Форум » Париж. Город » "Театр двух актёров", 26 мая, после полудня » Ответить
"Театр двух актёров", 26 мая, после полудня
Лютеция Флёр-Сите: Действующие лица: Донасьен Сад, судья Лютеция Флёр-Сите, владелица салона. Место действия: Салон "Флёр де Сите"
Ответов - 49, стр:
1 2 3 All
Бернар де Вильнев: – Щедро, польщен. Фраза про услуги была, разумеется, всего лишь учтивым оборотом речи, забыто-старорежимным, но учитывая возраст собеседника, не удивительным. Просто смотрелась не к месту посреди революции. Впрочем, любое проявление учтивости посреди революции давно уже смотрится не к месту. – Мари-Жан Оливье, - представился Бернар, привыкая к звучанию имени, придуманного несколько минут назад. При взгляде на снежно-белую скатерть желание вымыть руки на мгновение стало невыносимым. Ровно как побриться, умыться и сменить рубашку. «Вы все-таки сноб, барон, - мысленно попенял себе Дюверже. - Стоило выпустить вас из леса в приличное заведение, сразу же возвращаетесь к старым привычкам. Интересно, с чего принято начинать теперь беседы в республиканских аналогах светских салонов? С обсуждения вчерашних казней? Цен на хлеб? Происков врагов революции?». – В качестве услуги, как уже отобедавший человек, что бы ты посоветовал к чаю, гражданин Сад? – спросил де Вильнев, улыбнувшись собственным мыслям.
Sade: Внезапный переход от старорежимной учтивости к революционной прямоте никак не мог ускользнуть от внимания Сада, и он едва заметно усмехнулся. Как он и предполагал, провинциал, насмерть перепуганный близостью конвента, площади Согласия и, небось, граждан Робеспьера и Дантона. Дворянин? Судя по фамилии, безусловно нет, – господ «д’Оливье» существовать не может. И все же… уж больно уверенно вел себя в «высшем обществе» гражданин Оливье, прежде чем заговорил с ним… Взгляд маркиза снова скользнул по рукам нечаянного собеседника. Нет, пожалуй, не дворянин, слишком много на этих руках было следов обыкновенного физического труда… – Из сладкого? – уточнил он, пытаясь вспомнить, что лежало на блюде, когда кельнер принес его. – Да, пожалуй, все, что пробовал. Эклеры здесь замечательные, и корзиночки тоже. Сент-оноре отличный, «тысячелистник»… Право, не возьмусь выбирать. Он широко развел руками, как бы напоминая собеседнику о своих размерах, и поинтересовался: – Давно в Париже? Не то, чтобы он ожидал услышать в ответ что-нибудь неожиданное, но число светских вопросов, которые можно задать, не используя местоимений, ограничено, а Сад предпочитал не ломать язык об революционное «ты». ООС Я не нахожу возможным назвать mille-feuilles его русским названием, «наполеон», по понятным причинам.
Бернар де Вильнев: - Со вчерашнего вечера. Но я часто в разъездах. Признавать в себе провинциала Бернар не видел необходимости. В этом случае его немедленное желание заглянуть в салон «Флёр де Сите» и поболтать с его хозяйкой будет выглядеть особенно странным. – Занимаюсь продуктовыми поставками, - безмятежно солгал он собеседнику. Тем более что этих господ Дюверже повидал немало. Восставшие крестьяне вешали «грабителей» – откомиссованных правительством горожан, явившихся отобрать у них запасы зерна, - с особым удовольствием. Взгляд де Вильнева, брошенный на пирожные, был полон восхищения. Десерта он не видывал очень давно. Даже когда у партизан выдавались сытые дни, столь изысканные сладости оказывались вне рациона крестьянина, беглого священника или возглавляющего всю эту пеструю компанию аристократа. – Какая ирония… Последние месяцы ворочаю мешки с зерном, а вкус хорошей выпечки позабыл уже напрочь. А чем служишь революции ты, гражданин?
Sade: Сад невольно сжал полные губы. Надо же, а он готов был спорить, что этот молодой человек из провинции… Легкая неприязнь к собеседнику, так неудачно не подпадавшему под его заключения, невольно шевельнулась в его душе. – Судья революционного трибунала, – отозвался он не без удовольствия.
Бернар де Вильнев: Если бы де Вильнев успел добраться до пирожных, после признания собеседника он наверняка бы поперхнулся от неожиданности. С пустым ртом подобное труднее, поэтому барон лишь заинтересованно вскинул на собеседника серо-голубой взгляд. «Это, видимо то, о чем пытался меня предупредить кельнер. Или нет?» - Говорят, у тебя нервная работа, гражданин судья. Сегодня обедаешь с людьми за одним столом, завтра подписываешь им приговор. Спекулянты часто попадаются? Бернар решил оставаться в образе, фуражиру сам бог велел ненавидеть спекулянтов.
Sade: Легкая улыбка скользнула по губам маркиза. Спекулянтами заниматься ему и вправду приходилось то и дело, и кто лучше него знал, как часто ими были все те же фуражиры? – Да сплошь и рядом, гражданин Оливье. Как вы и сказали, сегодня за одним столом, завтра подписываю приговор.
Лютеция Флёр-Сите: Вспыльчивая словно огниво, но обладающая свойством столь же быстро овладевать своими эмоциями, Лютеция, вопреки тому, что вот-вот, казалось, она обрушится с яростными упрёками ко всем, находящимся на кухне, обратилась сначала к повару и остальным работникам своим обычным тихим голосом. Однако холод, который веял от её шипящего голоса заставлял тело покрываться муражками так же, как от пристального взгляда. - У меня создаётся впечатление, что вы, - делая выговор кому-то из слуг, Флёр-Сите всегда обращалась на "вы", - Не способны сами справится с какой-либо возникшей трудностью- она скосила глаза на воришку, - Я устала напоминать, что любая работа должна быть безупречной! А теперь вы видите - нарушено спокойствие гостей, и мне пришлось отлучиться сюда, тогда как стоило просто оставить всё как есть, а затем просто вышвырнуть вас всех. Не слушая возобновившийся лепет повара, который, будучи выше Лютеции в половину, выглядел комично, владелица салона обратила взор к мальчишке. Лютеция Флёр-Сите относилась к тому редкому типу женщин, которым не свойственны материнские чувства. Возможно, потому что у неё никогда не было своего ребёнка.. Поговаривали, правда, что, как водится, ребёнок был, не мог не быть, потому как само ремесло к тому располагает. Тем не менее, этого никто никогда не мог доказать, а сама распутница предпочитала либо отшучиваться либо просто молчать по этому поводу. Взглянув на ребёнка, который стал причиной шума, Лютеция всего лишь увидела такое же дитя улиц, каким была когда-то сама. - Как тебя зовут?- получив ответ, женщина продолжила спокойно, при этом не переставая пристально смотреть в глаза, - Никогда не воруй, Жак. В Азии за это отрубали руки... Мы в Европе, но от этого отношение к вороству здесь не мягче. Уж поверь мне, лучше самая тяжелая и отвратительная работа, чем это... Повернувшись, к присутсвующим спиной, хозяка "Флёр де Сите" приказала: - Накормите мальчугана и отпустите с Богом..... И чтобы я больше подобного не встречала!.... Ни одну из трудностей работы не должны заметить посетители. И женщина направилась из кухни вновь в трапезнячающее общество. То ли свет заставил больно ударил ей в глаза, то ли... Лицо её напряглось... Лютеция вновь почувствовала головную боль, слабость и отвращение, непонятное отвращение к людям в зале.
Le sort: – Мадам? Если бы Ривье лучше умел читать по глазам, он не осмелился бы тревожить Лютецию в эту минуту. Но в данный момент кельнер был больше озабочен необходимостью объяснить хозяйке, каким образом за ее столиком появился третий гость, чем головной болью, терзающей женщину. – Мадам, мы с месье Руа взяли на себя смелость… Далее официант привычным шепотом поведал о том, что некий месье Оливье заступился на улице за девушку… да-да, ту самую, платье которой было залито вином за обедом. И что этот месье в салоне, определенно, первый раз, но сходу изъявлял желание переговорить с хозяйкой. Поэтому усажен за столик, где заканчивает десерт тучный гражданин, явившийся с комиссаром Рено. Торопливый рассказ сопровождался недвусмысленным кивком в сторону Вильнева и Сада. – Я не уверен, что месье Оливье стоило вести прямиком в ресторан, мадам, - в финале заметил Ривье покаянно. - Но этот гражданин не произвел на нас впечатления человека, что явился послушать музыку или посудачить о политике со студентами.
Лютеция Флёр-Сите: Лютеция бросила на кёльнера недовольный взгляд, но позволила говорить, молча выслушав Ривье. Слушая, она обратила взор к тому столику, за которым сидели мужчины. Узнанные новости, заставили Флёр-Сите, прищурившись, осмотреть незнакомца, хорошенько присмотреться к его внешности... Так-так.. Уж не тот ли это человек, которому она должна передать записку? Судя по тому скудному описанию, которое ей дал гражданин Канриотт, этот гость вполне мог оказаться именно им. Кивнув кёльнеру в знак того, что он может быть свободен, постукивая каблуками, Лютеция прошла через весь зал. Остановившись у столика, за которым ещё совсем недавно сама сидела, она с улыбкой обратилась сначала к бывшему маркизу: -Ещё раз приношу вам свои извинения, месье. Затем хозяка салона повернула голову к незнакомцу, заглянув при этом вглубь серых глаз, будто стараясь прочитать в них, не ошиблась ли она. - Лютеция Флёр-Сите, - она протянула мужчине тонкую, маленькую руку,- Добро пожаловать в мой скромный салон.
Бернар де Вильнев: – Благодарю вас, мадам. Прохладные женские пальцы коснулись его ладони, и де Вильнев с трудом подавил в себе желание поцеловать эту изящную руку. Желание, естественное, как любая привычка, приобретенная с малолетства, но, к сожалению, вышедшее из моды в последние годы. К тому же нынче он гражданин Оливье, а к «Оливье» не клеится ни неуместное «де», ни поцелуи рук. Ограничившись мягким рукопожатием, барон выпустил ладонь Лютеции из свои пальцев и, улыбнувшись, добавил: – Я не покривлю душой, если скажу, что наслышан о вас и вашем заведении… от наших общих друзей. Мари-Жан Оливье. И… очень рад знакомству. Появление за столиком хозяйки салона избавляло Бернара от необходимости обсуждать с гражданином революционным судьей тяжелые будни спекулянтов, но вызывало к жизни необходимость обсудить с самой Лютецией тяжелые будни роялистов и нелегальных эмигрантов. Причем так, чтобы не потревожить республиканскую сознательность остальных гостей «Флёр-де-Сите», а особенно соседа по столику.
Sade: Возвращение хозяйки салона положило конец беседе как раз тогда, когда она начала становиться забавной. Маркиз торопливо поднялся. – Помилуйте, сударыня. – Он хотел было спросить, что случилось, но тут из-за окна донесся мерный бой колоколов, и лицо Сада заметно помрачнело. Неужели уже три? Мысль о вечернем заседании не вызвала у него ничего кроме отвращения, но выбора у него не было. – Я вынужден принести вам свои извинения. – Он поклонился Лютеции и ее новому гостю. – Если вы разрешите, сударыня, я позволю себе посетить вас позже, быть может даже, сегодня вечером? К сожалению, до того мое время принадлежит Республике.
Лютеция Флёр-Сите: Лютеция хотела было сначала ответить новому гостю, но собеседник, беседа с которым была столь приятна, собрался уходить. Хозяйка салона пошутила с сожалением в голосе: - Республика.... Всем женщинам нужно хорошенько задуматься. Она стала нашей главной соперницей! Каким-то странным образом Флёр-Сите умудрялась лучезарно улыбаться и выглядеть при этом печальной. - Что ж... Вы всегда желанный гость в "Флёр де Сите",-печаль улетучилась, как и ни бывало, в глазах вновь появился желтоватый блеск, не смотря на новый приступ лёгкой мигрени. Лютеция повернулась к де Вильневу: - Простите, гражданин Оливье,-внутренне женщина поморщилась, потому как названная фамилия совсем не сочеталась с аристократической внешностью да и по намёкам мужчины, она уже поняла, что это тот самый Бернар,- Я должна проводить господина судью. Лютеция и глазом не моргнула, одного называя гражданином, другого господином, месье, сударем.. Вот когда новый гость раскроет своё истинное имя, тогда и сменим обращение.
Sade: – Увы, сударыня, – с искренним сожалением отозвался маркиз, – к счастью или к несчастью, Революция ревнива. Надеюсь все же на скорую встречу. При последних словах он перевел взгляд на гражданина Оливье, и, хотя в его голоcе не слышно было и намека на сарказм, мысленно он посмеивался. Честных фуражиров, как известно, и днем с огнем не найдешь, а уважение, оказываемое ему в салоне «Флер-де-Сите», объяснялось весьма просто, если часть революционного зерна окольными путями добиралась до кухонь салона. Будь у него сейчас время, он не преминул бы задержаться – Лютеция интересовала его все больше и больше, а страх, как известно, может быть ничуть не худшим афродизиаком чем шпанские мушки… но времени у него не было.
Бернар де Вильнев: – Всего наилучшего, гражданин Сад, - распрощался с уходящим соседом по столику Дюверже. Непоколебимая учтивость этого господина уже не оставляла сомнений в том, что когда-то к «Саду» прилагалась «де». Неприязнь барона к людям, предавшим свой класс, была, пожалуй, посильнее, чем отвращение к менее родовитым «патриотам». А этот еще и немолод, даже глупостью и юношеским максимализмом его не оправдать. Каким образом он выслужился у подозрительных к каждому аристократу республиканцев аж до судьи трибунала? Если задуматься, этот любезный человек убил, хоть и не собственноручно, а простым росчерком пера, людей больше, чем какой-нибудь болтающий о спасении Республики от неблагонадежных санкюлот. Мысли, роившиеся в голове вандейца, не располагали к дружелюбному расставанию, поэтому, дабы судья не прочитал все эти мысли в его глазах, Бернар предусмотрительно уставился в чашку, в которой в причудливом танце кружились золотистые чаинки.
Лютеция Флёр-Сите: Проводив нового знакомого до двери и подарив одну из своих полу усмешек- полу улыбок, огневолосая сильфида, всё ещё иронизируя, пожелала ему удачного свидания с "госпожой Революцией" и скрылась в глубине салона, оставляя за собой лишь звук каблучков да запах лёгких духов. Что вертелось в этой кудрявой головке, пожалуй, не смог бы разгадать и самый искуссный психолог, хотя бы потому, что Лютеция, что свойственно особам женского пола, порой и сама не могла разобраться в противоречиях и мыслях, витающих в её мозгу и её сердце. Она откинула,будто и не было её, мысль о прошедшей беседе с одним мужчиной, который, однако сильно её заинтерисовал, и со всей поспешностью окунулась в мысли о разговоре с новым мужчиной. О! Нужно много наблюдательности и такта... Впрочем, лавинирование между двумя огнями всегда требует именно этого. Флёр-Сите вошла в зал своего маленького ресторанчика и остановилась у стола, за которым сидел тот, кто подходил под описание, данное ей недавно. Внимательно взглянув в лицо гостя, Лютеция улыбнулась и тихо проговорила: -Всем ли вы довольны, гражданин? Нет ли чего-то, что могло вас огорчить в моём заведении?
Бернар де Вильнев: – Ну, что вы, мадам, - серые глаза гостя в эту минуту (неуловимая игра света и тени в зале) казались ясно-голубыми. – Наоборот, я так давно не встречал ничего подобному вашему салону. Отрадно осознавать, что места, где люди могут послушать музыку, спокойно пообедать за столиком с чистой скатертью и поболтать, например, об искусстве сохранились даже в пламени революции. «Если это не пир во время чумы, что часто следует из канонов жанра». Де Вильнев слышал, что Париж голодает, но в заведении Флёр де Сите об этом, похоже, никто не задумывался. Ароматный чай, воздушные эклеры и потрясающей красоты хозяйка. Красота – привлекательный фасад, особенно для мужчины. Только красота (не всегда женщины, довольно часто - идеи) способна свести за одним столом революционного судью и роялиста-мятежника. Но можно ли безоглядно доверяться красоте, грудному голосу, пьянящему аромату сложных духов? Нужно ли? – Месье Сад ушел так поспешно… Мне показалось, мое появление нарушило ваши планы, - с некоторым сожалением Дюверже качнул головой, сожалея, разумеется, о возможном разочаровании дамы, но отнюдь не об исчезновении с горизонта судьи трибунала. – Если это так, примите мои извинения, мадам.
Лютеция Флёр-Сите: -Рай среди гиены огненной...-Лютеция криво усмехнулась и, отодвинув стул напротив гостя, села, от чего шёлковые юбки прошуршали что-то мелодичное и затихли. Бывшее дитя улиц, нынешняя хозяка "рая", вновь изучая, взглянула на гостя, что обычно вводило в некоторое замешательство, так как при этом она ещё сохраняла принцип "молчание-золото". Наконец, Лютеция улыбнулась, смотря на де Вильнева с той, теплотой в глазах, которую могла изобразить, чтобы создать у мужчины ощущение того, что она якобы ждала именно его. Старая привычка искуссной кокотки.... -Вам не за что извиняться, - ответила Флёр-Сите,- Мы с господином судьёй лишь вели беседу об искусстве, а оно, как любая красота вечно, хотя и так же смертно, поэтому наш разговор ещё успеет возобновиться. Лютеция пристально посмотрела на гостя: -Что привело вас сюда, гражданин Оливье?- женщина хмыкнула, давая понять, что из де Вильнева такой же "Оливье", как из неё Мария Антуанетта.
Бернар де Вильнев: - Об искусстве? Вы меня буквально огорошили. Подумать только, сколь разносторонни порой люди. Голубизна в глазах мужчины, мимолетно мелькнувшая, так же мимолетно исчезла. И взгляд его сделался обычным, пронзительно серым, как отблеск заточенного клинка. То, что хозяйка салона назвала Сада «господином судьей» означало, что она знает, чем ее партнер в беседах об искусстве зарабатывает себе на хлеб насущный. И в эту минуту Бернар простодушно порадовался, что в подобную игру в притворство ему не приходится играть годами. Пару недель, от силы месяц, столько еще можно выдержать, изображая из себя патриота. Но каково так жить изо дня в день… Наверное ко всему можно привыкнуть, даже к страху смерти, но как же отвратительна привычка беседовать об искусстве с палачами. Задумавшись, де Вильнев затянул с ответом на последний вопрос Лютеции, и в воздухе над столиком повисла многозначительная в своей неопределенности тишина. – Наши общие друзья предупреждали, что ваш салон – место людное, - наконец заговорил гость, возвращая женщине слабую тень ее улыбки. - Как раз настолько, что тут немудрено затеряться. Посетители приходят, посетители уходят. Если кто-то остается на ночь, или выходит через черный ход вместо парадного, это не бросается в глаза. Одной прелестной молодой девушке нужен надежный приют и крыша над головой. На ближайшие две-три недели. Я был бы очень признателен, если бы она смогла разделить этот приют с вами, мадам.
Лютеция Флёр-Сите: День 26 мая 1793 года, ещё не окончившись, уже был переполнен информацией, вереницами слов, часть из которых, в сознании рыжеволосой женщины с тёмным прошлым и совершенно туманным будущим, сформулировалась в несколько задач. Бывшая бабочка ночных парижских улиц ни раз и ни два оказывалась, если говорить метафорично, между двух огней. Да что там! Лютеция Флёр-Сите то и дело балансировала на грани.Роялисты и республиканцы... Теперь это её судьба. Но зачем ей и те и другие? Какая разница: монархия или республика? Народ стал жить лучше? Лютеция считала, что ни лучше не хуже не будет. Просто всё вокруг череда причин и следствий, каждый платит свою цену. Только товар не всегда соответствует цене... Были короли и с высока им было невидно народа, voila`, и нет королей! Пришли другие.. Но кто сказал, что им всё запишут засчёт благотворительности?! Так она рассуждала. И сегодня разговаривала то с респудликанцами и теми, кто надевает их маску, то с монархистами... Вот он сидит и слабо улыбается - красивый мужчина со стальными глазами. Что ему нужно? Приютить бедную девушку? Ну,конечно, какую-нибудь аристократочку... Что он больше всего хочет в жизни? Вернуть власть лилий?... Почему все люди похожи друг на друга? Капля мигрени тонкой струйкой пульсровала в висках... Но "это не имеет значения, была бы улыбка на устах." -Как же зовут прелестное создание, которому понадобился приют? Лютеция хмыкнула про себя. Эге! Уже две прелестных девушки собираются поселиться у неё в салоне.. При чём одна работает на комиссара (хотя, может, это только кажется), а другая... Как бы чего не вышло... -Моё заведение может быть самым безопасным местом в мире и самым опасным, одновременно. Наши общие друзья вам об этом не говорили? *вздох облегчения* Моя психанутая муза вернулась!
Бернар де Вильнев: – В нашем мире давно уже не осталось безопасных мест, мадам. Пальцы мужчины, тонкие и сильные, породистые во всю меру своей «голубой» крови потомственного дворянина, неторопливо сплелись в замок над покрытой белой скатертью столешницей. В тоне собеседницы чувствовалась неуловимая ирония, смягченная обольстительным образом женщины, но в то же время ощутимая, как прикосновение иглы к обнаженной коже. – Мадемуазель осведомлена о том, что мир несовершенен. Ни я, ни она не станем требовать от вас чудес. Моя спутница неудачно… подвернула ногу. Губы де Вильнева дрогнули, на мгновение обрисовав жесткие складочки ранних морщин в уголках. –Ей нужно отлежаться и прийти в себя. Документы у гражданки Матильды Тиссо в порядке, насколько они вообще могут быть в порядке по нашим временам. Не в моих интересах вынуждать вас рисковать. Надеюсь, наши общие друзья считают так же. Общие друзья, общие друзья… Незримая ниточка неназванных имен, связывающая общим делом, или всего лишь спутывающая, удавкой затягиваясь на горле? Бернару очень хотелось понять, что на самом деле движет мадам Флёр-Сите в отношениях с их «общими друзьями». Здравый смысл, вера, честь, месть, необходимость? Но сегодня наверняка он этого не узнает.
полная версия страницы