Форум » Париж. Город » "Театр двух актёров", 26 мая, после полудня » Ответить
"Театр двух актёров", 26 мая, после полудня
Лютеция Флёр-Сите: Действующие лица: Донасьен Сад, судья Лютеция Флёр-Сите, владелица салона. Место действия: Салон "Флёр де Сите"
Ответов - 49, стр:
1 2 3 All
Sade: Сад, чье внимание было занято стулом, который он все еще держал за спинку, и малоприятным липким ощущением, знакомым каждому, чьи пальцы когда-либо были испачканы вишневым джемом, не мог не почувствовать легкого раздражения, когда юная «горничная» обратилась к хозяйке со своей нелепой просьбой. Трудно было бы представить себе, что великолепная Лютеция отправится сейчас наверх на поиски испачканного платья, да и самой Мари новый наряд был только к лицу – что за странные ужимки? Даже если, сменив перышки, воробушек превратился – ну не в райскую птицу, но, по меньшей мере, в синичку, что в этом дурного? Переводя взгляд с одной женщины на другую, Сад слегка нахмурился. Что-то здесь было не так, но что именно ускользало от него.
Лютеция Флёр-Сите: Лютеция ещё раз улыбнулась Мари, но в этот раз, стоило ножкам горничной удалиться, покачала головой как бы говоря, что не понимает юных скромниц. Пусть Флёр-Сите и не знала, что в этот момент думает Сад, основная мысль в её голове была подобно тем, с которыми раздражался гражданин судья. Наконец, владелица салона обернулась к оставшемуся гостю и из её уст вырвался смех умиления. -О, бедный месье Сад, вы были заняты десертом,-с улыбкой пропела Лютеция, садясь наконец на стул и освобождаяя, тем самым, судью от "мук галантности",- А тут мы со своими платьями, будь они трижды неладны!
Sade: Хотя фраза Лютеции в точности совпадала с мыслями самого Сада, легкость, с которой та прочитала его мысли, не понравилась маркизу. Неужели он позволил себе как-то выразить на лице свои чувства? Вряд ли: слегка заговорщицкая улыбка Лютеции позволяла надеяться, что она попросту сама хотела бы уделить сладостям побольше внимания и, по свойственной женщинам привычке, тут же перенесла свои желания на окружающих. – Помилуйте, сударыня, – откликнулся он с чуть насмешливой улыбкой, – что может быть важнее, особенно для женщин? Да и тем, кто твердит, что провожают по уму, не мешало бы почаще вспоминать, что встречают все-таки по одежке.
Лютеция Флёр-Сите: Сцепив пальцы вместе и поставив локти на стол, Лютеция положила подбородок на руки и с нескрываемой завистью стала наблюдать, как бывший маркиз получает удовольствие от эклеров. Всё таки есть что-то очаровательное в людях, обладающих хорошим апетитом, возможно, потому что от них веет любовью к жизни, желанием жить и жить хорошо, брать от неё, как говорится, всё в полной мере. Как сожалела Флёр-Сите о пропавшем апетите! - Вы безусловно правы, - ответила владелица салона после минутного молчания, а затем вновь на несколько мгновений замолчала, чтобы сказать с улыбкой: - По свету бродят испокон веков Не мало демонов; Один освободил нас от оков, Что создавала добродетель, Открыв нам тайну хны, белил, шелков - Всего того, что сводит так с ума мужчин Без видимых на то причин. И она тихо засмеялась, подобно ребёнок, своему внезапному экспромту о демоне Азазеле, который, согласно легенде, научил мужчин изготавливать оружие, а женщин пользоваться косметикой и другими ухищрениями. - Ну-с, сударь, вы, кажется, хотели поговорить об искусстве?-Лютеция сделала глоток кофе, - Неважно: спектакль или чтения - всё разнообразит жизнь в моём салоне. Главное, чтобы преподнесено было мастерски.
Sade: Импровизация Лютеции осталась без особого внимания, ибо маркиз именно в этот момент пытался справиться с неприятным ощущением, возникающим, когда чей-то чересчур пристальный взгляд следит за тем, что вы отправляете себе в рот. Невольно спрашивая себя, не были ли съеденные им пирожные предназначены на ужин самой хозяйки «Флер де Сите» (в конце концов, кто знает, что происходит за изнанкой великосветского салона), маркиз с сомнением покосился на надкушенный эклер. – Преподнесение, сударыня, зависит от средств, как и многое другое, и чтение не только намного дешевле спектакля, но и не требует преобразования вашего дома в театр. Маркиз едва ли не поморщился, вспоминая, сколько денег ушло в свое время на создание театрального зала в замке Лакоста. – К тому же, что бы вы хотели преподносить? – В глазах его мелькнуло чуть хитроватое выражение. – Хотя моя маленькая комедия может зарекомендовать себя достоинством краткости, пьеса господина де Вольтера, чей автор мертв и не может оказаться под подозрением, имеет несомненное преимущество благонадежности. Утишив свои колебания, так несвойственные ему и вызванные, несомненно, красотой Лютеции, мыслью о том, что вряд ли владелица салона начнет голодать при таком обилии гостей, маркиз потянулся за пирожным. Неожиданно обретенное членство в Конвенте позволяло ему чуть меньше следить за революционностью своих высказываний, порой с крайне интересными последствиями, но по счастью, даже мыслям о политике редко удавалось испортить ему аппетит.
Лютеция Флёр-Сите: - Да,да. Решено. Пусть будут чтения.-махнула рукой Лютеция, - У меня всего лишь возникла идея, остальное детали. Она занесла тонкую руку над вазой с фруктами и, перебирая пальцами в выборе того плода, который она хотела бы сьесть, Флёр-Сите наконец остановилась на обыкновенном румяном яблоке. - Что бы я хотела?...-в задумчивости пробормотала Лютеция, надкусив спелую мякоть. Несколько минут владелица салона молчала, размышляя. Надкушенное яблоко ожидало своей участи. Лютеция Флёр-Сите, какое бы ни было её настоящее имя, была по рождению из того слоя населения, который грамоте не обучался, даже самой простой, и, когда она внезапно оказалась в высшем свете, ей спешно пришлось учиться прежде всего обычному чтению и письму. Впрочем, как оказалось новоиспечённая маркиза де Галеви была особой любознательной, страстно желающей учиться всему, она с жадностью накинулась на все знания, которые мог дать ей граф, нанимая учителей, покупая огромное количество книг, сопровождая её на лучшие спектакли. За короткий период Лютеция не только освоила азы, но стала писать сама, предпочитая поэзию, и читать всё, что попадается под руку. В конце концов, Флёр-Сите достигла того уровня образованности, который вполне соответствовал требованиям аристократического общества. И конечно, творчества знаменитого де Вольтера обойти стороной не могла. Что же касается пьес де Сада, как уже было сказано, их она не читала. И в этот момент Лютеция с болью в сердце вспомнила своего покойного мужа, который будучи поклонником Сада, мог бы сказать точно и незамедлительно, какое произведение лучше выбрать. - Как жаль, что мой покойный муж так и не смог завести с вами знакомство.-сказала Лютеция печально,-Он был вашим горячим поклонником. А вот я, к сожалению, знаю пьесу Вольтера, но понятия не имею о вашей пьесе. Флёр-Сите улыбнулась. -Я могу вспомнить лишь один эпизод из вашего произведения... Другого...
Sade: Когда в руках Лютеции появилось и тут же было надкушено яблоко, маркиз с трудом смог скрыть свои чувства. До той поры прекрасная владелица салона вела себя безукоризненно, и даже самый придирчивый наблюдатель не счел бы ее чем-либо кроме аристократки. Но столь внезапно проявившееся в ее действиях уличное воспитание не замедлило оказать свое роковое воздействие, и все поведение Сада претерпело мгновенное, хотя и малозаметное изменение: – Право? Мне чрезвычайно лестно слышать, что вы знакомы с каким-то моим произведением, хотя я сомневаюсь, что даже ваш покойный муж знал бы эту пьесу. И что же вы читали? Разумеется, ему не составило бы труда узнать, знакома ли она в самом деле с пьесой Вольтера, но зачем тратить время, когда ответ так очевиден? Вот, пожалуй, и еще одно обстоятельство в пользу выбора его собственной комедии…
Лютеция Флёр-Сите: И всё же Лютеция оставалась обычной женщиной, не впитавшей с молоком матери распаложенность к нормам этикета. (Хотя, как известно, это выражение не подходит и для аристократов, потому как, если говорить буквально, молоко они "впитывали" вовсе не "аристократическое". Благородные дамы в большинстве своём отказывались сами кормить грудью..). Не почувствовав никакого неудобства, она уже было хотела вновь вонзить свои зубки в спелую мякоть, но, сама не зная почему, взяла нож из тех столовых приборов, которые лежали перед ней и до которых она не дотронулась, и аккуратно отрезала маленький кусочек. Отложив и нож и фрукт, Флёр-Сите так же аккуратно положила кусочек в рот, но тут же едва заметно поморщилась. Привкус после кофе оказался отвратительным, и Лютеция совсем передумала есть что-либо,махнув рукой кёльнеру, чтобы он убрал всё перед ней. Вытерев тонкие пальцы салфеткой, владелица салона ответила как обычно тихо. - Конечно, мой муж не мог знать эту пьесу. Последнее, что он успел прочитать в своей жизни была "Жюстина". Мгновение Лютеция молчала, откинувшись на спинку стула. - Не обольщайтесь, я даже этого единственного не читала. У маркиза де Галеви была привычка читать мне вслух на ночь, знаете, как рассказывают сказки детям, чтобы те поскорее уснули. Так вот... В один из последних вечеров он начал мне читать произведение, которое начиналось с рассуждений о фортуне...-Флёр-Сите лукаво усмехнулась, - Я права, сударь?
Sade: Сад, с интересом ожидавший ответа красавицы, не мог не заметить, что она, вертя в руках яблоко, явно тянула время, и ощутил невольный укол раздражения. Конечно, владелице салона трудно было бы не понимать, как страстно любой автор жаждет услышать что-либо о своем произведении, но, даже зная, что с ним играют, он мысленно проклял и все женское племя, и эту женщину в частности. Сейчас она еще скажет, что забыла название… При упоминании последней книги, прочитанной покойным мужем Лютеции, глаза маркиза слегка расширились. Как любой роман подобного рода, «Жюстина» была опубликована анонимно. Если маркиз де Галеви знал ее автора, это означало только одно – двухтомник он получил прямо от издателя, из рук в руки. А это, в свою очередь, наводило на мысль, что вкусы покойного не слишком отличались от его собственных… и он взялся читать это жене? – Могу только пожалеть, что вам не захотелось ее дочитывать, – пробормотал он, пожирая молодую женщину взглядом. Ну конечно, что можно сказать по виду? Там, где платье оставляло руки и шею открытыми, никаких следов не было видно, но трудно было полагать, что она не позаботилась бы об этом… Сад едва заметно нахмурился. Женщина из низов, ставшая женой дворянина. Нет, одной красоты тут было бы недостаточно… и кто лучше него знал, как легко пристратиться к боли?..
Лютеция Флёр-Сите: - Не то чтобы, мне не захотелось узнать о том, что же случилось дальше с бедной жертвой добродетели, - ответила Лютеция вполне будничным тоном, но нельзя было не заметить нотку грусти и горечи, - Просто потом было уже не до этого, знаете ли...- женщина иронично усмехнулась, - Нам пришлось переехать в более чем скромные апартаменты, а затем познакомится с месье де Пари, ныне любимчиком толпы - Шарло. Заметив взгляд судьи, Лютеция по обыкновению вновь замолчала на короткое время. Глаза цвета крепкого чая хитро, но спокойно, даже умиротворённо, поблёскивали жёлтыми искорками. - Помню моя реакция на один из эпизодов "Жюстины" показалась маркизу забавной...
Sade: Сад быстро отвел глаза, сосредоточив, казалось, все свое внимание на блюде с пирожными. Разумеется, объяснению красавицы он не поверил ни на секунду, но упоминание Сансона снова напомнило ему, как мало он знает про сидящую перед ним женщину. В самом ли деле ей удалось, раз попав в тюрьму, избежать «вдовы»? Если да, то каким образом? Каковы на деле ее отношения с Рено? Или «арест» был лишь несложным способом избавиться от надоевшего мужа, не потеряв при том ни своих связей ни своего положения в обществе? Но, при всем его интересе к Лютеции, собственные книги занимали его куда больше: – И что же вас позабавило, сударыня?
Лютеция Флёр-Сите: В самом ли деле ей удалось, раз попав в тюрьму, избежать «вдовы»? В самом деле, если она сидит перед вами и её голова на месте - О! Там было много забавного, сударь!- воскликнула Лютеция, в очередной раз криво усмехаясь,- Однако маркиз только начинал чтение вашего милого, философского произведения, поэтому, как я говорила, многого не знаю, большинства не помню. Кажется это было в начале...- Флёр-Сите, казалось, старалась пробудить свою память,- Да,да... Простите, имён так же не вспомню..... Бедняжка Жюстина оказывается в руках какого-то старого развратника, но оставляет его ни с чем, а потом...- владелица салона почти засмеялась,- Вспомнила! Ни искушённая в вопросах наслаждений дама, ни воплощение невиности не смогли оживить..- на мимически подвижном лице отразилось некоторое подобие борьбы: Лютеция пыталась подобрать слово к тому, что в произведении Сада названо своим именем. Оставив это неблагодарное для "недоучки" занятие, Лютеция светло улыбнулась судье, конечно, понимая, что он, как всякий творческий человек, предпочёл бы услышать слова похвалы, а ни непонятные (Так что же её так рассмешило? Какое странное чувство юмора!) воспоминания о непрочитанной книге. - Однако... Я, кажется, похожа на инквизитора.- шелестящим голосом сказала владелица салона, глядя на Сада,- Итак, вам понятно, что сколько-нибудь заслуживающий внимания читатель произведений маркиза де Сада из меня не получился. Но я всегда увожала вкусы мужа, и в большинстве случаев они совпадали. Поэтому, если он превозносил вас как великого философа, то и я не буду сомневаться в этом. Как видите, вам придётся дать мне совет: что же выбрать - вашу пьесу.. Кстати, я хочу её прочитать... или, покрайней мере, расскажите о ней... Или всё же почтить памятью старину Вольтера.
Jacques Féral: Ох, надеюсь меня больно бить не будут, за то, что я вот так, без предупреждения. Но Вас, господа и дамы, фиг-выловишь Жак битый час сновал туда-сюда по улицам, пытаясь что-нибудь украсть или выклянчить милостыню у прохожих, которые как сговорившись, отказывались обращать на юнца какое бы то ни было внимание. Это угнетало. Фераль прислонился спиной к стене одного из зданий принявшись высматривать кого-нибудь из зазевавшихся прохожих. Какая-то женщина, размером в две, если не три, пороховые бочки, крутилась вокруг своей оси, выкрикивая имена своих детишек, не многим уступающих в размерах собственной матушки. Другой предполагаемой жертвой мог бы стать пожилой мужчина, с интересом разглядывающий очки у прилавка и потирающий свой небритый подбородок. Жак уже отпрянул от стены, как на глаза попалась повозка, до отказа набитая разнообразным продовольствием. Сей клад на колесах медленно подкатил к черному ходу одного из местных невысоких зданий, и оттуда показался толстый дяденька, в белой одежде, и с каким-то смешным, все таким же – белым, колпаком на голове. Не надо было быть гением, чтобы догадаться, что перед ним - повар. А если в здании есть повар и к нему подвозят такие вот повозки с продовольствием, значит в этом заведении можно чем-нибудь поживиться, а это, собственно, и было основной целью юного воришки. Следуя этим не хитрым логическим рассуждениям, мальчик в доли секунд оказался на другой стороне улицы и, дождавшись пока на вход никто не будет смотреть, шустро юркнул вовнутрь. Тут же в нос ударил острый запах жаренного мяса, хорошенько пропитанного специями. Мальчишка пристроился за одним из столов и, оглянувшись, принялся присваивать в собственное пользование все, до чего могла дотянуться рука: яблоки, куски хлеба, мяса, картошку и тому подобное. Однако стоило мальчику распрямиться и повернуться на сто сорок градусов, дабы дать отсюда деру, как его ухо крепко-крепко сжали чьи-то пальцы рук, причиняя при этом массу боли и прочих неудобств. К разочарованию мальца перед ним стоял уже знакомый нам мужчина со смешным колпаком на голове. Вид у того был, мягко говоря, суровый, что тоже не прибавляло Жаку уверенности в себе. - Ты кто такой? – низким басом поинтересовался мужчина, перед тем, как пинком под зад выпроводить воришку с кухни, но только малец ситуацию расценил неверно. Побоявшись, что сейчас этот краснолицый потащит мальчишку в жандармерию, юнец, со всей силы, которой, к несчастью для мужчины у Фераля было не мало, топнул пяткой по пальцам ноги повара. - Жак! – почему-то задорно ответил малец, интересным образом выкрутился из рук главы кухни и пулей бросился наутек через всю кухню куда-то туда, в приоткрытую дверь, ибо выход загораживал сей месье, попутно, но случайно, пиная разные металлические тазы, спихивая со столов тарелки со едой, бутылки с вином и специями, чем вызвал истошные вопли каких-то женщин, видимо служанок, убиравшихся на этой же кухне…
Sade: Улыбка маркиза, казалось, отразила кривую усмешку Лютеции. Забавно, нет сомнений. Ничуть не удивительно, женщины часто находят смешными такого рода конфузы. Обычно, впрочем, они это скрывают, и не без оснований. По счастью, молодая женщина не стала ждать реакции на свое объяснение и сменла тему, возвращаясь к вопросу о пьесе. В этот момент, впрочем, Сада куда более заинтересовало предшествовавшее вопросу упоминание о том, что вкусы ее и мужа как правило, но не всегда совпадали. На что она хотела ли она намекнуть? От необходимости пересказывать содержание комедии, когда его мысли были заняты совсем другим, маркиза отвлекло внезапное появление какого-то уличного мальчишки, сопровождавшееся как возмущеными воплями со стороны кухни, так и чрезвычайно запыхавшимся и разозленным поваром.
Лютеция Флёр-Сите: Как бы ни был спокоен ваш мирок, его время от времени могут посещать разного рода бури, а также проишествия помельче, но случающиеся, пожалуй, намного чаще. Как бы ни была приятна беседа, что-нибудь обязательно помешает идилии. А разговор судьи и владелицы салона был именно идилией, хотя и весьма странной; идилией игры и намёков, взаимного недоверия, подозрений и ужимок. Когда-то Лютеция, в силу природных черт характера, постаралась бы избежать недомолвок, что она и делала, всегда говоря только то, что думает, из-за чего ни раз попадала в неприятные ситуации. Но, сначала манерные интриги высшего света, с которыми столкнулась, ещё совсем недавно ловящая похотливые взгляды прохожих, служительница Бога Наслажденья и Порока, затем одна тюрьма, потом вторая сделали своё дело. Прямолинейная Лютеция освоила законы притворства, высказывая свои истинные мысли лишь через иронично-язвительные фразы, которыми изобиловала её речь. Правда одно дело, когда это помогает вам выживать, и совсем другое, когда оно ещё и доставляет удовольствие. Внезапное вторжение в ресторан мальчишки, по одежде которого можно было говорить, что он не имеет ни родных ни крыши над головой, то есть попросту бродяжка, заставило Флёр-Сите непроизвольно подпрыгнуть на стуле. Понимая, что и без её вспыльчивого негодования произведено много шума, и, что она должна быть невозмутимой пред взглядами недоумевающих посетителей, Лютеция повела себя как и подобало настоящей хозяйке: одарив строгим взглядом повара, мчавшегося вдогонку за нарушителем спокойствия, она лишь кивнула нескольким, находящимся рядом официантам, которые, будучи готовыми к пониманию даже беззвучных приказов и немедленному их выполнению ( Лютеция подходила крайне внимательно к выбору будущих работников), вмиг окружили мальчишку, а там подоспел и управляющий. Лютеция быстро, но не резко встала, шепнув при этом Саду: - Прошу меня извинить, я не заставлю вас долго ждать...- она улыбалась по обыкновению, но по опасному янтарному блеску в глазах было ясно, что Флёр-Сите разозлена. - Господа, пусть вас не беспокоит этот неприятный инцидент, - обратилась владелица салона к посетителям, - Я обещаю во всём разобраться и наказать виновников, нарувших безметежную трапезу. - Не будь к ним слишком строга, Флёр-Сите.-подал голос какой-то мужчина, сидевший близко к открытой двери в сад,- Видимо твой салон пользуется такой славой и популярностью, что в него стремяться попасть все без исключения.. Я бы даже сказал, ворваться. Тон, с которым говорил мужчина, был наглым и слегка насмешливым, но Лютеция предпочла сделать вид, что не слышала сего изречения. Она подошла к управляющему и пробормотала твёрдым голосом: - Идите и успокойте остальных гостей. Этот шум, наверняка слышал весь салон. Здесь я разберусь сама... И... сделайте так, чтобы этот человек больше не приходил. Естественно, аккуратно.. Управляющий кивнул и вышел, а Лютеция тем временем, прошуршав юбками, прошла на кухню. Там она окинула взглядом всех действующих лиц комедии. Повар что-то бормотал, оправдываясь под яростным взглядом хозяйки, один из кёльнеров крепко держал мальчугана, порывавшегося бежать. Женщина молчала и это могло навести больше страха, чем просто крик, ярость... В воздухе витало нечто, что предшествует грозе.
Жак Фераль: Попытка Жака удрать была окончательно и бесповоротно оборвана сразу за этой самой дверью. Она, как оказалось, выводила в помещение салона, в котором, как раз в это время, посетители, представлявшие высшее общество, спокойно, никого не трогая, отдыхали и что-то пили. Мальчик резко затормозил и обвел испуганно-шокированным взглядом зал. Признаться честно, увидеть такого он не ожидал. Фераль был твердо уверен, что пробрался в кухню харчевни или чего-нибудь вроде того… Но уж никак не салона. Жак сделал неуверенный шаг назад, переводя взгляды с одной персоны, на другую, пока не сошелся взглядом с женщиной, которая медленно поднялась из-за стола, как показалось мальчику - шепнув что-то при этом своему спутнику. Между тем подоспел запыхавшийся повар, и сходу стал тихо оправдываться, уверяя приблизившуюся девушку, что все это чистой воды недоразумение. Немного отойдя от шока, Жак собрался было дать деру в обратном направлении, но тут рука незнакомца весьма уверенно и крепко сгребла мальчишку за шиворот. Малец лишь успел заметить, как неизвестные ему люди быстро и ненавязчиво окружили их, перед тем, как в сопровождении женщины и повара, мальчишку уволокли назад в кухню, где к тому времени успели частично устранить беспорядок. Это, надо признаться, весьма сильно удивило мальчишку. Прежде он не видал такой скорости и качества уборки. Однако восхищаться качеством работы местных уборщиц и не только Фералю было некогда. Мальчишку резко развернули лицом к управляющему и той самой женщине, в которой Жак стал подозревать хозяйку салона…. Уж слишком подозрительным и пугающим было ее молчание. Парнишке вдруг стало страшно. Жак нутром чувствовал, что на сей раз перегнул палку. Прежде он обворовывал только таких же крестьян, как и он сам, прекрасно знающих о судьбе мальчишки, и быть может, это было той единственной причиной, по которой ему еще ни разу за это безобразие крупно не попадало. … Фераль давно оставил попытки вырваться, между тем, как в животе у Жака появилось какое-то неприятное ощущение. Жак тихо сглотнул и украдкой посмотрел на женщину, прикидывая, что с ним станется теперь… И предположения его были один хуже другого…
Бернар де Вильнев: Проследив взглядом за тем, как удаляется фиакр, в который он усадил Мари Жерар, де Вильнев отправился к указанному ему девушкой дому с лепниной. И молодой холеный мужчина распахнул пред ним дверь, едва барон успел взяться за дверной молоток. – Добро пожаловать в салон «Флёр де Сите», гражданин. - М-мм, благодарю, - пробормотал Бернар, в очередной раз оценив, как нелепо коверкает любую любезную фразу добавление к ней республиканского обращения «гражданин». Портье тем временем осторожно, но в то же время с заметным интересом разглядывал нового посетителя. У месье Руа, как и у большинства опытных слуг, давно уже выработалась профессиональная память на голоса, фигуры и лица. Этого человека он видел у мадам в первый раз, однозначно. К тому же несколько минут назад месье был свидетелем презанятной сценки, разворачивающейся неподалеку от салона. Окно, выходящее на улицу Фероннери, и невозможность отлучаться со своего поста выработали у Руа еще одну привычку – созерцать прохожих, философски размышляя, чем они живут, о чем думают и куда направляются. Поэтому он сделался невольным свидетелем того, как этот вот гражданин совсем недавно вступился за девушку, защитив ее от компании санкюлотов. Поступок, по нынешним временам необычный. И поэтому в любезности портье по отношению к этому посетителю сквозило гораздо больше искренности, чем в его обычной манере встречать гостей салона. – Мне кажется, ты у нас впервые, - мужчина трагически приподнял брови, словно безмолвно извиняясь за предписанное равенством и братством «ты». – По традиции салона каждый посетитель извещает о своем приходе вот здесь. Портье подал Дюверже журнал, перо и чернильницу, и, улыбаясь пояснил. – Прихоть мадам Флёр-Сите. Но по сути очень удобно, и для нас, и для гостей. - Удел мужчин потакать женским прихотям, - улыбнулся в ответ де Вильнев, обмакивая перо в чернила. Запись в журнале, судя по всему, была формальностью, и подтвердить имя документами его не попросят. Значит, оно может быть любым. Да хоть привычным за последние дни «Альбер Рено»… Взгляд гостя машинально пробежался по предшествующим пустой строке записям, и перо в его руке замерло на полпути. «Альбер Рено» уже заходил в салон «Флёр де Сите». И судя по пометке портье, покинул его незадолго до появления Бернара. Как и некая Мари Жерар… С окаменевшим лицом вандеец размышлял, а стоит ли ему искать приюта и помощи в заведении, что посещает его старый друг. Надо же, «сержант» уже успел добраться до Парижа, и простреленная нога ему не помеха. Впрочем, он уже ушел… А роялисты клялись, что и это место, и его хозяйка – надежны. – Я и не думал, что увижу в этом списке знакомых. – уголок губ барона иронично дернулся, когда он вписывал в журнал «свое» имя, на этот раз абсолютно вымышленное. Мари-Жан Оливье. Почему нет? Так когда-то звали одного из его солдат. Месье Руа истолковал удивление гостя по-своему. – Если ты о мадемуазель, она как раз вышла от нас, когда… Я уж думал кликнуть кого-то из официантов на подмогу, но тут появился ты, гражданин Оливье. Портье закрыл журнал, и бросил взгляд через плечо гостя в зал, кого-то целенаправленно высматривая. – Я сейчас попрошу кого-нибудь из обслуги показать тебе наш салон. – Я бы предпочел поговорить с мадам, - заметил де Вильнев. - Само собой. Ривье! Окликнув уже знакомого читателям кельнера, месье Руа жестом предложил посетителю следовать за ним. – Гражданин Ривье проводит тебя, гражданин Оливье. Сказанное вслух сопровождалось парой фраз шепотом, адресованных портье официанту.
Sade: Изчезновение Лютеции ошеломило маркиза, и первые несколько мгновений он мог только растерянно вертеть в руках чайную ложечку, пытаясь сообразить, не задел ли он ее нечаянно. Не могло же появление в салоне какого-то воришки быть достаточной причиной того, чтобы прервать столь захватывающую беседу! На мгновение глаза маркиза сузились. По слухам, Алый Первоцвет не только с необычайной легкостью перевоплощался в бродяг и крестьян, несмотря на свое высокое происхождение, но и пользовался помощью и поддержкой именно в этих кругах, невзирая на Революцию. А тогда женщина, регулярно получавшая от него известия – а что подобный авантюрист не мог не пользоваться успехом у слабого пола, маркиз и не сомневался – вряд ли позволит своим слугам выставлять за дверь всякую шваль. И даже если неуловимый англичанин здесь не при чем, регулярные сообщения от лиц, стоявших вне закона, скорее всего будут передаваться именно таким способом… В эту минуту на пороге ресторана появился новый посетитель – худощавый молодой человек с усталыми глазами, в осанке которого, несмотря на гражданское платье, все же чувствовалась армейская выправка. Взгляд Сада скользнул по нему и снова вернулся к ложечке. Не стоит делать из мухи слона: у странного поведения Лютеции могла быть совершенно невинная подоплека. Быть может, воспоминания о муже были чересчур болезненны для нее, только и всего. ООС Не пропадать же добру )))
Бернар де Вильнев: - Мадам Лютеция обедала в ресторане. Буквально минуту назад, - негромко просветил де Вильнева кельнер. – Сейчас, я вижу, она отлучилась, но вот-вот вернется. Если вам угодно, за столиком еще есть место… Ривье предпочитал, плюя на революционные новшества, выкать посетителям. Образ официанта, тыкающего клиентам, в его голове просто не укладывался. И даже самый убежденный «патриот» должен понимать, когда что уместно, а когда нет. – Но, знаете, я бы вам не советовал подсаживаться к тому месье… Подбородок мужчины, недовольно качнувшись, указал на де Сада. – И отчего же это? Немолодой грузный человек в глазах Дюверже никакой заметной опасности не представлял. Даже трехцветной ленты в петлице, или, например, трехцветного пояса, - верного знака чересчур рьяного республиканца, - барон у него не разглядел. – Он… Даже не знаю, как вам сказать… Месье Ривье невольно потер локоть, на котором продолжала саднить недавняя отметина от вилки. – Но я бы не стал… - Ничего, я не из пугливых, - Бернар пожал плечами. Салон мадам Флёр-Сите заметно отличался от многочисленных в свое время модных столичных сборищ, из тех, что помнил бывший барон де Вильнев. И лишь запах, доносящийся с кухни, оставался неизменен. Хорошая кухня ценится во все времена и при любой власти. – Приятного аппетита, месье, - улыбнулся вандеец «страшному человеку», опускаясь на свободный стул подле пустого уже столика. –Сделаете заказ сейчас? – немедленно спросил Ривье, демонстрируя гражданину Саду, что он усадил нового человека за его столик не просто так, а по нужде. – Чуть позже, спасибо. Разве что пока тоже чай. Дюверже не был голоден, спасибо вдове Лавинь. А вот послевкусие от коньяка доктора Бонневиля не мешало бы запить.
Sade: Гражданин Ривье, как ни парадоксально, был бы, вероятно, задет до глубины души, узнай он, что Сад не только не опознал его, но и успел полностью забыть о маленьком происшествии с вилкой. Впрочем, забывчивость маркиза мог извинить тот факт, что неожиданный сосед по столу, безусловно, заслуживал внимания, хотя бы из-за сочетания старорежимного «месье» с одеждой и внешностью, по которым нетрудно было определить, что в последние пару дней незнакомец не пользовался ни щеткой ни бритвой. Маркиз был почти готов спорить, что, загляни он под стол, взору его предстанут сапоги, заляпанные грязью со вчерашних дождей. – Сад, к вашим услугам, – откликнулся он.
Бернар де Вильнев: – Щедро, польщен. Фраза про услуги была, разумеется, всего лишь учтивым оборотом речи, забыто-старорежимным, но учитывая возраст собеседника, не удивительным. Просто смотрелась не к месту посреди революции. Впрочем, любое проявление учтивости посреди революции давно уже смотрится не к месту. – Мари-Жан Оливье, - представился Бернар, привыкая к звучанию имени, придуманного несколько минут назад. При взгляде на снежно-белую скатерть желание вымыть руки на мгновение стало невыносимым. Ровно как побриться, умыться и сменить рубашку. «Вы все-таки сноб, барон, - мысленно попенял себе Дюверже. - Стоило выпустить вас из леса в приличное заведение, сразу же возвращаетесь к старым привычкам. Интересно, с чего принято начинать теперь беседы в республиканских аналогах светских салонов? С обсуждения вчерашних казней? Цен на хлеб? Происков врагов революции?». – В качестве услуги, как уже отобедавший человек, что бы ты посоветовал к чаю, гражданин Сад? – спросил де Вильнев, улыбнувшись собственным мыслям.
Sade: Внезапный переход от старорежимной учтивости к революционной прямоте никак не мог ускользнуть от внимания Сада, и он едва заметно усмехнулся. Как он и предполагал, провинциал, насмерть перепуганный близостью конвента, площади Согласия и, небось, граждан Робеспьера и Дантона. Дворянин? Судя по фамилии, безусловно нет, – господ «д’Оливье» существовать не может. И все же… уж больно уверенно вел себя в «высшем обществе» гражданин Оливье, прежде чем заговорил с ним… Взгляд маркиза снова скользнул по рукам нечаянного собеседника. Нет, пожалуй, не дворянин, слишком много на этих руках было следов обыкновенного физического труда… – Из сладкого? – уточнил он, пытаясь вспомнить, что лежало на блюде, когда кельнер принес его. – Да, пожалуй, все, что пробовал. Эклеры здесь замечательные, и корзиночки тоже. Сент-оноре отличный, «тысячелистник»… Право, не возьмусь выбирать. Он широко развел руками, как бы напоминая собеседнику о своих размерах, и поинтересовался: – Давно в Париже? Не то, чтобы он ожидал услышать в ответ что-нибудь неожиданное, но число светских вопросов, которые можно задать, не используя местоимений, ограничено, а Сад предпочитал не ломать язык об революционное «ты». ООС Я не нахожу возможным назвать mille-feuilles его русским названием, «наполеон», по понятным причинам.
Бернар де Вильнев: - Со вчерашнего вечера. Но я часто в разъездах. Признавать в себе провинциала Бернар не видел необходимости. В этом случае его немедленное желание заглянуть в салон «Флёр де Сите» и поболтать с его хозяйкой будет выглядеть особенно странным. – Занимаюсь продуктовыми поставками, - безмятежно солгал он собеседнику. Тем более что этих господ Дюверже повидал немало. Восставшие крестьяне вешали «грабителей» – откомиссованных правительством горожан, явившихся отобрать у них запасы зерна, - с особым удовольствием. Взгляд де Вильнева, брошенный на пирожные, был полон восхищения. Десерта он не видывал очень давно. Даже когда у партизан выдавались сытые дни, столь изысканные сладости оказывались вне рациона крестьянина, беглого священника или возглавляющего всю эту пеструю компанию аристократа. – Какая ирония… Последние месяцы ворочаю мешки с зерном, а вкус хорошей выпечки позабыл уже напрочь. А чем служишь революции ты, гражданин?
Sade: Сад невольно сжал полные губы. Надо же, а он готов был спорить, что этот молодой человек из провинции… Легкая неприязнь к собеседнику, так неудачно не подпадавшему под его заключения, невольно шевельнулась в его душе. – Судья революционного трибунала, – отозвался он не без удовольствия.
Бернар де Вильнев: Если бы де Вильнев успел добраться до пирожных, после признания собеседника он наверняка бы поперхнулся от неожиданности. С пустым ртом подобное труднее, поэтому барон лишь заинтересованно вскинул на собеседника серо-голубой взгляд. «Это, видимо то, о чем пытался меня предупредить кельнер. Или нет?» - Говорят, у тебя нервная работа, гражданин судья. Сегодня обедаешь с людьми за одним столом, завтра подписываешь им приговор. Спекулянты часто попадаются? Бернар решил оставаться в образе, фуражиру сам бог велел ненавидеть спекулянтов.
Sade: Легкая улыбка скользнула по губам маркиза. Спекулянтами заниматься ему и вправду приходилось то и дело, и кто лучше него знал, как часто ими были все те же фуражиры? – Да сплошь и рядом, гражданин Оливье. Как вы и сказали, сегодня за одним столом, завтра подписываю приговор.
Лютеция Флёр-Сите: Вспыльчивая словно огниво, но обладающая свойством столь же быстро овладевать своими эмоциями, Лютеция, вопреки тому, что вот-вот, казалось, она обрушится с яростными упрёками ко всем, находящимся на кухне, обратилась сначала к повару и остальным работникам своим обычным тихим голосом. Однако холод, который веял от её шипящего голоса заставлял тело покрываться муражками так же, как от пристального взгляда. - У меня создаётся впечатление, что вы, - делая выговор кому-то из слуг, Флёр-Сите всегда обращалась на "вы", - Не способны сами справится с какой-либо возникшей трудностью- она скосила глаза на воришку, - Я устала напоминать, что любая работа должна быть безупречной! А теперь вы видите - нарушено спокойствие гостей, и мне пришлось отлучиться сюда, тогда как стоило просто оставить всё как есть, а затем просто вышвырнуть вас всех. Не слушая возобновившийся лепет повара, который, будучи выше Лютеции в половину, выглядел комично, владелица салона обратила взор к мальчишке. Лютеция Флёр-Сите относилась к тому редкому типу женщин, которым не свойственны материнские чувства. Возможно, потому что у неё никогда не было своего ребёнка.. Поговаривали, правда, что, как водится, ребёнок был, не мог не быть, потому как само ремесло к тому располагает. Тем не менее, этого никто никогда не мог доказать, а сама распутница предпочитала либо отшучиваться либо просто молчать по этому поводу. Взглянув на ребёнка, который стал причиной шума, Лютеция всего лишь увидела такое же дитя улиц, каким была когда-то сама. - Как тебя зовут?- получив ответ, женщина продолжила спокойно, при этом не переставая пристально смотреть в глаза, - Никогда не воруй, Жак. В Азии за это отрубали руки... Мы в Европе, но от этого отношение к вороству здесь не мягче. Уж поверь мне, лучше самая тяжелая и отвратительная работа, чем это... Повернувшись, к присутсвующим спиной, хозяка "Флёр де Сите" приказала: - Накормите мальчугана и отпустите с Богом..... И чтобы я больше подобного не встречала!.... Ни одну из трудностей работы не должны заметить посетители. И женщина направилась из кухни вновь в трапезнячающее общество. То ли свет заставил больно ударил ей в глаза, то ли... Лицо её напряглось... Лютеция вновь почувствовала головную боль, слабость и отвращение, непонятное отвращение к людям в зале.
Le sort: – Мадам? Если бы Ривье лучше умел читать по глазам, он не осмелился бы тревожить Лютецию в эту минуту. Но в данный момент кельнер был больше озабочен необходимостью объяснить хозяйке, каким образом за ее столиком появился третий гость, чем головной болью, терзающей женщину. – Мадам, мы с месье Руа взяли на себя смелость… Далее официант привычным шепотом поведал о том, что некий месье Оливье заступился на улице за девушку… да-да, ту самую, платье которой было залито вином за обедом. И что этот месье в салоне, определенно, первый раз, но сходу изъявлял желание переговорить с хозяйкой. Поэтому усажен за столик, где заканчивает десерт тучный гражданин, явившийся с комиссаром Рено. Торопливый рассказ сопровождался недвусмысленным кивком в сторону Вильнева и Сада. – Я не уверен, что месье Оливье стоило вести прямиком в ресторан, мадам, - в финале заметил Ривье покаянно. - Но этот гражданин не произвел на нас впечатления человека, что явился послушать музыку или посудачить о политике со студентами.
Лютеция Флёр-Сите: Лютеция бросила на кёльнера недовольный взгляд, но позволила говорить, молча выслушав Ривье. Слушая, она обратила взор к тому столику, за которым сидели мужчины. Узнанные новости, заставили Флёр-Сите, прищурившись, осмотреть незнакомца, хорошенько присмотреться к его внешности... Так-так.. Уж не тот ли это человек, которому она должна передать записку? Судя по тому скудному описанию, которое ей дал гражданин Канриотт, этот гость вполне мог оказаться именно им. Кивнув кёльнеру в знак того, что он может быть свободен, постукивая каблуками, Лютеция прошла через весь зал. Остановившись у столика, за которым ещё совсем недавно сама сидела, она с улыбкой обратилась сначала к бывшему маркизу: -Ещё раз приношу вам свои извинения, месье. Затем хозяка салона повернула голову к незнакомцу, заглянув при этом вглубь серых глаз, будто стараясь прочитать в них, не ошиблась ли она. - Лютеция Флёр-Сите, - она протянула мужчине тонкую, маленькую руку,- Добро пожаловать в мой скромный салон.
Бернар де Вильнев: – Благодарю вас, мадам. Прохладные женские пальцы коснулись его ладони, и де Вильнев с трудом подавил в себе желание поцеловать эту изящную руку. Желание, естественное, как любая привычка, приобретенная с малолетства, но, к сожалению, вышедшее из моды в последние годы. К тому же нынче он гражданин Оливье, а к «Оливье» не клеится ни неуместное «де», ни поцелуи рук. Ограничившись мягким рукопожатием, барон выпустил ладонь Лютеции из свои пальцев и, улыбнувшись, добавил: – Я не покривлю душой, если скажу, что наслышан о вас и вашем заведении… от наших общих друзей. Мари-Жан Оливье. И… очень рад знакомству. Появление за столиком хозяйки салона избавляло Бернара от необходимости обсуждать с гражданином революционным судьей тяжелые будни спекулянтов, но вызывало к жизни необходимость обсудить с самой Лютецией тяжелые будни роялистов и нелегальных эмигрантов. Причем так, чтобы не потревожить республиканскую сознательность остальных гостей «Флёр-де-Сите», а особенно соседа по столику.
Sade: Возвращение хозяйки салона положило конец беседе как раз тогда, когда она начала становиться забавной. Маркиз торопливо поднялся. – Помилуйте, сударыня. – Он хотел было спросить, что случилось, но тут из-за окна донесся мерный бой колоколов, и лицо Сада заметно помрачнело. Неужели уже три? Мысль о вечернем заседании не вызвала у него ничего кроме отвращения, но выбора у него не было. – Я вынужден принести вам свои извинения. – Он поклонился Лютеции и ее новому гостю. – Если вы разрешите, сударыня, я позволю себе посетить вас позже, быть может даже, сегодня вечером? К сожалению, до того мое время принадлежит Республике.
Лютеция Флёр-Сите: Лютеция хотела было сначала ответить новому гостю, но собеседник, беседа с которым была столь приятна, собрался уходить. Хозяйка салона пошутила с сожалением в голосе: - Республика.... Всем женщинам нужно хорошенько задуматься. Она стала нашей главной соперницей! Каким-то странным образом Флёр-Сите умудрялась лучезарно улыбаться и выглядеть при этом печальной. - Что ж... Вы всегда желанный гость в "Флёр де Сите",-печаль улетучилась, как и ни бывало, в глазах вновь появился желтоватый блеск, не смотря на новый приступ лёгкой мигрени. Лютеция повернулась к де Вильневу: - Простите, гражданин Оливье,-внутренне женщина поморщилась, потому как названная фамилия совсем не сочеталась с аристократической внешностью да и по намёкам мужчины, она уже поняла, что это тот самый Бернар,- Я должна проводить господина судью. Лютеция и глазом не моргнула, одного называя гражданином, другого господином, месье, сударем.. Вот когда новый гость раскроет своё истинное имя, тогда и сменим обращение.
Sade: – Увы, сударыня, – с искренним сожалением отозвался маркиз, – к счастью или к несчастью, Революция ревнива. Надеюсь все же на скорую встречу. При последних словах он перевел взгляд на гражданина Оливье, и, хотя в его голоcе не слышно было и намека на сарказм, мысленно он посмеивался. Честных фуражиров, как известно, и днем с огнем не найдешь, а уважение, оказываемое ему в салоне «Флер-де-Сите», объяснялось весьма просто, если часть революционного зерна окольными путями добиралась до кухонь салона. Будь у него сейчас время, он не преминул бы задержаться – Лютеция интересовала его все больше и больше, а страх, как известно, может быть ничуть не худшим афродизиаком чем шпанские мушки… но времени у него не было.
Бернар де Вильнев: – Всего наилучшего, гражданин Сад, - распрощался с уходящим соседом по столику Дюверже. Непоколебимая учтивость этого господина уже не оставляла сомнений в том, что когда-то к «Саду» прилагалась «де». Неприязнь барона к людям, предавшим свой класс, была, пожалуй, посильнее, чем отвращение к менее родовитым «патриотам». А этот еще и немолод, даже глупостью и юношеским максимализмом его не оправдать. Каким образом он выслужился у подозрительных к каждому аристократу республиканцев аж до судьи трибунала? Если задуматься, этот любезный человек убил, хоть и не собственноручно, а простым росчерком пера, людей больше, чем какой-нибудь болтающий о спасении Республики от неблагонадежных санкюлот. Мысли, роившиеся в голове вандейца, не располагали к дружелюбному расставанию, поэтому, дабы судья не прочитал все эти мысли в его глазах, Бернар предусмотрительно уставился в чашку, в которой в причудливом танце кружились золотистые чаинки.
Лютеция Флёр-Сите: Проводив нового знакомого до двери и подарив одну из своих полу усмешек- полу улыбок, огневолосая сильфида, всё ещё иронизируя, пожелала ему удачного свидания с "госпожой Революцией" и скрылась в глубине салона, оставляя за собой лишь звук каблучков да запах лёгких духов. Что вертелось в этой кудрявой головке, пожалуй, не смог бы разгадать и самый искуссный психолог, хотя бы потому, что Лютеция, что свойственно особам женского пола, порой и сама не могла разобраться в противоречиях и мыслях, витающих в её мозгу и её сердце. Она откинула,будто и не было её, мысль о прошедшей беседе с одним мужчиной, который, однако сильно её заинтерисовал, и со всей поспешностью окунулась в мысли о разговоре с новым мужчиной. О! Нужно много наблюдательности и такта... Впрочем, лавинирование между двумя огнями всегда требует именно этого. Флёр-Сите вошла в зал своего маленького ресторанчика и остановилась у стола, за которым сидел тот, кто подходил под описание, данное ей недавно. Внимательно взглянув в лицо гостя, Лютеция улыбнулась и тихо проговорила: -Всем ли вы довольны, гражданин? Нет ли чего-то, что могло вас огорчить в моём заведении?
Бернар де Вильнев: – Ну, что вы, мадам, - серые глаза гостя в эту минуту (неуловимая игра света и тени в зале) казались ясно-голубыми. – Наоборот, я так давно не встречал ничего подобному вашему салону. Отрадно осознавать, что места, где люди могут послушать музыку, спокойно пообедать за столиком с чистой скатертью и поболтать, например, об искусстве сохранились даже в пламени революции. «Если это не пир во время чумы, что часто следует из канонов жанра». Де Вильнев слышал, что Париж голодает, но в заведении Флёр де Сите об этом, похоже, никто не задумывался. Ароматный чай, воздушные эклеры и потрясающей красоты хозяйка. Красота – привлекательный фасад, особенно для мужчины. Только красота (не всегда женщины, довольно часто - идеи) способна свести за одним столом революционного судью и роялиста-мятежника. Но можно ли безоглядно доверяться красоте, грудному голосу, пьянящему аромату сложных духов? Нужно ли? – Месье Сад ушел так поспешно… Мне показалось, мое появление нарушило ваши планы, - с некоторым сожалением Дюверже качнул головой, сожалея, разумеется, о возможном разочаровании дамы, но отнюдь не об исчезновении с горизонта судьи трибунала. – Если это так, примите мои извинения, мадам.
Лютеция Флёр-Сите: -Рай среди гиены огненной...-Лютеция криво усмехнулась и, отодвинув стул напротив гостя, села, от чего шёлковые юбки прошуршали что-то мелодичное и затихли. Бывшее дитя улиц, нынешняя хозяка "рая", вновь изучая, взглянула на гостя, что обычно вводило в некоторое замешательство, так как при этом она ещё сохраняла принцип "молчание-золото". Наконец, Лютеция улыбнулась, смотря на де Вильнева с той, теплотой в глазах, которую могла изобразить, чтобы создать у мужчины ощущение того, что она якобы ждала именно его. Старая привычка искуссной кокотки.... -Вам не за что извиняться, - ответила Флёр-Сите,- Мы с господином судьёй лишь вели беседу об искусстве, а оно, как любая красота вечно, хотя и так же смертно, поэтому наш разговор ещё успеет возобновиться. Лютеция пристально посмотрела на гостя: -Что привело вас сюда, гражданин Оливье?- женщина хмыкнула, давая понять, что из де Вильнева такой же "Оливье", как из неё Мария Антуанетта.
Бернар де Вильнев: - Об искусстве? Вы меня буквально огорошили. Подумать только, сколь разносторонни порой люди. Голубизна в глазах мужчины, мимолетно мелькнувшая, так же мимолетно исчезла. И взгляд его сделался обычным, пронзительно серым, как отблеск заточенного клинка. То, что хозяйка салона назвала Сада «господином судьей» означало, что она знает, чем ее партнер в беседах об искусстве зарабатывает себе на хлеб насущный. И в эту минуту Бернар простодушно порадовался, что в подобную игру в притворство ему не приходится играть годами. Пару недель, от силы месяц, столько еще можно выдержать, изображая из себя патриота. Но каково так жить изо дня в день… Наверное ко всему можно привыкнуть, даже к страху смерти, но как же отвратительна привычка беседовать об искусстве с палачами. Задумавшись, де Вильнев затянул с ответом на последний вопрос Лютеции, и в воздухе над столиком повисла многозначительная в своей неопределенности тишина. – Наши общие друзья предупреждали, что ваш салон – место людное, - наконец заговорил гость, возвращая женщине слабую тень ее улыбки. - Как раз настолько, что тут немудрено затеряться. Посетители приходят, посетители уходят. Если кто-то остается на ночь, или выходит через черный ход вместо парадного, это не бросается в глаза. Одной прелестной молодой девушке нужен надежный приют и крыша над головой. На ближайшие две-три недели. Я был бы очень признателен, если бы она смогла разделить этот приют с вами, мадам.
Лютеция Флёр-Сите: День 26 мая 1793 года, ещё не окончившись, уже был переполнен информацией, вереницами слов, часть из которых, в сознании рыжеволосой женщины с тёмным прошлым и совершенно туманным будущим, сформулировалась в несколько задач. Бывшая бабочка ночных парижских улиц ни раз и ни два оказывалась, если говорить метафорично, между двух огней. Да что там! Лютеция Флёр-Сите то и дело балансировала на грани.Роялисты и республиканцы... Теперь это её судьба. Но зачем ей и те и другие? Какая разница: монархия или республика? Народ стал жить лучше? Лютеция считала, что ни лучше не хуже не будет. Просто всё вокруг череда причин и следствий, каждый платит свою цену. Только товар не всегда соответствует цене... Были короли и с высока им было невидно народа, voila`, и нет королей! Пришли другие.. Но кто сказал, что им всё запишут засчёт благотворительности?! Так она рассуждала. И сегодня разговаривала то с респудликанцами и теми, кто надевает их маску, то с монархистами... Вот он сидит и слабо улыбается - красивый мужчина со стальными глазами. Что ему нужно? Приютить бедную девушку? Ну,конечно, какую-нибудь аристократочку... Что он больше всего хочет в жизни? Вернуть власть лилий?... Почему все люди похожи друг на друга? Капля мигрени тонкой струйкой пульсровала в висках... Но "это не имеет значения, была бы улыбка на устах." -Как же зовут прелестное создание, которому понадобился приют? Лютеция хмыкнула про себя. Эге! Уже две прелестных девушки собираются поселиться у неё в салоне.. При чём одна работает на комиссара (хотя, может, это только кажется), а другая... Как бы чего не вышло... -Моё заведение может быть самым безопасным местом в мире и самым опасным, одновременно. Наши общие друзья вам об этом не говорили? *вздох облегчения* Моя психанутая муза вернулась!
Бернар де Вильнев: – В нашем мире давно уже не осталось безопасных мест, мадам. Пальцы мужчины, тонкие и сильные, породистые во всю меру своей «голубой» крови потомственного дворянина, неторопливо сплелись в замок над покрытой белой скатертью столешницей. В тоне собеседницы чувствовалась неуловимая ирония, смягченная обольстительным образом женщины, но в то же время ощутимая, как прикосновение иглы к обнаженной коже. – Мадемуазель осведомлена о том, что мир несовершенен. Ни я, ни она не станем требовать от вас чудес. Моя спутница неудачно… подвернула ногу. Губы де Вильнева дрогнули, на мгновение обрисовав жесткие складочки ранних морщин в уголках. –Ей нужно отлежаться и прийти в себя. Документы у гражданки Матильды Тиссо в порядке, насколько они вообще могут быть в порядке по нашим временам. Не в моих интересах вынуждать вас рисковать. Надеюсь, наши общие друзья считают так же. Общие друзья, общие друзья… Незримая ниточка неназванных имен, связывающая общим делом, или всего лишь спутывающая, удавкой затягиваясь на горле? Бернару очень хотелось понять, что на самом деле движет мадам Флёр-Сите в отношениях с их «общими друзьями». Здравый смысл, вера, честь, месть, необходимость? Но сегодня наверняка он этого не узнает.
Лютеция Флёр-Сите: Время шло, гости приходили и уходили, порою некоторые удивлялись, что встречает и провожает их сегодня всегда управляющий,другие, заглядывая в ресторан, ревниво отмечали, что хозяйка салона всё время кем-то занята, но не ими... Казалось, сидящая прямо и одновременно свободно, женщина, чьи маленькие ножки, стуча каблучками, обычно порхали по всему салону, нигде не останавливаясь надолго, решила сегодня облюбовать один и тот же столик в ресторане. "Видимо, какие-то очень и очень важные люди приходят к нашей кумушке!"-думали многие. А Лютеция, молча, не прерывая, выслушала гостя-дворянина, временами её левая бровь подскакивала, а в след за ней подрагивали и уголки губ. -Когда я говорила об опасности, - наконец ответила Флёр-Сите, склонив, почти устало, голову на бледную руку,-я имела ввиду, что прежде всего она может угрожать той особе, за которую вы просите, сударь. Лютеция и сама не заметила, как перешла от одного обращения к другому. -А меня..вынуждать рисковать,-женщина полувяло, полуиронично слегка махнула рукой и еле слышно фыркнула, - Смею вас заверить, риск мне знаком... Жизнь вообще рискованное предприятие... На лбу владелицы салона промелькнула складочка, которая имеет свойство появляться обычно, когда люди что-то вспоминают или о чём-то думают. -Подвернула ногу? Мадмуазель или... мадам необходим будет врач?... Так...ммм... В левом крыле здания есть неплохая комната, не очень подходящая для девушки такого происхождения, но зато там наиболее тихо и есть свой ход, ведущий в глухую часть сада... Да и выбирать-то особо не приходится, так ведь, месье?
Бернар де Вильнев: - В таком случае мадемуазель, которую я прошу вас приютить, чем-то сродни вам, мадам. Риск ее не пугает, иначе она не оказалась бы в Париже вместе со мной. Бернар надеялся, что раз уж разговор зашел о комнате, согласие хозяйки на само появление Матильды в ее доме уже получено. И внутреннее напряжение, проглядывающее до этого в скупых движениях бретонца, постепенно пошло на убыль. – Надеюсь, врач не понадобится. У врача мы уже побывали. А в остальном вы правы, выбирать не приходится. Любая комната покажется подходящей для «девушки такого происхождения»… Голос мужчины дрогнул, пробуя на вкус данное Лютецией определение статуса мадемуазель де Людр. - …По сравнению с компанией вдовы Гильотен, - закончил он непривычно глухо, вспоминая с неприятной ясностью утреннюю поездку через площадь Революции. – Впрочем, мне показалось, что сейчас соблюдать осторожность не помешает девушкам любого происхождения. И не только девушкам. Salus populi summa lex. Dura lex, sed lex. * Дюверже поморщился, иронизируя над уродливой трансформацией поучений римских философов в деяния нынишних патриотов. И пожав плечами добавил: - Я вам очень признателен за понимание. Это многого стоит в наши дни. * Благо народа есть высший закон. Закон суров, но справедлив.
Лютеция Флёр-Сите: В глазах Лютеции на мгновение, другое исчезла ироничная искра, и собеседник, если бы он был чуток, в чём мы позволим себе не сомневаться, мог заметить, как за жёлтым блеском показалась чайная теплота, на этот раз вполне искренняя. Губы женщины дрогнули, и она проговорила ещё тише обычного,но так, чтобы гость смог её слышать. - И всё же я советую вам быть ещё осторожнее, сударь, - непроизвольно Флёр-Сите подалась вперёд, но остановила себя, дабы не вызвать подозрений, - Вам довелось лицезреть "вдову" только со стороны, но когда сверху на вас смотрит её оскал, я вас уверяю,это ни с чем не сравнимые ощущения. В памяти Лютеции промелькнул ужасающий звук падающего лезвия, и по телу бывшей жены аристократа волной пробежала незаметная дрожь. - Что ж...- хозяйка салона вновь ухмыльнулась, на этот раз ухмылка была вызвана мыслью о том, что, вероятно, смелая мадмуазель де Людр влюблена в этого человека, раз последовала за ним, рискуя жизнью,- Я согласна приютить мадмуазель, но само собой, не за просто так. Необходимо договориться о цене... Лютеция внимательно взглянула на де Вильнева. - Условия: вы привозите мадмуазель ночью, когда все слуги уйдут.. ну или почти все. Вам откроют вход в сад, через который вы пройдёте к чёрному входу здания. Он слева, вы сразу его увидите. - после сиьюминутного молчания Флёр-Сите продолжила, говоря по прежнему очень тихо, - Насколько сильно девушка поранила ногу? Впрочем, это неважно. В любом случае, она не должна будет выходить днём из комнаты. Еду ей я буду приносить сама. Лютеция уже сама себя ругала, думая, что зря соглашается, зря,зря она мечется между двух огней. Ох, и дорого ей это обойдётся! Всё это время Лютеция помнила, что должна передать гостю записку, которую уже успела вытащить из корсажа. Однако передать её открыто мешало одно обстоятельство: все посетители ресторана занимались своими беседами, но в дверях стоял внимательный управляющий. Сейчас эта черта его характера, которая обычно играет ни последнюю роль в работе Флёр-Сите на Республику, могла лишь навредить. Первый помощник владелицы салона "Флёр де Сите" был более предан республиканцам, чем его хозяйка. Лютеция, видя слежку краем глаза, непринуждённо улыбнулась и прошептала: -А теперь улыбнитесь мне в ответ и возьмите меня за руку. Палец правой руки,свободно лежавшей на столе, маленькой, почти как у ребёнка, дрогнул.
Бернар де Вильнев: – Вы очень предусмотрительны, мадам… Трудно было сказать, к чему относилось это заключение. К призыву быть осторожнее, к подробному описанию пути к черному ходу, к умению выдать деловой разговор за фривольную беседу, или ко всему вместе взятому. Де Вильнев чуть подался вперед, на губах его послушно родилась любезная и многообещающая улыбка, приличествующая салонному флирту, и лишь в глазах мужчины читался немой вопрос. Ровно до того мгновения, когда ладонь его, накрывшая изящную руку сидящей напротив женщины, не соприкоснулась, обласкав нежную кожу, с шероховатой теплотой тщательно сложенной до размеров крошечного треугольника бумаги. - … И полны сюрпризов. А я имел наглость надеяться, что это мой визит окажется сюрпризом для вас. Дюверже, и правда, был удивлен. С того момента, как Лютеция Флер-Сите заговорила с ним впервые, писать что-либо у нее возможности, определенно, не было. Послание от «общих друзей»? Подобная «дружеская опека» неожиданна, а потому особенно тревожна. Может быть, за те мимолетные утренние часы, что он провел у Бонневиля, случилось что-то важное, затрагивающее его парижские дела? Вандеец дорого бы дал за возможность немедленно ознакомиться с содержимым записки. Но тот факт, что женщина предавала ее с особой осторожностью, наводил на мысль о том, что даже в этом салоне им обоим есть, чего и кого опасаться. Поэтому сложенный листок перекочевал в рукав сюртука Бернара до лучших времен и более подходящей обстановки для чтения. Терпение, как известно добродетель. Так будем же добродетельными. – Я принимаю ваши условия и нахожу их разумными. Однако вы так и не назвали цену, - в свою очередь понизив голос до шепота, напомнил мужчина, продолжая отстранено улыбаться. Со стороны они, наверное, выглядят очень романтичной парой. И как раз в момент «торга», ставками в котором можно смело счесть собственные жизни. «Когда сверху на вас смотрит оскал гильотины…» Какая странная фраза, продиктованная поэтической склонностью к драматизму или… жизненным опытом?
Лютеция Флёр-Сите: -Что вы, сударь, я всего лишь посредник,-Лютеция чуть пожала плечами,- Меня лишь попросили передать вам послание и , по возможности, оказать услугу. Но.. да,-женщина усмехнулась,-Ваша надежда не оправдалась. Я вас ждала... Вновь скосив глаза в сторону, Флёр-Сите заметила, что управляющий покинул зал, и почувствовала себя свободнее. - Что касается цены... На мгновение взгляд владелицы салона был направлен куда-то в сторону, будто она смотрела сквозь. Спустя это короткое время размышлений, женщина назвала сумму, которую хотела бы получить. Кто-то сказал бы, что она высока, но на самом деле размер её был вполне разумен. - Я меркантильна донельзя,-сказала Лютеция, будто извиняясь,- Можно было бы обойтись "услугой за услугу", но... Такая уж у меня давняя привычка... Вы согласны или можем поторговаться?
Бернар де Вильнев: Названная женщиной сумма расставила все по местам в системе ценностей де Вильнева. Возможно и неверно, но на данный момент правдоподобно. Материальная выгода остается выгодой при любой власти, и желание получить эту выгоду тоже может считаться своего рода «убеждением». – Нет, торговаться не стоит. Это всего лишь деньги, - Бернар медленно повел подбородком в ненавязчиво-отрицательном жесте. Все-таки они «любезничают», по крайней мере, так это должно выглядеть со стороны. – Ну, разве что если вы скажете, что сам процесс торга доставляет вам отдельное удовольствие. Мужчина улыбнулся, и, через миг вновь став серьезным, попросил: - Уточните только, вы предпочитаете золото, мадам, серебро или быть может республиканские ассигнаты? Последнее барон не посоветовал бы даже врагу, нововведенные деньги обесценивались с каждым днем. Но зато общение с ними удобнее в быту и вызывает меньше вопросов у «граждан».
Лютеция Флёр-Сите: "Это всего лишь деньги".... На мгновение из памяти Лютеции всплыло воспоминание: дождливое, серое утро, холодное, как поцелуи мерзавцев, готовых к сладострастию, и такое же грязное, как они.. Неважно богач или простой солдат... К ногам летят жалкие три монеты и, звеня о камни, подкатываются к краю большой лужи, чтобы затем исчезнуть в зловонной жиже... Худая рыжая девчонка,ещё совсем подросток, бросается на колени и шарит замершими руками в луже. -Эй! Потоскуха,это всего лишь деньги! И охото тебе из-за них валяться в грязи?... Смех и улюлюканье.. Но когда-нибудь они все захлебнуться своим смехом, и он встанет огненным лезвием в их глотках!.... Три монеты, за которые она продалась, обеспечили три скудных ужина... Флер-Сите только криво усмехнулась, как всегда, и ответила лишь: -Раньше я любила торговаться, сударь, но не сейчас... Что ж.. Лучше золотом или серебром, но ни в коем случае не этими бумажками!-знающая толк в драгоценном метале, продажная женщина презрительно фыркнула. Аристократы... Подумать только, сколько возвышенности в этой фразе!... Но вместо того, чтобы по душе Лютеции разлиться иронии, в ней вдруг повеяло пронзительной грустью, и женщина отвернулась от собеседника к окну.
Бернар де Вильнев: - Не могу сказать, что вы облегчили мне труд, - вздохнул вандеец, для которого такое демонстративное отсутствие патриотизма у хозяйки салона в отношении республиканских ассигнатов оборачивалось необходимостью в срочном порядке раздобыть где-то деньги старой чеканки. Возможно, разобраться с этим ему поможет еще непрочитанная записка… Желание поскорее узнать содержание этой бумаги вынуждало барона спешить. И все же он не мог не заметить, как взгляд Лютеции, соскользнув с его лица, отстранено устремился куда-то за окно в суету пьяного от пролитой в нем за последние месяцы крови города. Кажется, его слова чем-то задели собеседницу. «Когда-то я любила торговаться»… Кто она, интересно, такая? Не сейчас, когда революция смешала карты, сословия, людей и судьбы, многие поневоле примеряют на себя непривычные маски. Кем эта женщина была раньше, «до»? Времени гадать катастрофически не было. К сожалению, а может, к счастью. - …Но я постараюсь исполнить все пункты нашего договора в точности. Еще одно обещание было негромко присовокуплено к уже данным ранее, и Бернар неторопливо поднялся со стула, завершая разговор. - До встречи, мадам. До скорой встречи.
Лютеция Флёр-Сите: Медленно, словно очнувшись от сна, короткого, но от этого не ставшего менее глубоким, Лютеция повернула взор к гостю. Мягкая, как бы извиняющаяся, улыбка скользнула по бледному лицу. Хозяйка салона пожала плечами. -Прошу у вас за это прощение, но обещаю компенсировать ваши трудности своей помощью и в дальнейшем,-сказала это, а сама уже проклянала свой, скорый на слова, язык. По завершении разговора, в котором пробежало столько обещаний и с той и с другой сторон,будто это и правда был разговор романтичной пары, Лютеция встала вслед за де Вильневом. -До встречи, сударь. И вновь ни следа грусти, ни следа сомнений, лишь любезность и странная мерцающая теплота,кажущаяся то лживой, то искренной. Где в этой женщине правда?... Флёр-Сите, проводив гостя, спешно прошла через холл к лестнице наверх и стремительно поднялась по ней. Открыв одну из белых дверей, Лютеция вбежала в комнату, распахнула окно и, не раздеваясь, упала на кровать.
полная версия страницы