Форум » Париж. Город » Салон "Флёр де Сите", 26 мая, после полудня » Ответить
Салон "Флёр де Сите", 26 мая, после полудня
Лютеция Флёр-Сите: Над Парижем частенько витали бури, неизвестно какие чаще: вызванные матушкой-природой или сотворяемые руками самих французов. Одна из самых сильных бурь, которая длилась уже ни первый год, была принесена Великой Французской Революцией. Благодаря ей, город навсегда перестал быть таким, каким был прежде, и ещё не мало потрясений предстояло. Казнён был король, и Париж с радостью готов был видеть, летящие с эшафота, головы аристократов, далеко не всем из которых довелось стоять подле подруги свободы - гильотины и друга народа - месье де Пари, любимого парижанами, палача Шарло, как ласково они его называли. Однако каким бы ни был Париж, он продолжал жить. Сама погода, еще вчера льющая слёзы, сегодня вдохнула весенний солнечный дух во многие городские улочки. Смерть всегда была рядом, но жизнь, не желая ей подчинятся, неустанно двигалась дальше.... На одной из улиц Парижа, как знак именно вечности жизни, а не смерти, находилось место, куда спешили многие просвящённые люди, и это место принимало всех, одних открыто, других тайно: салон, о котором ходило множество противоречивых слухов, но который неизменно пользовался популярностью - "Флёр де Сите". Однажды его постигла гибель, но он вновь, как Феникс из пепла, смог возродится. «Флёр де Сите», ранее расположенный на одном из этажей маленького дома на острове Сите, теперь занимал весь первый этаж красивого двухэтажного здания с лепниной, находящегося в значительном отдалении от места своего первого рождения, вероятно, этот дом был отнят у одного из казнённых аристократов. Не смотря на отдалённость от острова, салон своего названия не поменял, по всем известной причине: его хозяйка носила точно такую же фамилию, с единственным отличием – отсутствием приставки «де». Как уже было сказано, салон занимал весь первый этаж здания, под него отводилось несколько достаточно больших комнат, между которыми отсутствовали двери – новшество, введённое самой хозяйкой. Каждая из комнат была оформлена со вкусом, но полностью подчиняющаяся революционной идеологии. В обивке мебели, шторах и проч. преобладали в основном революциооные цвета, в частности, красный – цвет пролитой народной крови. Гости сами могли выбрать, в каком из залов обосноваться, в дальнем конце располагался небольшой зал, отведённый под ресторанчик, с прилегающей к нему кухней, откуда лёгкие закуски, кофе и другие напитки разносились так же по остальным комнатам, в которых обычно проходили живейшие дискуссии, яркие литературные и музыкальные выступления. Таким образом, ресторан был самым тихим местом в салоне, где гости могли просто, но со вкусом поесть, и достаточно недорого. Так же недорого было и само посещение салона, что только прибавляло ему популярности. Гостей встречал управляющий, а частенько и сама хозяйка, порхающая между залами и немыслимым образом всегда пребывающая в курсе всех разговоров. Ещё одно новшество, введённое владелицей салона – журнал посещений, в который должны были записаться все новоприбывшие, управляющий выставлял время прихода и ухода каждого посетителя. Поэтому хозяйка всегда знала кто и когда приходил в «Флёр де Сите». Владелица салона носила странное имя – Лютеция Флёр-Сите, что, впрочем, только добавляло ей шарма. Всегда очаровательная, неизменно со вкусом одетая, умная женщина умела поддержать любой разговор, вступить в любую дискуссию и, как уже было сказано, быть в курсе всех событий. Сегодня Лютеция то и дело чувствовала усталость, её не радовала ни погода, ни хорошо идущие дела. Она плохо спала и часто вставала, блуждая среди нескольких комнат на втором этаже, отведённом под её апартаменты, сказывалось так же плохое самочувствие, вызванное всё усиливающейся болезнью. Но самым главным было отвратительное душевное состояние женщины, причиной которого было одиночество и осточертевшее «служение республиканскому народу», для чего и были придуманы все салонные новшества. Однако, конечно же, никому из посетителей и в голову не пришло, что Лютеция Флёр-Сите от чего-то страдает. Посетители не должны ничего знать, это не их ума дело. Сегодня их было не так уж много: в одной из комнат музицировала компания революционеров, в большом зале молодой студент читал стихи своего собственного сочинения, содержащие яростные выпады в адрес аристократов, которым «немного осталось», больше всего посетителей было в ресторанчике.
Альбер Рено: Альбер комично вскинул брови, удивленный неожиданным упреком своей осведомительницы. – Ну что ты, Лютеция. Не отказываю, конечно же. Просто вся эта театральная мишура вне моей компетенции. Я разоблачаю врагов революции, а шествия устраивают другие достойные граждане: Луи Давид, Тальма. Я могу посодействовать Донасьену, - голос комиссара многозначительно уперся в слово «посодействовать». – Но, разумеется, от лица Комитета Общественной безопасности. Следовательно, из соображений общественной безопасности, не более того. Что до расходов… Да, я все понимаю. И постараюсь пересмотреть бюджет салона. Обещать что-либо Рено не хотелось. Он и так сделал этой женщине самый ценный из возможных подарков: подарил ей жизнь. Возможно, если бы комиссар Рено знал о жестоком недуге, пожирающем изнутри совершенную женскую красоту Флёр-Сите, он не был бы так категоричен. Но то, что Лютеция смертельно больна, Альберу известно не было. В разговор тем временем вступил гражданин Сад, и комиссар заметил, соглашаясь со словам судьи и сомневаясь в них одновременно: – Не хотелось бы проявить излишнюю жесткость, Донасьен. Исчезновение служанки, ограбление. Ведь мы имеем дело со слабой женщиной. Она может не просто захотеть переехать, она может пожелать немедленно вернуться в Англию, и тогда все наши планы летят в тартарары. Придется отправлять ее в Сельпетриер. А это мы всегда успеем сделать. Грубая игра.
Le sort: Получив многозначительный взгляд от хозяйки, гражданин Канриотт успокоился окончательно, подобрал со столика у зеркала несколько газет и уселся в кресло, углубившись в чтение. При этом он продолжал время от времени поглядывать на комиссара Рено и его собеседников поверх газетной страницы. Ни лица мужчин, ни хорошенькое личико молоденькой девушки не казались ему хоть сколько-то знакомыми. Оставалось лишь надеяться, что мадам (де) Флёр-Сите любезно согласится удовлетворить его любопытно. Позже. Когда закончит с нынешним неотложным делом. На мысль, что за светским обедом скрывается какое-то «дело», наводило то, что Лютеция, даже заметив Канриотта, не спешила покинуть свою нынешнюю компанию. На счастье ее гость был человеком терпеливым, и при необходимости деликатным. Поэтому не смотря на размышления, что вертелись у него в голове, мужчина невозмутимо продолжал перелистывать «Старый Кордельер».
Лютеция Флёр-Сите: Владелица салона, как женщина достаточно умная, не стала дальше продолжать разговор о денежных средствах и лишь улыбнулась комиссару. Медленно, но постоянно капающая вода, в конце концов, может разрушить даже камень. Мысленно Лютеция согласилась с доводами Рено о идее с грабежом, с усмешкой взглянув на Сада, незаметно для себя всё сильнее прижимая руку ко лбу, она поддержала речь комиссара: - По-моему, Альбер прав. Кроме того…. Вы так уверены, месье, - подобным образом к судье она обращалась так же твёрдо, как к Рено обращалась на ты, а говоря о Саде в третьем лице называла его гражданином, - что миледи обратится именно к вам? Что заставляет вас так думать? Разве у неё нет друзей в Париже, которые ей ближе и, в следствие чего, могут показаться надёжнее? Сделав глоток вина, Флёр-Сите продолжила. - Нет. Мне кажется, леди Блэкней нужно поставить в щекотливые условия, если уж на то пошло, но… Но сделать это чуть тоньше, аккуратнее.
Шарлотта де Монтерей: Мари слушала внимательно. Пусть и не вертела головой, демонстрируя неуклонный интерес, не заглядывала в глаза, жадно ловя каждое слово, но и отстраненности в ней не было. Сидела тихо, изредка поднимая взгляд, слушала и запоминала. Один только раз дрогнула губами, словно хотела что-то сказать... Хотела, не хотела - не важно. Промолчала. Значит, основной враг революции не миледи, а ее супруг. Интересно, чем английский баронет мог так навредить республике, что для его поимки устраивается целый заговор? Впрочем, не важно... Неизвестного английского лорда Мари почему-то жалела гораздо меньше, чем его жену. Может быть потому, что сам баронет свою супругу, похоже, не очень-то и жалел, раз отправил ее одну (или все же не одну?) в Париж. Ведь не мог не знать, что любимой по уверениям комиссара супруге здесь грозит опасность. То, что миледи и будущая хозяйка могла и не послушаться своего мужа, Мари не приходило в голову. Любовь, страсть к сцене - подобные чувства девушке были не понятны. И уж тем более не понимала она, как такие чувства могут заглушить страх. А ведь миледи, говорят, женщина умная - должна была сознавать опасность. И не побоялась приехать? Пусть даже не за себя, а за своего горячо любимого английского мужа. Непонимание порождало недоумение, смешанное с толикой восхищения перед еще неизвестной ей женщиной. Неужели миледи так отважна? Может быть... может быть, тогда она не побоится помочь той, кто должна будет выдать себя за аристократку? С каждым новым кирпичом в фундамент плана, должного способствовать поимке мужа миледи, Мари все больше сомневалась, что ее надежда уехать с актрисой в Англию осуществима. Не похоже, что консилиум заговорщиков собирается отпускать леди Блэкней обратно домой. И если раньше Мари собиралась сидеть тихо, в надежде что все само собой как-то устроится, то сейчас не на шутку задумалась над своей судьбой. Мысль робкая, пока еще неоформившаяся постепенно овладевала ее сознанием. Девушка заранее и пугалась, и убеждалась, что без собственных усилий она не спасется. Признаться леди Блэкней во всем, включая свое происхождение, и убедить ту срочно возвращаться в Англию? Но поверит ли миледи? Согласится ли? Нет ответа. Не попробуешь - не узнаешь.
Sade: Сад пожал плечами, но вслух возражать комиссару и Лютеции не стал. Даже если они и правы, почему бы, в самом деле, и не посадить миледи в Сальпетриер? Разве что… нет, Алый Первоцвет может просто прийти к выводу, что спасти жену ему не удастся, и спешно уехать. Тогда, даже если миледи и скажет, где его искать (а маркиз не сомневался, что при правильном подходе она быстро расстанется со всем, что ей известно), к тому времени может уже быть слишком поздно. Крайне маловероятно, конечно – скорее уж несомненные чары красавицы-актрисы все же оказали на комиссара свое влияние… – Чего мы хотим добиться, комиссар? Чтобы она переехала? В этом случае, может хватить обычных следов обыска. А чтобы она обратилась к кому-то из нас… может, мне предупредить ее заранее об опасности обыска? Когда она убедится, что я сказал ей правду, вполне может быть, что ее недоверие ко мне изчезнет… На самом деле, маркиз был отнюдь не уверен, что предлагаемые им способы действия возымеют желаемый результат. Трудно предположить, что ее муж (если он и впрямь был Алым Первоцветом) поставит ее под угрозу, посылая ей письма или снабжая ее фальшивыми деньгами или документами, так что обыска ей было опасаться нечего. Нет, чтобы заставить ее переехать, нужна более серьезная угроза – но какая?
Альбер Рено: - Ты как всегда права, Лютеция. Аккуратнее. Именно, аккуратнее. Комиссар Рено нахмурился, что-то прикидывая в уме. - Не думаю, что леди Блэкней есть смысл бояться обыска. У нее, скорее всего, не найдется ничего компрометирующего, даже если придется рыться в исподнем дамы. С другой стороны… Мужчина ухмыльнулся, то ли представив красавицу-актрису без исподнего, то ли сложив, наконец, в голове предложения своих собеседников и свои собственные размышления в целостную мозаику. – Допустим, я хочу выслужиться перед Комитетом. Поимка английского агента была бы мне на руку. Где его взять? Создать! Пока служанка миледи сидит под замком, а сама миледи очаровывает Тальма на театральной сцене, в ее комнату ловкий патриот может пронести, что угодно. Шифрованные депеши английской разведки, оружие, ассигнаты, разумеется, фальшивые. Все это замечательно будет смотреться при обыске. Но ты благородный человек, Донасьен. Последнее утверждение прозвучало едва ли не насмешкой, хоть Рено и не улыбался. – Тебе известны мои намерения, и они тебе не по душе. Почему бы тебе не предупредить даму о грядущей ловушке? По-моему, вполне достойный способ завоевать доверие и расположение миледи.
Лютеция Флёр-Сите: Принесённое официантом жаркое, медленно остывало до тех пор, пока, наконец, не стало окончательно холодным. Лютеция даже не притронулась к блюду. Выросшая на голодных парижских улицах, она никогда не страдала отсутствием аппетита, а сейчас приходилось самой себе удивляться. Чувствуя, что к мигрени, отсутствию аппетита прибавилось головокружение, Флёр-Сите отметила для себя, что нужно идти к врачу... Она знала, что заболела, помнила, что у матери были теже симптомы прежде чем она умерла, промучившись несколько лет. Правда, у неё, вероятно, прилагался ещё целый "букет" болезней, связанных с ремеслом.... Лютеция малодушно оттолкнула мысль о походе к доктору. Что он может ей сказать? "Гражданка, у вас чахотка." Она и сама это прекрасно знала: побывать ни в одной тюрме и не подцепить какую-нибудь болезнь вроде этой?!... Владелица салона молчала, слушая то Рено, то судью. Услышав последние слова, она молча закивала, а затем сказала тише обычного: - Да... Старо как мир и, возможно, поэтому действенно...
Sade: Серьезная беседа не мешала Саду с удовольствием поглощать стоявшие перед ним яства, пусть даже это и означало, что он не всегда мог возразить сразу. За годы, проведенные в разного рода тюрьмах, он стал если не обжорой, то уж точно гурманом – а кухня Флер-де-Сите была превосходной. – Я не уверен, – отозвался он наконец, – что после того, как мы появились у нее вместе, она не воспримет мое устное или письменное предупреждение как еще одну ловушку… Он раздраженно ткнул вилкой в кусок мяса. – И потом, если что-то подбрасывать, то не то, что она может заметить сама. Фальшивых ассигнаций было бы довольно – говорят, что с хорошими подделками, если не знать, не заметишь. Да и избавиться от них не в пример легче, чем, скажем, от оружия… Охотничий азарт вновь начинал брать верх над сомнениями, а крошечная искорка интереса в глазах красавицы Лютеции, казалось, вспыхивала чуть ярче, когда ему или Рено удавалось что-то придумать…
Лютеция Флёр-Сите: - Что ж... Давайте остановимся на фальшивых ассигнациях,- отозвалась Лютеция, откидываясь на спинку стула. Интерес к делу то и дело засыпал и просыпался, стоило только мужчинам высказать новую идею. Почему он терялся среди чувства усталости и недомогания, Флёр-Сите понимала, но по какой причине он вспыхивал вновь - понять не могла. Какое ей до всего этого дело? Ясно, что по необходимости подчиняться КОБу, владелица салона делала то, что делала. Но разве не проще было бы просто выполнять указания?... К чему этот интерес? - А как насчёт письма, месье? Правда напишите его: вот вам и доверие. - обратилась Лютеция к Саду, а сама широко и по-доброму улыбалась, наблюдая за тем, как седовласый мужчина с апетитом ел. В эту минуту она почувствовала зависть. Лютеция всё чаще ощущяла в последнее время, что теряет не только апетит к еде, но и к жизни.
Альбер Рено: – С ассигнатами, действительно, проще всего, - кивнул Рено, походу сражаясь с остывшим обедом. Жаркое было превосходно, но охота на Алого Первоцвета сейчас занимала комиссара больше, чем еда. Пища для ума выиграла этот раунд у пищи для тела. – Благодаря английским типографиям и стараниям врагов революции этого добра у нас навалом. Бывает, агенты перехватывают фальшивые деньги прямо в тюках на границе. К сожалению, не все. Мужчина припомнил бешенным галопом несущуюся инфляцию и нахмурился. В том, что доверие к республиканской валюте стремительно падает, заслуга не только проблем с предметами первой необходимости, но и огромное количество фальшивок. Серебро не подделать так просто, как бумажную купюру. – Тогда как подложные шпионские депеши нужно составлять, оружие – как следует прятать. Да, пожалуй, сойдемся на ассигнатах. А предупреждение… Может, сделать его анонимным? Альбер вопросительно глянул на гражданина судью. – Если в письме не будет подписи, не будет и формального знака личной заинтересованности. Однако в самом тексте стоит намекнуть не что-нибудь узнаваемое. Тогда миледи сможет догадаться сама о том, кто ей писал.
Sade: Сад отодвинул от себя пустую тарелку. Даже обидно вести деловые беседы за таким замечательным обедом. – Все, что она знает обо мне, это моя пьеса, – сказал он. – Даже если она уже ее прочитала, не подписываться же мне «графиня де Готмон»? Произнося эти слова, он невольно глянул на Лютецию. Хотелось бы увидеть улыбку на этом прекрасном лице…
Лютеция Флёр-Сите: Хотя Лютеция и понятия не имела о какой пьесе идёт речь, она живо представила себе лицо леди Блэкней, читающей странное послание, да ещё с подписью "графиня де Готмон". Пусть Флёр-Сите никогда и не видела эту даму, но всё же, обладая живым воображением, смогла мысленно нарисовать предполагаемый образ, такой, какую она себе представляла. Лютеция тихо засмеялась. - Я не отказалась бы посмотреть на миледи, когда она бы догадалась как выглядит эта самая графиня!- в карих глазах вновь запрыгали жёлтые искорки. - Но зачем же вообще подписываться? - спросила Лютеция, перестав смеяться, - Альбер прав. Письмо нужно сделать анонимным. Миледи будет достаточно сравнить подчерк.
Шарлотта де Монтерей: Благодаря своему неучастию в общей беседе, Мари справилась со обедом раньше кого-либо из присутствующих. Отдав в полной мере должное и оладьям и вину, девушка с неодобрением смотрела на полную тарелку перед мадам Флер-Сите. Что бы не кричали о равенстве, но роскошные обеды остаются привилегией тех, кто пробрался поближе к власти. А королевская это власть, или Конвент - роли не играет. Придя к этому печальному, если не сказать циничному, выводу, девушка вновь сосредоточилась на разговоре. То, что леди Блэкней хочет она того или нет, предстоит переехать, девушка уяснила почти сразу. Зачем этот переезд понадобился, тоже понятно. Но вот как ее саму, Мари, смогут определить в горничные к миледи, девушка так и не уяснила. При том, что как раз этот вопрос ее беспокоил больше всего. Беспокоил настолько, что Мари отступила от собственных правил и решилась подать голос. - Простите, но горничную миледи англичанке тоже посоветует гражданин Сад? - воспользовавшись паузой, робко спросила Мари. - Но миледи гражданина уже знает, не покажется ли ей это подозрительным? То, что актриса заподозрит в новой горничной шпионку, не должно было бы сильно волновать Мари. Ведь она сама собиралась при случае признаться в этом. Но если миледи будет заранее подозрительна, то и к признаниям девушки она может отнестись без доверия. А это грозило для Мари потерей каких-либо шансов покинуть Францию. - Может быть, лучше это сделает мадам Флер-Сите? Ну, раз уж леди Блэкней все равно сюда переедет...
Альбер Рено: – А ведь и правда, Донасьен, - оживился комиссар. – Вы оставили леди Блэкней свою пьесу. Если она удосужилась проглядеть ее хотя бы краем глаза, сходство почерков драматурга и таинственного доброжелателя должно обратить на себя внимание. Альбер попытался мысленно поставить себя на место актрисы. Не слишком ли много он требует от сообразительности и наблюдательности миледи? Эта женщина не глупа, далеко не глупа. И должна понимать, что предупредить ее об опасном подлоге может лишь тот, кто сам имеет доступ к такого рода сведениям. Может, это поможет артистке верно догадаться о том, о чем ей нужно «догадаться». Неизвестно, как далеко зашел бы Рено в своих размышлениях, если бы его не вернул в реальность робкий голосок Мари Жерар. По первоначальному плану порекомендовать Маргарите Блэкней новую горничную взамен пропавшей собирался сам комиссар. Но к несчастью красавица-актриса не спешила делиться с представителями власти своими трудностями. Поэтому в неуверенном предложении девушки Альбер сходу усмотрел немалое здравое зерно. – Знаешь, Мари, а ведь ты права. Навязчивая забота всегда подозрительна. Пусть Донасьен беспокоится о том, чтобы милели стала доверять ему лично. Пристраивать тебя в горничные, и правда, поручим Лютеции. Отложив вилку, мужчина, чуть наклонившись, подхватил со стола изящную руку хозяйки салона и запечатлел на ее кисти многозначительный поцелуй. – Если тебе удастся помочь Мари, считай, что финансовые дела Флёр-Сите уже улажены, – негромко пообещал он.
Sade: На лице Сада отразились все испытываемые им сомнения. Право, эти люди не на шутку переоценивают леди Блэкни. – Женщина, которая не смогла найти убедительную причину, чтобы остаться в этой низкопробной гостинице? – спросил он, переводя недоумевающий взгляд с комиссара на владелицу салона и обратно. – Которая, к тому же, не заметила, как мы с комиссаром друг друга не любим? Лучше уж подождать немного, узнать, есть ли у нее друзья здесь, и приказать им предупредить ее, а заодно и порекомендовать ей новую служанку. Мне, признаться, не хотелось бы чрезмерно полагаться на ее сообразительность… Он покосился на юную «горничную». В платье с чужого плеча она выглядела одновременно неуклюже и вместе с тем, как-то на удивление естественно, и маркиз невольно снова задался вопросом, где Рено нашел ее и кем она была на самом деле.
Лютеция Флёр-Сите: Повернувшись к Саду, Лютеция положила подбородок на свой маленький кулак и заглянула судье прямо в глаза. Всё выражение её лица изображало язвительность: приподнятая вверх правая бровь, насмешливый взгляд и искажённые в ухмылке губы. - Когда мужчине непонятны мотивы, которые движут женщиной, когда её действия, речи кажутся нелогичными, мужчина начинает думать о такой женщине, что она дура!- Лютеция фыркнула, - Я, конечно, ещё не знакома с миледи, чтобы говорить о её умственных способностях, и среди нашего древнего рода попадается предостаточно...недолёких, но неужели она настолько глупа, чтобы не заметить сходство одной рукописи с другой? Или ваш подчерк, месье, столь похож на печатные страницы журналов, где все буквы одинаково мертвы и тошнотворно правильны? В обмен на язвительность, Флёр-Сите подарила Саду уже смягчённую улыбку. - Вы недооцениваете женский ум....-почти промурлыкала она. Впрочем, мгновение - и ироничный ум Лютеции нашёл за что ещё зацепиться. - И.. Хммм... Всё-то вам, месье, хочется ограбить, арестовать, приказать... Не замечали ли вы за собой наклонностей, среди людей называемых дурными? С внутренне затаённым любопытством, владелица салона следила за реакцией Сада. Вспылит? Возмутится? Или ответит остроумием? Но почувствовав на своей руке поцелуй, Лютеция вздрогнула, а затем, услышав слова Рено, повернулась к нему с немение выразительным взглядом, в котором на этот раз читался скептицизм. Флёр-Сите знала, что это вовсе не просьба, и даже не деловое предложение... Её просто поставили перед фактом. Ничего не ответив комиссару, женщина обратила свой взор к юной скромнице. -Значит нам повезло, что с моей горничной Мари не сошлась в размерах, и я, сама того неподозревая, не зря нарядила это прелестное создание.... Горничной известной актрисы положено отличаться от какой-нибудь второсортной служанки и одеваться не хуже хозяйки. Лютеция вновь повернулась к Рено. - Но вот с чего ты взял, что я вот так запросто понравлюсь вашей "жене врага республики"?.....-пробормотала она лениво.
Альбер Рено: Альбер мужественно проглотил улыбку вместе с куском жаркого, услышав, как гражданка Флёр-Сите подозревает гражданина Сада в порочных наклонностях. Кажется, он не говорил Лютеции, что Донасьен – судья революционного трибунала. Надо будет при случае обмолвиться. – Я не утверждал, что это будет запросто, - комиссар, отложив вилку, вновь принялся за вино, отдавая должное великолепному букету и по ходу дела в который уже раз отметив про себя, что давненько не столовался столь роскошно, посещая все больше простенькие забегаловки или довольствуясь неказистой стряпней приходящей служанки. – Но представь себе… Есть игра, есть выигрыш. Разве ты не любишь игры, Лютеция? Знаю, что любишь. И знаю так же, что тебя очень сложно обыграть. Комплимент? Констатация факта? Угроза? Скорее и то, и другое, и третье, привычно сдобренное улыбкой и утвердительным кивком. Альбер за последние годы привык решать многое за других, даже когда предоставлял этим другим видимость права выбора.
Sade: Неожиданная отповедь со стороны Лютеции застала Сада врасплох, и первые несколько секунд он совершенно не знал, ни как понимать этот столь внезапный всплеск чувства, ни как на него ответить. На языке у него завертелась фраза о том, что невозможно переоценивать то, чего не существует, но… какой смысл вступать в перепалку с оскорбленным достоинством женщины? Если она приняла его слова на свой счет, то брать их назад – неправильная тактика. – У вас замечательно готовят, сударыня, – промурлыкал он. – Даже если бы я был людоедом, коим я выгляжу в ваших глазах, самое жестокое сердце смягчилось бы после подобного обеда. Поклонники маркиза, жадно поглощавшие его труды ради странного чувства, чем-то схожего с тем, что возникает от прикосновения к заживающей ране, редко обращали внимание на подробности его повествования. Если бы владелица салона удосужилась изучить их с этой точки зрения, она быстро пришла бы к выводу, что для человека, столь любовно описывавшего каждую мелочь, в пословице «семь раз отмерь, один раз отрежь» число отмеров было крайне недостаточным. Привыкнув взвешивать каждое слово, Сад искренне не понимал людей, готовых положиться на случай – но ответственность лежала не на нем, а потому… пусть комиссар решает сам.
Лютеция Флёр-Сите: Лютеция молча закусила губу и сжала кулаки. Вероятно в этот момент она желала бы ударить комиссара по голове чем-нибудь тяжёлым. Если бы он просто приказал, но этот любезный тон, эта улыбка, это утверждение, что Лютеция якобы любит играть... А что ещё остаётся, если даже улыбаться и плакать невозможно когда захочется, а лишь тогда, когда это будет сулить выигрыш?! Попытка взять себя в руки и улыбнуться закончилась фиаско. Обратив к Рено совершенно спокойное, но печальное лицо, Флёр-Сите тихо произнесла: -Что ж сыграем... Члены КОБа не привыкли размениваться на мелочи, поэтому на кану игры нечто большее, чем... - Лютеция не закончила свою странную фразу. С минуту она молчала, а затем мягко улыбнулась Саду. - Вы не выглядите в моих глазах ни людоедом, ни ангелом. Для того чтобы судить, мы ещё слишком мало знакомы, а руководствоваться слухами не в моих правилах. Бросив взгляд в сад, Лютеция равнодушно спросила всех сразу: - Ну, что мы решили?
Шарлотта де Монтерей: Согласие комиссара с ее предложением вызвало у Мари очередную улыбку из стандартного набора робких и неловких. Последнее время ей редко удавалось чему-либо искренне радоваться, и девушка давно привыкла растягивать губы в улыбке, не замечая, что глаза противоречат пантомиме веселья, оставаясь темными и сумрачными. Даже сейчас, приблизившись еще на шаг к долгожданной возможности бежать из Парижа, Мари не чувствовала радости. Прислушиваясь к разговору за столом, девушка пришла к выводу, что за плавными движениями и шелестящими обволакивающими интонациями мадам Флер-Сите прячется стальная хватка проницательного ума. А если прибавить к этому еще и наблюдательность, присущую женщине, поднявшейся из низов... Держать в заблуждении такую даму будет куда сложнее, чем мыть полы у Дельфины Летуш. Остается только надеяться, что, не слишком довольная "просьбой" комиссара, Лютеция не будет уделять горничной много внимания. А уж Мари постарается как можно дольше этого внимания не привлекать. Девушка засомневалась даже, не поторопилась ли она со своим предложением. Быть может гражданин Сад, с его недоверием к женскому уму, был бы более безопасным вариантом? Вид скромный и смиренный, обязательным атрибутом которого являлся опущенный долу взгляд, сыграл с Мари дурную шутку. И девушка, к счастью или к несчастью своему, не могла заметить редких, но пристальных взглядов пожилого мужчины, оставаясь неосведомленной о сомнениях гражданина судьи.
полная версия страницы