Форум » Париж. Город » Хлебный погром, 27 мая утро-день » Ответить
Хлебный погром, 27 мая утро-день
Бернар де Вильнев: Место действия: булочная гражданки Летуш и прилегающие улицы Время: 27 мая с утра и до... как получится Участники эпизода: (впишу по мере появления оных)
Ответов - 58, стр:
1 2 3 All
Этьен Летуш: Получив свободу и вроде как разрешение от своих спасителей бежать туда, куда послала его мать, Этьен припустил со всех ног, напуганный последними словами хромой женщины. Нет, он не останется сиротой, до улицы Платр для шустрого мальчишки бежать минут десять, не больше. Революционные солдаты тут же явятся, расстреляют всех врагов, разгонят толпу и спасут маму. … Вскоре, растрепанный и запыхавшийся, маленький посланец большого несчастья буквально влетел в караулку ополченцев, по ходу едва не сбив с ног часового. – Эй, ты куда, стой! Стой, тебе говорят, по заднице ремнем захотел?! – запоздало возмутился парень, уныло орудовавший шомполом в стволе винтовки, и потому так запросто пропустивший «нарушителя». Его приятели дружно заржали. – Да-а уж, хороший из тебя, Матье, часовой. Пацана упустил, а туда же, роялистов ловить рвешься. Чего тебе надо, малец? Случилось чего? Сбивчивый рассказ Летуша заставил смех затихнуть. Солдаты торопливо поднимаясь с лавок, так же торопливо разбирая составленное в пирамиду оружие. – Эх, не было печали. Утром наведывались к вам, вроде, все было тихо. Совсем озверел народец с голодухи. Никакой сознательности, - в полголоса ругался сержант, нахлобучивая треуголку с республиканской кокардой для солидности. – Чую, горячий предстоит денек. Пошли, граждане, урезонивать соседей.
Мари-Клод Ланде: «А это кто еще такой? » - подумала Мари-Клод, рассматривая бывшего барона де Вильнева. Времени для размышления ей не дали, потребовав показать черный ход. «Дельфина – глупая гусыня! И черт ее дернул открыть булочную!» Возвращаться в этот ад, гражданки Ланде не хотелось, тем более что с Летуш они не были близкими подругами, но в окружении двух крепких на вид мужчин она чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы попытаться пробраться к черному ходу. - Где дверь, я знаю. Идемте. Прихрамывая, она повела двух роялистов к задней двери, о которой разъяренная толпа еще не успела прознать. - Как думаете, жива еще Дельфина? – только и смогла спросить Мари-Клод у мужчины который спас ее от Бреззе. – Ну, вот и пришли мы. Хромая Ланде подвела их к самой двери, которая была приоткрыта…
Жозеф Бройли: Жан рыдал возле матери, Парус сидел рядом, поглядывая на Дельфину, которая, кажется, дышала, но не подавала больше никаких признаков жизни, и держа в руке нож наготове. Иногда он нервно поглаживал мальчика по голове и говорил негромко: - Не плачь, все обойдется, мама выздоровеет. Он больше не знал, что сказать. Если бы мальчишка ударился коленкой, или подрался с кем-то, или ему сильно влетело от родителей - Парус бы знал что сказать. Но сейчас... Сам он очень смутно помнил, что он чувствовал, когда пропала Нини. Главарь ворвавшихся издал победный клич. - Там дверь! Девчонка там, - и кинулся к маленькой неприметной двери. "О служанке", - подумал Парус. "Надеюсь, она успела сбежать." В тот самый момент он услышал шаги за дверью во двор. Это несколько придало ему силы и он спокойно сказал хулигану, не отходя, правда, от Жана и Дельфины: - Не трогай девушку. В чем она-то виновата?
Эмильен де Басси: Снявши голову, по волосам не плачут. Теперь, после собственного вмешательства в потасовку возле булочной, морального права останавливать барона в его намерениях у де Басси уже не было. Пока их троица задворками пробиралась к черному ходу, Эмильену оставалось только надеяться, что они опередят появление национальных гвардейцев, потому что вот тогда начнется самое занимательное: толпа или ударится в панику при виде штыков, или озвереет окончательно оттого, что ей мешают творить суд и расправу. Компания при этом всем подобралась занимательная: раненый мужчина, хромая женщина и Дюверже, который пока не получил ни пулю, ни нож под ребро не иначе исключительно из-за той бескорыстной любви, что фортуна обычно питает к фанатикам, пьяницам и сумасшедшим. - Дальше лучше не ходите, - на всякий случай предупредил де Басси Мари-Клод, хотя по глазам женщины и видно было, что она и сама не горит желанием соваться в булочную, которую вот-вот возьмут штурмом разъяренные парижане. – Мы сами. «Хотя вряд ли де Вильнев так спешит спасать булочницу… Какую-то Летуш, или как ее там. Тогда кого?!» Эмильен подозревал, что ответ на этот вопрос он получит очень скоро. Но какой ценой?
Шарлотта де Монтерей: - Да тихо ты, не шебуршись, - ткнув Мари локтем в бок, шепотом приказала Француаза, с чуткостью загнанного в угол животного прислушиваясь к крикам и грохоту, доносящимся из-за плотно запертой двери кладовки. Маленькое темное помещение под лестницей, до сей поры бывшее пристанищем ведрам, тряпкам и всякому ненужному хламу, который и деть некуда и выкинуть жаль, служило двум женщинам убежищем с самого начала погрома, когда пожилая своячница Дельфины чуть ли не силком заволокла туда впавшую было в панику служанку. - Если повезет, глядишь, и не найдут нас. Им хлеб нужен, а в чулане какой хлеб? Ну, булочную разнесут, конечно, пекарню и подвалы тоже вниманием не обойдут, ну и морды друг другу побьют - куда ж без этого? А в чулан не полезут, это я тебе точно говорю. Тем более, Дельфина - баба пробивная. Правильная баба. Наверняка уже за стражей кого послала, а под пули соваться тем более резону нет. Так что сиди тихо, а то попадемся под горячую руку, и дай бог, только бока намнут да юбку задерут, а то ведь и того... убить могут. Грохот выбитой задней двери на миг прервал бубнящий монолог Француазы. Топот ног, злые мужские голоса... "Мама! Мама!" - крик старшего из сыновей Дельфины заставил обеих женщин кинуться к двери, но Француаза опомнилась первой. Перехватив потянувшуюся к щеколде Мари за руку, женщина дернула девушку назад, а сама застыла, прижавшись ухом к плотно пригнанным друг к другу доскам двери. - Слышь, голос знакомый... Да это ж Жан-кобель, проходу от него нет! С дружками своими явился, будто его недокармливает кто. И чем только поживиться надеется... - Мной, - тихо выдавила из себя Мари. Откровение девушки Француазу не удивило. Сын сапожника бабником слыл отъявленным, теша свое мужское тщеславие количеством там, где не мог добрать качеством. И даже замызганный вид объекта внимания редко останавливал местного ловеласа на пути к очередному мимолетному удовольствию. И если Француаза и удивилась, то только тому, что внимание Жана к служанке Дельфины осталось незамеченным. - Что, и к тебе тоже подкатывал? Когда успел? - Вчера. Односложный ответ, не смотря на свою краткость, объяснял многое. Вчерашнее явление Мари домой в наемном экипаже и шелковом платье вызвало повышенное внимание всех жителей Вилль-дю-Тампль, кто застал ее приезд. К счастью для самой девушки, число их в силу дневного времени было не так велико, иначе бы Мари явно грозило сгореть от стыда и неловкости раньше, чем она преодолела те несколько шагов, что отделяли фиакр от дверей булочной. Предположения и комментарии по случаю такого несвойственного для служанки наряда и способа передвижения, народ высказывал, не стесняясь, и они, в большинстве своем, мало отличались от тех выводов, что чуть ранее сделал для себя Жан-большой. Неловко спускаясь с высокой подножки фиакра, Мари чувствовала себя как рак, которого по недоразумению вытащили из кастрюли прежде, чем он успел свариться: и назад не хочется, и деться некуда. Не говоря о том, что цвету ее щек рак мог только позавидовать. А тут еще и кучер, помогая своей пассажирке спустить на грешную землю, подмигнул со значением, явно припомнив мужчину, который нанимал для девушки экипаж. Одна радость – Дельфина, возвращаясь с заседания очередного своего общества, застала все это безобразие и, не церемонясь, быстро отправила кучера восвояси и, не тратя время на соседей, загнала Мари в дом. - А ты, значит, его отшила, - сообразила Француаза, возвращая Мари к действительности. Девушка успела только кивнуть, когда следующие слова женщины заставили ее чуть ли не поперхнуться согласным ответом. – Ой, дура-девка. Вот была бы ты вчера посговорчивее, глядишь, и он бы сегодня поласковее был. Подобный комментария от такой ревнительницы моральных устоев, как Француаза, в сознании Мари мог объясниться разве что внезапным помрачением рассудка. Чьим именно - своим и Француазы – Мари додумать не успела, так как женщина торопливо зашептала, для особой убедительности при каждом слове тыча девушку локтем в бок. - Притихли…ох, чует мое сердце, сейчас чулан найдут, да дверь ломать будут. Так ты это… когда дверь сломают, как Жана увидишь, так с ним радостнее, ласковее. Мол, ты решила, что он нас всех спасает. Главное, сразу его опередить, он, глядишь, и растеряется. Оно, конечно, не факт, но вдруг поможет. И к тебе помягче будет, и мне, может, меньше достанется… Мужчины, они любят, когда к ним ласково. Да и героем на пустом месте оказаться всякому приятно… Азартный мужской возглас и прощальный треск щеколды, сорванный резким дерганьем двери, заставил Француазу прерваться. Мысленно перекрестившись, женщина скорее прорычала, чем прошептала на ухо Мари «Радостнее!» и резко толкнула ее вперед, заставив девушку чуть ли не повиснуть на шее у сунувшегося внутрь чулана мужчины. Ошалевшая от повелительного тона не менее чем от предыдущих инструкций, Мари обхватила мужскую шею руками (скорее нуждаясь в опоре, чем следуя советам Француазы) и послушно пролепетала: - Я так рада…
Le sort: В первое мгновение Жан откровенно опешил. Он ожидал визга, отчаянного сопротивления – тех хорошо знакомых ему женских «уловок», что обычно пускают в ход «недотроги», вроде этой зазнавшейся шлюшки Жерар. А больше всего парень ожидал страха, простого животного страха в глазах мерзавки, посмевшей вчера ему отказать. Вместо этого девица буквально повисла у него на шее. Да она, похоже, погрома испугалась! Толпу Жан предусмотрительно занял выброшенным в окно хлебом, какое-то время, пока на ступенях идет драка за буханки равенства, в булочную народ не сунется, а много времени для того, чтобы объездить эту норовистую кобылку ему и не понадобится. Раз уж девчонка с перепугу решила не сопротивляться… – А уж я-то как рад! - прорычал сын мясника, толкая Мари обратно в темноту чулана. Девушка врезалась в стену, но не упала, прижатая к потрескавшимся от времени доскам тяжестью мужского тела. Споткнувшись о ведро, санкюлот грубо выругался и грозно рявкнул на сжавшуюся в углу своячницу Дельфины «Пошла прочь!» На троих в темном закутке места заметно не хватало, а Жану хотелось простора. –Эй, Большой, - донесся снаружи насмешливый голос одного из дружков парня. – Тут у твоей крали еще один заступничек объявился! Говоривший имел ввиду Бройли, подавшего голос в защиту Мари. Паруса сам он раньше никогда не видел, а если и видел, опьяненный происходящим, никак не мог вспомнить. Однако вмешательство, хоть и на словах, в их дела, приятелям Жана не понравилось. – Этот, вроде без пистолета, - сообщили они главарю, окружив сидящего на полу сухопарого мужчину, утешающего мальчишку. – Так заткните ему пасть! – донеслось хриплое из чулана. – В окно его, разговорчивого, - тут же, ухмыляясь, предложил один из хулиганов. – Поближе к народу. Большой, ты не против? И санкюлоты, возбужденные новой забавой, кинулись к Парусу намереваясь вышвырнуть его в окно вслед за хлебным лотком. – А…Что?… В этот момент как нельзя некстати пришла в себя гражданка Летуш. В глазах у Дельфины продолжали мелькать разноцветные пятна, но то, что булочной ее угрожает нешуточная опасность, женщина сообразила сразу. – Да вы, мерзавцы такие, ополоумели что ли! Хлеб, драгоценный хлеб был в беспорядке разбросан по полу, дверь содрогалась под ударами с улицы, окно выбито, оборванцы тащили к окну какого-то человека, в котором Дельфина с трудом, но признала мужчину, на днях покупавшего у нее булки. Из чулана выскочила насмерть перепуганная Франсуаза, в плечо матери вцепился всхлипывающий сын. От всего этого гражданка Летуш потерялась и рассвирепела одновременно. Тем более, что парней, громивших ее булочную, она прекрасно знала. Как и их родителей. – А ну, хорош баловать. Я за солдатами послала! – Заорала она на грабителей. – Мародеров велено расстреливать без суда, запамятовали?! А ну вон отсюда!!! Оттолкнув сына, Дельфина бросилась разнимать санкюлотов, стараясь освободить Паруса. – Отпустите его, ишь, чего удумали. Отпустите, вам говорю! – Да пошла ты! Упоминание о солдатах лишь разозлило мужчин, а увесистые тычки скорой на расправу женщины спровоцировали на ответную грубость. – Я тебе, чай, не муж, руки не распускай! Один из дружков Жана с размаху сбил женщину с ног и для надежности пнул в живот грязным ботинком, даже не обратив в угаре драке внимания на то, что, падая Дельфина врезалась головой в угол прилавка и мигом затихла. Следующий удар получил младший Летуш, бросившийся на помощь матери. – Большой, ты там скоро? – Хохотали санкюлоты, продолжая тащить к окну Паруса. – Нашел девчонку, так поделись с приятелями! В душе я садист, однозначно )))
Жозеф Бройли: А что,Этьен уже вернулся? Где же тогда солдаты? Что ж, Парус добился того, что его уже не били, но волокли волной к окну. Дельфина лежала не двигаясь в странной неестественной позе. Мари была обнаружена. Жан жался к Парусу и даже не плакал, а просто смотрел на все вокруг круглыми немыми глазами. Где же? Где? Парус точно слышал звуки за дверью... Вот сейчас они стоят там и думают, заходить ли... Зайдите. Зайдите, черт побери... - Жан... Выпрыгивай в окно, не бойся... Выпрыгивай и беги со всех ног до моста... Там на другой берег... И к Женевьевскому монастырю... Там люди добрые... Еще скажи, что от Паруса... Мальчишка тихо кивнул, и Парус подсадил его в окно. Теперь у него были свободнее руки, и он уже не ограничивался одними ударами по рукам. Когда он саданул одного из санкюлотов по шее, другой, явно попахивавший перегаром, со словами: "Ах ты, мразь!", хотел было основательно толкнуть Паруса, но тот отпрянул в сторону, холодно заметив: - А тебе, Гоше, я советую поменьше появляться впредь на таких сборищах. Гоше был, в сущности, неплохой парень, часто Парусу на барабане подыгрывал, а сейчас по пьяни не узнал... И почему все разумные люди так легко становятся зверьми? Жан убежал. Слышался шум на улице. Быть может, это солдаты...
Бернар де Вильнев: Нет, Летуш-младший в данном случае Жан. Младший по отношении к Дельфине (Летуш)
Бернар де Вильнев: Дверь подозрительно болталась на выбитых ударом петлях, видно было, что ей уже воспользовались до них, и явно не хозяева булочной. Вышибать собственную дверь им не с руки. Похоже, кто-то из мародеров оказался посообразительнее иных. Ругань внутри лавки, рассыпающаяся на злые мужские голоса, служила лишь очередным подтверждением предположения де Вильнева. Барон привычно потянулся к оружию. За последние два дня ему уже столько раз приходилось демонстрировать людям пистолет, что необходимость хотя бы раз их него выстрелить назревала сама собой. – Осторожнее, де Басси. Мы тут не первые, - пробормотал Бернар. И, резко толкнув беспомощную дверь ногой, шагнул вовнутрь. Первого из парней Жана, некстати замешкавшегося у черного ходя якобы на стреме, он мимоходом свалил с ног ударом рукоятью пистолета в челюсть. Не задавая никаких вопросов, - и так все было предельно ясно: разбросанный по полу хлеб, неподвижно лежащая под прилавком женщина, еще одна, чуть постарше, испуганно жмущаяся к стене, горланящие молодчики у окна, - и честно приберегая единственную пулю напоследок для еще неведомого де Вильневу «счастливчика». Его кажется узнали, физиономии мародеров заметно вытянулись. Да и он сам это отребье где-то уже, определено, встречал. Уж не под салоном «Флер де Сите» ли? Нехорошее предчувствие заставило мужчину прикусить губу в недоброй гримасе-ухмылке. Ни вожака этих оборванцев, ни девушки, за которой он сюда явился, барон пока не видел. И этот факт его беспокоил. – Давно не виделись, - ствол в руке Де Вильнева недобро метнулся по компании в красных колпаках, выискивая себе жертву. – А ну… Вон отсюда! Убивать их всех было, хоть и безусловно приятно, но долго, накладно и бесполезно. За входными дверями таких же ублюдков еще добрая сотня. Все, что интересовало в данную минуту вандейца – Мари Жерар.
Эмильен де Басси: Де Басси мысленно выругался. Главным образом на собственную безалаберность. Надо было все же, покидая карету, прихватить что-нибудь из своих запасов, конфискованных гвардейцами и любезно возвращенных роялистам де Вильневом. Быть задержанным в Париже уличным патрулем с оружием –подрасстрельное дело, но оказаться в нынешней переделке без оружия – не лучше. Конечно, появление в булочной двух мужчин, один из которых сходу угрожает пистолетом, деморализовало мародеров, но страх – явление временное, особенно когда враг заметно превосходит вас числом. С минуты на минуту эти молодчики опомнятся, и графа мучили серьезные сомнения на счет того, что они безропотно бросятся выполнять распоряжение Дюверже. Поэтому Эмильен торопливо оглянулся в поисках чего-нибудь, что можно будет использовать при необходимости в драке. Увы, разоренная булочная арсенал напоминала мало. – Выметайтесь отсюда, живо! - в свою очередь прикрикнул он на санкюлотов, пользуясь моментом всеобщей растерянности. Разглядев за поясом у парня, лишившегося чувств после удара в челюсть, нож, мужчина прикидывал, как бы половчее и побыстрее до него добраться, если угрожающих слов этой компании оборванцев окажется недостаточно.
Le sort: Неожиданное появление в булочной опасного типа с пистолетом, с ходу припугнувшего их вчера на улице, заставило дружков Жана-Большого настороженно и с большой долей неуверенности переглянуться. Один из их приятелей только что повалился на пол со свернутой на бок челюстью, и то, как споро и безжалостно обошелся с бедолагой Марселем незнакомец, наводило на неприятные мысли о том, что и пальнуть он тоже не постесняется. К тому же человек с пистолетом явился не один, его сопровождал еще один такой же хмурый мужчина, а за дверью явно маячил кто-то еще. Соотношение сил оборачивалось явно не в пользу погромщиков. – Эй ты, полегче…- Недовольно огрызнулся ближайший к Дюверже санкюлот, на всякий случай отступая к окну и отодвигаясь от Бройли. Жозефа вообще немедленно отпустили, причем с завидной торопливостью. – Командир выискался… У нас тут свои дела, понял! Говорящий уже сообразил, что странный тип, наверняка, явился за девчонкой. Не даром он так разъярился из-за неё вчера. Взгляд парня метнулся в сторону чулана. Эх, предупредить бы Жана! Но черное дуло пистолетного ствола гипнотизировало своей неотвратимостью, и смотрящий в него решил, что своя рубаха сейчас ближе к телу. – Сам-то тут чего забыл? Хлеба хочешь? Так бери, пока дверь не вышибли. Погромщик красноречиво мотнул головой, указывая на разбросанные по полу буханки.
Бернар де Вильнев: – Командир? Да я революционный комиссар! – без колебаний рявкнул Бернар, наступая на быстро теряющих воинственность обрванцев. Говорить неправду относительно своего статуса уже входило у де Вильнева в привычку, тем более сейчас он был охвачен яростью, и не особо думал о том, какое впечатление подобное заявление произведет на его «благородных кровей» спутника. Или на оставшуюся за дверями женщину, что привела их на задний двор. Или на другую женщину, что, прикрыв руками голову, забилась в угол. – К стенке захотели, ублюдки? Республику позорите?! Погромщики, мародеры, всех велю расстрелять, как только солдаты подтянутся! Хлеб он мне предлагает… Убью! Последнее Дюверже выдохнул в лицо санкюлоту таким тоном, что сомнений в правдивости обещания у того не должно было остаться. Словно в подтверждение его слов на улице захлопали выстрелы. Мальчишка, сынок булочницы, все же позвал национальных гвардейцев. И теперь те пытались вразумить толпу снаружи. – Вон!!! Командирский голос отставной капитан кавалерии имел возможность тренировать регулярно: даже покинув регулярную французскую армию в девяносто первом, последующие два года он продолжал воевать. Крик, угрозы и выстрелы за окнами подстегнули воображение приятелей Большого Жана в нужном направлении. И, больше уже не колеблясь, они бросились к черному ходу. А сам де Вильнев, услышав приглушенный женский вскрик из чулана, ринулся туда. Поставьте кто-то летальный исход гражданке Летуш
Жозеф Бройли: Находясь в "висячем" положении возле окна, Жозеф услышал долгожданный скрип двери, потом появились двое вооруженных людей, которых Парус ни разу не видел. Пожелав удачи незадачливым погромщикам, он, без какого-либо сопротивления с их стороны, - напугались пистолета-то... - отделился от окна, отряхнул разодранный плащ и принялся внимательно изучать стоявшего перед ним комиссара. Человек держался с достоинством, даже крича во всю глотку на погромщиков. Это Парусу понравилось. Еще понравилось то, что тот не выстрелил в эту толпу сразу. Не понравилось мрачноватое выражение лица. Почти тут же внезапная мысль отвлекла его, и он, резко повернувшись, кинулся к гражданке Летуш, так и не пришедшей в сознание. Пощечины, тряска, холодная вода, прыснутая из чудом не разбившегося кувшина - ничего не помогало. Он приник ухом к груди Дельфины - мрачное спокойствие. Рука к носу - то же самое мрачное спокойствие. Шея была повернута под неестественным углом. - Мальчишка-то, - вздохнул Парус. Он вспомнил глазенки Жана, когда Летуш первый раз потеряла сознание, и почувствовал себя ужасно виноватым. Виноватым в смерти - неожиданное и страшное слово - Дельфины. Что он теперь скажет пацаненку, тихо сидящему с широко-раскрытыми глазами во дворе монастыря Святой Женевьевы? - Господин комиссар, - обратился он к де Вильневу, но тот уже исчез, и Парус повернулся ко второму человеку, де Басси, - убита. Смерть здесь, из-за дикости людей, с которыми видишься и даже здороваешься каждый день на пыльных и прозаичных парижских улицах, казалась самой страшной. Солдат погибает - он знает, почему, и знает, за что, и знает заранее. Больной умирает, отравившись несвежей рыбой или погибнув от чахотки - это странная причуда природы, которая выдумала рыб и чахотку. Все это тоже страшно. Но меньше... Парус понял, что прямо сейчас не может вернуться к Жану, чтобы его лицо, вернее, отсутствие его на нужном месте, не выдали его. Он присел возле стены на пол и вынул флейту, дабы убедиться в ее сохранности. Она была цела, только футляр сильно поцарапался обо что-то. А ведь сейчас эти добры-молодцы разойдутся, и если не все, то многие, если за грехи свои не последуют за булочницей похожим способом, через некоторое время встреченные на улице, будут обыкновенными людьми, торгующими тряпьем, или погоняющими лошадей, или играющими на барабанах. Это было ужасно абсурдно. Это не укладывалось в голове Паруса. Так случилось, что, когда он еще верил в "свободу, равенство и братство", те, кто били революционеров, были "плохими", и их смерть за горе не считалась, а смерть от их руки выглядела печальной, но естественной. Потом, когда революционеры стали не лучше роялистов, смерть в глазах Паруса стала еще более бессмысленной, но менее печальной, потому что люди выбрали это сами, и их не смущало то, что в их действиях нет ни грамма смысла. Но вот сейчас он видел неправильную, абсурдную смерть от руки соседа, произошедшую по дикой случайности в озверевшем пространстве. Лучшее средство в таких случаях, когда сознание старательно изображает центрифугу, - молча смотреть на потолок. Чем Парус и занялся.
Эмильен де Басси: Оклик мужчины, пытавшегося привести в чувство неподвижно лежавшую на полу женщину отвлек де Басси от чулана, в который в любом случае нестись за де Вильневом смысла не было. Слова незнакомца, а затем сдавленный всхлип женщины, рухнувший на колени подле своей… хозяйки? Родственницы?.. расставил все точки над i. Жалости Эмильен не испытывал, тем более, что этот погром вызвали к жизни его соратники по борьбе с республикой. Анархия, хаос, бессмысленные жертвы: вот то, что было уготовано Парижу за гибель монархии, смерть короля и тяжкий труд вдовы Гильотен. А женщина… Что ж, она наверняка ходила поглазеть на казни, наведывалась в свои дурацкие женские комитеты и повязывала волосы трехцветным платком. Селяви. – Не нужно сидеть тут, - требовательно обратился граф к присевшему подле стены Парусу. – Бессмысленно. И опасно. Взгляд его удивленно остановился на футляре, что сжимал Жозеф. «Музыкант? Тут, в булочной, посреди погрома? Окуда?! Фантасмагория…» Однако даже фантасмагорию могли ненароком затоптать в толпе и застрелить сгоряча ретивые национальные гвардейцы. – Идите на улицу. И ты тоже. Эмильен осторожно тронул за плечо Франсуазу, та, сквозь рыдания, отрицательно замотала головой, и де Басси, сообразив, что уговоры бесполезны, попросту подхватил свояченицу покойницы Летуш за талию, и, морщась от боли в прострелянной руке, поволок к черному ходу. В этот момент в разбитое окно влетел камень, обернутый смрадно чадящей паленым маслом тряпкой. Озверевшая толпа, напуганная выстрелами, начинала уже забывать, из-за чего началась драка. – Да живей же! – прикрикнул Эмильен на флейтиста, почуяв, что эдак недалеко и до пожара.
Жозеф Бройли: Парус лениво поглядел на человека, что-то кричащего ему. Так же лениво привстал и пошел по направлению к двери. При этом он не сводил взгляда с де Басси, словно желая навечно запомнить его лицо. - И вы - комиссар? - спросил он тихо, наклонив голову. - Видите, как жестокость выплескивается в новые русла? Зачем-то он аккуратно приставил опрокинутую дверь к стене и, будто пытаясь что-то с трудом вспомнить, проговорил: - Старший мальчишка сейчас у меня дома, если добежал без приключений. У покойницы ведь два сына было. А я друг ее. Бывший. Вы о нем не беспокойтесь, если что. А младший - он куда-то запропастился. Вы его, что ли, по дороге встретили? Он за помощью побежал. Парус взглянул прямо на "комиссара", но тут же нахмурился и отвел взгляд. Ему снова привиделся мальчик с круглыми испуганными глазами, который ждет его во дворе монастыря. Память паруса пошла даже дальше - он вспомнил было лицо девушки, плачущей с широко открытыми, неподвижными глазами, но это видение он быстро отогнал: уже научился за несколько лет. По правде говоря, Парусу было совестно, что к человеку, которому он должен быть благодарен, он испытывает неприязнь, "красную неприязнь", как называл ее сам Жозеф. - А друга своего что ж не зовете? - усмехнулся он Эмильену. - Как бы не сгорел. Он сам удивлялся собственной желчи, выливавшейся из слов и ухмылки, но ничего поделать не мог. Потом он шагнул к Эмильену и подставил свою руку: - Давайте я вам помогу. "Черт знает что со мной творится. Надеюсь, это только временное сумасшествие. Так или иначе, - говорят, сумасшедшим быть не так уж плохо, просто надо привыкнуть..."
Бернар де Вильнев: Жан Большой был какое-то время слишком занят, чтобы прислушиваться к шуму в булочной. Он ожесточенно задирал юбку прижатой к стене девушке, пытаясь протиснуться коленом между намертво сжатых бедер Мари, и одновременно удержать ее руки, отчаянно пытающиеся оттолкнуть насильника, подальше от своего лица. Целиком поглощенный этим требующим сосредоточенности процессом, на появление в чулане еще одного действующего лица сын мясника отреагировал не сразу. И угрозу, нависшую над его жизнью, в полной мере оценил лишь тогда, когда чья-то рука грубо ухватила его за плечо, вынуждая выпустить девушку и развернуться. Де Вильнев, даже не глядя в лицо санкюлота, не сомневался ни мгновения, с кем именно он имеет дело. Ведь он уже успел пообщаться с дружками Жана. И оттаскивал мерзавца от всхлипывающей Мари вовсе не для того, чтобы читать ему нравоучения. Он опасался, стреляя по негодяю, случайно задеть его жертву. Ствол пистолета ткнулся в живот Большому, и выстрел, сделанный в упор, прозвучал даже тише, чем Бернар ожидал. – За что?… Из-за шлюхи?!…- растерянно пробормотал Жан, еще толком даже и не понимая, что умирает. – Ах ты-ыы… Последняя фраза обернулась тихим скулением, и Дюверже, не дослушав, позволил раненому грузно осесть на пол у ног мадемуазель Жерар. – Пошли! Девушка не двинулась с места, не сводя широко открытых глаз с упавшего Жана. На какое-то мгновение в голове у де Вильнева мелькнула дурацкая мысль, что застреленный им санкюлот мог быть ей симпатичен. Женщины – странные создания, путешествующую с ним Матильду, например, Бернар так и не научился понимать до конца. Переступив через неподвижное тело, вандеец решительно схватил девушку за руку. Эта грубость, казалось, вернула Мари к жизни. Правда не совсем так, как де Вильнев ожидал. Дернувшись, гражданка Жерар, залепила не ожидающему сопротивления «спасителю» пощечину и бросилась в сторону, намереваясь выскочить из чулана без посторонней помощи. На ходу запуталась в растерзанной юбке, споткнулась о преграждающего даже после смерти ей путь Жана, Дюверже попытался ее подхватить… и оба они буквально вывалились из чулана в булочную, затянутую уже опасным чадом начинающегося пожара. Горело пока еще локально, вездесущая мучная пыль (которая чем-то напоминает порох, вспыхивает легко и споро от малейшей искры) и пол под окном. Еще можно потушить… Бернар дернул было с плеча плащ, но по ходу передумал. Да ну его к черту, пускай хоть весь Париж сгорит до угольев, Франции это пойдет только на пользу. Схватив Мари за локоть, мужчина потащил ее к выходу. Наверное, девушка и сама бы справилась, но де Вильнев помнил, что им надо поговорить о Монтереях. И не намерен был позволить грядущему источнику информации сбежать, пусть даже и случайно. Через минуту все они, и де Басси с рыдающей Франсуазой, и Парус, и сам Бернар с Мари Жерар были уже на улице. Кое-как ( Но как смог, блин
Эмильен де Басси: На счастье «друга» звать не пришлось. Выстрел, пусть даже и приглушенно прозвучавший из чулана, ухо поднаторевшего за последние пару лет к стрельбе Эмильена уловило безошибочно. На ходу обернувшись, он увидел де Вильнева с какой-то девушкой, закашлялся от дыма, а затем вытолкнул и всхлипывающую женщину, и пытающегося поддержать ее мужчину на свежий воздух. Когда следом появился вандеец со своей добычей, де Басси еще продолжал кашлять, параллельно объясняясь с Парусом. – Я не комиссар… кхе-кхе… Дьявольщина! Предложение не беспокоиться о каком-то мальчишке, сыне булочницы, «бывший» аристократ благополучно пропустил мимо ушей. Старший, младший, можно подумать, он их различает… Впрочем, младшего они, похоже, видели. Если верить словам хромой гражданки, что привела их к черному ходу. – А малец… кхе… За солдатами бежал, мы его встретили. Он, наверное, с ними и появится. «И, возможно, скоро». Выстрелы на улице захлопали чаще, их было слышно даже тут, на заднем дворе булочной. Видно национальные гвардейцы всерьез взялись за дело. Шмыгнув носом, Эмильен покосился на спутницу Дюверже. «Так вот из-за чего он так дергался, из-за этой вот девчонки? Почему, спрашивается?!» Но вслух де Басси задал иной вопрос, красноречиво обводя рукой всю их пеструю компанию, пополнившуюся за последнюю четверть часа двумя женщинами, одной девушкой и музыкантом, в одной руке сжимающим футляр с флейтой, а в другой все еще - нож. - И что теперь... со всем этим…делать будем?!
Le sort: Мари была сейчас похожа на изломанную фарфоровую куклу. Впечатления дня нынешнего наложились на страшные воспоминания о событиях двухгодичной давности, когда мадемуазель де Монтерей лишилась отца, матери, отчего дома, и лишь по странной прихоти судьбы не лишилось жизни. Сегодня судьба сберегла ее еще раз, но девушка не испытывала по этому поводу ни радости, ни благодарности. По правде говоря, она вообще ничего не чувствовала, сознание Шарлотты словно раздвоилось, и какая-то его часть отрешенно наблюдала за происходящем со стороны. Даже страх, выплеснувшийся в отчаянное сопротивление Жану и попытку сбежать от де Вильнева, куда то исчез, уступив место полной опустошенности. Единственное, чего сейчас хотелось Мари, присесть прямо на землю рядом с причитающей Франсуазой, закрыть глаза и ни о чем не думать. Но вряд ли окружающие ее люди предоставят ей подобную возможность. Локоть Мари до боли сжимали сильные мужские пальцы. То, что ей больно, девушка тоже отметила как бы «со стороны». И тут же рефлекторно, как попавшее в силки животное, сделала попытку освободить руку из тисков своего… Спасителя? Преследователя? Каким образом мужчина, встреченный ею вчера возле салона «Флёр де Сите», сегодня оказался в булочной посреди погрома, девушка пока не понимала. Все остальные… Все остальные, кроме одного мужчины, глазеющего на нее с нескрываемым интересом, были Шарлотте знакомы. Франсуаза, приятельница хозяйки Мари-Клод, музыкант, покупавший у них булки в разгар ливня… Как раз тогда, когда в булочную заходил комиссар Рено… Не хватало только самой Дельфины Летуш. – А… где Дельфина? – спросила Мари невпопад, опускаясь на колени рядом с Франсуазой и беспомощно обнимая ее за дрожащие от рыданий плечи.
Бернар де Вильнев: – Нет больше Дельфины-ыыы! До этого свояченица булочницы плакала тихо, но после вопроса девушки заголосила в полную силу. – Горе-то какое, детки сиротами остались… Из двери черного хода тем временем дым повалил уже в полную силу, и судя по испуганным крикам с улицы «хлеб, хлеб горит!», толпа тоже уже увидела пожар. – Пошли отсюда, - распорядился де Вильнев, решительным рывком поднимая Мари на ноги. Что ему делать «со всем этим», он не имел ни малейшего понятия. Но не плачущей о смерти родственницы женщине, не осиротевшим детям он помочь уже не мог. – Вы, - он кивнул Парусу и Мари-Клод, скорее по привычке распоряжаться, чем реально осознавая, что взялся командовать незнакомыми людьми. – Отведите ее… Последовал еще один короткий кивок, на этот раз в сторону причитающей Франсуазы - … к какой-нибудь родне, если есть такая. Или к соседям. Да скажите им, что пожар пора тушить, иначе весь квартал выгорит. А ты… Ты ведь служанкой тут была, как я помню… Де Вильнев слегка встряхнул впавшую в прострацию Мари, привлекая ее внимание к своему вопросу. – Тебе есть, куда идти? Приютит кто? «Нам с тобой поговорить надо, - вертелось на языке Бернара неозвученное. – Только не сейчас, позже..»
Le sort: Шарлотта испуганно вскинула голову, реагируя больше на запах гари, чем на слова мужчины. Пожар? Это тоже знакомо, ой, как знакомо. Уже оправившись от раны, мадемуазель де Монтерей уговорила спасшего ей жизнь священника отвести ее на пепелище, в которое превратилось родное поместье. Там пахло точно так же, и обугленные балки некогда роскошного старинного особняка торчали в небо черными клыками спящего чудовища… Опыт подсказывал девушке, что нужно любой ценой держаться подальше от огня и от людей, потерявших в азарте погрома остатки человеческого подобия. Есть ли ей, куда пойти? Конечно, есть. Поручение, данное Мари Жерар комиссаром Рено, гнусное и недостойное требование стать соглядатайницей на благо ненавистной мадемуазель де Монтерей республики, сейчас оборачивалось неожиданным спасением. – Я пойду туда, где вчера искала место служанки, - выдохнула Шарлотта, стараясь придать голосу твердости. Ей хотелось сесть и немного порыдать рядом с Франсуазой, но время и место не располагало к женским слабостям. Взгляд девушки метнулся наверх по лестнице черного хода. Но дорога к нехитрому скарбу Мари Жерар, со вчерашнего еще вечера сложенному в дорогу, была отрезана дымом. «Прощай, шелковое платье, не долго ты мне послужило…» - Только сначала помогу Франсуазе. Оставлять родственницу Дельфины на попечение Бройли и Ланде казалось Шарлотте проявлением неблагодарности.
полная версия страницы