Форум » Париж. Город » Хлебный погром, 27 мая утро-день » Ответить
Хлебный погром, 27 мая утро-день
Бернар де Вильнев: Место действия: булочная гражданки Летуш и прилегающие улицы Время: 27 мая с утра и до... как получится Участники эпизода: (впишу по мере появления оных)
Ответов - 58, стр:
1 2 3 All
Le sort: Утро Дельфины Летуш начиналось затемно, когда из большой пекарни на Елисейских Полях приезжали первые подводы с хлебом. Серые бруски так называемого «хлеба равенства» сопровождал эскорт национальных гвардейцев, они же помогали женщинам перенести лотки в булочную. Сдобу и выпечку в добрые старые времена Дельфина с помощницами изготавливала сама, но в последние месяцы хорошей пшеничной муки в Париже не сыскать было днем с огнем, и маленькая пекарня Летушей все чаще простаивала. А владелица с удовольствием тратила освободившееся время на походы по митингам и собраниям революционных гражданок. Очередь уже стояла наготове, длинная смурная лента, хвост которой змеился вдоль Вилль-дю-Тампль. Судачили, хватит ли хлеба. И все знали, что не хватит. Изнемогающая от перебоев с продуктами столица безжалостно обирала окрестные деревни и поселки. И теперь сельчане приезжали за хлебом в Париж, вызывая своим появлением усиливающиеся недобрые пересуды городской бедноты. Поговаривали о введении талонов на хлеб, горожан это радовало, приезжих пугало. Дельфина же беспокоилась в основном о сохранности своих дверей и окон, с трудом выдерживающих порой напор толпы. Поутру с хлебом возились все домочадцы гражданки Летуш. Принять из протянутых рук смятые купюры, сунуть вожделенную буханку – много ума не надо. Даже пацаны, зевая спросонья, вертелись на подхвате у матери. – Шевелитесь, кровопийцы! – покрикивала на помощников булочница. – А ты куда без очереди лезешь? Попутно Дельфине приходилось следить за порядком и у прилавка. - Проявляйте сознательность, граждане! – зычный голос поднаторевшей на собраниях женщины легко перекрывал ропот очереди. - Да не толкайтесь так, смирно стойте. Коль оборвете мне веревку, все закрою к чертовой матери! Угроза на какое-то время подействовала, и покупатели притихли, дав хозяйке булочной возможность перевести дух. В очередной раз накатила злость на комиссара Рено. Тут работы невпроворот, а он из-под носа увел девку. В шпионки, вишь ты. А ты, Дельфина, хоть разорвись. Вытирая руки передником, Летуш хмуро поторопила суетящуюся у задней двери Мари. – Пока ты еще тут, горе ты мое, принеси новый лоток да прибери с прилавка деньги, не ровен час стащит какой ублюдок.
Шарлотта де Монтерей: Приказ хозяйки пришелся кстати. Необходимость помогать в булочной при утренней торговле было, пожалуй, самым тяжким, что приходилось Мари делать за все время житья под крылом мадам Летуш. Тяжко не физически - всякие «подай-принеси» мало отличались от обычных занятий служанки, и особых усилий не требовали (хотя, полные лотки с хлебом для хрупких рук девушки были ношей не из легких). Но вот большие скопления народа Мари все еще пугали. Вид толпы, возбужденной неважно чем - будь то запах хлеба или крови - вызывал у бывшей дочери маркиза одно желание: забиться куда-нибудь в угол, или, еще лучше, бежать, сломя голову. Но позывы удариться в панику, иногда столь сильные, что вызывали приступ тошноты, как ни странно, успешно гасились уверенными распоряжениями хозяйки. Сопровождая их то пинком, то крепким словом, Дельфина Летуш самовластно руководила своим хлебным царством, умудряясь осаживать даже самых рьяных покупателей. Всучив в жаждущие руки очередную буханку, Мари сунула смятую купюру в карман измазанного мукой передника, туда же сгребла с прилавка остальную выручку и поспешила в пекарню. Даже краткие минуты вне забитой людьми булочной, воспринимались как долгожданный отдых. И тяжелый лоток, плотно забитый "хлебом равенства", казался не таким уж скверным дополнением к возможности перевести дух. Окинув взглядом дожидающиеся своей очереди хлебный запасы и прикинув мысленно длину очереди, Мари только покачала головой. Хлеба с каждым днем привозили все меньше, а очереди, напротив, увеличивались, собирая толпы не меньшие, чем развлечение гильотиной. В извечной жажде хлеба и зрелищ, вторые выигрывали только тогда, когда зрители не испытывали недостатка в первом. Тем более что гильотина, в отличие от хлебных поставок, работала бесперебойно, словно Конвент задался целью под видом казни аристократов хоть немного сократить в Париже число голодных ртов. Крепко ухватив очередной лоток, Мари невольно охнула, с некоторым трудом распрямилась и, выгнув спину под тяжестью ноши, потащила его туда, где зычный глас Дельфины царил над толпой. Споткнувшись о невысокий порожек пекарни, девушка чуть было не загремела вместе с хлебом на пол, но чудом удержалась на ногах. Успев при этом в очередной раз пожалеть, что, руководствуясь то ли благодарностью, то ли совестью, а может просто чувством долга, осталась сегодня на утренние продажи, хотя с вечера еще твердо решила прямо с утра перебраться в салон Флер-де-Сите.
Le sort: Утром 27 очередь казалась намного более нервной, чем обычно. Если бы Дельфина когда-нибудь по-настоящему и всерьез задумывалась и разбиралась в политике, возможно, она догадалась бы, в чем дело. Но куда там женщине, озабоченной домом, булочной, двумя оболтусами-сыновьями и поддержанием революционной сознательности в квартале, всерьез задумываться о политике. А между тем противостояние в Париже длилось не первый день, противостояние между Парижской коммуной и жирондистской частью Конвента. Бриссотенцы чувствовали, что земля уже горит у них под ногами, а значит, чудовище столичного самоуправления нужно уничтожить. Если понадобится, поднять на штыки армии. Чем посылать ее в Вандею, не лучше ли поквитаться с непокорным Парижем. Повод? Разумеется, народные беспорядки, грабежи, мародерство. Повод для беспорядков? Конечно же хлеб, которого едва хватает. Большая политика всегда выливается в беды маленьких людей. В это утро очередь у булочной гражданки Летуш выдалась непривычно разговорчивой. Нет, люди всегда болтают, особенно когда связаны одной веревкой и многочасовым ожиданием куска хлеба. Но сегодня перешептывания и горожан, и смешавшихся с ними приезжих из пригородов, были особенно злыми. – Карточки на хлеб введут наследующей неделе, - бурно жестикулируя, вещал в конце очереди (там, где хлеба скорее всего не хватит) давно небритый мужчина на шестом десятке, по виду обыкновенный крестьянин, если не присматриваться внимательно к его непривычным к тяжелому труду рукам. – Фуражиры из города обобрали нас до нитки, по чуланам дохнут даже мыши. А хлебушек наш теперь только для городских. Мельника нашего позавчера расстреляли. Сказали – зерно прятал. А как ту не прятать, коли у него пятеро голодных ртов. Городские за наш счет жируют, а наши дети с голоду мрут. – Посмотрите на них, сколько понабралось. Ни одного лица знакомого, - бурчал недалеко от прилавка галантерейщик с параллельной улицы. – Свой хлеб попрятали, а в город приехать не поленились. У соседки моей сын с отрядом национальных гвардейцев по деревням за зерном поехал, привезли с пропоротым вилами брюхом, два дня промучился да и помер. В городе жрать нечего, хоть бы поскорее вводили карточки и продуктовый максимум… Целый день горбатишься, а зарабатываешь на две буханки хлеба… Отголоски этих и похожих разговоров недобрым шепотком блуждали по толпе, наполняя воздух тяжелым духом взаимной неприязни.
Этьен Летуш: Двое мальчишек, - Этьен и его старший брат Жан, - на пару управлялись, пыхтя, с одним хлебным лотком. Младший, не сдержавшись, отщипнул от ближайшей к нему буханки кусок корки. Он как раз вступил в тот возраст, когда стремительно тянущемуся вверх пацану постоянно хочется есть. И тут же получил по рукам от Жана. – Ты что, мать увидит, крику будет! – пригрозил строго. - Не тронь, чужое это, не твое. Этьен привычно насупился, все его ругают, все его колотят, ужасно неприятно, порой, быть младшим в доме. Но долго печалиться деятельная натура маленького сорванца не позволяла. Через минуту он уже выглядывал из-под прилавка, азартно корча рожи хмурым покупателям. Вот тот высокий старик похож на цаплю, такой же острый нос и смешно вытянутая шея. А женщина с ним рядом – на гусыню. Такая же походка вперевалку и голос, ну один в один. В слова «гусыни» мальчишка не вслушивался. Итак ясно, что ругается. Но ничего, мать ее приструнит. В непоколебимый авторитет Дельфины Летуш все домочадцы верили, как старухи в Бога. Высунув язык и оттопырив пальцами уши, Этьен привстал на цыпочки в надежде, что его кривляние найдет-таки благодарных зрителей. Обычно через несколько минут взрослые не выдерживали и начинали улыбаться. Но сегодня они что-то непривычно хмурые.
Le sort: Очереди между тем не предвиделось конца и края. Дельфина, пару раз оглянувшись на заднюю дверь, из которой помощники таскали в лавку лотки с хлебом, нахмурилась и негромко, чтобы не слышала очередь, поинтересовалась у Мари: «Много там еще?» Получив такой же тихий отрицательный ответ, булочница выбралась из-за прилавка, растолкав очередь, вышла на порог и, уперев руки в боки, деловито сообщила. – Хлеб заканчивается, граждане! Заканчивается хлеб, всем слышно! Ты, и ты… Все, кто стоит после гражданки в красной юбке, - ладонь Летуш, мелькнув в воздухе, выразительно обрубила толпу «на глаз»… Да-да, именно вы граждане, лучше понапрасну тут не толчитесь, сбегайте на улицу Платр. Там тоже булочная, может там вам хлеба хватит. Хвост очереди взвился возмущенным ропотом. – И нечего тут ругаться, - в ответ озлилась Дельфина. – Мы б и больше напекли, коли б мука была. Нет зерна, и хлеба нет. И не скальтесь понапрасну, от этого хлеба не прибудет. Что из пекарни привезли, все ваше. … - Я говорил, я предупреждал! – Победоносно заголосил крестьянин с не знавшими тяжелого труда руками. – Заткнись, понаехало вас тут! – А ты мне рот не затыкай! – Да я тебе сейчас не только рот… Ссора стремительно набирала обороты, «местные» и «пришлые», взвинченные разговорами и одинаково разозленные нехваткой хлеба, сцепились уже не только на словах, кое-где в ход пошли кулаки. … Истерический женский крик «ой, убииилии!!», подкрепленный забористой руганью, заставил Дельфину вновь выглянуть на улицу. – Да вы что, вконец одурели, граждане! – заорала она, увидев драку. – Хорош кулаками махать!!! И когда крик ее не возымел желаемого эффекта, привычно пригрозила: - Ну, сами напросились. Закрываюсь я! В ответ на эту угрозу из толпы внезапно полетели камни, и первый же угодил в окно булочной. Под звон осколков гражданка Летуш проворно нырнула вовнутрь и тревожно схватила младшего сына за руку. – Этьен, беги сейчас на улицу Платр к ополченцам. Да скажи, что беда у нас. Толпа из-за хлеба передралась. Пусть скорее гонит своих ребят сюда…
Бернар де Вильнев: Два роялиста, парижанин и вандеец, оказавшиеся на Виль дю Тампль почти за квартал до ее пересечения с улицей Белых плащей, вскоре услышали характерный гомон разъяренной толпы, а затем навстречу им потянулись первые потерпевшие. Несколько испуганных причитающих женщин, затем двое мужчин, под руки тащивших третьего, со сломанным носом и залитым кровью лицом. – Черт возьми, де Басси, когда вы предупреждали меня, что в булочных сейчас драки, я не думал, что вы говорите настолько буквально, - нахмурился Дюверже, невольно ускоряя шаг. – Боже, храни Париж, в этом городе не осталось уже ничего человеческого. Мужчину охватило неожиданное мрачное беспокойство, хотя беспокоиться в общем было не о чем. Наоборот, наверное стоило бы радоваться, наблюдая за тем, как чудовище революции пожирает самое себя. Свобода всем и во всем. В том числе и свобода сдохнуть с голоду или перебить друг друга из-за буханки хлеба, который и хлебом-то счесть язык не поворачивается. Ах, да, поэтому его называют «хлебом равенства». И все же… «Неужели я волнуюсь из-за девочки? Господи, вот незадача. Правда, она, возможно, знает что-нибудь о мадемуазель де Монтерей…» Машинально барон нашарил под плащом рукоять пистолета. – Как думаете, парижская чернь все еще пугается выстрелов. Или уже успела к ним привыкнуть?
Эмильен де Басси: - Только не говорите мне, что вы собираетесь вмешаться, - забеспокоился Эмильен. – Я и правда предупреждал вас: парижане, развращенные кровью и безнаказанностью, стали хуже зверей. А сегодня… Сегодня особенно. Барон, почему бы нам не отправиться к вашему знакомому доктору, повидать вашу спутницу, она о вас беспокоится… В хлебной склоке нам совершенно нечего делать, поверьте! Какие бы вопросы вы не собирались задавать, вернемся сюда позже. * * * С каждым шагом шум усиливался, да и на Виль дю Тампль, до этого довольно пустынной, по мере приближения к булочной сделалось людно. Уже слышалась ругань, звон стекла, угрозы, сопровождаемые по обыкновению пронзительным женским визгом, и двум мужчинам порой приходилось лавировать между группами воинственно настроенных граждан. А де Басси, раздраженно оглядываясь по сторонам, казалось, высматривает кого-то в толпе. Где-то здесь, как и во многих парижских булочных сегодня, должны были сновать агенты роялистов, провоцируя горожан на беспорядки и погромы. Об этом подполье, последнее время довольно активно сотрудничающее с жирондистами, буквально накануне сговорилось с их лидерами.
Бернар де Вильнев: – Если будет, куда возвращаться, - буркнул Бернар, не особо впечатленный пока речью спутника. Он слишком хорошо знал, на что способна бесчинствующая толпа. Милейшие люди, отцы семейств, добрые христиане, собранные вместе, раззадоренные, разозленные руганью, толчеей и осознанием собственной якобы правоты, в угаре драки не пощадят ни женщину, ни ребенка. – И… Почему именно «сегодня»? Вы имеете какое-то отношение ко всему этому, де Басси? Я не имею ввиду лично вас, но… Вы понимаете, о ком я говорю! Собственное подозрение показалось вандейцу достаточно правдоподобным. Провокации, саботаж – один из методов ведения войны, если война эта гражданская, и не ограничивается столкновением армий на поле боя. – Да или нет? Черт возьми, ну как же не кстати! И почему именно эта булочная?! Оспаривать методы деятельности парижских роялистов де Вильнев не собирался, это не его дело. Но Мари… Мари Жерар нужна ему. И ее надо найти прежде, чем с девушкой случится что-нибудь непоправимое. А во время склоки голодранцев ждать можно, чего угодно. Поэтому вместо того, чтобы остановиться и повернуть обратно, как рассчитывал де Басси, Дюверже, наоборот, ускорил шаг, срываясь почти на бег и стараясь, пока еще тщетно, разглядеть, что творится на углу Вилль дю Тампль.
Мари-Клод Ланде: Утро служанки Сада начиналось также как утро всего рабочего люда Париж – революция революцией, но есть хочется и бакалейщику и служанки и даже проститутки с улицы Вивьен, поэтому день начинался у одной из городских булочных. Мужчины и женщины, несмотря на весь революционный ажиотаж, мечтали пробраться в этот дом радости и вдыхать запах горячего хлеба, отрывать мягкие куски сдобной булки и медленно, смакуя каждый кусочек отправлять себе в рот. Как было бы прекрасно, думали некоторые слабые духом, проснуться рано утром и не увидеть проклятой очереди за хлебом. Но это были всего лишь мечты, а реальность намного суровее. Приковыляв к булочной, Мари-Клод отметила, что нервы людей стоящих в очереди накалены до предела. То тут, то там, вспыхивали стычки. В одном месте подрались две женщины. Одна из них кричала: «Эй, да ты посмотри на себя! Жирная как корова! Небось, любовника завела себе из «бывших» - вот он тебя и подкармливает». «Ты врешь, врешь» – послышался глухой удар. Какая-то женщина завизжала: «Караул! Убивают!» Но самый ужас начался после выхода Дельфины и ее объявления о закрытии булочной. Толстый мужик стоящий рядом с Мари-Клод, схватил лежавший камень и бросил в Дельфину. Это стало сигналом – толпа бросилась к дверям здания. В этом всеобщем сумасшествии гражданки Ланде против воли пришлось принять участие. Толпа – безжалостна. Она подобна морским волнам, которые кажутся мирными и безмятежными когда погода солнечна, но стоит лишь погоде испортиться как волны начинают волноваться и через несколько минут они приобретают огромную силу и в своей ярости могут запросто уничтожить целый город или поглотить корабль. Толпа – безумна. Нечего и думать, если вы попали в самый ее центр, выйти из нее. В таком положении оказалась Мари-Клод - превозмогая боль она вместе с другими, выкрикивающими проклятья в адрес Дельфины, жирондистов, роялистов людьми оказалась прямо перед дверями булочной. Толпа пошла на штурм. Ничего, что я уже к штурму перешла?
Жозеф Бройли: При переходе через Сену мысли Жозефа были не самыми приятными. Он шел к Этьену с утра пораньше, надеясь не попасться на глаза патрулю, которому Мари-Клод уже наверняка все рассказала, а также надеясь успеть пообщаться с Этьеном до того, как надо будет встречать Эмиля, его ученика по флейте и лучшего друга, приехавшего сегодня в Париж. Но когда он услышал, уже недалеко от булочной, нарастающий шум людской лавины, его живое воображение тут же нарисовало ему картину народного бедствия, где есть пострадавшие и которым обязательно нужно помочь. Парус моментально забыл о всех его невзгодах и ускорил шаг. Длинные ноги позволяли ему не срываться на бег, но идти быстрее, чем иной гражданин бегает. Через пару минут он был около булочной. То есть "около" - громко сказано. Около нее была такая сумятица, что пробраться туда не покалеченным было маловозможно. Ему показалось, что он увидел мелькнувшее в толпе лицо гражданки Ланде, но больше его сейчас беспокоили обитатели булочной, ибо толпа ломилась туда и швырялась камнями с явно недоброжелательными намерениями. Он вспомнил о двери, которую видел внутри булочной, и сообразил, что это наверняка выход во двор. Парус нырнул в дыру между домами и очутился во дворе. Да, действительно, дверь была, может даже запертая на крючок, но Парус с силой толкнул ее и крючок, даже если и был, слетел. Люди кричали, ломились, Летуш грозно стояли в дверях и тоже кричала, какой-то мальчик (видимо, второй сын Летуш) стояли неподалеку, молодой служанки было не видно. Заметив, что люди вламываются в двери, Парус позвал: - Мальчик! Эй, иди сюда! А не то тебя, маленького, раздавят там! Мальчишка услышал, повернул голову. В это время послышались выстрелы. Этьен, раз уж вы начали, отыграйте что ли в этом месте своего брата. По плану я его должен спасти и оприходовать.
Le sort: О черном ходе в лавку Дельфины знал не только Жозеф. Если задуматься, о существовании задней двери было известно всем постоянным покупателям выпечки гражданки Летуш. Но сообразить воспользоваться этой дверью во время погрома мог только человек, не поддавшийся истерии толпы, как флейтист, или человек, сознательно решивший воспользоваться ситуацией себе на пользу. Именно таким человеком был Жан-большой. После вчерашней истории со служанкой из булочной парень затаил злобу, и обещание поквитаться с Мари, данное в приступе бешенства, он не забыл. Хотя и не ожидал, что случай его исполнить подвернется буквально на следующий день. Парус, оказавшийся на пути у Жана и его шайки, получил увесистый удар по затылку и был грубо отброшен к стене. – А ну посторонись! Ишь, хлеба ему захотелось. Гляньте, да он тоже неместный! Сыну сапожника надо было как-то оправдываться перед приятелями за вторжение в лавку своей по сути соседки, и он швырялся злыми отрывистыми обвинениями, подзадоривая своих спутников. Санкюлоты тут же с готовностью набросились на незнакомца, а заодно на подвернувшегося под руку мальчишку. Крик сына заставил Дельфину, все еще пытающуюся утихомирить толпу на входе, обернуться. – Ах ты, ублюдок, собачий выкормыш, не тронь ребенка. Да я тебя… Летуш, женщина крепкая и от природы воинственная, на этот раз не рассчитала опасности, исходящей от крепкого молодого мужчины, злого на весь белый свет а в особенности на девчонку, которую он вчера упустил. Дельфина, замахнувшись на незваных гостей, получила в ответ жестокий удар в челюсть, и, потеряв сознание, свалилась на пол. А Жан, схватив с прилавка ближайший лоток, швырнул его содержимое прямиком в окно, в напирающую на булочную толпу. - Хлеб, хлеб!!! – взвыли те, кому повезло оказаться поблизости, вырывая друг у друга буханки. И тут же были буквально затоптаны бросившимися на тот крик людьми. Жан тем временем искал Мари… Нэ жэеныть конэй. Мы только начинаем веселиться Вот теперь гражданка Ланде может поспасать Паруса ))))
Этьен Летуш: Этьену удалось выскользнуть в дверь еще до того, как к ней бросилась разъяренная толпа. Так что, как от удара Жана-большого упала его мать, мальчик уже не видел. В это время он сломя голову лавировал между людьми, полагаясь на свою шустрость, небольшой рост и на то, что взрослым сейчас не до ребенка. Даже если ребенок вертится под ногами в прямом смысле этого слова. Внезапно чей-то грозный голос рявкнул прямо над ухом Летуша-младшего: «А ну стой, висельник!». И в следующий момент мальчик почувствовал, что ноги его отделяются от земли. Какой-то мужчина попросту подхватил пацана за шкирку, как нашкодившего кутенка. – Это булочницы щенок, я его знаю, - прошипел поймавшему Этьена верзиле сухопарый человечек в надвинутом на глаза фригийском колпаке. – Не иначе за солдатами мамаша послала… - Рано еще, не время, - нахмурился здоровяк, грубо встряхивая мальчишку и явно размышляя, что теперь делать с «гонцом». – Пусть народ порезвится, дармового хлеба отведает. А этого… Каким-то шестым чувством Этьен почуял нависшую над ним опасность. И заголосил во всю мочь пронзительного еще детского голоса: - Отпустите-еее!!! Помогите-еее!!!! При этом норовя извернуться и лягнуть верзилу ногой в живот. Ах, если бы можно было запросто выскочить из собственной рубашки, оставив ее в пятерне опасного незнакомца, пусть подавится! В случае чего, вертлявый мальчишка надеялся провернуть и этот фокус.
Эдуар Бонневиль: Когда люди в очереди перешли от выкриков к рукоприкладству, от толпы спешно отделилась сухощавая женщина лет пятидесяти-пятидесяти пяти. Ухватив под локоть молоденькую девушку, растерянно глазевшую по сторонам и вжимавшую голову в плечи, мадам Лавинь потащила ее прочь от булочной. - Ну что ты встала, дуреха? Хочешь свое получить? - шипела она на служанку, на которой лица не было от ужаса. Прежде Мадо миновала участь собственными глазами видеть парижские баталии за хлеб, так что драка подвыпивших мастеровых казалась ей верхом отчаянья и кровожадности. - Да ты что ревешь? Задели тебя, что ли? Вдова, очутившись на углу Рю Паради, оглядела свою спутницу. На лице повреждений не было, руки-ноги целы, но Мадо продолжала смотреть на хозяйку, как затравленный зверек. - Там... они... - дальнейшие слова потонули в потоке слез, что потекли по ее румяному лицу. - Ох, горе ты мое... Ну словно в первый день родилась! Ладно, пойдем, пока ненароком и сюда это не перекинулось, - мадам Лавинь приобняла девушку за трясущиеся под косынкой плечи и бережно повела к дому. - Попрошу у доктора успокоительного для тебя. Женщина вспомнила, что с вечера не видела Бонневиля, куда-то стремглав убежавшего в более чем взволнованном виде. Вероятно, он уже вернулся, пока они с Мадо ходили за хлебом. Но только все эти странности - визит молодой пары, хромая девушка в постели месье Эдуара, груда стекла в спальне и спешный уход обоих - не слишком воодушевляли мадам Лавинь, вызывая в ее душе чувство тревоги. Были бы то просто амуры ее квартиранта, она и волноваться бы не стала, но что-то здесь было явно не так. Впрочем, почтенная вдова настолько привыкла доверять своему квартиранту, с которым они прожили много лет душа в душу, что решила утешиться пока хотя бы этим объяснением. - Заодно расскажем, что творится у мамаши Летуш. Может, там уже крови видимо не видимо... Последняя ремарка явно была лишней, так как вызвала у Мадо очередной приступ рева.
Жозеф Бройли: Парус от природы не был особенно сильным. Его преимущество заключалось в росте. Однако, в таком положении, в каком он был сейчас, рост ни на что не влиял, потому что он валялся почти на полу. Он затолкал мальчишку между собой и стеной, пытаясь нащупать нож, который таскал с собой со вчерашнего дня. Во время очередного удара он подставил под руку ударяющего нож. Раздался чей-то сердитый вой. Парус попытался было проползти по стеночке к выходу, но он был перекрыт парой верзил, тоже, видно, из компании этого драчуна. Тем временем от него отвлеклись на что-то более интересное, и только один из парней сердито косился на него. Рука у него была окровавлена. - Сиди тихо, - сказал Парус мальчишке. - А потом, при первой же возможности, выскакивай в дверь и беги, прячься в подворотнях. Они увидели, как парни швырнули в толпу хлебный лоток. "Выходит, им нужен не хлеб..." Парус вздрогнул. Если не хлеб... Он понял, что не видит Этьена, а также молодую служанку, имени которой не знал. Летуш лежала без сознания. А скоро повернутся и к нему. Ладно, есть нож, и не таких одолевали. Командир вломившейся ватаги рыскал в поисках чего-то или кого-то. - Звери, - тихо и с бессильной злобой проговорил Парус. - Им мало иноземных войн и болезней... Им надо резать друг другу глотки. Пока надежда была на то, что либо эти двое у входа отойдут и мальчишка сможет сбежать, либо что о заднем крыльце вспомнит еще кто-нибудь, сохранивший трезвое сознание в этой дикой толпе.
Le sort: Жан, получивший пару увесистых тумаков, послушно сжался у стены под защитой мужчины, в руке которого он одновременно со страхом и облегчением разглядел нож. Выход на задний двор загораживали двое верзил, и попытаться улизнуть через него мальчишка пока не решался. Хорошо, что братишка успел сбежать до начала этой свистопляски, а мать… Осторожно выглянув из-под руки флейтиста, Жан обнаружил Дельфину неподвижно лежащей возле прилавка. И тут же всю осмотрительность его как ветром сдуло. – Мама! Мама!!! Оттолкнув Бройли, Летуш бросился к распростертой на полу женщине. Страх мальчишки был вполне обоснован, их с Этьеном отец уже давно отправился на небеса, кроме матери и брата близких людей у Жана не оставалось. - Мама?! Он принялся отчаянно теребить мать, и вскоре та зашевелилась, постепенно приходя в себя от удара, что нанес ей «добрый сосед».
Мари-Клод Ланде: Толпа напирала. Хуже всего пришлось тем, кто оказался ближе к запертой двери. Бедняги оказались между молотом и наковальней. С одной стороны запертая на засов дверь булочной, с другой - безумная толпа, готовая на все лишь бы попасть внутрь. Тот, кто падал, уже не вставал. Мари-Клод повезло - она оказалась не в гуще человеческой массы и поэтому смогла выйти из этого ада. Нет, конечно, гражданке Ланде хотелось есть. Но для того, чтобы получить вожделенный хлеб, она не собиралась лезть обратно в разъяренную толпу. Однажды, подавшись всеобщему революционному порыву, Мари-Клод приняла участие в Тьюлерийской бойне. Оттуда она вышла еле живая с простреленной ногой. «Зажигать в сердцах любовь к республике, бороться с ее врагами, но не следовать за стадом, которое хочет жрать» - вот кредо Мари-Клод. Вынырнув на поверхность из самой бездны людских тел, гражданка Ланде ошалело оглядывалась по сторонам, в поисках силы, которая смогла бы положить конец безумию, творившемуся у входу в булочную. Но национальная гвардия видно еще не прознала о событиях на Vielle-du-Temple , поэтому сумасшествие продолжалось. В этот момент прозвучал крик, который заставил Мари-Клод оглянуться. Она заметила верзилу державшего на весу маленького мальчика, в котором признала сына Дельфины Летуш. Это был тот самый мальчишка, который при последнем посещении булочной, сбил служанку Сада с ног. Неожиданно для самой себя, Мари-Клод бросилась на помощь Этьену. - Отпусти мальчика. – без предисловий начала Мари-Клод обращаясь к верзиле. – Иди лучше помоги порядок навести, а то сейчас от булочной камня на камне не останется. – мирно продолжила она. Верзила удивленно моргнул, а затем громко расхохотался. - Ты кто такая, чтобы меня учить? Я сам ученый, что хочу то и делаю. Пошла прочь, а то и тебе достанется. Он едва толкнул Мари-Клод, но и этого было достаточно для того, чтобы женщина потеряла равновесие и неуклюже упала на землю.
Этьен Летуш: Этьен, получивший неожиданную подмогу в лице знакомой его женщины-хромоножки, принялся брыкаться с новой силой. – Тетенька, тетенька! – заголосил он, дрыгая ногами, - Тетенька, помогите! Мама велела солдат звать, там лавку разносят… - Заткнись, волчонок, - окончательно разозлился верзила, отвешивая мальчишке увесистую оплеуху. – А ты к своим детям катись, гражданка. Мужчина опасно надвигался на упавшую на землю Мари-Клод, то ли просто рассерженный происходящим, то ли обеспокоенный тем фактом, что с подачи мальчишки сообразить кликнуть солдат может кто-то еще из «сознательных». – А то, глядишь, сиротками останутся. – Оставь, - зашипел у него за плечом его спутник. Не смотря на тщедушный по сравнению с верзилой вид, он явно был главным в их паре. – А поганца этого головой об стену, да дело с концом. Оглушенный подзатыльником, Этьен на мгновение притих, но, заслышав столь кардинальное пожелание относительно свей участи, заорал с удвоенной громкостью.
Эмильен де Басси: Де Басси, проклиная все на свете, спешил за своим новым неугомонным знакомым. В толчее простреленную недавно руку постоянно задевали, и это тоже не прибавляло радости роялисту, задававшемуся мысленно сакраментальным вопросом: «Какого дьявола я тут делаю?!» - Де Вильнев! Эмильен все еще не оставил окончательную надежду вразумить вандейца, хоть и догадался уже, что в эту треклятую булочную барона ведет не пустая блажь, а какой-то личный интерес. – Де Вильнев, гляньте, что творится. Вам что, жить надоело? И, понизив голос, ответил, наконец, на вопрос барона: - Да, вы совершенно правы, подстрекательства к погромам – дело рук подполья. Не думаю, что вы против. Пускай чернь вцепится друг другу в глотки, пускай Париж погрязнет в анархии и чертовы республиканские гвардейцы палят в своих, а не в ваших соратников в Вандее. Мне жаль, что пострадает «и эта булочная», хоть я и понятия не имею, зачем она вам сдалась, но мы ведем свою войну. Как и вы, и не говорите, что она обходится без жертв. А теперь… пойдемте к вашему доктору. Это безопаснее и полезнее для дела. Тут мы… «Уже ничего не сможем изменить», - хотел добавить мужчина, но в этот момент его внимание привлек пронзительный детский крик. Тридцатидвухлетний граф де Монфре был вдовцом. Жена его Элоиза растаяла в горячке, так и не оправившись после родов сына. И Антуану, в первый же год революции предусмотрительно отправленному к сестре графа в Англию, было сейчас лет… Да вот столько же, сколько отчаянно трепыхающемуся в руках какого-то здоровяка мальчишке. Порыв броситься на помощь был спонтанным, потрудись де Басси задуматься над тем, что он делает, от лица постороннего человека, он бы сам поднял свое неуместное благородство а смех. Но иногда наши эмоции берут верх над здравомыслием. - А ну, отпусти ребенка! – Эмильен угрожающе толкнул обидчика детей в плечо. – Да пошел ты! – Оскалился тот, оборачиваясь. В следующее мгновение глаза двух мужчин встретились, они узнали друг друга, и верзила, удивлено пробормотал: - Месье… Да, конечно, сейчас. И сам верзила, и сопровождающий его человек во фригийском колпаке, были агентами подполья. И появления возле булочной одного из своих высокопоставленных командиров откровенно не ожидали. – Бреззе, да вы совсем сдурели! – поцедил де Басси. – Что вы творите, причем тут ребенок… К вашим и нашим делам? Последний вопрос был произнесен злым шепотом у самого уха верзилы. Затем де Басси наклонился ко всхлипывающему Этьену: - Мальчик, ты чей? – спросил ласково. – Это твоя мать? Сидящую на земле Мари-Клод роялист принял за мать мальчишки. И обернулся, помогая ей подняться. – Вы упали, гражданка? Или… За «или» последовал очередной недобрый взгляд в сторону агентов.
Мари-Клод Ланде: Мари-Клод с ужасом взирала на верзилу приближавшегося к ней. «Все. Это конец». – решила она. «Сейчас он просто сломает мне шею и не станет больше хромой Ланде». Но судьба сегодня была благосклонна к женщине. Помощь, пришла со стороны прилично одетого мужчины, который не только каким-то образом сумел вразумить громилу, но и помог ей подняться с земли. - Да все в порядке. – буркнула женщина. – Упала я. Все же она опасалась встречи с этим самым Бреззе в темном переулке, поэтому решила его пока не выдавать. Наконец она вспоминала о мальчике, из-за которого чуть было, не попала в серьезную передрягу. - Жан…Этьен – выдала Мари-Клод имя ребенка. – Ты как, в порядке? Мальчик выглядел напуганным, но главное-то он был жив! Спаситель не уходил. «Наверное благодарности ждет» - подумала Мари-Клод. Она только и смогла сказать мужчине «спасибо», при этом, лихорадочно размышляя, что делать с Этьеном и жива ли еще его мать. - Надо срочно послать за ополченцами. Хозяйка булочной – мать этого ребенка! Если сейчас ничего не предпринять боюсь, он останется сиротой. Ее мало волновало, что говорить при ребенке о возможной смерти его матери как-то не гуманно. В такой момент не о чувствах думать надо…
Бернар де Вильнев: – Я просто счастлив, друг мой, что вы так внезапно сменили свою точку зрения, - иронично заметил присоединившийся к компании де Вильнев, который, озабоченный своими тревогами о Мари Жерар, не сразу заметил, что его спутник отстал. Хорошо хоть, на благое дело. Или не очень благое? Двое «санкюлотов» и де Басси, определенно, были знакомы друг с другом. И, судя по хмурым лицам всей троицы, встречи тут, возле булочной, они не ожидали. В иной ситуации Бернар не отказал бы себе в удовольствии поязвить еще немного, но слова женщины, заботливо поднятой роялистом с земли, напомнили барону об опасности, подстерегающей хозяйку булочной, и, возможно, не только ее одну. – Да, ополченцы не помешают. Самое время. Дорогу знаешь? Мальчишка молча кивнул. – Тогда беги! Мрачно прищурившись, Дюверже разглядывал давку на крыльце булочной. Даже национальным гвардейцам придется изрядно поработать прикладами, а то и штыками прежде, чем они разгонят толпу. А им с де Басси пытаться прорваться вовнутрь просто бесполезно, даже если прихватить с собой этого громилу и типчика во фригийском колпаке. – Ты знаешь мальчишку? – торопливо спросил барон у Мари-Клод. – А не знаешь ли, есть ли у дома черный ход и где он? Ополченцы, конечно, парни бравые. Да только они уже опоздали. Погляди, что там творится!
Этьен Летуш: Получив свободу и вроде как разрешение от своих спасителей бежать туда, куда послала его мать, Этьен припустил со всех ног, напуганный последними словами хромой женщины. Нет, он не останется сиротой, до улицы Платр для шустрого мальчишки бежать минут десять, не больше. Революционные солдаты тут же явятся, расстреляют всех врагов, разгонят толпу и спасут маму. … Вскоре, растрепанный и запыхавшийся, маленький посланец большого несчастья буквально влетел в караулку ополченцев, по ходу едва не сбив с ног часового. – Эй, ты куда, стой! Стой, тебе говорят, по заднице ремнем захотел?! – запоздало возмутился парень, уныло орудовавший шомполом в стволе винтовки, и потому так запросто пропустивший «нарушителя». Его приятели дружно заржали. – Да-а уж, хороший из тебя, Матье, часовой. Пацана упустил, а туда же, роялистов ловить рвешься. Чего тебе надо, малец? Случилось чего? Сбивчивый рассказ Летуша заставил смех затихнуть. Солдаты торопливо поднимаясь с лавок, так же торопливо разбирая составленное в пирамиду оружие. – Эх, не было печали. Утром наведывались к вам, вроде, все было тихо. Совсем озверел народец с голодухи. Никакой сознательности, - в полголоса ругался сержант, нахлобучивая треуголку с республиканской кокардой для солидности. – Чую, горячий предстоит денек. Пошли, граждане, урезонивать соседей.
Мари-Клод Ланде: «А это кто еще такой? » - подумала Мари-Клод, рассматривая бывшего барона де Вильнева. Времени для размышления ей не дали, потребовав показать черный ход. «Дельфина – глупая гусыня! И черт ее дернул открыть булочную!» Возвращаться в этот ад, гражданки Ланде не хотелось, тем более что с Летуш они не были близкими подругами, но в окружении двух крепких на вид мужчин она чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы попытаться пробраться к черному ходу. - Где дверь, я знаю. Идемте. Прихрамывая, она повела двух роялистов к задней двери, о которой разъяренная толпа еще не успела прознать. - Как думаете, жива еще Дельфина? – только и смогла спросить Мари-Клод у мужчины который спас ее от Бреззе. – Ну, вот и пришли мы. Хромая Ланде подвела их к самой двери, которая была приоткрыта…
Жозеф Бройли: Жан рыдал возле матери, Парус сидел рядом, поглядывая на Дельфину, которая, кажется, дышала, но не подавала больше никаких признаков жизни, и держа в руке нож наготове. Иногда он нервно поглаживал мальчика по голове и говорил негромко: - Не плачь, все обойдется, мама выздоровеет. Он больше не знал, что сказать. Если бы мальчишка ударился коленкой, или подрался с кем-то, или ему сильно влетело от родителей - Парус бы знал что сказать. Но сейчас... Сам он очень смутно помнил, что он чувствовал, когда пропала Нини. Главарь ворвавшихся издал победный клич. - Там дверь! Девчонка там, - и кинулся к маленькой неприметной двери. "О служанке", - подумал Парус. "Надеюсь, она успела сбежать." В тот самый момент он услышал шаги за дверью во двор. Это несколько придало ему силы и он спокойно сказал хулигану, не отходя, правда, от Жана и Дельфины: - Не трогай девушку. В чем она-то виновата?
Эмильен де Басси: Снявши голову, по волосам не плачут. Теперь, после собственного вмешательства в потасовку возле булочной, морального права останавливать барона в его намерениях у де Басси уже не было. Пока их троица задворками пробиралась к черному ходу, Эмильену оставалось только надеяться, что они опередят появление национальных гвардейцев, потому что вот тогда начнется самое занимательное: толпа или ударится в панику при виде штыков, или озвереет окончательно оттого, что ей мешают творить суд и расправу. Компания при этом всем подобралась занимательная: раненый мужчина, хромая женщина и Дюверже, который пока не получил ни пулю, ни нож под ребро не иначе исключительно из-за той бескорыстной любви, что фортуна обычно питает к фанатикам, пьяницам и сумасшедшим. - Дальше лучше не ходите, - на всякий случай предупредил де Басси Мари-Клод, хотя по глазам женщины и видно было, что она и сама не горит желанием соваться в булочную, которую вот-вот возьмут штурмом разъяренные парижане. – Мы сами. «Хотя вряд ли де Вильнев так спешит спасать булочницу… Какую-то Летуш, или как ее там. Тогда кого?!» Эмильен подозревал, что ответ на этот вопрос он получит очень скоро. Но какой ценой?
Шарлотта де Монтерей: - Да тихо ты, не шебуршись, - ткнув Мари локтем в бок, шепотом приказала Француаза, с чуткостью загнанного в угол животного прислушиваясь к крикам и грохоту, доносящимся из-за плотно запертой двери кладовки. Маленькое темное помещение под лестницей, до сей поры бывшее пристанищем ведрам, тряпкам и всякому ненужному хламу, который и деть некуда и выкинуть жаль, служило двум женщинам убежищем с самого начала погрома, когда пожилая своячница Дельфины чуть ли не силком заволокла туда впавшую было в панику служанку. - Если повезет, глядишь, и не найдут нас. Им хлеб нужен, а в чулане какой хлеб? Ну, булочную разнесут, конечно, пекарню и подвалы тоже вниманием не обойдут, ну и морды друг другу побьют - куда ж без этого? А в чулан не полезут, это я тебе точно говорю. Тем более, Дельфина - баба пробивная. Правильная баба. Наверняка уже за стражей кого послала, а под пули соваться тем более резону нет. Так что сиди тихо, а то попадемся под горячую руку, и дай бог, только бока намнут да юбку задерут, а то ведь и того... убить могут. Грохот выбитой задней двери на миг прервал бубнящий монолог Француазы. Топот ног, злые мужские голоса... "Мама! Мама!" - крик старшего из сыновей Дельфины заставил обеих женщин кинуться к двери, но Француаза опомнилась первой. Перехватив потянувшуюся к щеколде Мари за руку, женщина дернула девушку назад, а сама застыла, прижавшись ухом к плотно пригнанным друг к другу доскам двери. - Слышь, голос знакомый... Да это ж Жан-кобель, проходу от него нет! С дружками своими явился, будто его недокармливает кто. И чем только поживиться надеется... - Мной, - тихо выдавила из себя Мари. Откровение девушки Француазу не удивило. Сын сапожника бабником слыл отъявленным, теша свое мужское тщеславие количеством там, где не мог добрать качеством. И даже замызганный вид объекта внимания редко останавливал местного ловеласа на пути к очередному мимолетному удовольствию. И если Француаза и удивилась, то только тому, что внимание Жана к служанке Дельфины осталось незамеченным. - Что, и к тебе тоже подкатывал? Когда успел? - Вчера. Односложный ответ, не смотря на свою краткость, объяснял многое. Вчерашнее явление Мари домой в наемном экипаже и шелковом платье вызвало повышенное внимание всех жителей Вилль-дю-Тампль, кто застал ее приезд. К счастью для самой девушки, число их в силу дневного времени было не так велико, иначе бы Мари явно грозило сгореть от стыда и неловкости раньше, чем она преодолела те несколько шагов, что отделяли фиакр от дверей булочной. Предположения и комментарии по случаю такого несвойственного для служанки наряда и способа передвижения, народ высказывал, не стесняясь, и они, в большинстве своем, мало отличались от тех выводов, что чуть ранее сделал для себя Жан-большой. Неловко спускаясь с высокой подножки фиакра, Мари чувствовала себя как рак, которого по недоразумению вытащили из кастрюли прежде, чем он успел свариться: и назад не хочется, и деться некуда. Не говоря о том, что цвету ее щек рак мог только позавидовать. А тут еще и кучер, помогая своей пассажирке спустить на грешную землю, подмигнул со значением, явно припомнив мужчину, который нанимал для девушки экипаж. Одна радость – Дельфина, возвращаясь с заседания очередного своего общества, застала все это безобразие и, не церемонясь, быстро отправила кучера восвояси и, не тратя время на соседей, загнала Мари в дом. - А ты, значит, его отшила, - сообразила Француаза, возвращая Мари к действительности. Девушка успела только кивнуть, когда следующие слова женщины заставили ее чуть ли не поперхнуться согласным ответом. – Ой, дура-девка. Вот была бы ты вчера посговорчивее, глядишь, и он бы сегодня поласковее был. Подобный комментария от такой ревнительницы моральных устоев, как Француаза, в сознании Мари мог объясниться разве что внезапным помрачением рассудка. Чьим именно - своим и Француазы – Мари додумать не успела, так как женщина торопливо зашептала, для особой убедительности при каждом слове тыча девушку локтем в бок. - Притихли…ох, чует мое сердце, сейчас чулан найдут, да дверь ломать будут. Так ты это… когда дверь сломают, как Жана увидишь, так с ним радостнее, ласковее. Мол, ты решила, что он нас всех спасает. Главное, сразу его опередить, он, глядишь, и растеряется. Оно, конечно, не факт, но вдруг поможет. И к тебе помягче будет, и мне, может, меньше достанется… Мужчины, они любят, когда к ним ласково. Да и героем на пустом месте оказаться всякому приятно… Азартный мужской возглас и прощальный треск щеколды, сорванный резким дерганьем двери, заставил Француазу прерваться. Мысленно перекрестившись, женщина скорее прорычала, чем прошептала на ухо Мари «Радостнее!» и резко толкнула ее вперед, заставив девушку чуть ли не повиснуть на шее у сунувшегося внутрь чулана мужчины. Ошалевшая от повелительного тона не менее чем от предыдущих инструкций, Мари обхватила мужскую шею руками (скорее нуждаясь в опоре, чем следуя советам Француазы) и послушно пролепетала: - Я так рада…
Le sort: В первое мгновение Жан откровенно опешил. Он ожидал визга, отчаянного сопротивления – тех хорошо знакомых ему женских «уловок», что обычно пускают в ход «недотроги», вроде этой зазнавшейся шлюшки Жерар. А больше всего парень ожидал страха, простого животного страха в глазах мерзавки, посмевшей вчера ему отказать. Вместо этого девица буквально повисла у него на шее. Да она, похоже, погрома испугалась! Толпу Жан предусмотрительно занял выброшенным в окно хлебом, какое-то время, пока на ступенях идет драка за буханки равенства, в булочную народ не сунется, а много времени для того, чтобы объездить эту норовистую кобылку ему и не понадобится. Раз уж девчонка с перепугу решила не сопротивляться… – А уж я-то как рад! - прорычал сын мясника, толкая Мари обратно в темноту чулана. Девушка врезалась в стену, но не упала, прижатая к потрескавшимся от времени доскам тяжестью мужского тела. Споткнувшись о ведро, санкюлот грубо выругался и грозно рявкнул на сжавшуюся в углу своячницу Дельфины «Пошла прочь!» На троих в темном закутке места заметно не хватало, а Жану хотелось простора. –Эй, Большой, - донесся снаружи насмешливый голос одного из дружков парня. – Тут у твоей крали еще один заступничек объявился! Говоривший имел ввиду Бройли, подавшего голос в защиту Мари. Паруса сам он раньше никогда не видел, а если и видел, опьяненный происходящим, никак не мог вспомнить. Однако вмешательство, хоть и на словах, в их дела, приятелям Жана не понравилось. – Этот, вроде без пистолета, - сообщили они главарю, окружив сидящего на полу сухопарого мужчину, утешающего мальчишку. – Так заткните ему пасть! – донеслось хриплое из чулана. – В окно его, разговорчивого, - тут же, ухмыляясь, предложил один из хулиганов. – Поближе к народу. Большой, ты не против? И санкюлоты, возбужденные новой забавой, кинулись к Парусу намереваясь вышвырнуть его в окно вслед за хлебным лотком. – А…Что?… В этот момент как нельзя некстати пришла в себя гражданка Летуш. В глазах у Дельфины продолжали мелькать разноцветные пятна, но то, что булочной ее угрожает нешуточная опасность, женщина сообразила сразу. – Да вы, мерзавцы такие, ополоумели что ли! Хлеб, драгоценный хлеб был в беспорядке разбросан по полу, дверь содрогалась под ударами с улицы, окно выбито, оборванцы тащили к окну какого-то человека, в котором Дельфина с трудом, но признала мужчину, на днях покупавшего у нее булки. Из чулана выскочила насмерть перепуганная Франсуаза, в плечо матери вцепился всхлипывающий сын. От всего этого гражданка Летуш потерялась и рассвирепела одновременно. Тем более, что парней, громивших ее булочную, она прекрасно знала. Как и их родителей. – А ну, хорош баловать. Я за солдатами послала! – Заорала она на грабителей. – Мародеров велено расстреливать без суда, запамятовали?! А ну вон отсюда!!! Оттолкнув сына, Дельфина бросилась разнимать санкюлотов, стараясь освободить Паруса. – Отпустите его, ишь, чего удумали. Отпустите, вам говорю! – Да пошла ты! Упоминание о солдатах лишь разозлило мужчин, а увесистые тычки скорой на расправу женщины спровоцировали на ответную грубость. – Я тебе, чай, не муж, руки не распускай! Один из дружков Жана с размаху сбил женщину с ног и для надежности пнул в живот грязным ботинком, даже не обратив в угаре драке внимания на то, что, падая Дельфина врезалась головой в угол прилавка и мигом затихла. Следующий удар получил младший Летуш, бросившийся на помощь матери. – Большой, ты там скоро? – Хохотали санкюлоты, продолжая тащить к окну Паруса. – Нашел девчонку, так поделись с приятелями! В душе я садист, однозначно )))
Жозеф Бройли: А что,Этьен уже вернулся? Где же тогда солдаты? Что ж, Парус добился того, что его уже не били, но волокли волной к окну. Дельфина лежала не двигаясь в странной неестественной позе. Мари была обнаружена. Жан жался к Парусу и даже не плакал, а просто смотрел на все вокруг круглыми немыми глазами. Где же? Где? Парус точно слышал звуки за дверью... Вот сейчас они стоят там и думают, заходить ли... Зайдите. Зайдите, черт побери... - Жан... Выпрыгивай в окно, не бойся... Выпрыгивай и беги со всех ног до моста... Там на другой берег... И к Женевьевскому монастырю... Там люди добрые... Еще скажи, что от Паруса... Мальчишка тихо кивнул, и Парус подсадил его в окно. Теперь у него были свободнее руки, и он уже не ограничивался одними ударами по рукам. Когда он саданул одного из санкюлотов по шее, другой, явно попахивавший перегаром, со словами: "Ах ты, мразь!", хотел было основательно толкнуть Паруса, но тот отпрянул в сторону, холодно заметив: - А тебе, Гоше, я советую поменьше появляться впредь на таких сборищах. Гоше был, в сущности, неплохой парень, часто Парусу на барабане подыгрывал, а сейчас по пьяни не узнал... И почему все разумные люди так легко становятся зверьми? Жан убежал. Слышался шум на улице. Быть может, это солдаты...
Бернар де Вильнев: Нет, Летуш-младший в данном случае Жан. Младший по отношении к Дельфине (Летуш)
Бернар де Вильнев: Дверь подозрительно болталась на выбитых ударом петлях, видно было, что ей уже воспользовались до них, и явно не хозяева булочной. Вышибать собственную дверь им не с руки. Похоже, кто-то из мародеров оказался посообразительнее иных. Ругань внутри лавки, рассыпающаяся на злые мужские голоса, служила лишь очередным подтверждением предположения де Вильнева. Барон привычно потянулся к оружию. За последние два дня ему уже столько раз приходилось демонстрировать людям пистолет, что необходимость хотя бы раз их него выстрелить назревала сама собой. – Осторожнее, де Басси. Мы тут не первые, - пробормотал Бернар. И, резко толкнув беспомощную дверь ногой, шагнул вовнутрь. Первого из парней Жана, некстати замешкавшегося у черного ходя якобы на стреме, он мимоходом свалил с ног ударом рукоятью пистолета в челюсть. Не задавая никаких вопросов, - и так все было предельно ясно: разбросанный по полу хлеб, неподвижно лежащая под прилавком женщина, еще одна, чуть постарше, испуганно жмущаяся к стене, горланящие молодчики у окна, - и честно приберегая единственную пулю напоследок для еще неведомого де Вильневу «счастливчика». Его кажется узнали, физиономии мародеров заметно вытянулись. Да и он сам это отребье где-то уже, определено, встречал. Уж не под салоном «Флер де Сите» ли? Нехорошее предчувствие заставило мужчину прикусить губу в недоброй гримасе-ухмылке. Ни вожака этих оборванцев, ни девушки, за которой он сюда явился, барон пока не видел. И этот факт его беспокоил. – Давно не виделись, - ствол в руке Де Вильнева недобро метнулся по компании в красных колпаках, выискивая себе жертву. – А ну… Вон отсюда! Убивать их всех было, хоть и безусловно приятно, но долго, накладно и бесполезно. За входными дверями таких же ублюдков еще добрая сотня. Все, что интересовало в данную минуту вандейца – Мари Жерар.
Эмильен де Басси: Де Басси мысленно выругался. Главным образом на собственную безалаберность. Надо было все же, покидая карету, прихватить что-нибудь из своих запасов, конфискованных гвардейцами и любезно возвращенных роялистам де Вильневом. Быть задержанным в Париже уличным патрулем с оружием –подрасстрельное дело, но оказаться в нынешней переделке без оружия – не лучше. Конечно, появление в булочной двух мужчин, один из которых сходу угрожает пистолетом, деморализовало мародеров, но страх – явление временное, особенно когда враг заметно превосходит вас числом. С минуты на минуту эти молодчики опомнятся, и графа мучили серьезные сомнения на счет того, что они безропотно бросятся выполнять распоряжение Дюверже. Поэтому Эмильен торопливо оглянулся в поисках чего-нибудь, что можно будет использовать при необходимости в драке. Увы, разоренная булочная арсенал напоминала мало. – Выметайтесь отсюда, живо! - в свою очередь прикрикнул он на санкюлотов, пользуясь моментом всеобщей растерянности. Разглядев за поясом у парня, лишившегося чувств после удара в челюсть, нож, мужчина прикидывал, как бы половчее и побыстрее до него добраться, если угрожающих слов этой компании оборванцев окажется недостаточно.
Le sort: Неожиданное появление в булочной опасного типа с пистолетом, с ходу припугнувшего их вчера на улице, заставило дружков Жана-Большого настороженно и с большой долей неуверенности переглянуться. Один из их приятелей только что повалился на пол со свернутой на бок челюстью, и то, как споро и безжалостно обошелся с бедолагой Марселем незнакомец, наводило на неприятные мысли о том, что и пальнуть он тоже не постесняется. К тому же человек с пистолетом явился не один, его сопровождал еще один такой же хмурый мужчина, а за дверью явно маячил кто-то еще. Соотношение сил оборачивалось явно не в пользу погромщиков. – Эй ты, полегче…- Недовольно огрызнулся ближайший к Дюверже санкюлот, на всякий случай отступая к окну и отодвигаясь от Бройли. Жозефа вообще немедленно отпустили, причем с завидной торопливостью. – Командир выискался… У нас тут свои дела, понял! Говорящий уже сообразил, что странный тип, наверняка, явился за девчонкой. Не даром он так разъярился из-за неё вчера. Взгляд парня метнулся в сторону чулана. Эх, предупредить бы Жана! Но черное дуло пистолетного ствола гипнотизировало своей неотвратимостью, и смотрящий в него решил, что своя рубаха сейчас ближе к телу. – Сам-то тут чего забыл? Хлеба хочешь? Так бери, пока дверь не вышибли. Погромщик красноречиво мотнул головой, указывая на разбросанные по полу буханки.
Бернар де Вильнев: – Командир? Да я революционный комиссар! – без колебаний рявкнул Бернар, наступая на быстро теряющих воинственность обрванцев. Говорить неправду относительно своего статуса уже входило у де Вильнева в привычку, тем более сейчас он был охвачен яростью, и не особо думал о том, какое впечатление подобное заявление произведет на его «благородных кровей» спутника. Или на оставшуюся за дверями женщину, что привела их на задний двор. Или на другую женщину, что, прикрыв руками голову, забилась в угол. – К стенке захотели, ублюдки? Республику позорите?! Погромщики, мародеры, всех велю расстрелять, как только солдаты подтянутся! Хлеб он мне предлагает… Убью! Последнее Дюверже выдохнул в лицо санкюлоту таким тоном, что сомнений в правдивости обещания у того не должно было остаться. Словно в подтверждение его слов на улице захлопали выстрелы. Мальчишка, сынок булочницы, все же позвал национальных гвардейцев. И теперь те пытались вразумить толпу снаружи. – Вон!!! Командирский голос отставной капитан кавалерии имел возможность тренировать регулярно: даже покинув регулярную французскую армию в девяносто первом, последующие два года он продолжал воевать. Крик, угрозы и выстрелы за окнами подстегнули воображение приятелей Большого Жана в нужном направлении. И, больше уже не колеблясь, они бросились к черному ходу. А сам де Вильнев, услышав приглушенный женский вскрик из чулана, ринулся туда. Поставьте кто-то летальный исход гражданке Летуш
Жозеф Бройли: Находясь в "висячем" положении возле окна, Жозеф услышал долгожданный скрип двери, потом появились двое вооруженных людей, которых Парус ни разу не видел. Пожелав удачи незадачливым погромщикам, он, без какого-либо сопротивления с их стороны, - напугались пистолета-то... - отделился от окна, отряхнул разодранный плащ и принялся внимательно изучать стоявшего перед ним комиссара. Человек держался с достоинством, даже крича во всю глотку на погромщиков. Это Парусу понравилось. Еще понравилось то, что тот не выстрелил в эту толпу сразу. Не понравилось мрачноватое выражение лица. Почти тут же внезапная мысль отвлекла его, и он, резко повернувшись, кинулся к гражданке Летуш, так и не пришедшей в сознание. Пощечины, тряска, холодная вода, прыснутая из чудом не разбившегося кувшина - ничего не помогало. Он приник ухом к груди Дельфины - мрачное спокойствие. Рука к носу - то же самое мрачное спокойствие. Шея была повернута под неестественным углом. - Мальчишка-то, - вздохнул Парус. Он вспомнил глазенки Жана, когда Летуш первый раз потеряла сознание, и почувствовал себя ужасно виноватым. Виноватым в смерти - неожиданное и страшное слово - Дельфины. Что он теперь скажет пацаненку, тихо сидящему с широко-раскрытыми глазами во дворе монастыря Святой Женевьевы? - Господин комиссар, - обратился он к де Вильневу, но тот уже исчез, и Парус повернулся ко второму человеку, де Басси, - убита. Смерть здесь, из-за дикости людей, с которыми видишься и даже здороваешься каждый день на пыльных и прозаичных парижских улицах, казалась самой страшной. Солдат погибает - он знает, почему, и знает, за что, и знает заранее. Больной умирает, отравившись несвежей рыбой или погибнув от чахотки - это странная причуда природы, которая выдумала рыб и чахотку. Все это тоже страшно. Но меньше... Парус понял, что прямо сейчас не может вернуться к Жану, чтобы его лицо, вернее, отсутствие его на нужном месте, не выдали его. Он присел возле стены на пол и вынул флейту, дабы убедиться в ее сохранности. Она была цела, только футляр сильно поцарапался обо что-то. А ведь сейчас эти добры-молодцы разойдутся, и если не все, то многие, если за грехи свои не последуют за булочницей похожим способом, через некоторое время встреченные на улице, будут обыкновенными людьми, торгующими тряпьем, или погоняющими лошадей, или играющими на барабанах. Это было ужасно абсурдно. Это не укладывалось в голове Паруса. Так случилось, что, когда он еще верил в "свободу, равенство и братство", те, кто били революционеров, были "плохими", и их смерть за горе не считалась, а смерть от их руки выглядела печальной, но естественной. Потом, когда революционеры стали не лучше роялистов, смерть в глазах Паруса стала еще более бессмысленной, но менее печальной, потому что люди выбрали это сами, и их не смущало то, что в их действиях нет ни грамма смысла. Но вот сейчас он видел неправильную, абсурдную смерть от руки соседа, произошедшую по дикой случайности в озверевшем пространстве. Лучшее средство в таких случаях, когда сознание старательно изображает центрифугу, - молча смотреть на потолок. Чем Парус и занялся.
Эмильен де Басси: Оклик мужчины, пытавшегося привести в чувство неподвижно лежавшую на полу женщину отвлек де Басси от чулана, в который в любом случае нестись за де Вильневом смысла не было. Слова незнакомца, а затем сдавленный всхлип женщины, рухнувший на колени подле своей… хозяйки? Родственницы?.. расставил все точки над i. Жалости Эмильен не испытывал, тем более, что этот погром вызвали к жизни его соратники по борьбе с республикой. Анархия, хаос, бессмысленные жертвы: вот то, что было уготовано Парижу за гибель монархии, смерть короля и тяжкий труд вдовы Гильотен. А женщина… Что ж, она наверняка ходила поглазеть на казни, наведывалась в свои дурацкие женские комитеты и повязывала волосы трехцветным платком. Селяви. – Не нужно сидеть тут, - требовательно обратился граф к присевшему подле стены Парусу. – Бессмысленно. И опасно. Взгляд его удивленно остановился на футляре, что сжимал Жозеф. «Музыкант? Тут, в булочной, посреди погрома? Окуда?! Фантасмагория…» Однако даже фантасмагорию могли ненароком затоптать в толпе и застрелить сгоряча ретивые национальные гвардейцы. – Идите на улицу. И ты тоже. Эмильен осторожно тронул за плечо Франсуазу, та, сквозь рыдания, отрицательно замотала головой, и де Басси, сообразив, что уговоры бесполезны, попросту подхватил свояченицу покойницы Летуш за талию, и, морщась от боли в прострелянной руке, поволок к черному ходу. В этот момент в разбитое окно влетел камень, обернутый смрадно чадящей паленым маслом тряпкой. Озверевшая толпа, напуганная выстрелами, начинала уже забывать, из-за чего началась драка. – Да живей же! – прикрикнул Эмильен на флейтиста, почуяв, что эдак недалеко и до пожара.
Жозеф Бройли: Парус лениво поглядел на человека, что-то кричащего ему. Так же лениво привстал и пошел по направлению к двери. При этом он не сводил взгляда с де Басси, словно желая навечно запомнить его лицо. - И вы - комиссар? - спросил он тихо, наклонив голову. - Видите, как жестокость выплескивается в новые русла? Зачем-то он аккуратно приставил опрокинутую дверь к стене и, будто пытаясь что-то с трудом вспомнить, проговорил: - Старший мальчишка сейчас у меня дома, если добежал без приключений. У покойницы ведь два сына было. А я друг ее. Бывший. Вы о нем не беспокойтесь, если что. А младший - он куда-то запропастился. Вы его, что ли, по дороге встретили? Он за помощью побежал. Парус взглянул прямо на "комиссара", но тут же нахмурился и отвел взгляд. Ему снова привиделся мальчик с круглыми испуганными глазами, который ждет его во дворе монастыря. Память паруса пошла даже дальше - он вспомнил было лицо девушки, плачущей с широко открытыми, неподвижными глазами, но это видение он быстро отогнал: уже научился за несколько лет. По правде говоря, Парусу было совестно, что к человеку, которому он должен быть благодарен, он испытывает неприязнь, "красную неприязнь", как называл ее сам Жозеф. - А друга своего что ж не зовете? - усмехнулся он Эмильену. - Как бы не сгорел. Он сам удивлялся собственной желчи, выливавшейся из слов и ухмылки, но ничего поделать не мог. Потом он шагнул к Эмильену и подставил свою руку: - Давайте я вам помогу. "Черт знает что со мной творится. Надеюсь, это только временное сумасшествие. Так или иначе, - говорят, сумасшедшим быть не так уж плохо, просто надо привыкнуть..."
Бернар де Вильнев: Жан Большой был какое-то время слишком занят, чтобы прислушиваться к шуму в булочной. Он ожесточенно задирал юбку прижатой к стене девушке, пытаясь протиснуться коленом между намертво сжатых бедер Мари, и одновременно удержать ее руки, отчаянно пытающиеся оттолкнуть насильника, подальше от своего лица. Целиком поглощенный этим требующим сосредоточенности процессом, на появление в чулане еще одного действующего лица сын мясника отреагировал не сразу. И угрозу, нависшую над его жизнью, в полной мере оценил лишь тогда, когда чья-то рука грубо ухватила его за плечо, вынуждая выпустить девушку и развернуться. Де Вильнев, даже не глядя в лицо санкюлота, не сомневался ни мгновения, с кем именно он имеет дело. Ведь он уже успел пообщаться с дружками Жана. И оттаскивал мерзавца от всхлипывающей Мари вовсе не для того, чтобы читать ему нравоучения. Он опасался, стреляя по негодяю, случайно задеть его жертву. Ствол пистолета ткнулся в живот Большому, и выстрел, сделанный в упор, прозвучал даже тише, чем Бернар ожидал. – За что?… Из-за шлюхи?!…- растерянно пробормотал Жан, еще толком даже и не понимая, что умирает. – Ах ты-ыы… Последняя фраза обернулась тихим скулением, и Дюверже, не дослушав, позволил раненому грузно осесть на пол у ног мадемуазель Жерар. – Пошли! Девушка не двинулась с места, не сводя широко открытых глаз с упавшего Жана. На какое-то мгновение в голове у де Вильнева мелькнула дурацкая мысль, что застреленный им санкюлот мог быть ей симпатичен. Женщины – странные создания, путешествующую с ним Матильду, например, Бернар так и не научился понимать до конца. Переступив через неподвижное тело, вандеец решительно схватил девушку за руку. Эта грубость, казалось, вернула Мари к жизни. Правда не совсем так, как де Вильнев ожидал. Дернувшись, гражданка Жерар, залепила не ожидающему сопротивления «спасителю» пощечину и бросилась в сторону, намереваясь выскочить из чулана без посторонней помощи. На ходу запуталась в растерзанной юбке, споткнулась о преграждающего даже после смерти ей путь Жана, Дюверже попытался ее подхватить… и оба они буквально вывалились из чулана в булочную, затянутую уже опасным чадом начинающегося пожара. Горело пока еще локально, вездесущая мучная пыль (которая чем-то напоминает порох, вспыхивает легко и споро от малейшей искры) и пол под окном. Еще можно потушить… Бернар дернул было с плеча плащ, но по ходу передумал. Да ну его к черту, пускай хоть весь Париж сгорит до угольев, Франции это пойдет только на пользу. Схватив Мари за локоть, мужчина потащил ее к выходу. Наверное, девушка и сама бы справилась, но де Вильнев помнил, что им надо поговорить о Монтереях. И не намерен был позволить грядущему источнику информации сбежать, пусть даже и случайно. Через минуту все они, и де Басси с рыдающей Франсуазой, и Парус, и сам Бернар с Мари Жерар были уже на улице. Кое-как ( Но как смог, блин
Эмильен де Басси: На счастье «друга» звать не пришлось. Выстрел, пусть даже и приглушенно прозвучавший из чулана, ухо поднаторевшего за последние пару лет к стрельбе Эмильена уловило безошибочно. На ходу обернувшись, он увидел де Вильнева с какой-то девушкой, закашлялся от дыма, а затем вытолкнул и всхлипывающую женщину, и пытающегося поддержать ее мужчину на свежий воздух. Когда следом появился вандеец со своей добычей, де Басси еще продолжал кашлять, параллельно объясняясь с Парусом. – Я не комиссар… кхе-кхе… Дьявольщина! Предложение не беспокоиться о каком-то мальчишке, сыне булочницы, «бывший» аристократ благополучно пропустил мимо ушей. Старший, младший, можно подумать, он их различает… Впрочем, младшего они, похоже, видели. Если верить словам хромой гражданки, что привела их к черному ходу. – А малец… кхе… За солдатами бежал, мы его встретили. Он, наверное, с ними и появится. «И, возможно, скоро». Выстрелы на улице захлопали чаще, их было слышно даже тут, на заднем дворе булочной. Видно национальные гвардейцы всерьез взялись за дело. Шмыгнув носом, Эмильен покосился на спутницу Дюверже. «Так вот из-за чего он так дергался, из-за этой вот девчонки? Почему, спрашивается?!» Но вслух де Басси задал иной вопрос, красноречиво обводя рукой всю их пеструю компанию, пополнившуюся за последнюю четверть часа двумя женщинами, одной девушкой и музыкантом, в одной руке сжимающим футляр с флейтой, а в другой все еще - нож. - И что теперь... со всем этим…делать будем?!
Le sort: Мари была сейчас похожа на изломанную фарфоровую куклу. Впечатления дня нынешнего наложились на страшные воспоминания о событиях двухгодичной давности, когда мадемуазель де Монтерей лишилась отца, матери, отчего дома, и лишь по странной прихоти судьбы не лишилось жизни. Сегодня судьба сберегла ее еще раз, но девушка не испытывала по этому поводу ни радости, ни благодарности. По правде говоря, она вообще ничего не чувствовала, сознание Шарлотты словно раздвоилось, и какая-то его часть отрешенно наблюдала за происходящем со стороны. Даже страх, выплеснувшийся в отчаянное сопротивление Жану и попытку сбежать от де Вильнева, куда то исчез, уступив место полной опустошенности. Единственное, чего сейчас хотелось Мари, присесть прямо на землю рядом с причитающей Франсуазой, закрыть глаза и ни о чем не думать. Но вряд ли окружающие ее люди предоставят ей подобную возможность. Локоть Мари до боли сжимали сильные мужские пальцы. То, что ей больно, девушка тоже отметила как бы «со стороны». И тут же рефлекторно, как попавшее в силки животное, сделала попытку освободить руку из тисков своего… Спасителя? Преследователя? Каким образом мужчина, встреченный ею вчера возле салона «Флёр де Сите», сегодня оказался в булочной посреди погрома, девушка пока не понимала. Все остальные… Все остальные, кроме одного мужчины, глазеющего на нее с нескрываемым интересом, были Шарлотте знакомы. Франсуаза, приятельница хозяйки Мари-Клод, музыкант, покупавший у них булки в разгар ливня… Как раз тогда, когда в булочную заходил комиссар Рено… Не хватало только самой Дельфины Летуш. – А… где Дельфина? – спросила Мари невпопад, опускаясь на колени рядом с Франсуазой и беспомощно обнимая ее за дрожащие от рыданий плечи.
Бернар де Вильнев: – Нет больше Дельфины-ыыы! До этого свояченица булочницы плакала тихо, но после вопроса девушки заголосила в полную силу. – Горе-то какое, детки сиротами остались… Из двери черного хода тем временем дым повалил уже в полную силу, и судя по испуганным крикам с улицы «хлеб, хлеб горит!», толпа тоже уже увидела пожар. – Пошли отсюда, - распорядился де Вильнев, решительным рывком поднимая Мари на ноги. Что ему делать «со всем этим», он не имел ни малейшего понятия. Но не плачущей о смерти родственницы женщине, не осиротевшим детям он помочь уже не мог. – Вы, - он кивнул Парусу и Мари-Клод, скорее по привычке распоряжаться, чем реально осознавая, что взялся командовать незнакомыми людьми. – Отведите ее… Последовал еще один короткий кивок, на этот раз в сторону причитающей Франсуазы - … к какой-нибудь родне, если есть такая. Или к соседям. Да скажите им, что пожар пора тушить, иначе весь квартал выгорит. А ты… Ты ведь служанкой тут была, как я помню… Де Вильнев слегка встряхнул впавшую в прострацию Мари, привлекая ее внимание к своему вопросу. – Тебе есть, куда идти? Приютит кто? «Нам с тобой поговорить надо, - вертелось на языке Бернара неозвученное. – Только не сейчас, позже..»
Le sort: Шарлотта испуганно вскинула голову, реагируя больше на запах гари, чем на слова мужчины. Пожар? Это тоже знакомо, ой, как знакомо. Уже оправившись от раны, мадемуазель де Монтерей уговорила спасшего ей жизнь священника отвести ее на пепелище, в которое превратилось родное поместье. Там пахло точно так же, и обугленные балки некогда роскошного старинного особняка торчали в небо черными клыками спящего чудовища… Опыт подсказывал девушке, что нужно любой ценой держаться подальше от огня и от людей, потерявших в азарте погрома остатки человеческого подобия. Есть ли ей, куда пойти? Конечно, есть. Поручение, данное Мари Жерар комиссаром Рено, гнусное и недостойное требование стать соглядатайницей на благо ненавистной мадемуазель де Монтерей республики, сейчас оборачивалось неожиданным спасением. – Я пойду туда, где вчера искала место служанки, - выдохнула Шарлотта, стараясь придать голосу твердости. Ей хотелось сесть и немного порыдать рядом с Франсуазой, но время и место не располагало к женским слабостям. Взгляд девушки метнулся наверх по лестнице черного хода. Но дорога к нехитрому скарбу Мари Жерар, со вчерашнего еще вечера сложенному в дорогу, была отрезана дымом. «Прощай, шелковое платье, не долго ты мне послужило…» - Только сначала помогу Франсуазе. Оставлять родственницу Дельфины на попечение Бройли и Ланде казалось Шарлотте проявлением неблагодарности.
Жозеф Бройли: Только сейчас вдруг Парус заметил гражданку Ланде, и тут же ему стало как-то неуютно... Тот факт, что он сейчас был еще на свободе, был чистой его удачей или минутным проявлением человечности со стороны Мари-Клод. Парус, стараясь не смотреть на гражданку-революционерку, тихо подошел к Франсуазе. - Не плачьте так, ей сейчас лучше, чем всем нам, - проговорил он. Потом повернулся-таки к Мари-Клод и чужим, беззаботным голосом сказал: - К кому ее можно? Я здесь мало кого знаю... Кстати, Этьен у вас? Только бы Жан не вздумал никуда убежать, думал он, придерживая под локоть Франсуазу, сотрясавшуюся от рыданий. Он надеялся на Дудочника, который обычно выходил навстречу приезжим и бродягам - старик был невероятно говорлив - а больше всего он любил детей. Играл с ними в жмурки, рассказывал сказки. Только дети редко оказывались в этой угрюмой обители, и сейчас, если только старый мастер дома, он непременно нашел мальчишку и рассказывает ему, к примеру, о древних галлах...
Бернар де Вильнев: – И это место находится где? – Невозмутимо уточнил де Вильнев, ясно давая понять, что на этот раз он не настроен просто так отпускать от себя Мари Жерар. – Я тебя провожу, знаешь ли. Для надежности. А то приятели твоего воздыхателя могут ведь все еще крутиться неподалеку. Последнее было добавлено для красного словца, де Вильнев не думал всерьез, что вспугнутые им погромщики действительно будут преследовать девушку. С другой стороны она в какой-то мере свидетельница убийства своей хозяйки. Ясно было, что булочницу неудачно приложил насмерть кто-то из мародеров. Интересно, что по этому поводу думает революционное правосудие. Хотя какое к дьяволу у них правосудие? Откуда?! Он сам по своему рассчитался с мерзавцем-санкюлотом, а подручным его, скорее всего, все попросту безнаказанно сойдет с рук. Пока Дюверже размышлял о гримасах республиканской Фемиды, юная служанка, возможный ключ к тайне местопребывания дочери маркиза де Монтерея, тем временем вновь, фигурально выражаясь, выскользнула из его рук, склонившись над Франсуазой. – Ее к Бурле можно, - предложила она тихо, глядя попеременно то на Паруса, то на гражданку Ланде. – Через двор если пройти, на параллельной улице они скобяную лавку держат. Или к зеленщику… гражданину Комюшу. Дельфина с его женой на собрания вместе ходила. О соседях Летушей Мари все же знала больше, чем «пришлый» флейтист, тут он верно говорил, и Мари-Клод, побывавшая в булочной от силы пару раз по делам Общества революционных республиканок. К тому же суета вокруг голосящей Франсуазы оттягивала момент объяснения с добровольным провожатым, которого с таким же успехом Шарлотта могла счесть и конвоиром.
Эмильен де Басси: – К скобянщику, к зеленщику, да куда угодно! - Буркнул де Басси, подхватывая всхлипывающую женщину под другой локоть и на пару с Бройли ставя ее на ноги. – Пока до нас не добралась толпа, которая вот-вот начнет разбегаться с улицы, не пристрелили солдаты и не обвинили в конце концов в мародерстве и поджоге этой булочной. Идемте, гражданка. Слезами горю не поможешь, подумайте о себе, подумайте о детях покойницы… Испытывать судьбу Эмильену, сегодня уже один раз арестованному национальными гвардейцами, больше не хотелось. У де Вильнева по крайней мере есть повод геройствовать. Какой-то странный и совершенно графу не ясный повод в лице чумазой девчонки-служанки, но вандейцу виднее. А он, де Басси, на этом празднике жизни гость случайный. И дернул же черт попроситься «к доктору». Простреленная рука, как только про нее вспомнили, немедленно заныла, граф тихо и очень неаристократично выругался и бросил красноречивый взгляд на Дюверже. «Хватай, давай, свою подружку. Самое время убираться отсюда от греха подальше».
Le sort: Свояченица Дельфины повисла причитающей безвольной ношей на руках Бройли и де Басси. Однако упоминание о детях покойной хозяйки булочной вернуло Франсуазу в реальность. – Жан?.. Этьен?… Где вы? Тревожно оглянувшись по сторонам и не обнаружив ни одного из мальчишек поблизости, женщина в ужасе уставилась на охваченный клубами дыма проем черного хода. – Боже мой, пожар. Булочная горит. А ведь пацаны-то там! Фантастичное предположение, но Франсуаза все еще была немного не в себе. В расстроенных чувствах она никак не могла припомнить, что младшего, Этьена, сама Дельфина отправила за солдатами еще до того, как в булочную ворвались погромщики Жана-Большого. А старшему, Жану, один из ведущих ее под руки мужчин помог выскочить в окно. – Помогииите!!! – Франсуаза, нет там мальчишек, нет! – Торопливо пояснила Мари, с беспокойством заглядывая в мутные глаза женщины. Вряд ли в таком состоянии она сможет присматривать за кем-то. Скорее уж ей самой понадобится присмотр.
Эмильен де Басси: – Она правду говорит, - безрадостно добавил Эмильен, все еще не желающий проникаться горестями людей, которых считал врагами. Самое скверное дело признать за своими «врагами» людские чувства и беды, после этого на войне тебе не место. Тем более на той, что вели роялисты в Париже, - тайной, жестокой, неразборчивой в средствах, на выживание. Но если доброе слово способно утихомирить бьющуюся в истерике женщину, будет ей и доброе слово, черт с ним. – Одного мальчишку вашего мы на улице встретили. Сейчас… С ним все в порядке, я уверен. Рассказ о том, как агенты подполья едва не отправили посланца булочницы к национальным гвардейцам на тот свет, де Басси решил «упустить», сосредоточившись на главном. – А второго музыкант вон пристроил. Куда там бишь… Кажется, флейтист говорил ему, куда. Да еще комиссаром умудрился обозвать, спасибо де Вильневу. Перепуганная Франсуаза на время притихла, прислушиваясь к подбадривающему ее мужскому голосу, и это дало двум мужчинам возможность, наконец, увести ее прочь со двора под арку, соединяющие задние подъезды двух параллельно идущих улиц.
Мари-Клод Ланде: Выступив проводником двух явно ненормальных мужчин, которые вместо того, чтобы поскорее убраться подальше от злополучной булочной решили (фигурально выражаясь) броситься прямо в открытую пасть зверя, гражданка Ланде тем самым подвергла опасности и свою жизнь. Но все мысли о смерти, безумной толпе, отошли на второй план, как только она увидела своего старого знакомого Жозефа. «Все же остался, не послушал моего совета». – мстительно заметила про себя Мари-Клод. Конечно думать о легкомысленном музыканте в ситуации когда тебя могут насадить на виллы или застрелить тяжеловато. Поэтому на время оставив мысли о скорейшем доносе на Жозефа Мари-Клод подчинилась указам высокого мужчины. Оказавшись в относительно безопасном месте, женщина постаралась незаметно покинуть всю честную компанию. Однако, сделав лишь несколько шагов Мари-Клод была сбита с ног промчавшимся мимо мальчишкой, в котором она узнала Этьена Летуша. Тихо выругавшись, она последовала за ним. - Стой, а ну стой! – громко закричала Мари-Клод в след парнишки. – Нет, там уже твоей матери, нет!
Этьен Летуш: Этьен улизнул от солдат, едва те примкнули штыки. Да его собственно никто и не держал, наоборот, сержант, слегка ошалевший от вида толпы и особенно от ее настроя, слегка шлепнул мальца по спине и скомандовал: - Все, малец, теперь дуй куда-нибудь к родне, отсюда подальше. Пересидишь, пока все закончится. Тебе тут не место. Но поскольку вся родня Летуша, состоящая из матери, старшего брата и дальней родственницы матери, которую он для простоты считал "теткой", находилась как раз там, куда гвардейцы не хотели его пустить, мальчишка предпочел обходной путь. Едва не поскользнувшись на старой груде картофельных очисток и вспугнув облезлого кота, Этьен влетел на задний двор своего дома, почти не обратив внимания на людей, мимо которых проскочил на бегу. Хоть он и знал их почти всех, - флейтиста, мамину знакомую хромоножку, Мари Жерар, - но он не были в понимании Летуша «родными». Из черного хода булочной валили темные клубы дыма, и мальчишка невольно остановился, закашлявшись: - Мама?! В этот момент плечо его настигла чья-то цепкая рука. – Пустите меня, тетя! – Принялся тут же выворачиваться Этьен, обнаружив, что рука эта принадлежит Мари-Клод. – Мне к маме надо, я солдат привел… Слова женщины были мальчику непонятны. Мамы нет, как это так, «нет»?! Где же она может быть? Ушла? Но, куда?!
Le sort: Мари решительно рванула руку из руки взявшегося ее опекать де Вильнева. В данный момент это было «нечестно», девушка ощущала это особенно явственно. Двое крепких вооруженных мужчин интересовались ее судьбой заметно больше, чем делами всех остальных участников развернувшейся вокруг булочной трагедии. – Я сейчас, месье. Подождите. Там…мальчик. Острая жалость к Этьену разрывала Мари сердце, накладываясь на воспоминания о собственной потере родителей. А гражданка Ланде… Что-то в аскетических чертах и манерах активистки общества революционных республиканок подсказывало девушке, что Мари-Клод предпочтет быть прямолинейно-откровенной и вот-вот огорошит мальчишку горькой правдой. Жестокие времена, и смерть стала частой гостьей в каждом доме и каждой семье. Всем пора бы к этому привыкнуть, даже детям. Особенно детям. – Твоя мама к соседке пошла, к гражданке Комюш. - опережая возможный рассказ Ланде, Мари заговорила торопливо, ласково обнимая растерянного Этьена за плечи. – И мы тоже сейчас идем туда. Пожар, видишь, надо на помощь позвать. Лгать ребенку было ужасно неловко, но, возможно, Когда мама «ушла», это не так страшно, как мама «умерла».
Бернар де Вильнев: Де Вильнев потихоньку начинал терять самообладание. С одно стороны заметное недовольство де Басси, который во многом прав: осторожности и здравомыслия в поступках Бернара не было ни на йоту. С другой стороны люди незнакомые, но все же живые и нуждающиеся в помощи. – Мадемуазель, гражданка… Черт, не это главное… ни тебе, ни нам не стоит тут дольше оставаться, - не выдержал он, когда Мари бросилась к мальчишке Летушу. – Ты сказала, тебе есть, куда идти. Так пошли. У меня нет времени ждать, и я не могу тебя тут оставить. – Отчего же? – Мари отчаянно не понимала, почему этот мужчина «не может ее оставить». Набравшись смелости, она взглянула прямо в серо-голубые глаза де Вильнева, и стушевалась, разглядев там искреннюю тревогу. - Простите, я… Я иду… Знакомое ощущение «я одна на целом свете» охватило мадемуазель де Монтерей. Наверное, грешно в чем-то упрекать судьбу. Судьба никогда не оставляла ее в одиночестве. Сначала священник, выходивший после пожара, потом родственники отца, потом Дельфина. Грубоватая, громогласная, ненавидящая аристократов, но все же защитница. Теперь Дельфина мертва, и судьба услужливо посылает ей, Шарлотте, нового опекуна. Даже двух. Есть еще комиссар Рено. Желание выжить, выжить во что бы то ни стало, подстегнутое осознанием чужой смерти,с новой силой охватило девушку. Отпустив плечи Этьена, Мари мягко пообещала, кивая на гражданку Ланде. – Мари-Клод тебя проводит. Слушай ее. Мама просила, чтобы ты ее слушался. И, то и дело опасно шмыгая носом, поспешила за двумя торопливо уходящими прочь мужчинами.
Эмильен де Басси: Больше всего в данный момент Эмильен опасался нарваться на проверку документов. Которых у него, спасибо чертовым гвардейцам, что «приласкали» роялистов на улице Турнон, у него не было. Но солдаты были настолько заняты усмирением толпы, что на дополнительные кордоны людей попросту не хватало. Значит, если повезет, не только им троим, но и агентам подполья, тем, что занимались агитацией в очереди, удастся улизнуть без осложнений. Решив так, де Басси приободрился. Но на всякий случай решил напомнить вандейцу, что сегодня как раз один из тех дней, кода прогулки по Парижу никому категорически не рекомендуются. – Э… друг мой… Граф затруднялся определить, как именно ему стоит называть де Вильнева в присутствии Мари, и не хотел сболтнуть лишнее, поэтому перешел на любезные абстракции. – Я не знаю, куда вы намерены теперь направиться и в силе ли наш ранее оговоренный маршрут…Тот доктор, вы помните… Но у меня есть все основания считать, что парижане волнуются не только возле этой злосчастной булочной. Мы не будем, надеюсь, геройски врываться в каждую из имеющихся в городе?
Бернар де Вильнев: - Черт побери, простите. Я совсем запамятовал про вашу руку, - запоздало раскаялся барон, в который раз укоряя себя в пренебрежении к окружающим его людям «во имя великих целей». Сначала Матильда, которую он, хоть и косвенно, довел до постельного режима, теперь де Басси… Матильда, господи, Матильда! Он обещал Бонневилю вернуться за девушкой еще вчера, и до сих пор так и не сподобился выполнить обещание. Мужчина невольно замедлил шаг, мысленно взвешивая, что ценнее: спокойствие мадемуазель де Людр и Эдуара или безопасность Мари, помноженная на собственное желание поскорее расспросить ее про Шарлотту Монтерей. – Больше никаких геройств, обещаю. Мы только проводим гражданку и потом сразу к доктору. Мари, так куда тебя отвести, у кого ты теперь будешь служить? Девушка упоминала что-то про место служанки, но де Вильнев и не предполагал, насколько хорошо известно ему название места ее «службы».
Шарлотта де Монтерей: Мари, постепенно успокаиваясь после пережитого, привычно вернулась к имиджу тихой сельской девочки, главным правилом которой было молчать, покуда не спрашивают, и не лезть никому на глаза. Смерть сегодня прошла так близко, что бывшая дочь бывшего маркиза буквально чувствовала до сих пор прикосновение страшных черных крыльев к своей душе. И из этого пережитого, но не позабытого страха невольно зарождалось чувство робкой благодарности к Бернару, беспричинно спасшему ее второй раз подряд. «Даже если повод у него есть… Наверняка есть… - Шарло давно не верила в совпадения, и неожиданная забота и опека этого человека тоже наверняка имеет причину, пока ей неведомую. – Но это мало что меняет». К тому же мадемуазель де Монтерей очень скоро поняла, что желание «заступника» во что бы то ни стало проводить ее в безопасное место – не пустая блажь. По прилегающим к месту погрома улицам разбредались, а часто и разбегались люди, возбужденные дракой и видом пожара, которые по ходу продолжали задирать друг друга. То и дело вспыхивали мелкие стычки. Группу из двух мужчин и девушки не трогал никто, но Мари своими глазами видела, как на какую-то гражданку набросились две старухи с намерением отобрать буханку хлеба. И, втянув голову в плечи, поскорее засеменила за де Вильневом и де Басси. Покуда мужчины двигались торопливо, намереваясь поскорее покинуть охваченные народным волнением кварталы, Мари, по своему обыкновению, не произнесла ни звука. Чутко прислушиваясь при этом к коротким фразам, которыми перебрасывались ее спутники. И внутренний голос все настойчивее твердил девушке, что она имеет дело с себе подобными, с людьми благородного происхождения. Вот только… благо это или беда, когда над любым аристократом нависает карающий нож гильотины. Вопрос де Вильнева заставил Мари сбиться с шага и по привычке робко глянуть на говорящего. – В салон «Флер де Сите», гражданин. Помните, вчера вы его искали, а я показала вам дорогу. Как ни крути, кроме как к Лютеции, идти ей было некуда.
Эмильен де Басси: Заслышав знакомое название, де Басси с новым интересом глянул на протеже вандйца. «Флер де Сите», как неожиданно. Не слишком ли много совпадений для такого большого города? Если не принимать в расчет гипотезу о внезапной страсти, охватившей барона де Вильнева при виде этой милой девочки, указавшей ему, если верить ее словам, дорогу в салон мадам Лютеции (а барон что-то не выглядит особо влюбленным), то зачем, Господи всемогущий, зачем мы рисковали жизнью среди кровавой драмы санкюлотов?! – Ты прислуживаешь во «Флер де Сите»? – позволил он себе удивиться не только мысленно, но и вслух тоже. – Я слышал об этом месте, недурное заведение. И даже шапочно знаком с хозяйкой, очаровательнейшая женщина. Во взгляде Эмильена, брошенном в эту минуту на Дюверже, читался безмолвный, но от этого не менее красноречивый вопрос. – Пожалуй, я не прочь туда наведаться, раз уж выпадает оказия. «Дьявольщина, вот уж не думал, что мадам привечает такой у себя закоренелый пролетариат, - граф едва заметно поморщился. - Да ведь эта дворняжка любого бедолагу с постриженными ногтями немедленно продаст с потрохами в ближайшую республиканскую секцию»
Жозеф Бройли: Жозеф держал под руку Франсуазу, успокоившуюся после слов де Басси и появления Этьена. Женщина была в сознании, но мало чего слышала или видела, а только машинально двигала ногами в том направлении, куда ее вели. Он побрел с ней в сторону, указанную Мари, помахав мальчишке свободной рукой, но тот его не заметил. Поравнявшись с ними и преодолев робость перед ярой республиканкой, он сказал тихо Мари-Клод: - Как бы их с братом свести? Одни ведь остались, разлучать нехорошо. Жан у меня, только он все видел, и Этьену расскажет... Мари-Клод повернулась в его сторону, и Парусу снова стало не по себе, но он чувствовал себя настолько беспомощным и бесполезным, что другого выхода, кроме как просить совета этой женщины, не оставалось. Этьен вертел головой, как воробышек, выпавший из гнезда. Старший брат был гораздо спокойнее, и Парус только сейчас заметил, как сильно они отличаются. "Слава Богу, что хоть этот не видел всего того ужаса в булочной..." - грустно подумал Жозеф, глядя на его вихрастую голову.
Этьен Летуш: После слов Мари мальчик немного успокоился. То, что с мамой «все в порядке» существенно все меняло в системе ценностей десятилетнего ребенка, и происходящее немедленно оборачивалось из угрозы приключением. Жаль что Мари уходит, а с нею дяденька с пистолетом, и тот, второй, что выручил его от двух обидчиков. Но зато… Этьен мотнул головой и тут же углядел музыканта, того самого, что рассказывал про пиратские клады. Парус нравился мальчонке намного больше, чем мрачноватая гражданка Ланде, поэтому, хоть ему и велено было слушать женщину, он, проскользнув у нее под рукой, очутился подле мужчины. Тот что-то говорил о его брате, и Этьен немедленно навострил уши: – Дядя, вы знаете, где Жан? Можно я не пойду с тетей Мари-Клод? Можно, я пойду с вами?!
Мари-Клод Ланде: Сегодня, все, буквально все раздражало Мари-Клод. Хлеба она не купила, зато ели унесла ноги от разъяренной толпы, потом ей пришлось сопровождать двух мужчин, которым явно хотелось предстать героями перед молодой служанкой Дельфины – другого объяснения их поступка гражданка не нашла. Теперь еще и Жозеф, который давно должен был быть далеко от Парижа спрашивает, что делать с малышом Этьеном. С Дельфиной Мари-Клод никогда не были подругами, но отдавать мальчишку в руки роялистскому прихвостню (именно такого мнения она была о Жозефе), женщина не собиралась. - Парень со мной пойдет, рано ему еще с братом видится. Дам тебе совет – парня отпусти, чай он не маленький сам о себе позаботится сможет, да сам из города побыстрее убирайся, а то не равен час схватят... – предупредила Мари-Клод мужчину. Она крепко схватила Этьена за руку чтобы не убежал и обратившись к ребенку заявила: - Пойдешь со мной, да и приготовься - мать свою ты еще долго не увидишь.
Жозеф Бройли: - Нет-нет, что ты, слушайся ее, - абсолютно машинально обдумывая ответ Мари-Клод. Не помогло. Ладно, Этьен хоть и в строгих, но в хороших руках. Не пропадет, только вот заставят его за ум взяться... А вот старший... Парус сердито дернул плечами. "Отпусти" - чай, самой не приходилось беспризорной бегать по улицам в свои 12 лет! Он подумал, как Этьен будет жить с Мари-Клод (если будет). Тоскливо... Впрочем, если и не будет, то гражданка-революционерка не успокоит свою совесть, пока не устроит мальчика в не менее надежные руки, чем свои. Еще тоскливее... Нет, Жана он не бросит. Озорство и отчаяние взяло верх над благоразумием. "Схватят и схватят - и что? А пока гуляю на свободе, жизнь хороша..." - Эй, шалопай, - крикнул Парус, уже заворачивая за угол, - еще свидимся! - и махнул Этьену рукой. Вихрастая светлая головка мотнулась в его сторону, а что было дальше, музыкант не увидел, потому что силуэт Мари-Клод - несмотря на хромоту, слишком прямой - вместе с воробьиными кудрями Этьена скрылись от его глаз.
Бернар де Вильнев: – Еще бы мне этого не помнить, - пробормотал де Вильнев, игнорируя красноречивые взгляды де Басси. По его мнению, удачнее обстоятельства просто не могли сложиться. Во «Флер де Сите» Мари будет под присмотром, и ему не будет нужды беспокоиться, что девушка исчезнет, так и не поделившись с Дюверже или де Людр информацией о дочери де Монтерея, которой она владеет. Возможно, владеет, разумеется. Но в их ситуации «возможно» – это лучшее, на что приходится рассчитывать. – В таком случае нам тем более по пути, Мари. И в салоне, думаю, прислуживать получше, чем в булочной… Чисто гипотетическое умозаключение, «прислуживать» барон не умел в принципе, и что это такое, представлял себе довольно смутно. Сделав едва заметный шаг в сторону, Бернар поравнялся с Эмильеном. – Я вам все объясню, де Басси, имейте терпение. Не на улице, и не в ее, - он слегка кивнул головой в сторону Мари Жерар, - присутствии. Как только окажемся в салоне, выберем в вотчине мадам укромный уголок для беседы. Таким образом отложив разом все расспросы и объяснения на более поздний срок, вандеец вновь ускорил шаг, и вскоре молчаливая компания, состоящая из двух мужчин и девушки, уже сворачивала на улицу Ферронери.
полная версия страницы