Форум » Париж. Город » Салон "Флёр де Сите", 26 мая, после полудня » Ответить
Салон "Флёр де Сите", 26 мая, после полудня
Лютеция Флёр-Сите: Над Парижем частенько витали бури, неизвестно какие чаще: вызванные матушкой-природой или сотворяемые руками самих французов. Одна из самых сильных бурь, которая длилась уже ни первый год, была принесена Великой Французской Революцией. Благодаря ей, город навсегда перестал быть таким, каким был прежде, и ещё не мало потрясений предстояло. Казнён был король, и Париж с радостью готов был видеть, летящие с эшафота, головы аристократов, далеко не всем из которых довелось стоять подле подруги свободы - гильотины и друга народа - месье де Пари, любимого парижанами, палача Шарло, как ласково они его называли. Однако каким бы ни был Париж, он продолжал жить. Сама погода, еще вчера льющая слёзы, сегодня вдохнула весенний солнечный дух во многие городские улочки. Смерть всегда была рядом, но жизнь, не желая ей подчинятся, неустанно двигалась дальше.... На одной из улиц Парижа, как знак именно вечности жизни, а не смерти, находилось место, куда спешили многие просвящённые люди, и это место принимало всех, одних открыто, других тайно: салон, о котором ходило множество противоречивых слухов, но который неизменно пользовался популярностью - "Флёр де Сите". Однажды его постигла гибель, но он вновь, как Феникс из пепла, смог возродится. «Флёр де Сите», ранее расположенный на одном из этажей маленького дома на острове Сите, теперь занимал весь первый этаж красивого двухэтажного здания с лепниной, находящегося в значительном отдалении от места своего первого рождения, вероятно, этот дом был отнят у одного из казнённых аристократов. Не смотря на отдалённость от острова, салон своего названия не поменял, по всем известной причине: его хозяйка носила точно такую же фамилию, с единственным отличием – отсутствием приставки «де». Как уже было сказано, салон занимал весь первый этаж здания, под него отводилось несколько достаточно больших комнат, между которыми отсутствовали двери – новшество, введённое самой хозяйкой. Каждая из комнат была оформлена со вкусом, но полностью подчиняющаяся революционной идеологии. В обивке мебели, шторах и проч. преобладали в основном революциооные цвета, в частности, красный – цвет пролитой народной крови. Гости сами могли выбрать, в каком из залов обосноваться, в дальнем конце располагался небольшой зал, отведённый под ресторанчик, с прилегающей к нему кухней, откуда лёгкие закуски, кофе и другие напитки разносились так же по остальным комнатам, в которых обычно проходили живейшие дискуссии, яркие литературные и музыкальные выступления. Таким образом, ресторан был самым тихим местом в салоне, где гости могли просто, но со вкусом поесть, и достаточно недорого. Так же недорого было и само посещение салона, что только прибавляло ему популярности. Гостей встречал управляющий, а частенько и сама хозяйка, порхающая между залами и немыслимым образом всегда пребывающая в курсе всех разговоров. Ещё одно новшество, введённое владелицей салона – журнал посещений, в который должны были записаться все новоприбывшие, управляющий выставлял время прихода и ухода каждого посетителя. Поэтому хозяйка всегда знала кто и когда приходил в «Флёр де Сите». Владелица салона носила странное имя – Лютеция Флёр-Сите, что, впрочем, только добавляло ей шарма. Всегда очаровательная, неизменно со вкусом одетая, умная женщина умела поддержать любой разговор, вступить в любую дискуссию и, как уже было сказано, быть в курсе всех событий. Сегодня Лютеция то и дело чувствовала усталость, её не радовала ни погода, ни хорошо идущие дела. Она плохо спала и часто вставала, блуждая среди нескольких комнат на втором этаже, отведённом под её апартаменты, сказывалось так же плохое самочувствие, вызванное всё усиливающейся болезнью. Но самым главным было отвратительное душевное состояние женщины, причиной которого было одиночество и осточертевшее «служение республиканскому народу», для чего и были придуманы все салонные новшества. Однако, конечно же, никому из посетителей и в голову не пришло, что Лютеция Флёр-Сите от чего-то страдает. Посетители не должны ничего знать, это не их ума дело. Сегодня их было не так уж много: в одной из комнат музицировала компания революционеров, в большом зале молодой студент читал стихи своего собственного сочинения, содержащие яростные выпады в адрес аристократов, которым «немного осталось», больше всего посетителей было в ресторанчике.
Альбер Рено: Компания за столом окончательно приняла правила игры, оставив право окончательного решения за комиссаром Рено, и Альбера это вполне устраивало. – Мы ничего не теряем в случае, если леди Блэкней окажется слишком подозрительной. Ни революционная тюрьма, ни трибунал никуда не денутся. Поэтому поступим так… Рено оперся локтями о стол, подсознательно придавая своей фигуре больший вес. – Агенты Комитета следят за гостиницей, и за самой женщиной. Как только она отлучится из комнаты надолго, например, на репетицию или за покупками, как это любят делать дамы, мои люди подменят деньги из ее наличности на фальшивые и организуют в комнате небольшой тайник с фальшивыми же ассигнатами. Хозяйка гостиницы… Как там бишь ее зовут… Комиссар нахмурился, припоминая имя особы гренадерской стати, что встречала их у конторки. - …Гражданка Кренон…Так вот эта гражданка будет предупреждена о возможных фальшивках и должна будет публично схватить постоялицу за руку, дав формальный повод жандармам для обыска комнаты. Обо всем этом Донасьен напишет миледи в анонимной записке. Подсунем ее, ну, например, под дверь гостиничного номера. А дальше будем наблюдать за поведением актрисы. Если она не попытается после всего этого связаться с Донасьеном или не подаст ему знак, что знает об его участии в ее судьбе, Донасьен просто между делом порекомендует Маргарите Блэкни салон Лютеции. Дальше по обстоятельствам. Ты, Мари, соберешь свои вещи и переедешь от Летуш к Лютеции в течение следующей пары дней. Будешь, как говорится, под рукой. И…В общем пока все. Что у нас на десерт?
Sade: Сад приподнял брови. – Я не совсем понял, – неуверенно сказал он. – Что будет подброшено раньше – моя записка или фальшивки? И если она не даст мне понять, что доверяет мне, стоит ли именно мне рекомендовать ей этот салон? Недоумение его было вполне искренним: ум комиссара он уже успел оценить и теперь пытался понять, что же стояло за кажущимся противоречием.
Лютеция Флёр-Сите: Качнув головой, давая знак, что согласна со сказанным комиссаром, Лютеция ещё раз взглянула на Мари. На этот раз пристально, как до этого вглядывалась в сидящих рядом мужчин. Стоит узнать о девушке как можно больше раз она станет "гостить" в салоне. И владелица "Флёр де сите", вероятно, подумала что-то вроде: "Не дай бог ярая республиканка! Может неправильно понять все тонкости жизни этого заведения..." Вслух же Лютеция не выразила никакого сомнения и перешла к вопросу более безобидному. - Всё зависит от того, что вы пожелаете. Если мне не изменяет память, повар собирался готовить сегодня лимонное безе и эклеры с глазурью или шоколадом... Впрочем, традиционно могу порекомендовать пироженые с цукатами и вишнёвым джемом, - Лютеция усмехнулась,- которые Марсель.. так зовут моего повара... называет довольно длинно: "Корзинка с кровью продажных буржуа". И прежде чем Рено успел ответить на вопрос судьи, произнесла: - А почему не вы, месье? Точнее, кто же ещё, если миледи доверится именно вам?
Альбер Рено: - «Корзинку с кровью» конечно же, - комиссар состроил Лютеции зверскую гримасу. – Скоро это будет актуально… Обстановка в Париже в последние недели обострялась, и Рено, после возвращения из Вандеи уже успевший побывать на заседании якобинского клуба и приватно побеседовать с некоторыми коллегами по Комитету, знал наверняка, что столица вот-вот забурлит. Робеспьер ведет переговоры с Парижской коммуной еще с начала мая. Его цель – бриссотенцы. И все идет к тому, что вывести из состава Конвента неугодных монтаньярам депутатов мирным путем не удастся. А поэтому «корзинка с кровью буржуа». Почему бы нет? Некоторые нетитулованные богатеи по ненависти к республике дадут фору любому аристократу. Чем не враги? Однако судя по всему двусмысленно шутить за этим столом сегодня вознамерился не он один. Иначе как понимать вопрос гражданина Сада? – Донасьен, как ты полагаешь, что нужно сделать в первую очередь и в какой последовательности, подложить в вещи леди Блэкней фальшивые ассигнаты или подбросить твою записку? – Иронично вернул он судье его же вопрос, тем самым подчеркивая его заметную абсурдность. Странное поведение «бывшего» начинало заметно настораживать комиссара. Сначала он отказался от возможности репетировать в салоне Флер-Сите свою пьесу, теперь пытается увернуться от необходимости рекомендовать миледи сам салон. Вероятно стоит наведаться в суд и взглянуть на протоколы заседаний трибуналов с участием гражданина Сада. Не исключено, что в них наберется материла на отдельный трибунал. – После того, как миледи поделится с тобой впечатлениями о твоей пьесе, ты пригласишь её на чтения это самого…как ты его назвал…Соломона? Магомета?… В салон Лютеции. Попутно предложив ей одну из ролей и намекая, что «дело не только в этом». Просто намекая, чтобы вызвать интерес, достаточный для первого визита. Неужели это так трудно?
Sade: Маркиз приложил все усилия, чтобы сохранить на лице выражение глубокой растерянности. – Меня беспокоит возможность, что, если моя записка запоздает, леди Блэкни может попасться на фальшивках за пределами гостиницы, – пояснил он. – Так что я предпочел бы, если это возможно, чтобы моя записка была доставлена ей в театре, пока в гостинице ей будут подложены деньги. Если меня предупредят заранее, то я могу сам позаботиться о том, чтобы она ее получила. Думал он при этом о своей собственной недолгой службе в малопочтенной должности капельдинера, где, собственно говоря, и встретил Констанцию. Пусть с Тальма он не знаком, но передать актрисе анонимную записку труда не составит.
Лютеция Флёр-Сите: Лютеция не спешила улыбаться, когда услышала слова комиссара об актуальности блюда "Корзиночка с кровью буржуа", но сделала всё возможное, чтобы не хмурится. Возможно, ей, в силу некоторого эгоизма, не было дела до каких-то других людей, пока ей самой не угрожала опасность. Но слишком сильно было потрясение, полученное почти два года назад. Седой мужчина - её бывший муж, - ложиться под лезвие гильотины; мгновение и голова летит в корзину. Первый раз в своей недолгой жизни Лютеция тогда потеряла сознание, а через минуту была приведена в чувство и уже сама лежала на том месте, где только что окончил свой жизненный путь маркиз де Галеви... Кто сможет рассказать, что почувствовала тогда Флёр-Сите? Что можно сказать о моменте, когда ты уже с ужасом, с зажмуренными глазами ждёшь смерти, и вдруг... Вдруг объявляют о помиловании. Поэтому Лютеция лишь махнула рукой официанту и сделала заказ. Она вновь как-бы отсутствовала какое-то время, но лицо её оставалось приветливым. А когда владелица салона очнулась, стало ясно, что даже в таком состоянии она слышит всё. - Это детали, месье, - обратилась она к Саду, - от вас требуется результат, как вы его добьётесь для КОБа в общем-то не важно. Лютеция скорее интуитивно почувствовала, что "бывший" маркиз, это всё равно маркиз - не истинный служитель революции. Она поняла, что Сад, подобно ей самой вынужден помогать КОБу. Слишком уж уклончивы были его речи...
Альбер Рено: - Не доверяешь моим агентам, Донасьен? Думаешь, они не в состоянии подсунуть записку под дверь комнаты в гостинице? – скептично осведомился Рено, находящий подобный способ передачи анонимной корреспонденции оптимальным. Да за кого себя мнит этот человек? Можно подумать, леди Блэкней предоставила Комитету подробный список своих перемещений по городу, и об операции с подлогом можно легко договориться заранее. «Он бы предпочел…» В данный момент комиссар предпочел бы видеть голову гражданина судьи в корзине возле гильотины. Предпочитать уместно, когда читаешь меню в ресторане, а не когда занимаешься поиском врагов революции. С трудом подавив растущее раздражение, мужчина через силу кивнул. – Хорошо, если ты считаешь, что анонимка в театре выглядит правдоподобнее, сделаем это там. Главное, чтобы ты написал записку, Донасьен. Хочешь проделать это прямо сейчас? Уверен, у Лютеции найдется и перо, и бумага.
Sade: Не заметить раздражения комиссара Сад не мог, но причина его осталась для него тайной, и тут он приписал его непрошенному вмешательству хозяйки салона, которая, кажется, сочла, что ей тоже следует диктовать всем и каждому свою волю. Однако, не зная, в каких отношениях находятся Рено и Лютеция, маркиз предпочел проигнорировать все кроме последних слов комиссара: – Разумеется, почему нет? Он огляделся в поисках официанта.
Альбер Рено: Гражданину Ривье ничего не оставалось, как со вздохом последовать на безмолвный зов человека, от которого он предпочел бы по возможности держаться подальше. След на собственной руке, который кельнер уже успел рассмотреть в укромном уголке, не оставлял у гражданина Ривье сомнений в том, что причиной внезапной боли, вынудившей его пролить вино, действительно послужила столовая вилка. Остановившись возле столика, официант быстро перевел вопросительный взгляд с Сада на хозяйку салона, однако первым с ним заговорил Рено: - Принеси нам бумагу, перо и чернила, гражданин. – Конечно, сию минуту. Ривье едва заметно побледнел. Официально он якобы не знал, с кем разговаривает. Неофициально -догадывался. Это любезный молодой мужчина с трехцветным значком на сюртуке может пожелать написать все, что угодно. Включая приказ об аресте всех присутствующих. Еще один тревожный взгляд в лицо мадам Флёр-Сите немного успокоил кёльнера. Хозяйка не подавала никаких признаков волнения, значит, ничего страшного не произошло. Поэтому официант, с привычной ловкостью лавируя между столиками, быстро удалился, и так же быстро вернулся с необходимыми писчими принадлежностями. Которые Альбер тут же пододвинул Саду. – Твори, Донасьен.
Sade: Опасение, а затем ужас, написанные на лице многострадального кельнера, не вызвали у маркиза ни малейшего сострадания, ибо мысли его разрывались между очевидной холодностью комиссара и вертящимися в голове строчками. Появление писчих принадлежностей заставило его полностью забыть о Рено – мелкие буковки побежали по бумаге, складываясь в слова и затем, в предложения:Миледи! Человек, считающий себя порядочным, даже если бы он не относил себя к числу Ваших доброжелателей, не может не предупредить Вас, что в ближайшем будущем к Вам в комнату будут подброшены поддельные свидетельства Вашей неблагонадежности. Те, кому выгодно сначала создавать шпионов, а потом казнить их, рассчитывают, что Вы не обратите внимания на подложенные Вам фальшивки и заплатите ими Вашей хозяйке, что послужит поводом для обыска и ареста. Мое имя Вам знать нет необходимости, посему подписываюсь Ваш друг.Он посыпал бумагу песком, стряхнул его и протянул письмо комиссару.
Лютеция Флёр-Сите: Прежде чем Лютеция успела поинтерисоваться у мужчин, не слишком ли они спешат, всё уже было решено. С абсолютным спокойствием женщина проследила за передвижениями одного из своих кёльнеров, про себя однако отметив, как забавно выглядит лицо Ривье при виде Альбера. Флёр-Сите не знала о той маленькой шалости с вилкой и посчитала, что официант, вероятно подумал, раз властная, не позволяющая никому распоряжаться в своём салоне, хозяйка безмятежно молчит в то время, как Рено отдаёт приказания, значит этот человек - фигура ещё более властная. В конце концов, Лютеция не удержалась и лениво усмехнулась, а затем, одновременно наблюдая, как перо Сада бегает по бумаге, напомнила кёльнеру о десерте, который тут же, незамедлительно оказался на столе: фрукты, пьянящий ароматом, кофе и пирожные. Взглянув на комиссара, берущего из рук Сада бумагу, Флёр-Сите спросила: - Более поручений для меня нет? Вопрос этот звучал скорее как утверждение: привыкшая к быстрой перемене действий, тем для разговоров и т. п., Лютеция невольно старалась закончить разговор о делах КОБа, но при этом тон хозяйки "Флёр де Сите" вновь был деловым.
Шарлотта де Монтерей: Послушно кивнув в ответ на распоряжение комиссара, Мари вновь замерла молчаливой тенью. Переехать в течение пары дней... Мари мысленно прикинула, как скоро здесь, благодаря "дружеской" заботе КОБа, появится леди Блэкней. Точно не завтра - это было бы слишком быстро, и вряд ли послезавтра. Значит, и Мари не имеет смысла переселяться раньше. Лишний раз мелькать перед проницательным взором мадам Флер-Сите не хотелось, но нарушать инструкции Рено даже в такой малости не хотелось еще больше. Обязательность девушки еще больше подогрел появившийся на столе десерт. Повинно ли в том было богатое воображение, или слабый желудок, но при взгляде на пирожные, кокетливо украшенные темно-красным густым джемом, Мари в полной мере оценила кровожадное чувство юмора кондитера. Пусть мадам Летуш и осуждала тех товарок, кто вместо занятий делом развлекаются лицезрениями казни, это не мешало самой вдове булочника в качестве укрепления революционного сознания семейства пару раз сводить на бывшую Королевскую площадь всех своих чад и домочадцев. Повар, конечно, себе польстил. Внешним видом пирожные мало кого могли бы напугать, но вкупе с названием наводили на мысли, далекие от приятных. Чтобы отогнать внезапную и такую несвоевременную дурноту, девушка потянулась за тонкой фарфоровой чашкой, исходившей чуть резковатым бодрящим ароматом. До сих пор Мари не довелось пробовать кофе – при жизни ее дочерью маркиза этот напиток был у родителей не в почете. Дельфина же из всех жидкостей предпочитала спиртосодержащие, и раскошеливаться на заморские зерна не видела смысла. Введенная в заблуждение приятным запахом, девушка смело сделала глоток и тут же сморщилась от отвращения, не зная, то ли отплевываться, то ли все же попытаться проглотить эту терпкую горьковатую гадость. Первое знакомство со свежесваренным кофе редко бывает приятным, и Мари не оказалась исключением. Понятия не имея, что для того, чтобы получать от этого напитка удовольствие, необходима привычка, девушка с искренним отвращением уставилась на чашку в руке, не смея отказаться, и не решаясь сделать следующий глоток.
Альбер Рено: – Больше нет. Рено считал, что и так уже поручил и Лютеции, и Саду достаточно. Главное, чтобы они теперь справились с порученным. Английский шпион, террорист и пособник роялистов был бы кстати на гильотине, тем более сам «Алый первоцвет», слухи о нахальстве которого постоянно курсировали по Парижу. Приняв у гражданина судьи исписанный лист бумаги, комиссар бегло просмотрел его и, сложив вчетверо, убрал во внутренний карман сюртука. – Дельная записка, Донасьен. Надеюсь, она произведет впечатление на миледи. Надкусив теплое еще пирожное, наполненное «кровью продажных буржуа», Альбер удивленно приметил выражение отвращения пополам со страданием на лице Мари Жерар, а потом чашку в ее руке. – Никогда не пила кофе, Мари? Так оставь, не мучайся. Попроси у кельнера чаю или молока. Что ж, доедайте десерт, граждане. Мне пора. Рено действительно было пора, в три часа было назначено очередное заседание Комитета, а до этого комиссару нужно было успеть хотя бы немного разобраться с бумагами, скопившимися за время его недельного отсутствия в Париже. Уже третий день Альбер сидел, зарывшись в доносы и агентурные сводки, подобно кроту, и гора их, живописно разложенная на столе в кабинете, убывала с пугающей медлительностью. – Держите меня в курсе событий. Особенно ты, Донасьен. Если случится что-то непредвиденное, я в свою очередь дам вам знать.
Лютеция Флёр-Сите: Лютеция доброжелательно взглянув на Мари, мягко улыбнулась. -У меня была такая же реакция, когда я первый раз попробовала этот напиток,-Флёр-Сите снова молча поманила официанта, уже начиная раздражаться от того, что каждый раз, когда он подходил к столику, его лицо, по меньшей мере, выражало беспокойство. Итак, она держит в салоне трусов? -Может правда, молоко или чай?- обратилась Лютеция к девушке. Затем она встала, кивнув Альберу, и на правах хозяйки собралась проводить его до двери. Уходя, не забыла шепнуть Ривье, что он должен принести юной гражданке всё, что она пожелает.
Альбер Рено: - Присматривай за девочкой, - в полголоса посоветовал комиссар уже в прихожей. – И за Донасьеном при случае тоже. Первое «присматривай» прозвучало покровительственно, словно речь шла о ребенке, которым на самом деле Рено и считал Мари Жерар: юная сирота, попавшая к тому же сначала «в рабство» к аристократам, а потом под каблук суровой и властной гражданки Летуш. А вот во втором слышался скрытый смысл, напрямую намекающий на ту работу, что Лютеция выполняла для КОБа. Гражданину Саду комиссар Рено не доверял. Депутат Конверта, судья революционного трибунала, и все же чувствуется в нем какая-та аристократическая гнильца. Сейчас, когда даже буржуа сговариваются то с заграницей, то с местными роялистами, от аристократа можно ждать чего угодно.
Sade: Оставленный наедине с Мари, маркиз окинул юную горничную еще одним внимательным взглядом. Не то, чтобы в скромной молчаливости или в отвращении к кофе было что-то подозрительное, но для человека, имевшего в молодости опыт чрезвычайно тесного общения с, по меньшей мере, сотней горничных, служанок и просто крестьянок разных возрастов, что-то вызывало сомнения. Сам не понимая почему, Сад чувствовал легкое раздражение, как будто в наблюдаемой им картине чего-то не хватало или наоборот, что-то было в избытке. Рено оставил ему загадку, и не попробовать разгадать ее было бы глупо. – Так откуда ты родом, Мари? – благодушно спросил он. Задавая подобный вопрос, он не рассчитывал получить в ответ что-то кроме названия места, скорее всего где-то в Париже, но еще один кусочек, добавленный в головоломку, был бы еще одним шагом в сторону ее разрешения. В конце концов, скорее всего, ему просто почудилось.
Лютеция Флёр-Сите: Провожая комиссара, Лютеция незаметно кивнула человеку, сидящему в другом зале, давая понять, что ему недолго осталось ждать. Рядом с Альбером Рено Флёр-Сите чувствовала себя неуютно. Подобные ощущения диктовались не только тем, что в своё время он вытащил её из тюрем, и она была у него в долгу, что, согласитесь, добавляет ни мало дискомфорта. Но кроме этого, маленькая женщина еле доставала своей рыжей макушкой до плеча Альбера, что также заставляло чувствовать неудобство. Впрочем, Лютеция привыкла казаться значительнее, чем она была на самом деле... Выражая полное понимание, уловив также и оттенки интонации, она кивнула. -Этот "бывший" беспокоит тебя,-скорее утверждая, чем задавая вопрос, тихо сказала хозяйка салона. -Я присмотрю за обоими... Не беспокойся...
Шарлотта де Монтерей: Воспользовавшись советом Рено и разрешением хозяйки салона, Мари с облегчением отодвинула чашку с кофе и как раз задумчиво прислушивалась к собственному желудку, пытаясь найти компромисс между сытостью, неудивительной после такой непривычно обильной трапезы, и жадностью, привитой почти постоянным в последнее время недоеданием. Отказаться от чего бы то ни было, пусть даже от стакана молока, ей казалось чуть ли не кощунством. Но общее, непривычно расслабленное, состояние подсказывало, что молоко будет уже лишним, и девушка с сожалением отрицательно покачала головой в ответ на безмолвный вопрос кельнера. Впрочем, в расслабленности была повинна не только сытость. Комиссар и мадам Флер-Сите удалились, и без строгого внимания их взглядов Мари почувствовала явное облегчение. Приятное, но преждевременное, о чем ей тут же не преминул напомнить внезапный вопрос гражданина Сада. - Из... Канже, гражданин... Всего три слова, но Мари умудрилась запнуться дважды: в первый раз - чуть было не назвав настоящее свое место рождения, и только в последний момент успев вставить название первой же, пришедшей в голову, деревушки в окрестностях бывшего поместья Монтереев. И второй - засомневавшись, как правильно надо обращаться к этому пожилому мужчине. Судя по тому, как с ним разговаривал комиссар, гражданин Сад, если и состоял в КОБе, то не занимал там видной должности. К тому же, в разговоре упоминалось о пьесах, которые этот гражданин писал.
Sade: Вряд ли существует на свете человек, знающий все французские деревушки и местечки, но название оказалось знакомо маркизу, ибо именно оно с надоедливым постоянством появлялось в свое время в каждом письме его тещи, президентши де Монтрей, к ее дочери, а его жене, Рене-Пелажи. Даже не вспомнить уже, о чем шла речь – не то о тяжбе с соседями, не то о претензиях президента на родство с каким-то дворянским родом, носившим почти ту же фамилию… – Канже, – задумчиво повторил он. – Это в долине Луары, рядом с Амбуазом, что ли? У меня первая жена вроде была из тех краев.
Шарлотта де Монтерей: Мари кивнула, явно не собираясь вдаваться в подробности. Вот же не повезло нарваться на земляка. Ну, или на мужа землячки - не велика разница. Главное, чтобы этот гражданин не начал вспоминать, кому там какие земли принадлежали. С неожиданной осведомленностью, выказаной мужчиной, к Мари вернулась былая настороженность, и девушка заозиралась в поисках хозяйки салона. Искушение проститься и тут же уйти было велико, и Мари, верно, так бы и поступила, если бы не платье, что одолжила ей Лютеция. Чтобы там не говорила мадам в процессе переодевания, но девушка надеялась получить обратно свои залитые вином юбки, считая их более подходящими для одиноких прогулок по Парижу, чем дорогие и нарядные шелка.
полная версия страницы