеря, посторонних нет, но, промолчав об этом, лишь кивнула головой, то ли давая знак, что сейчас действительно представит их взглядам доктора Бонневиля, то ли соглашаясь с предложение пойти с ней. Но сказать что-либо хозяка салона не успела, вняв замечанию Дюверже, она тоже явственно услышала рыдания, способные разорвать сердце слушающего. Стремительно шагнув в сторону двери, Лютеция одним резким движением распахнула её полностью и от этого резкого движения почувствовала сиюминутную слабость, покачнувшись на месте. Удивление Флер-Сите, почти не успев родится, было задавленно мгновенной мыслью:"Девчонка всё слышала!...Слушала?" Не обратив внимание на собственное недомогание, рыжеволосая женщина, одним шагом оказавшаяся подле девушки, схватила её за руки, поднимая с колен и встряхивая. Взор Лютеции недобро заблестал, но очень быстро опасный блеск изчез. - Мари? Что с тобой?- прозвучал голос владелицы салона слегка хрипловато. Лютеция отпустила запястья девушки, до этого крепко сжатые её бледными, тонкими, но цепкими руками. - Почему ты вышла из комнаты? Что случилось? Почему ты плачешь?
Шарлотта де Монтерей: Как свойственно людям, живущим в постоянном страхе за свою жизнь, Мари редко тревожилась за других. Удивительно ли, что, подавляя всякую мысль о том, чем могло обернуться для актрисы-англичанки избыточное внимание Рено, бывшая дочь маркиза уж тем более не задумалась о том, какую цену платит за свою жизнь блестящая, недосягаемая, великолепная Лютеция. Не задумалась бы и теперь, если бы не голос ее спасителя за дверью. Рено рассказал этой женщине про леди Блекней, не сомневаясь ни на секунду, что ей можно доверять. Это могло значить лишь одно: это был не первый раз. Кто-то уже доверился этой очаровательной женщине, чья-то голова уже скатилась в корзину с опилками, следующей вполне может оказаться голова ее спасителя, и ей, не Мари Жерар, но Шарлотте де Монтерей, предстоит сыграть ту же роль… Новый приступ рыданий сотряс хрупкую фигурку девушки, и она даже не заметила, как дверь распахнулась настежь. Хриплый голос мадам Флер-Сите, не приукрашенный на сей раз ни улыбкой ни хитроватым прищуром, смутно проник в сознание Мари, а мгновеньем позже неожиданно сильные для столь небольшой женщины руки рывком подняли ее на ноги. Слезы, градом катившиеся из глаз девушки, не позволяли ей различить лицо хозяйки салона, но, даже если бы Мари и сообразила, что ответить, и губы и горло отказывались повиноваться ей, и она отчаянно зарылась лицом в передник. Эти двое (Басси, всплыло в памяти прозвучавшее за приоткрывшейся дверью имя, а другой – Оливье, без фамилии… или это и есть фамилия?), они спасли ее… и они не революционеры, точно не революционеры… Боже, они «бывшие» – и они доверяют этой… этой… Лицо комиссара Рено снова всплыло в памяти девушки, и она даже пошатнулась от овладевшего ей отчаяния.
Эмильен де Басси: Эмильен не собирался мешать своему новому знакомому оказывать знаки внимания прелестной Лютеции. Отчасти потому, что эта дама, по его глубокому убеждению, того стоила. А отчасти потому, что понимал прекрасно «голод» барона по равным ему знакомствам. Война войной, но мужчина остается мужчиной, а в лесу, в партизанском отряде, ну какие там женщины? Крестьянки? Де Басси внезапно поймал себя на мысли, что ему хочется взглянуть на таинственную Матильду, сопровождающую де Вильнева из Вандеи в Париж. Если сам доктор Бонневиль тут, в салоне Флер-Сите, то где вверенная его заботам девушка? Всем им сейчас не помешает… немного отвлечься на простые житейские радости, особенно привлекательные для тех, кто только что побывал на краю могилы. – Постараюсь оказаться вам полезным, месье Оливье, - рассеянно бросил он в спину уходящего вслед за Лютецией де Вильнева, но то, что произошло в дальнейшем, лишило графа счастливой возможности побыть наедине с коньяком и собственными мыслями. В распахнутое окно долетали отрывистые звуки музицирования, неведомый Эмильену гражданин Героль весьма кстати припомнил, что помимо «марсельезы» на свете существует еще Моцарт. Но даже эти чарующие аккорды не смогли полностью заглушить звуков сдавленных рыданий, доносящихся из коридора. Со своего места де Басси плохо было видно, что случилось, но мадам Флер-Сите назвала имя, и, судя по всему, безутешно плакала та самая служанка булочницы, что обязана была Дюверже если не жизнью, то, по крайней мере, девичьей честью. – Еще воды? – машинально, не к кому конкретно не обращаясь, предположил граф, вновь направляясь к графину у окна.
Бернар де Вильнев: Вандеец между тем в полной растерянности застыл на пороге, безмолвно наблюдая, как заходится рыданиями Мари, и как Лютеция безуспешно пытается выяснить у девушки, что произошло. Причина охватившего Бернара столбняка была проста: де Вильнев относился к той породе мужчин, что полностью теряются при виде женских слез. И если бы вспыльчивая мадемуазель де Людр прибегала к этому безотказному женскому оружию чаще, чем к шпаге и пистолету, она, без сомнения, добилась бы больших успехов в укрощении барона, нежели вступая с ним в перепалки. К тому же Дюверже до сего момента видел Мари всего два раза в жизни, и хотя обе их предыдущие встречи сопряжены были с весьма драматичными событиями, но так безутешно рыдала девушка при нем впервые. И это заставляло мужчину простодушно верить, что сейчас с ней произошло что-то, по серьезности равное вчерашним домогательствам оборванцев или сегодняшнему погрому. Естественно, атмосфера салона Флер-Сите, пронизанная дружелюбным очарованием его хозяйки, подсознательно не располагала к подобным ужасам, поэтому наш безмолвный свидетель сцены плача чувствовал себя заметно сбитым с толку. – Вода, кажется, не помешает, - подтвердил он хмуро, выведенный из ступора флегматичным вопросом де Басси, прозвучавшим за спиной. – Господи, Мари, но сейчас-то с чего тебе плакать?! Обе дамы не особо уверенно стояли на ногах, одну шатало от слез, вторую от слабости, и подобная диспозиция показалась бывшему капитану королевской кавалерии проигрышной во всех отношениях. – Давайте не будем разбираться со всем этим в коридоре. Он шагнул вперед, мимо мадам Флер-Сите, бессознательным в своей заботливости движением обхватил всхлипывающую девушку за плечи, поддерживая и удерживая одновременно. - Ступайте в комнату, мадемуазель Жерар. И вы тоже, Лютеция.
Лютеция Флёр-Сите: Не добившись от девушки никакого ответа, Флер-Сите бросила на неё хмурый взгляд и скривилась. Лютеция терпеть не могла слёзы - свои или чужие, а уж тем более эти женские рыдания, от которых ей невольно хотелось дать Мари хорошую пощечину, чтобы та успокоилась. Но удержалась от этого, во-первых, потому что сейчас перед ней была не её давняя, ныне уже мертвая, подруга, такая же уличная проститутка, которая, когда их однажды какие-то головорезы, насладившись и не заплатив, бросили в подвал, рыдала что было силы, и ей - тогда ещё не Лютеции, пришлось ударить подругу как следует, чтобы та думала, как выбраться, а не впадала попусту в истерику. Во-вторых, женщина чувствовала, что сделать это не способна из-за слабости. В-третьих, с девчонкой, сейчас нужно было быть ласковей. Если она заплакала от того, что могла услышать, то из-за чего именно? Почему?...Интуиция подсказывала Лютеции, что не зря Мари интерисуется и Рено, и ...Стоп. Такая же, как она, душа, оказавшаяся меж двух огней... Однако это не прибавило женщине жалости. Кто эта девчонка? Рено мог бы интерисоваться ею по той же причине, что и сероглазый роялист? Неужели ему тоже зачем-то понадобилась пропавшая аристократка? Интуиция подсказывала владелице салона самое невообразимое, в том числе истинную роль Мари, и, в следствие этого, причину её рыданий. - Нет, я схожу таки за доктором Бонневилем или... Тогда может вы, гражданин Оливье? Вам нужно обратится к Руа и он вам его найдёт. Нахмурившись, Лютеция, как ни странно твёрдым движением отстранила от Мари руки де Вильнева и взяла её за плечи сама, так что можно было подумать, будто хозяйка салона, привыкшая к вниманию мужчин только к своей собственной персоне, теперь ревновала. В действительности же, ей и в голову подобного не приходило и, как мы видим из вышесказанного, волновало совсем иное. - С женскими слезами лучше всего справится только женщина, - сказала она, даря роялисту улыбку,- Да, гражданин Басси, вода понадобится... Хотя, по-моему, её и так слишком много. Ну перестань, Мари,-добавила Флёр-Сите ласково, - хватит, не плачь. Вот. Садись. Успокойся, тебя здесь никто не обидит. Расскажи, почему эти жгучие капли терзают твое милое личико? Больше всего, Лютеции хотелось отвести девушку в другую комнату и пораспрашивать её там, а заодно дать ей понять кое-что важное, что Мари должна вбить себе в голову, но делать хозяка салона этого не стала, так как не хотела привлекать к инциденту особого внимания. Она не надеялась, что Мари сейчас всё раскажет, ей хотелось чтобы та поскорей успокоилась, перестала её раздражать своими всхлипами и потом, ни на минуту не оставляя девушку наедине с роялистами, увести и запереть.
Шарлотта де Монтерей: Сильная мужская рука обхватила Мари за плечи, и задыхавшаяся от отчаяния девушка безропотно позволила увести себя в гостиную. Чьи-то руки поднесли к ее губам стакан с водой, она послушно сделала глоток и, уже начиная успокаиваться от столь непривычного взрыва чувств, отчаянно пытась сообразить, как избавиться от вопросов этой ужасной женщины, механическим движением коснулась правой мочки кончиками пальцев. Но маленького золотого колечка, такого неприметного, что даже Дельфина никогда не обращала на него внимания, последней ее памяти о погибшей маме, не было, и Мари вновь разразилась безудержными рыданиями. – Се-се-сережка, – простонала она между всхлипами, – моя сережка! Выскользнув из, по счастью не слишком тесной, хватки хозяйки салона, Мари снова бросилась в коридор и упала на колени, отчаянно шаря руками по дощатому полу. К сожалению или к счастью, слезы по прежнему застилали ей глаза, сережка оставалась невидимой, и Мари теперь уже рыдала от все возраставшего понимания, что теперь она осталась совсем одна и может рассчитывать только на себя.
Эмильен де Басси: – Бог мой, как это по-женски! – Откровенно восхитился де Басси оказавшейся на виду причиной девичьих слез. – Сережка! Это настоящая трагедия, Оливье, не то, что… От восторга он даже машинально отхлебнул из стакана, что продолжал держать в руках. И недовольно скривился: - Ч-черт, вода! Девушка бросилась обратно в коридор, и Эмильен великодушно предложил де Вильневу: – А и правда, Мари-Жан… Как, однако, непривычно, называть вас Мари-Жаном, Оливье, имя ни к черту… Сходите разыщите доктора. Раз он ваш знакомец, вам труднее ошибиться. И за одно попросите у гражданина Руа еще коньяка. Спиртное, наконец, подействовало на мужчину в полной мере, и возбужденная настороженность парижского роялиста сменилась ироничным фатализмом. Бережно поддерживая перевязанную руку, он последовал за Мари Жерар и, присев на корточки подле стоящей на коленях девушки, тоном любезного панибратства осведомился: - Так что, вы говорите, тут у вас пропало, мадемуазель? Спокойнее, не суетитесь, не плачьте: вы льете такие потоки слез, что скоро затопите весь Париж. Повернитесь ко мне, да-да, вашим прелестным ушком, я хочу взглянуть, что мы с вами ищем.
Бернар де Вильнев: Де Вильнев с благодарностью глянул на Лютецию, ее обещание во всем разобраться, как женщина с женщиной, и успокоить Мари, избавляло его от необходимости брать на себя ответственность за дело, в котором барон мало что смыслил. Справиться у Руа, где доктор Бонневиль – задача намного более постижимая мужским умом, чем утешение рыдающей девушки. – Твое сокровище найдется, Мари. Вот увидишь, - пообещал он, осторожно обходя гражданку Жерар и де Басси, преисполненного живейшего участия в судьбе потерянной сережки. Эмильен заметно повеселел, и поделом, нечего пить коньяк на голодный желудок. Бернар припомнил вчерашнего себя, - примерно в таком же состоянии, «море по колено» после хорошего коньяка, он шел в салон мадам Флер-Сите от Бонневиля, но только походу ввязаться умудрился не в поиски какого-нибудь колечка или запонки, а в склоку с санкюлотами, - и усмехнулся. Не суди других, да не судим будешь сам. И все же растерянность, вызванная подспудным неправдоподобием ситуации, еще какое-то время не оставляла Дюверже, не развеявшись окончательно даже при виде месье Руа. – Вам нужна какая-то помощь, гражданин Оливье? – Помощник Лютеции свято чтил имена, записанные в книге посещений салона. И неплохо, надо сказать, их помнил. При этом умудряясь «для особо избранных» сочетать почтительное старорежимное обращение с новой республиканской модой. – Мадам просила позвать в гостиную доктора. Она уверила меня, что один из ваших посетителей – врач. Эдуар Бонневиль. – Мадам нездоровится? – На выразительном лице Руа мелькнула неподдельная тревога. – Нет, что вы, ничуть, - немного покривил душой де Вильнев, решив не упоминать про странный приступ, вызванный духотой. – Скажите, а для чего вы ведете этот журнал? – Традиция, гражданин. – Портье с любезной улыбкой пожал плечами. – Я вам уже говорил об этом. Просто традиция. Кстати, сегодня вы в нем так и не расписались. Желаете? - Пожалуй. Не хочу нарушать ваши традиции, - не менее любезно улыбнулся в ответ Дюверже, «случайно» перелистывая страницу протянутого ему журнала во вчерашний день. Руа конечно же это заметил и немедленно сделал вид, что ничего не замечает. А взгляд вандейца вновь пробежался по встревожившему его еще вчера имени. «Рено, Рено, значит, ты часто сюда заглядываешь…» Над именем Альбера красовалось имя некоего гражданина де Сада, а строчкой выше имя Мари Жерар. И Бернар в задумчивости провел по нему кончиком ногтя. Это ему только так кажется, или все три имени действительно написаны одним и тем же почерком? – И посетители всегда заполняют ваш журнал собственноручно? – Когда как, гражданин. Порой кто-то один расписывается за всех своих приятелей, иногда завсегдатаи, чтобы не тратить время, могут попросить об этом меня. – А я могу вас попросить о таком же одолжении, месье? – Зачем?! То есть, конечно, можете. Изумление было не к лицу Руа, и он привычно подавил его в зародыше. Послушно взял перо и вывел «Мари-Жан Оливье». – Благодарю, - невозмутимо взглянул на запись барон. Почерк Руа заметно отличался от того почерка, что его заинтересовал. – Так что же доктор? – На кухне. Ривье проводит… Через несколько минут Дюверже вступал уже в святая святых местного повара. И при виде мужчины на табурете у стола ему оставалось лишь, улыбаясь, воскликнуть: - Гражданин Бонневиль? Эдуар?! Глазам не верю! Доктор, если идея о том, что вы все это время куковали на кухне маловероятна, я перемещу вас в любое место по вашему желанию
Лютеция Флёр-Сите: Недовольно закатив глаза, Лютеция последовала вновь обратно в коридор за де Баси и Жерар. Ей не хотелось приседать,как они, искать эту чёртову сережку... Дьявол! Если такой вопль из-за какой-то сережки, в чем женщина однако сомневалась, то Флер-Сите исполнит свое желание треснуть девчонку как следует. Ленивым взглядом женщина стала осматривать коридор, освещённый солнцем - украшению некуда было дется. Мебели в коридоре тоже было немного: столик с вазой между двумя окнами, тумба в углу да пара обитых бархатистым сукном стульев. Первым делом владелица салона подошла к тумбе, чей низ имел небольшое расстояние от пола, с неохотой присела, почти опустившись на колени, заглянула под тумбу, придерживая рыжие пряди, пошарила рукой, благо достаточно тонкой, чтобы просунуть её в этот промежуток и...достала крохотное, тонкое колечко, тут же отчаянно засверкавшее. Сначала, снимая с сережки паутину, Лютеция ничему не поразилась и только потом, хорошенько присматревшись к украшению, медленно вскинула бровь. Когда Флер-Сите ещё была парижской уличной проституткой, ей, конечно же, даже не снились те драгоценности, которые она увидит и которыми будет обладать, выйдя замуж за маркиза де Галеви. В общем-то, они мало интерисовали её и тогда, но насмотрелась Лютеция вдоволь, впрочем некоторые остались у неё до сих пор. Поэтому-то женщине показалось странным, что служанка какой-то булочницы обладает таким украшением - сережка казалась скромной, но наверняка золотой. Владелица салона с подозрением бросила взгляд на служанку, затем перевела вновь на украшение, которое теребила между цепкими пальцами. Может подарил какой-то санкюлот, учавствовший в "очистке",скажем, аристократического особняка?... - Мари,откуда у тебя такая прелестная серёжка?-ласково спросила Лютеция, отдавая драгоценность заплаканной служанке, - Наверное, она тебе очень дорога, раз ты так плачешь?
Эдуар Бонневиль: Отложив в сторону тарелку с горячими круассанами и едва не облившись кофе, Бонневиль вскочил на ноги, стоило ему заслышать голос вчерашнего знакомца. - Гражданин Рено?! Вот уж кого не ожидал здесь встретить! Поросшая трехдневной щетиной физиономия доктора растянулась в широкой улыбке. - Я вчера уже отчаялся вас дождаться. Слава Создателю, с вами все в порядке, - Эдуар не переставая тряс руку барона де Вильнева. - Вы уже были на Рю Паради? Или случайно сюда забрели? Несмотря на вторую чашку кофе, которой его угостила Полетта, та самая перепуганная служительница салона, Бонневиля до сего момента неудержимо клонило в сон, но радость от встречи с "комиссаром" заставила его взбодриться. Предыдущую половину суток нормандец старательно отгонял от себя дурные мысли, к вящему облегчению, оказавшиеся напрасными. Или, может, не совсем напрасными, но по виду Бернара сказать что-то определенное было сложно - нынче в Париже половина горожан выглядела примерно таким же образом. Все отлично, барон! ;-)
Шарлотта де Монтерей: До последнего времени все окружающие были для Мари «врагами», которых можно было только опасаться. Одни, вроде бессловесной Франсуазы, страшили ее меньше, другие, вроде гражданки Ланде, пугали до дрожи в коленках – но все они были ее врагами, ни от одного из них нельзя было ждать ничего хорошего, и ни один из них не был лучше других. Вчерашнее неожиданное рыцарство сероглазого незнакомца настолько не укладывалось в привычные ей рамки, что девушка, как ни странно это звучит, едва ли не забыла о нем, и оно окончательно стерлось бы из ее памяти, если бы не сегодняшние события. За те несколько минут, которые Мари просидела на коленях в коридоре, подслушивая разговор за приоткрытой дверью, ее маленькая вселенная полностью изменилась. Ее спаситель и его друг Басси как-то непонятно стали ей важны, не просто «бывшие», но «бывшие», которым, так же как и ей, угрожала гильотина, «бывшие», которые каким-то неизвестным образом почувствовали в ней свою, спасли ее от Жана, вывели из разгромленной булочной, взяли ее под опеку, не кричали на нее за ее рыдания, дали ей воды… В тоне Басси она услышала лишь непривычную ей любезность, на которую надо было ответить, и, повинуясь диктату почти позабытых манер, судорожно сглотнула и попыталась справиться со своим отчаянием. – Се-се-сережка, – прошептала она. Рука, поднявшаяся было, чтобы отвести волосы от левого уха, на миг застыла. Показать? Но ведь… о, Мари хорошо знала, что служанке булочницы неоткуда было взять золотые серьги… Дрожащими пальцами она подняла темно-каштановую прядь и повернулась к мужчине профилем, когда красавица-хозяйка салона прошествовала мимо, даже не глянув на Мари, невольно втянувшую голову в плечи, и, словно стервятник, тут же бросилась на добычу. Глаза девушки расширились, в голове завертелась карусель объяснений, оправданий, мольб, но, вопреки ее ожиданиям, женщина протянула ей сережку. Мари тут же попыталась вдеть ее обратно, но ее руки так дрожали, что она чуть снова не выронила свою единственную драгоценность. – Ой мадам, – всхлипнула она, – так она ж золотая, мадам, настоящая. У меня ж в жизни другой такой не будет. Мадам, сережка упала не под тумбу. Я даже точно писала, куда она упала. А что она маленькая, так была бы большая, Вы бы стали удивляться, откуда столько золота. Потому что в XVIII веке вся ювелирная работа была ручная, фабрик еще не было, а вес это как раз самое главное.
Бернар де Вильнев: - Тысяча извинений, доктор, - де Вильнев покаянно склонил голову. – Обстоятельства оказались сильнее меня и вынудили… заночевать у друзей. Рассказывать всю историю собственных приключений на улице Турнон Бонневилю, пожалуй, не стоило, а де Басси всегда можно будет представить как-то нейтрально и не пускаясь в излишние подробности. – А с утра я умудрился оказаться в гуще беспорядков. Парижане опять показывают друг другу свой революционный норов. Так что, увы, до Рю Паради добраться мне так и не довелось. Дюверже мимоходом рассматривал Эдуара, доктор выглядел усталым, а на виске его к тому же красовалась ссадина, которую Бернар явно не припоминал со времени их вчерашнего разговора. – Вы тоже побывали в переделке, как я погляжу? – осторожно предположил барон, и негромко добавил: - Надеюсь, гражданка Тиссо… не доставила вам особых хлопот? Вандеец ничуть не удивился бы, попали он пальцем в небо в своем предположении. Вряд ли Матильда так уж переживает о его делах и судьбе, учитывая непростые отношения, что между ними складываются. Однако, вспыльчивый характер девушки и привычка распоряжаться поступками других с непривычки могут не только шокировать, но и раздражать.
Эмильен де Басси: Окажись свидетелем происходящего какой-нибудь пламенный патриот, он не преминул бы провозгласить, что революционный народ насаживал на вилы и вешал на фонарях кровопивцев-аристократов как раз для того, чтобы простые девушки, вроде Мари Жерар, не убивались о том, что у них никогда в жизни не будет золотых сережек. Но де Басси был не настолько сентиментален. И крохотную золотую вещицу, что мадам Флер-Сите вернула служанке, не находил ни прелестной, ни заслуживающей слез. Но женщинам, конечно же, виднее. – Ну, вот, все и наладилось, - подытожил он, поднимаясь. И все же странно, девушка, что совсем недавно предположительно лишилась всех своих пожитков и, возможно, сбережений в охватившем булочную пожаре, в тот момент не проронила ни слезинки, а сейчас, из-за одной безделушки… Может быть это потому, что это единственное, что у нее осталось? Или просто последняя капля, переполнившая чашу дневного огорчения? – Мадемуазель, вы к себе несправедливы. Обязательно найдется кто-нибудь, кто подарит вам… «… и один уже нашелся, только кажется мало того, что ничего не дарил, так еще и пулю схлопотал от нервного аристократа…» …Идемте лучше в комнату, - скомкал окончание своего предположения Эмильен, сообразив, что утешитель из него тот еще.
полная версия страницы