Форум » Париж. Город » Салон "Флёр де Сите", 26 мая, после полудня » Ответить
Салон "Флёр де Сите", 26 мая, после полудня
Лютеция Флёр-Сите: Над Парижем частенько витали бури, неизвестно какие чаще: вызванные матушкой-природой или сотворяемые руками самих французов. Одна из самых сильных бурь, которая длилась уже ни первый год, была принесена Великой Французской Революцией. Благодаря ей, город навсегда перестал быть таким, каким был прежде, и ещё не мало потрясений предстояло. Казнён был король, и Париж с радостью готов был видеть, летящие с эшафота, головы аристократов, далеко не всем из которых довелось стоять подле подруги свободы - гильотины и друга народа - месье де Пари, любимого парижанами, палача Шарло, как ласково они его называли. Однако каким бы ни был Париж, он продолжал жить. Сама погода, еще вчера льющая слёзы, сегодня вдохнула весенний солнечный дух во многие городские улочки. Смерть всегда была рядом, но жизнь, не желая ей подчинятся, неустанно двигалась дальше.... На одной из улиц Парижа, как знак именно вечности жизни, а не смерти, находилось место, куда спешили многие просвящённые люди, и это место принимало всех, одних открыто, других тайно: салон, о котором ходило множество противоречивых слухов, но который неизменно пользовался популярностью - "Флёр де Сите". Однажды его постигла гибель, но он вновь, как Феникс из пепла, смог возродится. «Флёр де Сите», ранее расположенный на одном из этажей маленького дома на острове Сите, теперь занимал весь первый этаж красивого двухэтажного здания с лепниной, находящегося в значительном отдалении от места своего первого рождения, вероятно, этот дом был отнят у одного из казнённых аристократов. Не смотря на отдалённость от острова, салон своего названия не поменял, по всем известной причине: его хозяйка носила точно такую же фамилию, с единственным отличием – отсутствием приставки «де». Как уже было сказано, салон занимал весь первый этаж здания, под него отводилось несколько достаточно больших комнат, между которыми отсутствовали двери – новшество, введённое самой хозяйкой. Каждая из комнат была оформлена со вкусом, но полностью подчиняющаяся революционной идеологии. В обивке мебели, шторах и проч. преобладали в основном революциооные цвета, в частности, красный – цвет пролитой народной крови. Гости сами могли выбрать, в каком из залов обосноваться, в дальнем конце располагался небольшой зал, отведённый под ресторанчик, с прилегающей к нему кухней, откуда лёгкие закуски, кофе и другие напитки разносились так же по остальным комнатам, в которых обычно проходили живейшие дискуссии, яркие литературные и музыкальные выступления. Таким образом, ресторан был самым тихим местом в салоне, где гости могли просто, но со вкусом поесть, и достаточно недорого. Так же недорого было и само посещение салона, что только прибавляло ему популярности. Гостей встречал управляющий, а частенько и сама хозяйка, порхающая между залами и немыслимым образом всегда пребывающая в курсе всех разговоров. Ещё одно новшество, введённое владелицей салона – журнал посещений, в который должны были записаться все новоприбывшие, управляющий выставлял время прихода и ухода каждого посетителя. Поэтому хозяйка всегда знала кто и когда приходил в «Флёр де Сите». Владелица салона носила странное имя – Лютеция Флёр-Сите, что, впрочем, только добавляло ей шарма. Всегда очаровательная, неизменно со вкусом одетая, умная женщина умела поддержать любой разговор, вступить в любую дискуссию и, как уже было сказано, быть в курсе всех событий. Сегодня Лютеция то и дело чувствовала усталость, её не радовала ни погода, ни хорошо идущие дела. Она плохо спала и часто вставала, блуждая среди нескольких комнат на втором этаже, отведённом под её апартаменты, сказывалось так же плохое самочувствие, вызванное всё усиливающейся болезнью. Но самым главным было отвратительное душевное состояние женщины, причиной которого было одиночество и осточертевшее «служение республиканскому народу», для чего и были придуманы все салонные новшества. Однако, конечно же, никому из посетителей и в голову не пришло, что Лютеция Флёр-Сите от чего-то страдает. Посетители не должны ничего знать, это не их ума дело. Сегодня их было не так уж много: в одной из комнат музицировала компания революционеров, в большом зале молодой студент читал стихи своего собственного сочинения, содержащие яростные выпады в адрес аристократов, которым «немного осталось», больше всего посетителей было в ресторанчике.
Ответов - 114, стр:
1 2 3 4 5 6 All
Шарлотта де Монтерей: К тому времени, когда Мари заметила комиссара Рено в компании неизвестного ей пожилого мужчины, девушка вот уже с полчала протирала свои башмаки о брусчатку улицы Фероннери. Справедливости ради стоит отметить, что в этом повинно было не опоздание комиссара, а нетерпение самой Мари, которая явилась раньше назначенного срока. Нетерпение тем более явное, что его подпитывала не только надежда покинуть Францию с новой хозяйкой, но и желание как можно скорее сбежать от хозяйки прежней. Мадам Летуш за ночь хоть и смирилась с потерей бесплатной рабочей силы, но бурчать по этому поводу не перестала. Для самой Мари ночь тоже не прошла спокойно. Надежда – чувство радостное и трепетное – сменялась приступами паники и сомнений, когда девушка начинала в который раз обдумывать опасность предстоящего ей мероприятия. К стыду своему, Мари не была уверена, что внушает ей больший ужас – вероятность не справиться с порученным ей «приглядыванием» или перспектива предать свою возможную спасительницу. Утром Мари долго плескала в лицо воду, пытаясь избавиться от теней под глазами – следов бессонной ночи, а потом долго разглядывала себя в осколке зеркала. Привычная чумазость, неизбежная при постоянном общении с мукой, пылью и тряпкой, явно не подходила для девушки, которая надеялась стать горничной, и потому Мари уделила своему внешнему виду внимания больше, чем когда либо за последние полтора года. Сравнительно новое (то есть, чистое и почти не нуждающееся в заплатках) платье, волосы, скрученные на затылке в аккуратный узел, и свежий чепчик, венчающий все это «великолепие» - критически обозрев себя со всех сторон, Мари решила, что выглядит вполне достойно и прилично. Привычно скрывая свое имя, девушка никогда не задумывалась о том, что ее может выдать лицо. Встретить знакомых в Париже казалось очень маловероятным, да и сомневалась она, что кто-то помнит еще, как должна выглядеть дочь покойных Монтереев. Сама же Мари, как и всякий человек, не имеющий возможности взглянуть на себя со стороны, не замечала, что изящная кость и тонкие черты лица, которыми она была обязана длинной веренице знатных предков, человека внимательного может навести на мысль, что свое происхождение девушка ведет не только от конюхов. Впрочем, внимательностью прохожие сегодня не отличались. А для беглого взгляда запавшие щеки и лихорадочно блестящие глаза не являлись в эти дни в Париже чем-то особенным. Голод еще не успел коснуться столицы своим крылом, но его призрак уже бродил по улицам, равно пугая всех, вне зависимости от политических пристрастий.
Альбер Рено: – Мы почти пришли, - сообщил Альбер то ли себе, то ли своем спутнику. Им обоим ходьба не доставляла особого удовольствия. Комиссар был хром, судья – тучен, так что к тому моменту, когда они оказались подле салона Флёр-Сите, оба мужчины успели порядком запыхаться. И мысли об обеде даже в голове уполномоченного агента КОБа превалировали над мыслями об экстравагантности леди Блэкней. Выбор Рено на первый взгляд мог бы показаться странным. Но у комиссара был свой резон привести гражданина Сада именно в этот дом. И сюда же пригласить будущую осведомительницу гражданку Жерар. С хозяйкой салона Альбер познакомился во время стихийной вспышки террора прошлой осенью. Вернее сказать, сразу после нее, когда некоторые слабохарактерные республиканцы, устрашившись кровавых событий в Парижских тюрьмах, попытались организовать оппозицию правительству, упрекая граждан Петиона и Дантона в подстрекательстве к убийствам заключенных. Среди горе-оппозиционеров оказался и любовник очаровательной Лютеции Флёр-Сите. Сам «мятежник» был осужден и лишился головы. Женщину же привычно обвиняли в распутстве и проституции (биография шлюхи-содержанки-жены и снова любовницы этому способствовала), однако КОБ решил, что живой она может принести революции больше пользы, чем мертвой. Гражданку Флёр-Сите освободили из-под ареста и даже позволили вновь открыть свой популярный салон. Разумеется в обмен на хорошее зрение, отличный слух и память. Иными словами на обещание информировать агентов Комитета Общественной Безопасности о поведении и разговорах посетителей салона. Не удивительно, что Рено находил вотчину Лютеции подходящим местом для не предназначенного для посторонних (даже случайных) ушей разговора. Ну и кухарка у Флёр-Сите не чета гражданке Кренон. Мари Жерар, ловящую взглядом его приближение, комиссар сразу даже и не узнал. Отмытая, причесанная и в чистом аккуратном платье, девушка так мало напоминала замызганную служанку гражданки Летуш, что Альбер невольно заморгал, созерцая это чудесное перевоплощение. «А девочка недурна. Очень даже недурна», - хмыкнул Рено и поймал себя на мысли, что улыбаться Мари отечески, как он это делал вчера в булочной, ему категорически расхотелось. – Гражданка Жерар? Замечательно, что ты уже тут. Знакомься, это гражданин Сад. Донасьен, это та девушка, о которой я тебе говорил. Наскоро представив новоявленных агентов КОБа друг другу, комиссар принялся терзать дверной звонок.
Шарлотта де Монтерей: - Рада познакомиться, гражданин Сад, - пробормотала Мари, привычно гипнотизируя взглядом камни мостовой у себя под ногами. Впрочем, радости в ее голосе было не много, что не удивительно. Услышав упоминание о том, что комиссар уже говорил о ней с гражданином Садом, Мари логично решила, что этот пожилой толстячок, вероятно, тоже из КОБа. А такие знакомства у дочери маркиза ничего, кроме настороженности, вызвать не могли.
Sade: К тому моменту, когда комиссар остановился и назвал ему гражданку Жeрар, маркиз утомился настолько, что и думать забыл о леди Блэкни, а потому оценил представленную ему юную особу куда выше, чем если бы встретил ее сразу же по выходе из гостиницы. В полном соответствии со своей ролью та не поднимала глаз от мостовой, что позволило маркизу в полной мере оценить и тонкие черты лица и изящную фигурку. Интересно, откуда это Рено ее позаимствовал – ни одна знатная дама не рискнет допустить в свой будуар хорошенькую простушку, которая даже «нет» сказать не сможет. В отличие от большинства знакомых ему дворян со, скажем так, необычными вкусами, Сад не любил ни скромниц ни детей, и маленькая приманка для мужей не вызвала у него никаких чувств помимо любопытства. – Доброе утро, дитя мое.
Лютеция Флёр-Сите: Дребезжащее бренчание наконец привлекло чьё-то внимание. Внутри послышались шаги, и дверь распахнулась перед новыми гостями, коих "Цветок острова Сите" ждал всегда. На пороге стоял человек средних лет в великолепном чёрном костюме, улыбаясь посетителям, он молча, одним изящным жестом руки, пригласил их войти. Из нутри повеяло неуловимыми ароматами духов, цветов, сахарной пудры и выпечки, а вслед за ними - разноликими звуками чей-то речи и приятной музыки, изредко перебиваемой чьими-то воинственными репликами. И вся эта плеяда складывалась в неописуемо стройную гармонию, не смотря на кажущуюся несовместимость.
Альбер Рено: - Заходите, граждане. – Рено на всякий случай «завизировал» любезный жест отворившего им человека своим веским комиссарским словом. И слегка подтолкнул к двери Мари, чья робость была очаровательна, но вызывала у Альбера серьезные опасения в том, что девушка самостоятельно решится переступить порог столь утонченного (по сравнению с булочной гражданки Летуш) заведения. Гражданин судья, надо полагать, сориентируется сам. Он веди из «бывших» и наверняка не раз бывал в салонах. Комиссар помнил этот дом, он бывал в гостях у прекрасной Лютеции изредка. Не так часто, чтобы примелькаться, но как раз достаточно для того, чтобы женщина не забывала, кому и чему она обязана своей жизнью и свободой. Поэтому Рено почти не оглядывался по сторонам, ведя Сада и Мари через анфиладу комнат, где спорили, музицировали и читали революционные стихи завсегдатаи салона Флёр-Сите. Поскольку он пригласил Донасьена пообедать, конечной целью передвижения Альбера был небольшой приватный ресторанчик в южном углу здания.
Шарлотта де Монтерей: Деликатный толчок Рено, придавший Мари должное ускорение, пришелся как нельзя кстати, так как девушка, впечатленная явлением на пороге блистательного дворецкого (или управляющего), явно собиралась застыть подобием несчастной жены Лота. Обещанный вчера комиссаром "серьезный разговор" плохо сочетался в воображении Мари с обстановкой этого изысканного заведения. Она не была твердо уверена, чего именно она ожидала - строгого кабинета с видом на гильотину, мрачной камеры или еще чего-нибудь, такого же впечатляющего - но точно не легкомысленной атмосферы светского салона. Но привычная робость быстро уступила место здоровому любопытству. Стараясь не отставать от мужчин, девушка все же не могла удержаться, чтобы не бросать по сторонам заинтересованные взгляды. Когда родители были еще живы, они не так часто брали с собой в Париж дочку, да и девочка была слишком мала, чтобы иметь возможность посещать подобные заведения. И уж тем более Мари не бывала в таких местах, подвизаясь сперва в роли горничной, а потом служанки мадам Летуш. На парижский дом дю Белле это так же походило мало - слишком много гостей и музыки. Может быть, здесь живет та англичанка, за которой и надо приглядывать? Кажется, месье Рено говорил, что она актриса. С актрисами обстановка изящной непринужденности и веселья, царящая в салоне, в наивном воображении Мари вязалась куда лучше, чем с серьезными разговорами или обсуждением ее будущих обязанностей. Уверив себя, что ее ждет встреча с будущей хозяйкой, Мари несколько расслабилась, но только до тех пор, пока компания не остановилась перед столиком в ресторане. Мысль о том, что леди, без разницы англичанка или нет, может посадить с собой за столик горничную, Мари даже не пришла в голову, в виду полной невозможности подобной ситуации. И девушка, мысленно вздохнув, приготовилась стоять и глотать слюну, надеясь, что ей удастся сдержаться и не шарить голодным взглядом по тарелкам.
Sade: Следуя за комиссаром через анфиладу элегантно обставленных комнат, Сад, при всем желании поглазеть по сторонам, позволил себе только парочку вежливых взглядов на музицировавших дам средних лет и на стоящего на стуле молодого человека, сотрясавшего воздух поэтическим призывом уничтожить всех тиранов, в котором плохие рифмы более чем искупались страстностью читавшего. Знакомых в подобных кругах у него быть не должно было, но к его величайшему изумлению, молодой человек запнулся, уставившись на него с откровенным ужасом в глазах, и чуть не свалился со стула. Оглядываться маркиз не стал, но по дороге в ресторан он заметил еще одного знакомого – пожилого бородача, чей ярко-алый шейный платок почти сливался по тону с красной шелушащейся кожей шеи и лица. Глаза бородача расширились при виде Сада, и маркиз небрежно кивнул ему, проходя мимо. До Революции шевалье дю Бурбье был известен как болезнью кожи, так и пристрастием к очень молодым девушкам низкого сословия – трудно предположить, что смена убеждений сделала его привлекательнее для дам, а потому… легкая улыбка скользнула по губам судьи. Положительно, сюда надо будет вернуться… К тому моменту, когда они подошли к столику, Сад припомнил и студента, с которым ему пришлось столкнуться как-то в суде, пусть подробности этой истории оставались еще смутными. Незаконнорожденный сын дворянина, кажется… Маркиз глянул на замеревшую девушку и привычно отодвинул для нее стул. – Прошу вас, мадемуазель. В элегантной атмосфере салона что осточертевшее революционное «ты» что обращение «гражданка» прозвучали бы настолько нелепо, что Сад даже не заметил, как перешел на столь презираемое второе лицо множественного числа.
Шарлотта де Монтерей: - Но... я не могу, - Мари уставилась на гражданина Сада с изумлением. Тем более откровенным, что возраст и манеры этого пожилого мужчины явно указывали на то, что прежде чем стать гражданином, он вполне мог бы быть господином. Свобода, равенство, братство - лозунг, разумеется, замечательный, только вот вряд ли будущая хозяйка благожелательно оценит подобное равенство со своей горничной, а уж братание за обеденным столом выглядело еще более сомнительным.
Sade: Сад краем глаза глянул на Рено и ободряюще улыбнулся девушке. То ли она и вправду горничная, то ли считает нужным не выходить из роли, но в любом случае, не забудем про революционное равенство, даже если мы выбрали неправильные местоимения. – Вы предпочитаете есть стоя? Пусть он не стал высказывать вслух вертевшееся у него на языке язвительное предположение о состоянии ее зада, не улыбнуться он не мог.
Шарлотта де Монтерей: - Нет, но той леди... то есть, гражданке... в смысле, актрисе... - Мари запнулась, не зная, как правильно назвать ту даму, для знакомства с которой, как она думала, ее сюда и привели. Чуть нахмурившись, девушка помолчала, пытаясь выбрать подходящие слова, и решила, наконец, остановиться на нейтральном варианте. - Даме и ее горничной не положено сидеть за одним столом. Это... - она опять остановилась, не представляя, как объяснить мужчинам очевидное. Гражданам из КОБа, возможно, такая ситуация не кажется дикой, но дама-то англичанка, и ее мнение о равенстве между горничной и хозяйкой скорее всего отличается от представлений революционеров. - Это неправильно, - наконец выдохнула она с самым несчастным видом. Разочаровавшись в своих попытках объяснить, Мари заозиралась, надеясь высмотреть ту даму, о которой только что говорила.
Лютеция Флёр-Сите: Вскоре вниз спустилась и сама хозяйка салона. Ей уже сообщили о новых гостях, и она пожелала взглянуть на них. Придирчиво просмотрев имена в журнале поситителей, Лютеция слегка нахмурилась при взгляде на знакомую фамилию, в голове будто из тумана всплыл образ высокого, чёрноволосого мужчины из Конвента. Внутри вновь поднялся ком усталости, вдобавок в висках заныло и застучало, будто кто-то их вдруг стал сдавливать и буравить неизвестным, но ужасным инструментом. Женщина уже было потеряла интерес к разлинованной толстой тетради, как вдруг наткнулась на ещё одну знакомую фамилию - Сад; это заставило Лютецию усмехнуться и, наконец, захлопнуть журнал лёгким движением руки. Взглянув на управляющего твёрдым, немигающим взглядом, хозяйка салона без слов будто спросила, в какой из залов отправились гости. Мгновение и, подобно сильфиде, Флёр-Сите оказалась у входа в ресторанчик, успев при этом находу бросить молодому поэту очаровательную усмешку. Никакая головная боль, никакая усталость не смогла отразится на улыбающемся лице Лютеции, привыкшей скрывать свои чувства, тем более при посетителях. Гости салона не должны видеть здесь проблемы, гости салона не должны знать, не должны чувствовать себя покинутыми. Иногда женщина спрашивала себя зачем она делает всё это, ведь оставшееся ей время она могла бы провести в каком-нибудь уединённом и прекрасном месте, не напрягая ещё имеющиеся физические и душевные силы? Но она взяла время в долг не только у проклятого туберкулёза, но и у Революции, а точнее, у тех людей, которые обрушили гнев этой яростной девы на Францию. Лютеция хотела жить, жить столько, сколько осталось, до последнего цепляясь за жизнь, и провести оставшиеся дни, минуты, секунды в постоянном действии, полёте. Даже если смыслом жизни стал этот салон... Хозяйка салона "Флёр де Сите", идя навстречу к новым посетителям, как всегда улыбалась, и в её карих глазах как всегда плясали желтоватые, хитрые искорки.
Альбер Рено: - Присаживайся, Мари, - поторопил девушку Рено. – Это тебя булочница запугала! Тут нет никаких актрис. Мы пообедаем втроем, ты, я и Донасьен. Комиссар улыбнулся, любуясь изяществом сервировки. Возможно у какого-нибудь санкюлота вызвали бы возмущения подобные аристократические излишества. Но Альбер относился к той породе людей, что верили: революции свершаются не для того, чтобы сделать всех одинаково нищими, а, наоборот, для того, чтобы любой человек вне зависимости от сословия, вроде той же Мари Жерар, мог наслаждаться великолепием атласной скатерти и дорогого фарфора. Закончив рассматривать стол, Рено привычно взялся рассматривать людей. И в числе первых увидел направляющуюся к ним Лютецию. – Ты мой должник, Донасьен. – тихо заметил комиссар, кивнув головой в сторону хозяйки салона. – Сегодня я знакомлю тебя исключительно с красавицами. И уже громче добавил, обращаясь к улыбающейся им женщине - Гражданка Флёр-Сите… Лютеция… рад тебя видеть. Для того, чтобы перейти на «вы», всей утонченности обстановки для Рено явно было недостаточно. ООС. Я бы предпочел нигде не расписываться. Но раз уж написали, что расписался, пусть будет так.
Шарлотта де Монтерей: Категоричность тона Рено не оставляла места для сомнений, так что Мари пришлось смириться с тем непонятным фактом, что ее сюда привели именно покормить и... Вероятно, все же "серьезный разговор" тоже состоится, иначе вся эта затея со стороны комиссара выглядела исключительной благотворительностью, а в это девушке верилось с трудом. Послушно устроившись за столом, Мари с сомнением окинула взглядом приборы. Не то, чтобы за полтора года она забыла чем и когда следует пользоваться, но ее сотрапезники вряд ли ожидают от нее следования столовому этикету. Главное, не забыться, и не дать повода для подозрений. Видит бог, в булочной все было куда проще - там приходилось следить только за словами.
Sade: Маркиз занял свое место рядом с Мари, незаметно разглядывая окружающих. Салон, похоже принимал лиц из всех слоев общества, вне зависимости от чистоты их рук, а следовательно, денег на нем хозяйка не зарабатывала. Неужто так приятно принимать у себя чернь? Не успел Сад додумать эту мысль до ее логического конца, как взгляд Рено сместился в сторону двери. Маркиз тоже повернулся, и глаза его расширились. – Я приложу все усилия, чтобы вернуть свой долг той же монетой, – ответил он, – но в Париже, я боюсь, недостаточно красавиц.
Лютеция Флёр-Сите: Тихо шурша юбками, рыжеволосая женщина подошла ближе и произнесла приятным бархатистым голосом: - Здравствуй, гражданин Рено, - Лютеция так и не привыкла к новым обращениям, по её мнению, временами это звучало достаточно глупо, но всё же она говорила так, как это нужно было республиканцам, - Всё же моё заведение привлекает не только воинственно настроенных поэтов, - женщина бросила взгляд в сторону комнаты, где "проповедовал" студент и криво усмехнулась, - Но и настоящих революционеров... Что ж, добро пожаловать - Флёр-Сите кивнула и двум другим посетителям, сопровождавшим комиссара. В глазах Лютеции можно было прочитать не только извечный хитрый блеск, но и еле заметное недоверие. Она, конечно же, допускала, что Альбер Рено мог просто прийти перекусить и поговорить, а не иметь своей целью проверять хозяйку салона, но недоверчивая женщина привыкла всегда быть на чеку. К тому же, одно другому не мешает... Стеснённое тугим корсетом, тело Лютеции сейчас желало если не прекращения невыносимой головной боли, которая эхом отзывалась во всех остальных членах, то хотя бы свежести ветерка, принесшего бы ослабление мукам. - Гражданин Ривье, пожалуйста, открой двери в сад- обратилась Флёр-Сите к одному из официантов, не повышая голоса, но однако делая его достаточно слышимым, для ясного усвоения пожелания и дальнейшего его исполнения. Ресторанчик наполнился весенним духом и щебетанием птиц. Лютеция вздохнула и в это время краем глаза заметила, стоящего у входа в зал, молодого студента, на лице которого была написана нерешительность. Тут же ей вспомнилась фраза о враге человека, имеющего свойство появляться при малейшем упоминании о нём. Владелица салона поняла, что студент собирается уходить, но не хочет этого делать, не попращавшись с ней. - Прошу извинить меня, граждане, - Лютеция поманила рукой одного из официантов, - все лучшие блюда в вашем распоряжении... От себя могу порекомендовать на десерт голандские оладьи... Они, вероятно, понравятся очаровательной гражданке. И снова словно лёгкая сильфида, женщина оказалась в другом конце комнаты. Из далека можно было видеть, как смущённо улыбается студент, как он целует руку хозяйке и как она как бы удивлённо вскидывает брови и смеётся. Молодой человек косится в сторону гостей, и Лютеция, проследив за его взглядом, замечает, что он направлен прямо на Сада. Женщина щюрится и улыбается напрощанье рифмоплёту. Альбер Рено....Вот настоящий мужчина, готовый уступить женщине в капризе... по мелочи
Альбер Рено: – Настоящая красота тяжело дается в руки, - философски заметил Рено, когда Лютеция, поприветствовав гостей, удалилась, унося за собой дурманящий ореол тонких духов. Про то, что хозяйка салона его если не боится, то опасается, комиссар распространяться не стал. Главное она женщина умная, и сообразит, что нужно незваным гостям. Место спокойно поговорить и отсутствие навязчивого любопытства. – Что ж, попробуем оладьи. А в ожидании заказа я расскажу вам о леди Блэкней и о ее семейном счастье. Откинувшись н спинку стула, Альбер начал издалека, с тех дней, когда Маргатита Сен-Жюст блистала на сцене Французского театра. Рассказал о экстравагантном английском баронете Персивале Блэкней, о свадьбе в Париже, об отъезде в Англию. - Вот какая хозяйка ожидает тебя, Мари, - подытожил он. – И, как ты догадываешься, я хочу знать о ее пребывании в столице любую и каждую мелочь. С кем она встречается, о чем говорит, получает ли письма или записки, от кого, что в них написано. Отлучается ли из гостиницы, как часто, куда и зачем. Короче, все…
Шарлотта де Монтерей: Рассказ Рено буквально очаровал девушку. История леди Блэкней показалась Мари чудесной волшебной сказкой, которая, как и положено сказке, закончилась свадьбой и счастьем молодых. Впрочем, реальность, в виде инструкций комиссара, не заставила себя долго ждать, лишний раз напомнив, что сказкам в жизни не место. Видимо не все так спокойно и тихо было в жизни блистательной актрисы, раз КОБу зачем-то понадобилось приставить к ней соглядатая. Наставления месье Рено Мари выслушала внимательно, стараясь не упустить ни одной детали. Значит, с кем встречается, что говорит, куда ходит, о кого приходят письма и о чем в них пишут... Услышав о письмах, Мари опустила глаза, боясь выдать мелькнувшее в них отвращение. Воспитание, полученное в первые пятнадцать лет жизни, не смогли выбить даже полтора года выживания в революционном Париже. Из всего, что ей предстояло, чтение чужих писем казалось девушке самой гнусной обязанностью. Оставалось только надеяться, что леди Блэкней и ее друзья не большие поклонники эпистолярного жанра, или... - Но я очень плохо умею читать, гражданин комиссар, - Мари подняла взгляд на Рено, надеясь, что неуверенность в ее словах он примет за привычную робость. - Точнее, почти совсем не умею. Я правильно поняла, что о подозрениях в адрес мужа миледи вы не упомянули?
Sade: Слушая историю леди Блэкни, которая, впрочем, была лишь приукрашенной версией того, что комиссар вкраце сообщил маркизу при их последней встрече, Сад краем глаза наблюдал и за очаровательной хозяйкой салона и за лебезившим перед ней рифмоплетом. Как же его все-таки звали? Имя отца он не забыл, но мальчишка, помнится, всеми силами пытаясь доказать, что ненавидит кровососов-аристократов вообще и папеньку в частности, особо упирал на то, что носит другую фамилию. При том, что тот платил за его образование, картина получалась жалкая, и маркиз тогда предпочел в нее не поверить… а кто-то, стало быть, поверил… Интересно… – Если ей есть что прятать, – заметил Сад, вольно или невольно приходя на помощь смущенной девушке, – это будет не в письмах, а скорее, наоборот. Появившийся в этот момент кельнер избавил его от необходимости пояснять, что, будь он заговорщиком, он специально держал бы свои письма в кажущемся беспорядке. Во всяком случае, во всех тюрьмах, в которых он сидел, этот нехитрый метод неизменно давал один и тот же малоприятный результат, из-за чего время от времени он писал Милли по-провансальски. А ведь тут-то речь шла всего-навсего о вульгарном любопытстве тюремщиков!
Альбер Рено: По лицу Альбера скользнула тень изумления. И тут же исчезла. «Дурак, с чего ты взял, что деревенская сирота обучена грамоте. Мог бы и сам догадаться, что девчонка, если и разбирает написанное, то через пень-колоду». – Ах, Мари, Мари… Вернее, ах, Дельфина, Дельфина, - скривился он, как человек, у которого только что осквернили очередную мечту. – Подумать только, заводила женского комитета, а не догадалась пристроить тебя подучиться. Про тряпку половую не забыла, а про грамоту… Ну да ладно, какие твои годы. Разберемся с врагами революции, откроем в республике школы. И для детей, и для тех, кто постарше. А пока… Донасьен прав. Вряд ли леди Блэкней будет держать важные письма на виду, да и вообще хранить их. Если же тебе покажется, что какая-то записка действительно представляет для нас интерес, постарайся ее стащить хотя бы на четверть часа. Я приставил к гостинице нескольких агентов Комитета, среди них найдутся и грамотеи. Но это еще обсудим. Я о другом хотел поговорить. Гражданин Сад высказал дельную мысль, дескать, Маргарита Блэкней вернее начнет тебе доверять, если ты с ней пооткровенничаешь, и в порыве откровенности расскажешь что-нибудь эдакое. Трагическое. Поэтому… Не определить ли нам тебя в аристократки, а гражданка Жерар?
Шарлотта де Монтерей: - Да какая же из меня аристократка, гражданин комиссар?! Еще несколько секунд назад, слушая сетования Рено на неграмотность своей протеже, Мари сидела, низко опустив голову. Плечи девушки поникли словно под грузом вины. Как ни странно, виноватой Мари себя действительно чувствовала, но не за мнимую безграмотность деревенской сироты, а за свою, пусть и вынужденную, но ложь. И не должна была бы вроде, а чувствовала. Но последние слова комиссара заставили девушку не только тут же позабыть о собственных невнятных терзаниях, но даже подскочить на стуле, уставившись на Рено ошарашенными глазами. - Я же не знаю и не умею ничего такого, чего аристократы умеют, - Мари сама не заметила, как перешла на простонародную речь, бессознательно пытаясь откреститься от любой связи с гонимым классом. Даже руками всплеснула, ненароком задев стоящую перед ней тарелку. Та, не выдержав эмоционального напора жеста, сдвинулась, чуть покачнулась на краю стола, и плавно соскользнула Мари на колени. Покраснев, как маков цвет, девушка тут же прекратила причитать, потупилась в диком смущении и, осторожно поставив тарелку обратно на стол, вновь спрятала руки на коленях, не смея поднять взгляда на мужчин.
Sade: Предложение Рено изумило Сада ничуть не меньше чем Мари: аристократки, не умеющие читать, это что-то новое. Или даже точнее, старое, но не говорить же комиссару, что, хотя равенство сословий великая вещь, не стоит путать прошлое с настоящим, особенно с настоящим желаемым, а не действительным… – Если Мари предпочитает, она могла бы быть незаконнорожденной дочерью какого-нибудь аристократа, безвинно пострадавшей от революционного гнева… ну скажем, соседей. – Он вспомнил поэтически настроенного студента и добавил, – У покойного барона де Болье, помнится, таких было пруд пруди, и дело найти будет несложно… А кто такая Дельфина? Несмотря на изначальное нежелание маркиза участвовать в этом деле, азарт начинал брать свое.
Лютеция Флёр-Сите: Выпроводив молодого студента, Лютеция почувствовала лёгкое облегчение. Он уже порядком надоел ей с этими вечными бессмысленными стихами о столь же бессмысленном равенстве. Флёр-Сите всегда помнила откуда она "поднялась", с какого дна.. Да, сейчас она могла многое себе позволить, правда, больше благодаря мужу, оставившему ей деньги, чем революции, которую так страстно встретили все те, кто, так же как и Лютеция когда-то, мечтали вскарабкаться "наверх" и позабыть от той грязи и нищите, в которой им приходилось жить. Но это не дало ей ни пресловутого равенства ни, тем более, свободы. Поэтому-то иллюзии студента так раздражали её, как, впрочем, и другие революционные, республиканские лозунги. Приходилось, как говорится, делать хорошую мину при плохой игре... Чувствуя, что стучащая боль в голове не проходит, Лютеция решила подняться к себе и немного отдохнуть, если она вдруг понадобиться гостям, управляющий сообщит ей. Но перед этим хозяйка салона пожелала проведать троицу, которая ироничной женщине уже казалась забавной, и проверить все ли её поручения выполнены. Флёр-Сите, убрав с груди огненные пряди волос, тут же затрепетавшие на солнце, подошла к столику и, улыбнувшись, поинтерисовалась, всё ли гостей устраивает. Быстрым взглядом окинув стол, женщина сощурилась и обратилась к официанту, которому доверила обслуживать комиссара и его собеседников. -Оливье, позаботься о том, чтобы все пожелания этих граждан были выполнены.. И ещё... Принеси того вина, что привезли из Италии... - Лютеция защёлкала пальцами, пытаясь вспомнить название вина,- Впрочем ты понял... И ещё.. Сладкое вино для гражданки... Женщина обвела взглядом сначала Рено, затем Сада и, остановив его на юной девушке, еле заметно подмигнула ей, увидев, что та чем-то смущена. -Да.. Оливье,-окликнула Лютеция официанта, не дав ему уйти, - Распорядись, пожалуйста,чтобы приготовили кофе для меня.. И пусть отнесут его ко мне наверх. Женщина дотронулась тонкими пальцами до лба, слегка нахмурившись, но мгновение спустя заставила своё лицо снова стать приветливым и улыбающимся.
Альбер Рено: – А чем ты хуже какой-нибудь расфуфыренной графской дочки? – Вопросом на вопрос откликнулся комиссар. – Ничем не хуже. Умылась, приоделась, и сразу вон студентики заглядываются. Рено немного преувеличил, но самую малость. Отмытая от последствий неблагодарного труда в булочной, Мари оказалась чудо какой хорошенькой. Даже странно было, с чего французская деревня породила вдруг такую утонченную красоту. Личный солдатский опыт Альбера с сельскими прелестницами в свое время породил в мужчине убеждение, что трудовые гражданки из провинции обычно выглядят покрепче и ведут себя побойче. – Ты целый год работала у дю Белле, насмотрелась, небось, на аристократок. Так что притвориться благородной будет не так уж сложно, уверен. А хочешь, Донасьен позанимается с тобой немного. А за одно подберет подходящее дело из своего архива. Хотя не думаю, что леди Блэкней будет всерьез поверять твой рассказ. Официант подал оладьи и комиссар с удовольствие втянул носом соблазнительный аромат горячего блюда. И улыбнулся, когда на стол подали вино. – Лютеция сегодня к нам благоволит. Удивительная женщина. Богиня. А Дельфина… Еще одна занятная гражданка. Из тех, что снабжают тебя работой, Донасьен. Хозяйка булочной, где я нашел Мари.
Sade: Когда очаровательная хозяйка салона вновь остановилась у их столика, Рено, похоже, был настолько занят своей протеже, что только кивнул в ответ на вопрос, все ли в порядке, предоставив маркизу полную свободу выразить свое восхищение как убранством салона, так и царящей в нем атмосферой. Если его комплименты и звучали несколько преувеличенно, то несомненно, ничего нового гражданка Флер-Сите не услышала. Провожая ее взглядом, Сад понимающе закивал в ответ на объяснение Рено, но почти сразу нахмурился. Булочная? Что бы горничной делать в булочной? Или это комиссар с ней там познакомился? ООС Вы меня простите, но я так понял, что комиссар говорит о Вас так, как будто Вы уже отошли, а потому я никак не могу попытаться Вас задержать ((
Лютеция Флёр-Сите: аааыыы... к чёртовой бабушке.. сама виновата...
Шарлотта де Монтерей: Присущее всем дочерям Евы желание нравиться аполитично по природе своей и не видит разницы между "своими" и "врагами". И Мари с трудом удержалась, чтобы не начать крутить головой в поисках тех самых "студентиков". Слова комиссара, призванные внушить немного уверенности деревенской простушке, неожиданно польстили и дочери маркиза, скрывающейся под этой маской. Перестав пристально разглядывать свои колени, Мари подняла голову. Робкая улыбка тронула ее губы, но тут же исчезла, стоило девушке заметить стройную фигуру удаляющейся от столика Лютеции. Мари далека была от того, чтобы сравнивать себя с блистательной хозяйкой салона, но контраст был столь силен, что всякие мысли о своей возможной привлекательности выветрились из головы девушки, заставив ее полностью сосредоточиться на деловой части разговора. - Если вы уверены, что так будет лучше... - с сомнением оглядев ряды столовых приборов по обе стороны тарелки, Мари взяла вилку. Не ту, что была бы правильной именно к этому блюду, а ту, что лежала рядом. - Я могу попробовать, но, может быть, мне действительно лучше сказаться бастардом?
Альбер Рено: Рено были понятны колебания девушки. И все же незаконный ребенок.. Нет, не убедительно. Незаконнорожденные, особенно если речь идет о чадах, лишенных до революции привилегий своего сословия, часто ненавидят своих родителей. На его памяти именно из полукровок выходили самые рьяные якобинцы, любители кровавых крайностей, мстящие всем аристократам за грехи своих отцов. Неизвестно, растрогает ли подобная история леди Блэкней. Лучше не размениваться по пустякам, а выдавать Мари за чудом уцелевшего законного отпрыска какой-нибудь погибшей под ножом гильотины благородной семейки. Выбор тут, спасибо трибуналам, велик. Например… Да хотя бы даже эта «пропажа» де Монтерей. Взгляд комиссара, направленный на Мари Жерар, невольно стал оценивающим. Пожалуй, это могло бы оказаться хорошим вариантом. Настолько хорошим, что Маргарита Блэкней, чего доброго, действительно захочет помочь «дочери маркиза» покинуть Францию. И… чем фортуна ни шутит… Обратится за помощью к мужу. – Нет, бастрард нам не подойдет. Но я знаю подходящую маску, Мари. Я уже рассказывал тебе о ней. Вернее, расспрашивал о ней. Родственница дю Белле, помнишь? Чуть наклонившись к Шарлотте, Альбер доверительно добавил. – И не волнуйся ты так. Видела хозяйку этого салона? Настоящая королева, не хуже Антуанетты. А ведь она такая же простолюдинка, как ты. ООС - Лютеция, простите меня пожалуйста. Мне показалось, что вы удалились пить кофе :=( Поэтому я написал то, что написал. Возвращайтесь, прошу вас, и выпейте с нами вина.
Шарлотта де Монтерей: Вилка звякнула о тонкий фарфор и застыла. Боясь выдать себя дрожащими руками, Мари осторожно, тщательно контролируя каждое движение, пристроила вилку на край тарелки. Отец Антуан называл революцию изобретением дьявола, и сейчас Мари была склонна верить ему как никогда. Более того, сам Рено казался девушке если и не самим дьяволом, то точно кем-то из его подручных. И Мари тщетно боролась с искушением. Выдать себя за того, кем ты и являешься - что может быть проще? То, что девушка собиралась сделать втайне, ей предлагали совершить явно. С полного одобрения тех, кого она и боялась. Что это - ответ на ее молитвы или ловушка нечистого? - Так она же... родственница та... уехала из Парижа, - осторожно заметила Мари, сосредоточив все свое внимание на лакее, наполняющем бокалы вином. Она сама бы не могла сказать, что прозвучало в ее словах - вопрос или утверждение.
Лютеция Флёр-Сите: Ну в третий раз возращаться будет как-то глупо.. Даже повода не придумаю... Позовите меня что ли...))) Даже не знаю.
Sade: Исподтишка разглядывая девушку, маркиз вынужден был признать, что, по крайней мере, на первый взгляд ничто не выдало бы обмана. Вилку она держать умела, уличным произношением не злоупотребляла, а остальное можно списать на ужас, пережитый при гибели родственников – или что там произошло с этими дю Белле? Знакомая фамилия, они где-то поблизости жили, что ли? Взгляд Сада остановился на тоненькой струйке вина, лившейся в бокал Мари, и он поморщился. Ну кто ведет такие разговоры при посторонних, какого бы они ни были происхождения? Особенно когда кельнер так явно не торопится… Легкая морщинка прорезала лоб маркиза, и он быстро протянул руку с вилкой к локтю официанта. Багровая струя отчаянно дернулась, щедро заливая и оладьи будущей дворянки и скатерть перед ней. Кельнер вскрикнул и обернулся, но вилка маркиза уже упала рядом с тарелкой, а сам он торопливо отодвинулся подальше и от стола и от столь щедро заливавших его даров Бахуса. – Да что с вами, милейший? Гражданин, я хотел сказать. ООС Как я понимаю, никто кроме Рено ничего заметить не может в принципе (владелица почти ушла; официант стоит между мной и Мари, спиной, разумеется, ко мне; прочие на наш столик вряд ли смотрят), а Вы, комиссар, по желанию. *нетерпеливо ждет возвращения хозяйки салона*
Шарлотта де Монтерей: Мари, в напряженном ожидании ответа Рено с отстраненным любопытством наблюдала, как дернулась рука официанта, как темно-красная лужа начала расплываться по скатерти. И только резкое восклицание того, кого комиссар представил как гражданина Сада, заставило девушку вдруг очнуться. Издав собственное "ой", Мари торопливо вскочила со стула, спасая юбку единственного своего приличного платья и тут же заозиралась в поисках тряпки, в который раз подтвердив истину, что привычки - великая сила, особенно когда они приобретаются под чутким руководством такой дамы, как Дельфина Летуш.
Альбер Рено: Глаза Рено подозрительно сузились. Хоть он и поглощен был разговором с Мари, странный маневр гражданина Сада не прошел мимо внимания комиссара. Что это еще за блажь одолела революционного судью? Трудно было заподозрить в поступке Донасьена простую неловкость. По правде говоря не смотря на свою тучность, этот человек отнюдь не казался Альберу неловким. Но тогда как это понимать? - Проклятье, такое вино впустую! Рено собирался рассказать гражданке Жерар подробнее об «уехавшей родственнице господ дю Белле», но история с вилкой сбила его с мысли. – Ничего, гражданин, в жизни случается всякое, - ободряюще заметил он растерянному кельнеру, бросившемуся вытирать вино наскоро подхваченными со стола салфетками. – Мы не «господа», высечь тебя не прикажем. Кликни лучше хозяйку. Тут бы гражданке платье почистить. «И переодеться, - мысленно добавил комиссар. – Наверняка у Лютеции в гардеробе можно подыскать подходящее платье для девушки, подороже и помоднее, чем тот образец скромности, что только что был погублен с подачи Донасьена. Тогда и увидим, сойдет ли Мари за Шарлотту Монтерей»
Лютеция Флёр-Сите: Не успела владелица "Флёр де Сите" подняться на первую площадку лестницы, как была остановлена официантом. Лицо его было взволновано и сначало он лепетал что-то невнятное. Лютеция нахмурилась. -Да говори же ты толком, что ты там натворил!- Лютеция, привыкшая угадывать по эмоциональному состоянию своих служащих их поступки, уже догадывалась, что если кельнер так заикается, то уж точно в чём-то провинился. Не могло же произойти что-то ужасное за такой короткий срок! Рыжеволосая женщина оказалась в зале ресторана так же быстро, как и исчезла. Её лицо было невозмутимо, но по губам можно было понять, что бедному официанту, идущему впереди, пришлось выслушать всё, что она о нём думает. - Извинись перед гражданами и убери здесь всё! Принеси новую скатерть, прикажи повару сделать ещё оладьи и возьми ещё бутылку вина. - железным голосом произнесла Лютеция, при этом умудряясь не уходить от своего привычного шепчущего шелестения, - Да поживее! Республике и моему салону, в частности, не нужны работники-черепахи! Проводив взглядом извинившегося и красного как рак официанта, Лютеция посмотрела на платье девушки, по которому расползлась чернеюще-бордовая клякса. - Как тебя зовут, очаровательное дитя? - услышав имя, женщина улыбнулась и продолжила, - Пожалуй, ничего не остаётся, кроме как сменить платье... Пятно нужно застировать...
Шарлотта де Монтерей: - Мадам, мне так неловко вас утруждать... - то ли атмосфера салона сказывалась, то ли Мари уже заранее смирилась с будущей ролью аристократки, но назвать прекрасную хозяйку этого заведения "гражданкой" у Мари не повернулся язык. - Но если у вашей служанки найдется что-то, во что бы я могла пока переодеться... Девушка с несчастным видом расправила юбку, разглядывая последствия неловкости официанта, и послушно направилось следом за Лютецией. Пятна от вина так просто не выводятся, и мысленно Мари уже прикидывала, можно ли будет перелицевать платье, чтобы вернуть ему на будущее приличный вид, или придется закрывать пятно передником.
Sade: Выражение лица комиссара ясно показало маркизу, что его маневр не остался незамеченным, но по счастью, что-то взяло верх над классовой солидарностью: то ли простое любопытство, то ли осознание, что люди редко сходят с ума на публике. Как бы то ни было, Рено не только не стал поднимать шума, но даже хладнокровно воспользовался возвращением очаровательной владелицы салона, чтобы приодеть свою подопечную. Не успели обе женщины удалиться, как раскрасневшийся, то ли от смущения то ли от ярости, кельнер появился с чистой скатертью под мышкой и грязной тряпкой в руке, и следующие несколько минут комиссар и его гость были вынуждены посвятить беседе о вчерашнем дожде, сегодняшнем вёдре и видах на урожай. Наконец, перед ними снова стояли тарелки, бокалы были вновь наполнены итальянским вином, и официант удалился. – Меня сильно смутило излишнее внимание, которое гражданин Ривье уделял нашему разговору, – пояснил Сад, успевший за время вынужденного ожидания вызвать в памяти фамилию незадачливого кельнера. – Мне и показалось, что если отвлечь его внимание, он может забыть то, что услышал. Что его объяснение скорее всего обрекало гражданина Ривье на изчезновение в одной из парижских тюрем, маркиза не беспокоило.
Лютеция Флёр-Сите: Прошло достаточное количество времени, чтобы мужчины, в ожидании дам, успели, возможно, слегка заскучать. Сквозь щебетание птиц и звуки разговоров донеслось нетерпеливо-смеющееся: - Мари, да спускаяся же! К чему стесняться красоты? Вконце концов, не выдержав, Лютеция мягко взяла девушку за руку и ввела в ресторан. Несколько любопытных взглядов тут же, подобно бабочкам, полетели в их сторону, и Флёр-Сите с удовольствием подумала, что не зря отдала милой девушке одно из платьев своего гардероба. Его она всё равно не носит, зато какой эффект! В такой ситуции можно было бы вспомнить о том, что обычно любая женщина болезненно реагирует на любое внешнее превосходство или сравнение. Возможно, просто Лютеция была полностью уверена в себе? Как бы там ни было, подобно художнику, довольному своей работой, женщина была довольна тем, что сотворила с Мари: был снят чепец, тем самым освободив волосы, красивое платье сидело точно по фигуре. - Я увлеклась!-весело заявила Лютеция, доведя Мари до стола, за котором сидели Сад и Рено.
Шарлотта де Монтерей: Сама же Мари восторгов Лютеции явно не разделяла, но протестовать была уже не в силах. Казалось бы, что может быть неожиданного в рекомендации даме новой горничной? Да и инструкции комиссара особенного удивления у Мари не вызвали. Но сама атмосфера, всякие мелкие события, происходящие вокруг и рядом, постоянно сбивали девушку с толку. Сперва выбор этого салона для разговора, великолепный обед, потом предложение Рено выдать "горничную" за дворянку. И ладно бы просто за дворянку, так нет же, из всего многообразия имен комиссар выбрал именно то, которое вызывало у Мари чуть ли не панический ужас. И, как финал-апофеоз, нелепая оплошность лакея, и последующее за ним переодевание. Мало того, что Лютеция сходу отвергла просьбу Мари о чем-нибудь, что более пристало бы горничной, и только рассмеялась в ответ на предложение девушки самой позаботиться об испорченном платье. Мадам Флер-Сите, казалось, находила явное удовольствие в том, чтобы нарядить Мари чуть ли не по последней моде. А самой девушке оставалось только соглашаться, подчиняться, да вздыхать вслед своему старому платью, которое унесла служанка. Надо ли говорить, что в ресторан Мари спустилась далеко не в самом лучшем расположении духа. И вместо того, чтобы замечать чужие взгляды, занималась тем, что в красках представляла себе возвращение в булочную мадам Летуш в таком виде, и заранее вздыхала, предчувствуя водопад насмешек и саркастичных замечаний.
Альбер Рено: Рено коротко кивнул, услышав объяснения Сада относительно причины, по которой кельнеру пришлось пролить вино. Но не сказал ничего по поводу того, насколько серьезно он принял замечание судьи. Это был особенный салон, и Комитет Общественной Безопасности доверял гражданке Флёр-Сите. Пока доверял, по крайней мере. Поэтому прежде чем отдать приказ об аресте Ривье, логично следующий из высказанного Донасьеном подозрения, комиссар предпочел бы переговорить о Ривье с самой Лютецией. Альбер не имел желания разрушать без нужды очарование этого салона, тем более что, благодаря ему, в Комитет поступало немало полезной информации о гражданах. – Пока мы вдвоем, и наш неловкий слушатель нас покинул, может, поделишься своими соображениями относительно Маргариты Блэкни? Что ты намерен делать дальше? – Предложил Рено, отхлебывая вина. – На этот раз я его выпью, - хмыкнул мужчина. – Не дожидаясь, покуда новая порция этого превосходного напитка отправится на платье Мари. А вот, кстати, и она… Браво, Лютеция, я ожидал «фокуса» с перевоплощением, а вижу истинное чудо. То, что видел комиссар, лишний раз подтверждало истину о том, что люди рождены равными, но разодеты по-разному. Изящное платье в два счета превратило робкую сельскую девочку в прелестную гражданку, с которой хоть картины пиши в знаменитой мастерской гражданина Луи Давида. – По-моему, такое чудо заслуживает небольшого тоста. А ты, Лютеция, не составишь ли нам компанию? Испытываю непреодолимое желание поговорить о театре.
Sade: К величайшему удивлению маркиза, переодевание не заняло у обеих женщин и десяти минут, и результаты его были и впрямь удивительны. Кто бы подумал, что робкая горничная будет так естественно смотреться в шелках! – Мои комплименты, сударыня, – сказал он в свою очередь, склоняясь к руке владелицы салона. – Право же, тем, кто считает, что «Ex quovis ligno Mercurius non fit», стоило бы с вами познакомиться.
Шарлотта де Монтерей: Вновь устроившись на стуле, Мари привычно расправила юбки, и только потом удивилась собственному жесту. Странно и приятно было осознать, что давние привычки никуда не делись, и в модном платье она чувствует себя почти так же уверенно, как и в наряде горничной. Корсет, как в старые времена, заставил надменно выпрямить спину и расправить плечи, придав осанке Мари необходимое для девицы дворянского происхождения достоинство. Поглощенная собственными мыслями, девушка забыла, насколько неподходящее сейчас время для подобных суетных радостей, но реальность, как всегда, поторопилась об этом напомнить. Избрав на этот раз своим гласом гражданина Сада. Казалось бы невинная фраза на латыни заставила Мари резко сжаться. Девушке, в задумчивости пропустившей начало разговора, невольно показалось, что за поговоркой, озвученной пожилым мужчиной, стоит нечто большее. Неприятный и даже опасный намек. Мол, сколько не притворяйся служанкой, а происхождение не спрячешь. Не удержавшись, Мари испуганно взглянула на Сада, пытаясь определить по его лицу, верны ли ее догадки.
Лютеция Флёр-Сите: Лютеция с охотой позволила поцеловать свою руку, невольно вспомнив, что в мире существует галантность, которую последний раз ей довелось встречать только со стороны своего пожилого распутника. Напоминал ли Сад ей маркиза де Галеви? Нет, конечно. В этом человеке скрывалось нечто иное, и женщина это заметила. По-детски сморщив лоб, Флёр-Сите ответила: - Ох уж этот латинский! Видно отталкивающее отношение к нему диктует моя кровь, далёкая от голубых кровей тех, кто впитывал этот язык с рождения! - подобные слова не были проявлением кокетства, Лютеция действительно с трудом вспомнила перевод и не вспомнила бы его вообще, если бы высказывание ни было афоризмом. Шурша лёгкими юбками, Лютеция непринуждённо села, что означало, что она принимает приглашение комиссара. Боль утихла, и женщина надеялась, что она в близжайшее время не вернётся. - Однако вы не правы, в данном случае,- на этот раз Лютеция обратилась и к Саду и к Рено,- Всё, что нужно сотворила природа, и попытка создать из этой юной вишни Меркурия только испортила бы её. Вновь едва заметная улыбка озарила лицо владелицы салона. -Театр? - так же легко, как и всё, что она делала, Лютеция перескочила с одной темы на другую, - Что ж... - будто промурлыкала женщина.
Альбер Рено: – Да, природа. Именно природа. Это так естественно, и так… революционно. – Согласился с Лютецией Рено, озвучив свою недавнюю мысль. - Поэтому выпьем за природу. Комиссар обождал, пока у столика появится гражданин Ривье, поставит на чистую скатерть еще один бокал для хозяйки салона и наполнит его вином. При этом бедняга кельнер предусмотрительно старался держаться подальше от гражданина Сада, и эта предусмотрительность вызвала на губах Альбера насмешливую полуулыбку. Итак, бокалы был полны, и уполномоченный представитель КОБа, отсалютовав своим бокалом прелестным гражданкам, сделал несколько глотков, отдавая и в этом дань природе, сотворившей это вино столь изысканным. - Я хочу рекомендовать твой салон, Лютеция, одной некогда очень популярной в Париже актрисе. И мне бы хотелось, чтобы миледи тут понравилось. Ты меня понимаешь? Думаю, это совсем нетрудно будет сделать, - добавил мужчина, возвращая бокал с вином на столешницу. – Это место просто не может не понравиться.
Sade: Откровенный ужас в глазах Мари заставил маркиза чуть наклониться вперед. Чего она испугалась? Вроде ничего такого страшного он не сказал… да и не могла она понять цитату, откуда ей знать латынь? Невольно хмурясь, Сад отвернулся от робкой горничной и вернул прекрасной Лютеции улыбку. – Поверьте тому, кому не повезло с рождением, сударыня: в наше время ни малейшей пользы в этом мертвом языке нет… разве что читать Петрония и Апулея. Произнося эти невинные слова, краем глаза маркиз следил за Мари. Вряд ли ей что-то скажут эти имена…
Лютеция Флёр-Сите: Лютеция Флёр-Сите была из тех людей, чьё сознание было как бы разделено на две половины: одна говорит и действует, другая наблюдает и размышляет. Существование подобного феномена характерно для большинства мыслящих людей, способных и к решительным действиям и к глубокому анализу. Находясь в обществе таких разных людей, какими были трое посетителей, Лютеция с удовольствием подмечала детали, особенности речи, жесты и мысленно составляла для себя неповторимые портреты собеседников. При этом процесс анализа никоим образом не нарушал процесс общения. Слова Сада вызвали на лице Лютеции кривую усмешку, она сказала иронично: - Цепкие пальчики Революции перевернули представление о том, какое рождение предпочтительнее.... Ирония, сквозившая в интонации Флёр-Сите делала это короткое, казалось бы невинное высказывание, пограничным с опасностью. - Впрочем я могу назвать целых два происхождения, которые были любимы и одновременно ненавистны во все времена.... Голос Лютеции постепенно будто бы утихал... Секундное молчание - и вновь обращение к совершенно другой теме. -Да, да... Да здравствует природа и Революция! - с полу-улыбкой, полу-усмешкой произнесла рыжеволосая женщина, так, что услышал весь ресторан и все посетители дружно подняли бокалы,затем сама сделала глоток вина, а про себя смеялась над бредовостью своего собственного восклицания. В следующую же минуту, успев бросить строгий взгляд на официантов, Лютеция с любопытством обратилась к Рено. - Уммм... Миледи? - и сново будто промурлыкала, - Англичанка?
Шарлотта де Монтерей: Нет, показалось... Мари медленно выдохнула, только сейчас заметив, что после латинской фразы Сада сидела, затаив дыхание, ожидая то ли немедленного обличения, то ли грозного приказа отправить ее в Консьержи. Нелья так все же, нельзя... Вдрагивать после каждого жеста, в каждом слове искать опасные для себя намеки. Так недолго и умом двинуться, или, спасаясь от собственного страха, самой признаться во всем, лишь бы закончить эту пытку ожидания неизбежного. Лучше уж гильотина, чем этот скрученный в колючий кулак неизбывный ужас поселившийся внизу живота. Спокойнее надо быть, и естественней себя вести. Пусть не так естественно, как завещала природа, за которую все радостно пьют, но хотя бы естественно для служанки. То есть, тихо сидеть, спокойно смотреть и незаметно ко всему прислушиваться. Тем более, по словам комиссара Рено именно в этом ее обязанности и будут заключаться. Следуя собственным выводам и благим порывам, Мари уткнула взгляд в тарелку, пытаясь улыбаться тогда, когда, как ей казалось, следовало улыбаться, кивать в такт революционным возгласам и молчать, пока к ней не обратятся.
Альбер Рено: – Француженка, Лютеция. Всего лишь француженка, - вынужден был разочаровать Альбер хозяйку салона. - Но удачно вышедшая замуж за английского баронета. И я, по мужски меркантильно, желаю знать все тайны этой прелестной дамы. Абсолютно все, без исключения. Именно поэтому я и собрал вас, граждане, за этим столом. У Комитета достаточно доверенных людей, чтобы отслеживать перемещения леди Блэкней по Парижу. С этим трудностей не возникнет. Но далеко не каждый агент способен вызвать «объект» на откровенность, добиться его расположения. Тут мне требуются люди опытные, читающие души людские, как раскрытую книгу. Взгляд Рено многозначительно переместился с Флёр-Сите на Сада и вновь вернулся к лицу женщины. – Или располагающие к себе в силу законов природы. Последовал легкий кивок в сторону Мари Жерар. – Наверно нет нужды напоминать, что человек, которого ищет Комитет, и на которого мы надеемся выйти через леди Блэкней – заклятый враг республики и его поимка чрезвычайно важна для безопасности наших завоеваний. Агентурная группа. Надо какое-то название звучное придумать
Sade: Полностью забыв о Мари, Сад с изумлением слушал рассуждения гражданки Флер-Сите. Конечно, в словах ее ничего крамольного не было… но вот этот тон… как только Рено его не замечает? Или замечает, но почему-то спускает ей с рук? Маркиз мысленно пообещал себе, что с этой необычной женщиной, столь же красивой, сколь и умной, он будет очень и очень осторожен, поднял свой бокал за природу и Революцию и приготовился слушать. Последовавший быстрый диалог между владелицей салона и комиссаром был настолько неожиданен, что Сад не мог не порадоваться, что его вмешательство пока не требовалось. ООС Я извиняюсь, что я не успел вчера ответить, но реагировать на все то, что успели написать Вы и комиссар сразу было очень тяжело… так что я помолчу пока и подумаю. Лютеция Флёр-Сите Мадам, Вы не согласились бы поставить свой пост после моего, если никто не против? Я бы хотел ответить на вопрос о пьесе, но у меня сейчас ничего толкового не выдумывается ((
Лютеция Флёр-Сите: Лёгкий весенний ветерок тихонько дул в лицо владелице салона, цеплялся за огненные пряди. Боль всё ещё не возвращалась, но Лютеция испытала другое неприятное ощущение - чувство скуки, лёгкий укол ненависти ко всем этим революционным играм, в которых ей приходилось учавствовать, и вновь нахлынувшую усталость - не физическую, - душевную. Грудь, схваченная тугим корсажем, медленно вздымалась и опускалась. С минуту Лютеция молчала, смотря в сад. - Значит не англичанка... - еле слышно пробормотала она, будто отсутствуя. Но это была лишь минутная видимость. В следующее мгновение взгляд карих глаз стал по деловому прям и твёрд. - У меня два вопроса. Информация какого рода вам нужна в первую очередь - раз. Каким образом лучше всего организовать...ммм...сбор информации - два. Ведь при всех моих способностях, при всей привлекательности моего заведения отнюдь не всё, и даже более того, возможно узнать. Ко всему и ко всем нужен особенный подход... - так без предисловий Лютеция перешла к делу, и её тон разительно отличался от игриво-ироничного, с каким она говорила до этого. Флёр-Сите сделала глоток вина и продолжила. -Хорошо бы узнать побольше уже имеющихся фактов о этой особе...Она актриса....- внезапно Лютеция замолчала и сощурившись посмотрела на комиссара, - Ты не просто так упомянул театр...- и она вновь на мгновение задумалась и защёлкала пальцами, как по обыкновению делала, когда пыталась что-то вспомнить или что-то соображала. - Возможно, гостям "Флёр де Сите" не мешало бы взглянуть на какую-нибудь занятную пьесу.... Вроде домашних спектаклей, которые в своё время устраивала аристократия.... Внезапно карие глаза Лютеции Флёр-Сите по кошачьи блеснули, и она бросила взгяляд на Сада. "Да здравствует П.Ш. Г.!" ( т.е. плеть, шпионаж и гильотина) или Р.Г. В. В. Н. ( т. е. "Революционный глаз видит вас насквозь", но здесь с ренгеновским легко перепутать) Sade Я не вижу в этом необходимости, но и причины чтобы не выполнить вашу просьбу тоже не нахожу.))))
Альбер Рено: – Ты очень умная женщина, Лютеция, - без тени улыбки заметил комиссар, оценив деловую хватку, скрывающуюся за обволакивающим журчанием бархатного голоса. – Я всегда верил, что Комитет в тебе не ошибся. Что ж, карты на стол. Собственно, скрывать что-либо особого резона не было. Тут собрались «все свои». – Сама по себе леди Блэкней мне мало интересна. Хоть она и незаурядной красоты и актерского дарования женщина. КОБ-у нужен ее муж, английский баронет сэр Персиваль Блэкней. Умный, ловкий, заклятый враг Республики. Но даже умный и ловкий, он все же не устоял перед магнетизмом слабого пола. Женился, и, как уверяют мои источники, очень дорожит своей супругой. Конвент с подачи Комитета сделал Маргарите Блэкней предложение, перед которым она не устояла. Актеры - рабы Мельпомены, у каждого свои слабости. Рено слегка пожал плечами, констатируя этот безусловно неоспоримый факт. – Я уверен, что наш славный баронет Блэкней не оставит свою жену без присмотра в логове ревнителей террора. Значит, появится сам или пошлет кого-то из своих доверенных людей. Вот этот кто-то мне и нужен. Мне бы хотелось, Лютеция, чтобы твой салон показался леди безопасным местом для встреч. Для важных встреч, может быть, именно для той самой встречи, что мы ждем. Рассказ, адресованный гражданке Флёр-Сите, предназначался так же и Мари. Альбер уже успел просветить девушку относительно личности ее потенциальной хозяйки. Теперь заговорил и об истинном интересе Комитета. О сэре Персивале. – Идея с салонным спектаклем просто блестяща. Верный способ заинтесовать актрису посетить Флёр-Сите. Донасьен, та пьеса, что ты оставил на прочтение нашей очаровательной Марго, не подойдет ли для игры в салоне? Названия - класс! А идея со спектаклем в салоне - еще один класс
Sade: При упоминании о домашней постановке глаза маркиза широко раскрылись. У себя в Лакосте он ставил немало пьес – и своих и чужих, но мысль о том, чтобы сделать это в салоне никогда не приходила ему в голову. Секундное раздумье – и он с сожалением отказался от этой идеи: – Мне кажется, это будет сложновато. Пьесы длинны, а публичные чтения не пользуются успехом, если им не сопутствует скандал. – Он хотел было упомянуть «Женитьбу Фигаро», но, ввиду последних пертурбаций в судьбе ее злополучного автора, воздержался. – Может быть, лучше устроить чтение в лицах чего-нибудь вроде «Магомета»? Памятуя о собственных интересах, Сад глянул на комиссара и добавил: – Раба Мельпомены или не очень, у леди Блэкни вряд ли возникнет желание заучивать новую роль ради одного вечера. Другое дело, если бы моя пьеса была включена в шествие…
Альбер Рено: Рено заметно нахмурился. Ненавязчивое упоминание о том, что пьеса гражданина Сада неплохо смотрелась бы в шествии, прославляющем республику, звучало в их беседах уже не первый раз, и постепенно ненавязчивым быть переставало. В делах постановок и домашних спектаклей он, признаться, разбирался слабо. Но гражданин судья по мнению комиссара слишком часто говорил «нет, не выйдет, не получится», и Альбер начинал подозревать, что за нерешительностью скрывается нежелание. А такого подхода к распоряжением КОБа он не намерен был позволять. – Если мы арестуем баронета Блэкней, Донасьен, - мужчина невозмутимо нанизал на вилку кусок рыбы. - Я даю тебе слово, что твоя пьеса будет включена в шествие… И конечно, если Маргарита Блэкней признает ее выдающейся и убедит в этом Тальма, Тальма тоже сможет это устроить. Пора уже было дать понять Саду, что свои личные интересы в данной истории надо оставить в стороне или подчинить полностью интересам дела. - А «Магомет»… Что это такое? Название явно не революционное.
Лютеция Флёр-Сите: Лютеция очень внимательно слушала речь Рено, разоблачающую истинные намерения КОБа. Тонкий палец был прижат к губам, а серьёзные, выразительные глаза смотрели прямо, будто ловили каждое слово, каждое движение лица говорящего. Ухмыльнувшись, Флёр-Сите поцокала языком, довольная тем, что она не ошиблась - дело глубже. - Англичанин... враг республики...- пробормотала женщина, и хотела уже было спросить, чем же этот баронет так насолил КОБу, но передумала. Какое это имеет значение для неё? -Всё ясно.- просто и незатейливо сделала свой вывод Лютеция. Затем она перевела взгляд сначала на Мари, затем на Сада. Его слова заставили Флёр-Сите на мгновение сморщить караловые губы. - "Сложновато" это ещё не "сложно".- выразительно посмотрела на маркиза владелица салона, - Хотя, конечно, мне всё равно. Главное занять нашу потенциальную гостью....- мгновение Лютеция размышляла, - Когда мне вдруг пришла в голову мысль о спектакле, я главным образом думала как раз о том, что подготовка к нему займёт какое-то время, в течение которого я смогу "подабраться" к миледи...- Флёр-Сите пожала плечами, - Хммм.. Что-то давненько мои посетители не видели и не говорили ни о чём стоящем... - Шествие?- Лютеция поворачивала голову то к Рено, то к Саду, но больше ничего не произносила, потому как ответ комиссара маркизу был достаточно жёстким.
Sade: Сад улыбнулся владелице салона. – Я предпочитаю перестраховаться, – мягко объяснил он. – Неправдоподобие не внушает доверия, и, даже если сама миледи и не отличается большим умом, все же не следует предполагать, что она совсем уж глупа. Гримаса комиссара не ускользнула от маркиза, и липкое чувство страха снова закралось в его душу, но последовавшее за гримасой хладнокровное обещание тут же заставило его забыть о страхе. Во рту у него появился странный вкус, кислый и горьковатый одновременно, будто бы от гнилого лимона, и он опустил глаза. Мгновение назад он еще мог верить, что готов был помочь комиссару просто из чувства самосохранения или благодаря чистому азарту, но слова Рено развеяли эту иллюзию. Другой вспомнил бы о тридцати серебряниках, но Сад и впрямь уже много лет не верил ни в Бога ни в черта, и мысли его двигались по другому пути, который, впрочем, был ничуть не менее неприятным. Внезапно речь шла уже не о том, чтобы перехитрить самонадеянную актрису, но о том, чтобы за плату предать в руки черни ее мужа, такого же дворянина как и он сам. Будучи тем, кем он был, маркиз не мог не подумать с легкой мысленной усмешкой, что и плата-то была не то, чтобы высока – но столь неожиданно возникшее чувство отвращения никуда не изчезло. – «Магомет», – пробормотал он, судорожно пытаясь собрать свои мысли воедино, а волю – в кулак. – Нет, комиссар, это как раз вполне революционно. Эта трагедия принадлежит перу покойного Вольтера, чьи останки были перенесены в Пантеон в позапрошлом году. Ее полное название «Фанатизм, или Магомет».
Le sort: Среди посетителей салона тем временем появился новый человек. Мужчина средних лет в дорогом сюртуке слыл пламенным республиканцем из мелких буржуа, предприимчивым коммерсантом, состоял в якобинском клубе и разбогател в последние месяцы на поставках продовольствия для армии. На самом деле гражданин Канриотт был не таким верным якобинцем, как думали многие. И у Флёр-Сите появлялся не только послушать революционные стихи, почитать «Старый Кордельер» и лишний раз разразиться гневной тирадой в адрес врагов республики. Иногда он передавал хозяйке салона «просьбы» от людей, стоящих сейчас во Франции вне закона. От монархистов, сторонников и защитников старого строя. Случалось это не так уж часто, и связным к мадам Лютеции не всегда приходил месье Канриотт, но сегодня явился именно он. Пройдясь по салону в поисках его очаровательной владелицы, этот гражданин обнаружил нужную ему женщину обедающей в ресторане в компании двух мужчин, - старого и молодого, - и юной девушки. То, что мадам оказывала этой компании такое удивительное внимание, - блистательная Флёр-Сите соизволяла запросто отобедать далеко не с каждым посетителем салона, - без сомнения заинтересовало гостя. Не желая привлекать к своей особе излишнего внимания, Канриотт устроился в соседнем зале так, чтобы столик, где сидела Лютеция, оставался на виду. И при этом то, что он наблюдает за этим столиком, не казалось слишком явным. И настроился на ожидание. Даже если оно окажется долгим.
Альбер Рено: – Вольтер? – переспросил Альбер немного рассеянно. – Ах, Вольтер меняет дело. Это имя он, конечно, знал. Но поклонником творчества покойного уже литературного гения, а тем более его знатоком, Рено не являлся. И оправдываться в своем невежестве не видел смысла. Что поделаешь, денег на образование комиссара в свое время было потрачено гораздо меньше, чем на выучку сынков аристократов. А в казарме уже не до Вольтера. – Но мне кажется иногда душевность происходящего важнее конечного результата. Для ваших отношений с леди Блэкни полезнее было бы, если бы в салоне читали твою пьесу, Донасьен. Уполномоченному КОБа все еще продолжало казаться, что гражданин судья уклоняется от активной роли в происходящей жизненной драме. Неужели ему не понравилась блистательная Сен-Жюст? Или, наоборот, слишком уж понравилась? Ладно, не станем чересчур уж давить. - Но, поскольку я не актер, не драматург и не литератор, готов оставить окончательное решение по этому вопросу на твоей совести, - подытожил Рено, сопроводив свои слова любезной улыбкой. И пояснил, обращаясь уже к Лютеции: - Шествие в честь дня разрушения Бастилии. В этом году планируется большой праздник. «Не смотря на незавидное положение республики на фронтах, вандейский мятеж, усиливающееся противостояние в Конвенте и серьезные проблемы с продовольствием в Париже. Мда» Каждый вносит свою лепту в торжество. Было бы просто замечательно, если бы мы тоже сделали свой особый подарок Республике. Арестовав Персиваля Блэкней.
Sade: Маркиз учтиво наклонил голову. Не объяснять же комиссару, что публичное чтение нередко имеет худший прием нежели постановка, а если миледи увидит, что успех пьесы менее чем грандиозен, у нее будут все причины не желать включить ее в шествие? Нет уж, пусть она прочтет комедию, оценит ее (что-что, а опыт у нее быть должен) и порекомендует ее Тальма, а в салоне можно и Вольтера почитать… С другой стороны, к этой идее можно будет вернуться, если миледи откажет (хотя с чего бы? «Доверчивый муж» ничем не хуже «Графа Окстиерна…», которого в свое время поставили в Комеди Франсез…). – Если это не срочно, мы обсудим этот вопрос с… – он запнулся, но все-таки выбрал неподходящее слово, – с мадам Флер-Сите. Величать эту даму гражданкой у него язык не поворачивался, а использовать ее имя, как это столь небрежно делал комиссар, не позволяло воспитание: пока она сама не дала ему на то разрешения, ни тыкание ни обращение по имени было для него невозможно.
Альбер Рено: – Не срочно, - кивнул комиссар. – Но и не откладывайте. Леди Блэкней нужно было как-то растормошить, вынудить к действиям. Первая встреча с актрисой оставила у Альбера впечатление, что спровоцировать жену Алого Первоцвета на ошибки, выгодные КОБ-у, будет не так-то просто. Даже план со служанкой продвигался далеко не так быстро, как хотелось бы Рено. «Горничная» – вот она, сидит, скромно сложив руки на коленях, как и положено образцу скромности и послушания. Но похищать последовательно всех служанок Маргариты Блэкней прежде, чем она согласится взять на работу именно Мари Жерар, будет… накладно. А еще эта паршивая гостиница. Гражданин Сад, помнится, намекал актрисе, что в таких местах ее запросто могут обворовать. Была ли это случайная обмолвка, или реальный прогноз на развитие ситуации? – Нам нужно как-то расшевелить нашу прелестную гостью из Лондона. Подтолкнуть ее в нужном нам направлении. Леди Блэкней – женщина экстравагантная, ты сам видел, Донасьен. Боюсь, предугадывать ее поступки будет сложнее, чем вынуждать ее к поступкам, - вынужден был вслух признать комиссар. – Мы оба предложили миледи «бескорыстную» помощь, теперь осталось обустроить дело так, чтобы эта помощь ей действительно понадобилась. Что ты там говорил о грабителях?
Лютеция Флёр-Сите: Карие, с жёлтыми искорками глаза пристально смотрели на судью до тех пор, пока его голос не приобрёл уверенность. Казалось Лютеция смотрит насквозь, пытаясь таким образом узнать все самые сокровенные тайны. Подобное поведение проявлялось в ней в минуты напряжения, в ситациях, заставляющих чувствовать себя неуверенно. Тогда Флёр-Сите начинала вглядываться в каждую мелочь, следить за каждым своим и чужим жестом, словом, бутдо тонкий прибор, способный чувствовать малейшие изменения в какой-либо части действительности. Лютеция не совсем понимала, почему чувствует напряжение, потому как вроде бы всё было под контролем. Вероятно, сам факт, что нужно будет сделать для КОБа нечто большее, чем простое предоставление информации о разговорах и посетителях салона выводил её из себя. Флёр-Сите вновь почувствовала головную боль и, вдобавок, неприятные ощущения в груди и горле, вызванные, скорее всего, недавно обнаружившейся, но уже включившей механизм смерти, болезнью. Лютеция оперла голову на руку, но так, чтобы казалось, что владелица салона размышляет, а не страдает от мигрени. - И гражданин Сад, хотел бы включить свою пьесу в празднество, а ты ему в этом отказываешь?-улыбнулась Лютеция, очнувшись после короткого молчания. Женщина усмехнулась сама себе, подумав, что ведь не читала ни одного произведения маркиза де Сада, не видела ни одной пьесы. Откуда же ей известно?.... Слухи? Да, она хорошо наслышана о нём.... Вдруг её осенило. Губы Лютеции явственно пробормотали "Жюстина". Но хозяйка "Флёр де Сите" не стала вспоминать то, что вдруг начало вспоминаться, потому как, при внезапном повороте головы в сторону, заметила человека, которого меньше всего желала видеть в данную минуту. Быстрый и короткий взгляд дал этому человеку понять, что Лютеция его заметила, но был достаточно незаметен для той компании, в которой она сейчас находилась. Лютеция вдруг почувствовала дикое желание закричать и убежать отсюда далеко далеко, чтобы больше никогда не видеть всех этих людей. - Мы неприменно обсудим с вами вопрос чтений и пьес. - кивнула Флёр-Сите Саду, она быстро взяла себя в руки. -Кстати, - обратилась она к Рено, - в любом случае, Альбер, даже простое чтение должно сопровождаться... возможно, цветами, какими-либо предметами, которые помогли бы ввести слушателей и зрителей в мир пьесы... Музыка... На это всё нужны деньги. Я давно уже говорю, что зря КОБ не позволяет мне зарабатывать хотя бы на рестороне, который содержать сложнее всего. Часть денег я бы отдавала КОБу. Не видишь выгоды? Лютеция знала, что эта вечная песенка может разозлить комиссара, но она чувствовала смутную уверенность в том, что в конце концов добьётся этой маленькой победы. Слова Рено о миледи Блэкней Флёр-Сите слушала с присущей ей внимательностью.
Sade: Маркиз приподнял брови. А ему-то казалось, что комиссар пропустил это его замечание мимо ушей… нет, Рено тоже не следовало недооценивать… – Если леди Блэкни так жаждет жить в этой жалкой гостинице, то это должно быть чем-то выгодно ее мужу. Но если ее обокрадут, она может захотеть переехать – и уж точно обратится за помощью к одному из нас. В другое время, в другом месте можно было бы возразить, что миледи может попросту обратиться за помощью к старым подругам, но в наши дни даже близкие друзья друг другу не доверяют. Приехавшая из Англии актриса, у которой сначала пропала служанка, а потом деньги, не может не вызвать подозрений… да и у кого в наши дни хватает храбрости помогать ближнему своему? Разве что у вандейских мятежников…
Альбер Рено: Альбер комично вскинул брови, удивленный неожиданным упреком своей осведомительницы. – Ну что ты, Лютеция. Не отказываю, конечно же. Просто вся эта театральная мишура вне моей компетенции. Я разоблачаю врагов революции, а шествия устраивают другие достойные граждане: Луи Давид, Тальма. Я могу посодействовать Донасьену, - голос комиссара многозначительно уперся в слово «посодействовать». – Но, разумеется, от лица Комитета Общественной безопасности. Следовательно, из соображений общественной безопасности, не более того. Что до расходов… Да, я все понимаю. И постараюсь пересмотреть бюджет салона. Обещать что-либо Рено не хотелось. Он и так сделал этой женщине самый ценный из возможных подарков: подарил ей жизнь. Возможно, если бы комиссар Рено знал о жестоком недуге, пожирающем изнутри совершенную женскую красоту Флёр-Сите, он не был бы так категоричен. Но то, что Лютеция смертельно больна, Альберу известно не было. В разговор тем временем вступил гражданин Сад, и комиссар заметил, соглашаясь со словам судьи и сомневаясь в них одновременно: – Не хотелось бы проявить излишнюю жесткость, Донасьен. Исчезновение служанки, ограбление. Ведь мы имеем дело со слабой женщиной. Она может не просто захотеть переехать, она может пожелать немедленно вернуться в Англию, и тогда все наши планы летят в тартарары. Придется отправлять ее в Сельпетриер. А это мы всегда успеем сделать. Грубая игра.
Le sort: Получив многозначительный взгляд от хозяйки, гражданин Канриотт успокоился окончательно, подобрал со столика у зеркала несколько газет и уселся в кресло, углубившись в чтение. При этом он продолжал время от времени поглядывать на комиссара Рено и его собеседников поверх газетной страницы. Ни лица мужчин, ни хорошенькое личико молоденькой девушки не казались ему хоть сколько-то знакомыми. Оставалось лишь надеяться, что мадам (де) Флёр-Сите любезно согласится удовлетворить его любопытно. Позже. Когда закончит с нынешним неотложным делом. На мысль, что за светским обедом скрывается какое-то «дело», наводило то, что Лютеция, даже заметив Канриотта, не спешила покинуть свою нынешнюю компанию. На счастье ее гость был человеком терпеливым, и при необходимости деликатным. Поэтому не смотря на размышления, что вертелись у него в голове, мужчина невозмутимо продолжал перелистывать «Старый Кордельер».
Лютеция Флёр-Сите: Владелица салона, как женщина достаточно умная, не стала дальше продолжать разговор о денежных средствах и лишь улыбнулась комиссару. Медленно, но постоянно капающая вода, в конце концов, может разрушить даже камень. Мысленно Лютеция согласилась с доводами Рено о идее с грабежом, с усмешкой взглянув на Сада, незаметно для себя всё сильнее прижимая руку ко лбу, она поддержала речь комиссара: - По-моему, Альбер прав. Кроме того…. Вы так уверены, месье, - подобным образом к судье она обращалась так же твёрдо, как к Рено обращалась на ты, а говоря о Саде в третьем лице называла его гражданином, - что миледи обратится именно к вам? Что заставляет вас так думать? Разве у неё нет друзей в Париже, которые ей ближе и, в следствие чего, могут показаться надёжнее? Сделав глоток вина, Флёр-Сите продолжила. - Нет. Мне кажется, леди Блэкней нужно поставить в щекотливые условия, если уж на то пошло, но… Но сделать это чуть тоньше, аккуратнее.
Шарлотта де Монтерей: Мари слушала внимательно. Пусть и не вертела головой, демонстрируя неуклонный интерес, не заглядывала в глаза, жадно ловя каждое слово, но и отстраненности в ней не было. Сидела тихо, изредка поднимая взгляд, слушала и запоминала. Один только раз дрогнула губами, словно хотела что-то сказать... Хотела, не хотела - не важно. Промолчала. Значит, основной враг революции не миледи, а ее супруг. Интересно, чем английский баронет мог так навредить республике, что для его поимки устраивается целый заговор? Впрочем, не важно... Неизвестного английского лорда Мари почему-то жалела гораздо меньше, чем его жену. Может быть потому, что сам баронет свою супругу, похоже, не очень-то и жалел, раз отправил ее одну (или все же не одну?) в Париж. Ведь не мог не знать, что любимой по уверениям комиссара супруге здесь грозит опасность. То, что миледи и будущая хозяйка могла и не послушаться своего мужа, Мари не приходило в голову. Любовь, страсть к сцене - подобные чувства девушке были не понятны. И уж тем более не понимала она, как такие чувства могут заглушить страх. А ведь миледи, говорят, женщина умная - должна была сознавать опасность. И не побоялась приехать? Пусть даже не за себя, а за своего горячо любимого английского мужа. Непонимание порождало недоумение, смешанное с толикой восхищения перед еще неизвестной ей женщиной. Неужели миледи так отважна? Может быть... может быть, тогда она не побоится помочь той, кто должна будет выдать себя за аристократку? С каждым новым кирпичом в фундамент плана, должного способствовать поимке мужа миледи, Мари все больше сомневалась, что ее надежда уехать с актрисой в Англию осуществима. Не похоже, что консилиум заговорщиков собирается отпускать леди Блэкней обратно домой. И если раньше Мари собиралась сидеть тихо, в надежде что все само собой как-то устроится, то сейчас не на шутку задумалась над своей судьбой. Мысль робкая, пока еще неоформившаяся постепенно овладевала ее сознанием. Девушка заранее и пугалась, и убеждалась, что без собственных усилий она не спасется. Признаться леди Блэкней во всем, включая свое происхождение, и убедить ту срочно возвращаться в Англию? Но поверит ли миледи? Согласится ли? Нет ответа. Не попробуешь - не узнаешь.
Sade: Сад пожал плечами, но вслух возражать комиссару и Лютеции не стал. Даже если они и правы, почему бы, в самом деле, и не посадить миледи в Сальпетриер? Разве что… нет, Алый Первоцвет может просто прийти к выводу, что спасти жену ему не удастся, и спешно уехать. Тогда, даже если миледи и скажет, где его искать (а маркиз не сомневался, что при правильном подходе она быстро расстанется со всем, что ей известно), к тому времени может уже быть слишком поздно. Крайне маловероятно, конечно – скорее уж несомненные чары красавицы-актрисы все же оказали на комиссара свое влияние… – Чего мы хотим добиться, комиссар? Чтобы она переехала? В этом случае, может хватить обычных следов обыска. А чтобы она обратилась к кому-то из нас… может, мне предупредить ее заранее об опасности обыска? Когда она убедится, что я сказал ей правду, вполне может быть, что ее недоверие ко мне изчезнет… На самом деле, маркиз был отнюдь не уверен, что предлагаемые им способы действия возымеют желаемый результат. Трудно предположить, что ее муж (если он и впрямь был Алым Первоцветом) поставит ее под угрозу, посылая ей письма или снабжая ее фальшивыми деньгами или документами, так что обыска ей было опасаться нечего. Нет, чтобы заставить ее переехать, нужна более серьезная угроза – но какая?
Альбер Рено: - Ты как всегда права, Лютеция. Аккуратнее. Именно, аккуратнее. Комиссар Рено нахмурился, что-то прикидывая в уме. - Не думаю, что леди Блэкней есть смысл бояться обыска. У нее, скорее всего, не найдется ничего компрометирующего, даже если придется рыться в исподнем дамы. С другой стороны… Мужчина ухмыльнулся, то ли представив красавицу-актрису без исподнего, то ли сложив, наконец, в голове предложения своих собеседников и свои собственные размышления в целостную мозаику. – Допустим, я хочу выслужиться перед Комитетом. Поимка английского агента была бы мне на руку. Где его взять? Создать! Пока служанка миледи сидит под замком, а сама миледи очаровывает Тальма на театральной сцене, в ее комнату ловкий патриот может пронести, что угодно. Шифрованные депеши английской разведки, оружие, ассигнаты, разумеется, фальшивые. Все это замечательно будет смотреться при обыске. Но ты благородный человек, Донасьен. Последнее утверждение прозвучало едва ли не насмешкой, хоть Рено и не улыбался. – Тебе известны мои намерения, и они тебе не по душе. Почему бы тебе не предупредить даму о грядущей ловушке? По-моему, вполне достойный способ завоевать доверие и расположение миледи.
Лютеция Флёр-Сите: Принесённое официантом жаркое, медленно остывало до тех пор, пока, наконец, не стало окончательно холодным. Лютеция даже не притронулась к блюду. Выросшая на голодных парижских улицах, она никогда не страдала отсутствием аппетита, а сейчас приходилось самой себе удивляться. Чувствуя, что к мигрени, отсутствию аппетита прибавилось головокружение, Флёр-Сите отметила для себя, что нужно идти к врачу... Она знала, что заболела, помнила, что у матери были теже симптомы прежде чем она умерла, промучившись несколько лет. Правда, у неё, вероятно, прилагался ещё целый "букет" болезней, связанных с ремеслом.... Лютеция малодушно оттолкнула мысль о походе к доктору. Что он может ей сказать? "Гражданка, у вас чахотка." Она и сама это прекрасно знала: побывать ни в одной тюрме и не подцепить какую-нибудь болезнь вроде этой?!... Владелица салона молчала, слушая то Рено, то судью. Услышав последние слова, она молча закивала, а затем сказала тише обычного: - Да... Старо как мир и, возможно, поэтому действенно...
Sade: Серьезная беседа не мешала Саду с удовольствием поглощать стоявшие перед ним яства, пусть даже это и означало, что он не всегда мог возразить сразу. За годы, проведенные в разного рода тюрьмах, он стал если не обжорой, то уж точно гурманом – а кухня Флер-де-Сите была превосходной. – Я не уверен, – отозвался он наконец, – что после того, как мы появились у нее вместе, она не воспримет мое устное или письменное предупреждение как еще одну ловушку… Он раздраженно ткнул вилкой в кусок мяса. – И потом, если что-то подбрасывать, то не то, что она может заметить сама. Фальшивых ассигнаций было бы довольно – говорят, что с хорошими подделками, если не знать, не заметишь. Да и избавиться от них не в пример легче, чем, скажем, от оружия… Охотничий азарт вновь начинал брать верх над сомнениями, а крошечная искорка интереса в глазах красавицы Лютеции, казалось, вспыхивала чуть ярче, когда ему или Рено удавалось что-то придумать…
Лютеция Флёр-Сите: - Что ж... Давайте остановимся на фальшивых ассигнациях,- отозвалась Лютеция, откидываясь на спинку стула. Интерес к делу то и дело засыпал и просыпался, стоило только мужчинам высказать новую идею. Почему он терялся среди чувства усталости и недомогания, Флёр-Сите понимала, но по какой причине он вспыхивал вновь - понять не могла. Какое ей до всего этого дело? Ясно, что по необходимости подчиняться КОБу, владелица салона делала то, что делала. Но разве не проще было бы просто выполнять указания?... К чему этот интерес? - А как насчёт письма, месье? Правда напишите его: вот вам и доверие. - обратилась Лютеция к Саду, а сама широко и по-доброму улыбалась, наблюдая за тем, как седовласый мужчина с апетитом ел. В эту минуту она почувствовала зависть. Лютеция всё чаще ощущяла в последнее время, что теряет не только апетит к еде, но и к жизни.
Альбер Рено: – С ассигнатами, действительно, проще всего, - кивнул Рено, походу сражаясь с остывшим обедом. Жаркое было превосходно, но охота на Алого Первоцвета сейчас занимала комиссара больше, чем еда. Пища для ума выиграла этот раунд у пищи для тела. – Благодаря английским типографиям и стараниям врагов революции этого добра у нас навалом. Бывает, агенты перехватывают фальшивые деньги прямо в тюках на границе. К сожалению, не все. Мужчина припомнил бешенным галопом несущуюся инфляцию и нахмурился. В том, что доверие к республиканской валюте стремительно падает, заслуга не только проблем с предметами первой необходимости, но и огромное количество фальшивок. Серебро не подделать так просто, как бумажную купюру. – Тогда как подложные шпионские депеши нужно составлять, оружие – как следует прятать. Да, пожалуй, сойдемся на ассигнатах. А предупреждение… Может, сделать его анонимным? Альбер вопросительно глянул на гражданина судью. – Если в письме не будет подписи, не будет и формального знака личной заинтересованности. Однако в самом тексте стоит намекнуть не что-нибудь узнаваемое. Тогда миледи сможет догадаться сама о том, кто ей писал.
Sade: Сад отодвинул от себя пустую тарелку. Даже обидно вести деловые беседы за таким замечательным обедом. – Все, что она знает обо мне, это моя пьеса, – сказал он. – Даже если она уже ее прочитала, не подписываться же мне «графиня де Готмон»? Произнося эти слова, он невольно глянул на Лютецию. Хотелось бы увидеть улыбку на этом прекрасном лице…
Лютеция Флёр-Сите: Хотя Лютеция и понятия не имела о какой пьесе идёт речь, она живо представила себе лицо леди Блэкней, читающей странное послание, да ещё с подписью "графиня де Готмон". Пусть Флёр-Сите никогда и не видела эту даму, но всё же, обладая живым воображением, смогла мысленно нарисовать предполагаемый образ, такой, какую она себе представляла. Лютеция тихо засмеялась. - Я не отказалась бы посмотреть на миледи, когда она бы догадалась как выглядит эта самая графиня!- в карих глазах вновь запрыгали жёлтые искорки. - Но зачем же вообще подписываться? - спросила Лютеция, перестав смеяться, - Альбер прав. Письмо нужно сделать анонимным. Миледи будет достаточно сравнить подчерк.
Шарлотта де Монтерей: Благодаря своему неучастию в общей беседе, Мари справилась со обедом раньше кого-либо из присутствующих. Отдав в полной мере должное и оладьям и вину, девушка с неодобрением смотрела на полную тарелку перед мадам Флер-Сите. Что бы не кричали о равенстве, но роскошные обеды остаются привилегией тех, кто пробрался поближе к власти. А королевская это власть, или Конвент - роли не играет. Придя к этому печальному, если не сказать циничному, выводу, девушка вновь сосредоточилась на разговоре. То, что леди Блэкней хочет она того или нет, предстоит переехать, девушка уяснила почти сразу. Зачем этот переезд понадобился, тоже понятно. Но вот как ее саму, Мари, смогут определить в горничные к миледи, девушка так и не уяснила. При том, что как раз этот вопрос ее беспокоил больше всего. Беспокоил настолько, что Мари отступила от собственных правил и решилась подать голос. - Простите, но горничную миледи англичанке тоже посоветует гражданин Сад? - воспользовавшись паузой, робко спросила Мари. - Но миледи гражданина уже знает, не покажется ли ей это подозрительным? То, что актриса заподозрит в новой горничной шпионку, не должно было бы сильно волновать Мари. Ведь она сама собиралась при случае признаться в этом. Но если миледи будет заранее подозрительна, то и к признаниям девушки она может отнестись без доверия. А это грозило для Мари потерей каких-либо шансов покинуть Францию. - Может быть, лучше это сделает мадам Флер-Сите? Ну, раз уж леди Блэкней все равно сюда переедет...
Альбер Рено: – А ведь и правда, Донасьен, - оживился комиссар. – Вы оставили леди Блэкней свою пьесу. Если она удосужилась проглядеть ее хотя бы краем глаза, сходство почерков драматурга и таинственного доброжелателя должно обратить на себя внимание. Альбер попытался мысленно поставить себя на место актрисы. Не слишком ли много он требует от сообразительности и наблюдательности миледи? Эта женщина не глупа, далеко не глупа. И должна понимать, что предупредить ее об опасном подлоге может лишь тот, кто сам имеет доступ к такого рода сведениям. Может, это поможет артистке верно догадаться о том, о чем ей нужно «догадаться». Неизвестно, как далеко зашел бы Рено в своих размышлениях, если бы его не вернул в реальность робкий голосок Мари Жерар. По первоначальному плану порекомендовать Маргарите Блэкней новую горничную взамен пропавшей собирался сам комиссар. Но к несчастью красавица-актриса не спешила делиться с представителями власти своими трудностями. Поэтому в неуверенном предложении девушки Альбер сходу усмотрел немалое здравое зерно. – Знаешь, Мари, а ведь ты права. Навязчивая забота всегда подозрительна. Пусть Донасьен беспокоится о том, чтобы милели стала доверять ему лично. Пристраивать тебя в горничные, и правда, поручим Лютеции. Отложив вилку, мужчина, чуть наклонившись, подхватил со стола изящную руку хозяйки салона и запечатлел на ее кисти многозначительный поцелуй. – Если тебе удастся помочь Мари, считай, что финансовые дела Флёр-Сите уже улажены, – негромко пообещал он.
Sade: На лице Сада отразились все испытываемые им сомнения. Право, эти люди не на шутку переоценивают леди Блэкни. – Женщина, которая не смогла найти убедительную причину, чтобы остаться в этой низкопробной гостинице? – спросил он, переводя недоумевающий взгляд с комиссара на владелицу салона и обратно. – Которая, к тому же, не заметила, как мы с комиссаром друг друга не любим? Лучше уж подождать немного, узнать, есть ли у нее друзья здесь, и приказать им предупредить ее, а заодно и порекомендовать ей новую служанку. Мне, признаться, не хотелось бы чрезмерно полагаться на ее сообразительность… Он покосился на юную «горничную». В платье с чужого плеча она выглядела одновременно неуклюже и вместе с тем, как-то на удивление естественно, и маркиз невольно снова задался вопросом, где Рено нашел ее и кем она была на самом деле.
Лютеция Флёр-Сите: Повернувшись к Саду, Лютеция положила подбородок на свой маленький кулак и заглянула судье прямо в глаза. Всё выражение её лица изображало язвительность: приподнятая вверх правая бровь, насмешливый взгляд и искажённые в ухмылке губы. - Когда мужчине непонятны мотивы, которые движут женщиной, когда её действия, речи кажутся нелогичными, мужчина начинает думать о такой женщине, что она дура!- Лютеция фыркнула, - Я, конечно, ещё не знакома с миледи, чтобы говорить о её умственных способностях, и среди нашего древнего рода попадается предостаточно...недолёких, но неужели она настолько глупа, чтобы не заметить сходство одной рукописи с другой? Или ваш подчерк, месье, столь похож на печатные страницы журналов, где все буквы одинаково мертвы и тошнотворно правильны? В обмен на язвительность, Флёр-Сите подарила Саду уже смягчённую улыбку. - Вы недооцениваете женский ум....-почти промурлыкала она. Впрочем, мгновение - и ироничный ум Лютеции нашёл за что ещё зацепиться. - И.. Хммм... Всё-то вам, месье, хочется ограбить, арестовать, приказать... Не замечали ли вы за собой наклонностей, среди людей называемых дурными? С внутренне затаённым любопытством, владелица салона следила за реакцией Сада. Вспылит? Возмутится? Или ответит остроумием? Но почувствовав на своей руке поцелуй, Лютеция вздрогнула, а затем, услышав слова Рено, повернулась к нему с немение выразительным взглядом, в котором на этот раз читался скептицизм. Флёр-Сите знала, что это вовсе не просьба, и даже не деловое предложение... Её просто поставили перед фактом. Ничего не ответив комиссару, женщина обратила свой взор к юной скромнице. -Значит нам повезло, что с моей горничной Мари не сошлась в размерах, и я, сама того неподозревая, не зря нарядила это прелестное создание.... Горничной известной актрисы положено отличаться от какой-нибудь второсортной служанки и одеваться не хуже хозяйки. Лютеция вновь повернулась к Рено. - Но вот с чего ты взял, что я вот так запросто понравлюсь вашей "жене врага республики"?.....-пробормотала она лениво.
Альбер Рено: Альбер мужественно проглотил улыбку вместе с куском жаркого, услышав, как гражданка Флёр-Сите подозревает гражданина Сада в порочных наклонностях. Кажется, он не говорил Лютеции, что Донасьен – судья революционного трибунала. Надо будет при случае обмолвиться. – Я не утверждал, что это будет запросто, - комиссар, отложив вилку, вновь принялся за вино, отдавая должное великолепному букету и по ходу дела в который уже раз отметив про себя, что давненько не столовался столь роскошно, посещая все больше простенькие забегаловки или довольствуясь неказистой стряпней приходящей служанки. – Но представь себе… Есть игра, есть выигрыш. Разве ты не любишь игры, Лютеция? Знаю, что любишь. И знаю так же, что тебя очень сложно обыграть. Комплимент? Констатация факта? Угроза? Скорее и то, и другое, и третье, привычно сдобренное улыбкой и утвердительным кивком. Альбер за последние годы привык решать многое за других, даже когда предоставлял этим другим видимость права выбора.
Sade: Неожиданная отповедь со стороны Лютеции застала Сада врасплох, и первые несколько секунд он совершенно не знал, ни как понимать этот столь внезапный всплеск чувства, ни как на него ответить. На языке у него завертелась фраза о том, что невозможно переоценивать то, чего не существует, но… какой смысл вступать в перепалку с оскорбленным достоинством женщины? Если она приняла его слова на свой счет, то брать их назад – неправильная тактика. – У вас замечательно готовят, сударыня, – промурлыкал он. – Даже если бы я был людоедом, коим я выгляжу в ваших глазах, самое жестокое сердце смягчилось бы после подобного обеда. Поклонники маркиза, жадно поглощавшие его труды ради странного чувства, чем-то схожего с тем, что возникает от прикосновения к заживающей ране, редко обращали внимание на подробности его повествования. Если бы владелица салона удосужилась изучить их с этой точки зрения, она быстро пришла бы к выводу, что для человека, столь любовно описывавшего каждую мелочь, в пословице «семь раз отмерь, один раз отрежь» число отмеров было крайне недостаточным. Привыкнув взвешивать каждое слово, Сад искренне не понимал людей, готовых положиться на случай – но ответственность лежала не на нем, а потому… пусть комиссар решает сам.
Лютеция Флёр-Сите: Лютеция молча закусила губу и сжала кулаки. Вероятно в этот момент она желала бы ударить комиссара по голове чем-нибудь тяжёлым. Если бы он просто приказал, но этот любезный тон, эта улыбка, это утверждение, что Лютеция якобы любит играть... А что ещё остаётся, если даже улыбаться и плакать невозможно когда захочется, а лишь тогда, когда это будет сулить выигрыш?! Попытка взять себя в руки и улыбнуться закончилась фиаско. Обратив к Рено совершенно спокойное, но печальное лицо, Флёр-Сите тихо произнесла: -Что ж сыграем... Члены КОБа не привыкли размениваться на мелочи, поэтому на кану игры нечто большее, чем... - Лютеция не закончила свою странную фразу. С минуту она молчала, а затем мягко улыбнулась Саду. - Вы не выглядите в моих глазах ни людоедом, ни ангелом. Для того чтобы судить, мы ещё слишком мало знакомы, а руководствоваться слухами не в моих правилах. Бросив взгляд в сад, Лютеция равнодушно спросила всех сразу: - Ну, что мы решили?
Шарлотта де Монтерей: Согласие комиссара с ее предложением вызвало у Мари очередную улыбку из стандартного набора робких и неловких. Последнее время ей редко удавалось чему-либо искренне радоваться, и девушка давно привыкла растягивать губы в улыбке, не замечая, что глаза противоречат пантомиме веселья, оставаясь темными и сумрачными. Даже сейчас, приблизившись еще на шаг к долгожданной возможности бежать из Парижа, Мари не чувствовала радости. Прислушиваясь к разговору за столом, девушка пришла к выводу, что за плавными движениями и шелестящими обволакивающими интонациями мадам Флер-Сите прячется стальная хватка проницательного ума. А если прибавить к этому еще и наблюдательность, присущую женщине, поднявшейся из низов... Держать в заблуждении такую даму будет куда сложнее, чем мыть полы у Дельфины Летуш. Остается только надеяться, что, не слишком довольная "просьбой" комиссара, Лютеция не будет уделять горничной много внимания. А уж Мари постарается как можно дольше этого внимания не привлекать. Девушка засомневалась даже, не поторопилась ли она со своим предложением. Быть может гражданин Сад, с его недоверием к женскому уму, был бы более безопасным вариантом? Вид скромный и смиренный, обязательным атрибутом которого являлся опущенный долу взгляд, сыграл с Мари дурную шутку. И девушка, к счастью или к несчастью своему, не могла заметить редких, но пристальных взглядов пожилого мужчины, оставаясь неосведомленной о сомнениях гражданина судьи.
Альбер Рено: Компания за столом окончательно приняла правила игры, оставив право окончательного решения за комиссаром Рено, и Альбера это вполне устраивало. – Мы ничего не теряем в случае, если леди Блэкней окажется слишком подозрительной. Ни революционная тюрьма, ни трибунал никуда не денутся. Поэтому поступим так… Рено оперся локтями о стол, подсознательно придавая своей фигуре больший вес. – Агенты Комитета следят за гостиницей, и за самой женщиной. Как только она отлучится из комнаты надолго, например, на репетицию или за покупками, как это любят делать дамы, мои люди подменят деньги из ее наличности на фальшивые и организуют в комнате небольшой тайник с фальшивыми же ассигнатами. Хозяйка гостиницы… Как там бишь ее зовут… Комиссар нахмурился, припоминая имя особы гренадерской стати, что встречала их у конторки. - …Гражданка Кренон…Так вот эта гражданка будет предупреждена о возможных фальшивках и должна будет публично схватить постоялицу за руку, дав формальный повод жандармам для обыска комнаты. Обо всем этом Донасьен напишет миледи в анонимной записке. Подсунем ее, ну, например, под дверь гостиничного номера. А дальше будем наблюдать за поведением актрисы. Если она не попытается после всего этого связаться с Донасьеном или не подаст ему знак, что знает об его участии в ее судьбе, Донасьен просто между делом порекомендует Маргарите Блэкни салон Лютеции. Дальше по обстоятельствам. Ты, Мари, соберешь свои вещи и переедешь от Летуш к Лютеции в течение следующей пары дней. Будешь, как говорится, под рукой. И…В общем пока все. Что у нас на десерт?
Sade: Сад приподнял брови. – Я не совсем понял, – неуверенно сказал он. – Что будет подброшено раньше – моя записка или фальшивки? И если она не даст мне понять, что доверяет мне, стоит ли именно мне рекомендовать ей этот салон? Недоумение его было вполне искренним: ум комиссара он уже успел оценить и теперь пытался понять, что же стояло за кажущимся противоречием.
Лютеция Флёр-Сите: Качнув головой, давая знак, что согласна со сказанным комиссаром, Лютеция ещё раз взглянула на Мари. На этот раз пристально, как до этого вглядывалась в сидящих рядом мужчин. Стоит узнать о девушке как можно больше раз она станет "гостить" в салоне. И владелица "Флёр де сите", вероятно, подумала что-то вроде: "Не дай бог ярая республиканка! Может неправильно понять все тонкости жизни этого заведения..." Вслух же Лютеция не выразила никакого сомнения и перешла к вопросу более безобидному. - Всё зависит от того, что вы пожелаете. Если мне не изменяет память, повар собирался готовить сегодня лимонное безе и эклеры с глазурью или шоколадом... Впрочем, традиционно могу порекомендовать пироженые с цукатами и вишнёвым джемом, - Лютеция усмехнулась,- которые Марсель.. так зовут моего повара... называет довольно длинно: "Корзинка с кровью продажных буржуа". И прежде чем Рено успел ответить на вопрос судьи, произнесла: - А почему не вы, месье? Точнее, кто же ещё, если миледи доверится именно вам?
Альбер Рено: - «Корзинку с кровью» конечно же, - комиссар состроил Лютеции зверскую гримасу. – Скоро это будет актуально… Обстановка в Париже в последние недели обострялась, и Рено, после возвращения из Вандеи уже успевший побывать на заседании якобинского клуба и приватно побеседовать с некоторыми коллегами по Комитету, знал наверняка, что столица вот-вот забурлит. Робеспьер ведет переговоры с Парижской коммуной еще с начала мая. Его цель – бриссотенцы. И все идет к тому, что вывести из состава Конвента неугодных монтаньярам депутатов мирным путем не удастся. А поэтому «корзинка с кровью буржуа». Почему бы нет? Некоторые нетитулованные богатеи по ненависти к республике дадут фору любому аристократу. Чем не враги? Однако судя по всему двусмысленно шутить за этим столом сегодня вознамерился не он один. Иначе как понимать вопрос гражданина Сада? – Донасьен, как ты полагаешь, что нужно сделать в первую очередь и в какой последовательности, подложить в вещи леди Блэкней фальшивые ассигнаты или подбросить твою записку? – Иронично вернул он судье его же вопрос, тем самым подчеркивая его заметную абсурдность. Странное поведение «бывшего» начинало заметно настораживать комиссара. Сначала он отказался от возможности репетировать в салоне Флер-Сите свою пьесу, теперь пытается увернуться от необходимости рекомендовать миледи сам салон. Вероятно стоит наведаться в суд и взглянуть на протоколы заседаний трибуналов с участием гражданина Сада. Не исключено, что в них наберется материла на отдельный трибунал. – После того, как миледи поделится с тобой впечатлениями о твоей пьесе, ты пригласишь её на чтения это самого…как ты его назвал…Соломона? Магомета?… В салон Лютеции. Попутно предложив ей одну из ролей и намекая, что «дело не только в этом». Просто намекая, чтобы вызвать интерес, достаточный для первого визита. Неужели это так трудно?
Sade: Маркиз приложил все усилия, чтобы сохранить на лице выражение глубокой растерянности. – Меня беспокоит возможность, что, если моя записка запоздает, леди Блэкни может попасться на фальшивках за пределами гостиницы, – пояснил он. – Так что я предпочел бы, если это возможно, чтобы моя записка была доставлена ей в театре, пока в гостинице ей будут подложены деньги. Если меня предупредят заранее, то я могу сам позаботиться о том, чтобы она ее получила. Думал он при этом о своей собственной недолгой службе в малопочтенной должности капельдинера, где, собственно говоря, и встретил Констанцию. Пусть с Тальма он не знаком, но передать актрисе анонимную записку труда не составит.
Лютеция Флёр-Сите: Лютеция не спешила улыбаться, когда услышала слова комиссара об актуальности блюда "Корзиночка с кровью буржуа", но сделала всё возможное, чтобы не хмурится. Возможно, ей, в силу некоторого эгоизма, не было дела до каких-то других людей, пока ей самой не угрожала опасность. Но слишком сильно было потрясение, полученное почти два года назад. Седой мужчина - её бывший муж, - ложиться под лезвие гильотины; мгновение и голова летит в корзину. Первый раз в своей недолгой жизни Лютеция тогда потеряла сознание, а через минуту была приведена в чувство и уже сама лежала на том месте, где только что окончил свой жизненный путь маркиз де Галеви... Кто сможет рассказать, что почувствовала тогда Флёр-Сите? Что можно сказать о моменте, когда ты уже с ужасом, с зажмуренными глазами ждёшь смерти, и вдруг... Вдруг объявляют о помиловании. Поэтому Лютеция лишь махнула рукой официанту и сделала заказ. Она вновь как-бы отсутствовала какое-то время, но лицо её оставалось приветливым. А когда владелица салона очнулась, стало ясно, что даже в таком состоянии она слышит всё. - Это детали, месье, - обратилась она к Саду, - от вас требуется результат, как вы его добьётесь для КОБа в общем-то не важно. Лютеция скорее интуитивно почувствовала, что "бывший" маркиз, это всё равно маркиз - не истинный служитель революции. Она поняла, что Сад, подобно ей самой вынужден помогать КОБу. Слишком уж уклончивы были его речи...
Альбер Рено: - Не доверяешь моим агентам, Донасьен? Думаешь, они не в состоянии подсунуть записку под дверь комнаты в гостинице? – скептично осведомился Рено, находящий подобный способ передачи анонимной корреспонденции оптимальным. Да за кого себя мнит этот человек? Можно подумать, леди Блэкней предоставила Комитету подробный список своих перемещений по городу, и об операции с подлогом можно легко договориться заранее. «Он бы предпочел…» В данный момент комиссар предпочел бы видеть голову гражданина судьи в корзине возле гильотины. Предпочитать уместно, когда читаешь меню в ресторане, а не когда занимаешься поиском врагов революции. С трудом подавив растущее раздражение, мужчина через силу кивнул. – Хорошо, если ты считаешь, что анонимка в театре выглядит правдоподобнее, сделаем это там. Главное, чтобы ты написал записку, Донасьен. Хочешь проделать это прямо сейчас? Уверен, у Лютеции найдется и перо, и бумага.
Sade: Не заметить раздражения комиссара Сад не мог, но причина его осталась для него тайной, и тут он приписал его непрошенному вмешательству хозяйки салона, которая, кажется, сочла, что ей тоже следует диктовать всем и каждому свою волю. Однако, не зная, в каких отношениях находятся Рено и Лютеция, маркиз предпочел проигнорировать все кроме последних слов комиссара: – Разумеется, почему нет? Он огляделся в поисках официанта.
Альбер Рено: Гражданину Ривье ничего не оставалось, как со вздохом последовать на безмолвный зов человека, от которого он предпочел бы по возможности держаться подальше. След на собственной руке, который кельнер уже успел рассмотреть в укромном уголке, не оставлял у гражданина Ривье сомнений в том, что причиной внезапной боли, вынудившей его пролить вино, действительно послужила столовая вилка. Остановившись возле столика, официант быстро перевел вопросительный взгляд с Сада на хозяйку салона, однако первым с ним заговорил Рено: - Принеси нам бумагу, перо и чернила, гражданин. – Конечно, сию минуту. Ривье едва заметно побледнел. Официально он якобы не знал, с кем разговаривает. Неофициально -догадывался. Это любезный молодой мужчина с трехцветным значком на сюртуке может пожелать написать все, что угодно. Включая приказ об аресте всех присутствующих. Еще один тревожный взгляд в лицо мадам Флёр-Сите немного успокоил кёльнера. Хозяйка не подавала никаких признаков волнения, значит, ничего страшного не произошло. Поэтому официант, с привычной ловкостью лавируя между столиками, быстро удалился, и так же быстро вернулся с необходимыми писчими принадлежностями. Которые Альбер тут же пододвинул Саду. – Твори, Донасьен.
Sade: Опасение, а затем ужас, написанные на лице многострадального кельнера, не вызвали у маркиза ни малейшего сострадания, ибо мысли его разрывались между очевидной холодностью комиссара и вертящимися в голове строчками. Появление писчих принадлежностей заставило его полностью забыть о Рено – мелкие буковки побежали по бумаге, складываясь в слова и затем, в предложения:Миледи! Человек, считающий себя порядочным, даже если бы он не относил себя к числу Ваших доброжелателей, не может не предупредить Вас, что в ближайшем будущем к Вам в комнату будут подброшены поддельные свидетельства Вашей неблагонадежности. Те, кому выгодно сначала создавать шпионов, а потом казнить их, рассчитывают, что Вы не обратите внимания на подложенные Вам фальшивки и заплатите ими Вашей хозяйке, что послужит поводом для обыска и ареста. Мое имя Вам знать нет необходимости, посему подписываюсь Ваш друг.Он посыпал бумагу песком, стряхнул его и протянул письмо комиссару.
Лютеция Флёр-Сите: Прежде чем Лютеция успела поинтерисоваться у мужчин, не слишком ли они спешат, всё уже было решено. С абсолютным спокойствием женщина проследила за передвижениями одного из своих кёльнеров, про себя однако отметив, как забавно выглядит лицо Ривье при виде Альбера. Флёр-Сите не знала о той маленькой шалости с вилкой и посчитала, что официант, вероятно подумал, раз властная, не позволяющая никому распоряжаться в своём салоне, хозяйка безмятежно молчит в то время, как Рено отдаёт приказания, значит этот человек - фигура ещё более властная. В конце концов, Лютеция не удержалась и лениво усмехнулась, а затем, одновременно наблюдая, как перо Сада бегает по бумаге, напомнила кёльнеру о десерте, который тут же, незамедлительно оказался на столе: фрукты, пьянящий ароматом, кофе и пирожные. Взглянув на комиссара, берущего из рук Сада бумагу, Флёр-Сите спросила: - Более поручений для меня нет? Вопрос этот звучал скорее как утверждение: привыкшая к быстрой перемене действий, тем для разговоров и т. п., Лютеция невольно старалась закончить разговор о делах КОБа, но при этом тон хозяйки "Флёр де Сите" вновь был деловым.
Шарлотта де Монтерей: Послушно кивнув в ответ на распоряжение комиссара, Мари вновь замерла молчаливой тенью. Переехать в течение пары дней... Мари мысленно прикинула, как скоро здесь, благодаря "дружеской" заботе КОБа, появится леди Блэкней. Точно не завтра - это было бы слишком быстро, и вряд ли послезавтра. Значит, и Мари не имеет смысла переселяться раньше. Лишний раз мелькать перед проницательным взором мадам Флер-Сите не хотелось, но нарушать инструкции Рено даже в такой малости не хотелось еще больше. Обязательность девушки еще больше подогрел появившийся на столе десерт. Повинно ли в том было богатое воображение, или слабый желудок, но при взгляде на пирожные, кокетливо украшенные темно-красным густым джемом, Мари в полной мере оценила кровожадное чувство юмора кондитера. Пусть мадам Летуш и осуждала тех товарок, кто вместо занятий делом развлекаются лицезрениями казни, это не мешало самой вдове булочника в качестве укрепления революционного сознания семейства пару раз сводить на бывшую Королевскую площадь всех своих чад и домочадцев. Повар, конечно, себе польстил. Внешним видом пирожные мало кого могли бы напугать, но вкупе с названием наводили на мысли, далекие от приятных. Чтобы отогнать внезапную и такую несвоевременную дурноту, девушка потянулась за тонкой фарфоровой чашкой, исходившей чуть резковатым бодрящим ароматом. До сих пор Мари не довелось пробовать кофе – при жизни ее дочерью маркиза этот напиток был у родителей не в почете. Дельфина же из всех жидкостей предпочитала спиртосодержащие, и раскошеливаться на заморские зерна не видела смысла. Введенная в заблуждение приятным запахом, девушка смело сделала глоток и тут же сморщилась от отвращения, не зная, то ли отплевываться, то ли все же попытаться проглотить эту терпкую горьковатую гадость. Первое знакомство со свежесваренным кофе редко бывает приятным, и Мари не оказалась исключением. Понятия не имея, что для того, чтобы получать от этого напитка удовольствие, необходима привычка, девушка с искренним отвращением уставилась на чашку в руке, не смея отказаться, и не решаясь сделать следующий глоток.
Альбер Рено: – Больше нет. Рено считал, что и так уже поручил и Лютеции, и Саду достаточно. Главное, чтобы они теперь справились с порученным. Английский шпион, террорист и пособник роялистов был бы кстати на гильотине, тем более сам «Алый первоцвет», слухи о нахальстве которого постоянно курсировали по Парижу. Приняв у гражданина судьи исписанный лист бумаги, комиссар бегло просмотрел его и, сложив вчетверо, убрал во внутренний карман сюртука. – Дельная записка, Донасьен. Надеюсь, она произведет впечатление на миледи. Надкусив теплое еще пирожное, наполненное «кровью продажных буржуа», Альбер удивленно приметил выражение отвращения пополам со страданием на лице Мари Жерар, а потом чашку в ее руке. – Никогда не пила кофе, Мари? Так оставь, не мучайся. Попроси у кельнера чаю или молока. Что ж, доедайте десерт, граждане. Мне пора. Рено действительно было пора, в три часа было назначено очередное заседание Комитета, а до этого комиссару нужно было успеть хотя бы немного разобраться с бумагами, скопившимися за время его недельного отсутствия в Париже. Уже третий день Альбер сидел, зарывшись в доносы и агентурные сводки, подобно кроту, и гора их, живописно разложенная на столе в кабинете, убывала с пугающей медлительностью. – Держите меня в курсе событий. Особенно ты, Донасьен. Если случится что-то непредвиденное, я в свою очередь дам вам знать.
Лютеция Флёр-Сите: Лютеция доброжелательно взглянув на Мари, мягко улыбнулась. -У меня была такая же реакция, когда я первый раз попробовала этот напиток,-Флёр-Сите снова молча поманила официанта, уже начиная раздражаться от того, что каждый раз, когда он подходил к столику, его лицо, по меньшей мере, выражало беспокойство. Итак, она держит в салоне трусов? -Может правда, молоко или чай?- обратилась Лютеция к девушке. Затем она встала, кивнув Альберу, и на правах хозяйки собралась проводить его до двери. Уходя, не забыла шепнуть Ривье, что он должен принести юной гражданке всё, что она пожелает.
Альбер Рено: - Присматривай за девочкой, - в полголоса посоветовал комиссар уже в прихожей. – И за Донасьеном при случае тоже. Первое «присматривай» прозвучало покровительственно, словно речь шла о ребенке, которым на самом деле Рено и считал Мари Жерар: юная сирота, попавшая к тому же сначала «в рабство» к аристократам, а потом под каблук суровой и властной гражданки Летуш. А вот во втором слышался скрытый смысл, напрямую намекающий на ту работу, что Лютеция выполняла для КОБа. Гражданину Саду комиссар Рено не доверял. Депутат Конверта, судья революционного трибунала, и все же чувствуется в нем какая-та аристократическая гнильца. Сейчас, когда даже буржуа сговариваются то с заграницей, то с местными роялистами, от аристократа можно ждать чего угодно.
Sade: Оставленный наедине с Мари, маркиз окинул юную горничную еще одним внимательным взглядом. Не то, чтобы в скромной молчаливости или в отвращении к кофе было что-то подозрительное, но для человека, имевшего в молодости опыт чрезвычайно тесного общения с, по меньшей мере, сотней горничных, служанок и просто крестьянок разных возрастов, что-то вызывало сомнения. Сам не понимая почему, Сад чувствовал легкое раздражение, как будто в наблюдаемой им картине чего-то не хватало или наоборот, что-то было в избытке. Рено оставил ему загадку, и не попробовать разгадать ее было бы глупо. – Так откуда ты родом, Мари? – благодушно спросил он. Задавая подобный вопрос, он не рассчитывал получить в ответ что-то кроме названия места, скорее всего где-то в Париже, но еще один кусочек, добавленный в головоломку, был бы еще одним шагом в сторону ее разрешения. В конце концов, скорее всего, ему просто почудилось.
Лютеция Флёр-Сите: Провожая комиссара, Лютеция незаметно кивнула человеку, сидящему в другом зале, давая понять, что ему недолго осталось ждать. Рядом с Альбером Рено Флёр-Сите чувствовала себя неуютно. Подобные ощущения диктовались не только тем, что в своё время он вытащил её из тюрем, и она была у него в долгу, что, согласитесь, добавляет ни мало дискомфорта. Но кроме этого, маленькая женщина еле доставала своей рыжей макушкой до плеча Альбера, что также заставляло чувствовать неудобство. Впрочем, Лютеция привыкла казаться значительнее, чем она была на самом деле... Выражая полное понимание, уловив также и оттенки интонации, она кивнула. -Этот "бывший" беспокоит тебя,-скорее утверждая, чем задавая вопрос, тихо сказала хозяйка салона. -Я присмотрю за обоими... Не беспокойся...
Шарлотта де Монтерей: Воспользовавшись советом Рено и разрешением хозяйки салона, Мари с облегчением отодвинула чашку с кофе и как раз задумчиво прислушивалась к собственному желудку, пытаясь найти компромисс между сытостью, неудивительной после такой непривычно обильной трапезы, и жадностью, привитой почти постоянным в последнее время недоеданием. Отказаться от чего бы то ни было, пусть даже от стакана молока, ей казалось чуть ли не кощунством. Но общее, непривычно расслабленное, состояние подсказывало, что молоко будет уже лишним, и девушка с сожалением отрицательно покачала головой в ответ на безмолвный вопрос кельнера. Впрочем, в расслабленности была повинна не только сытость. Комиссар и мадам Флер-Сите удалились, и без строгого внимания их взглядов Мари почувствовала явное облегчение. Приятное, но преждевременное, о чем ей тут же не преминул напомнить внезапный вопрос гражданина Сада. - Из... Канже, гражданин... Всего три слова, но Мари умудрилась запнуться дважды: в первый раз - чуть было не назвав настоящее свое место рождения, и только в последний момент успев вставить название первой же, пришедшей в голову, деревушки в окрестностях бывшего поместья Монтереев. И второй - засомневавшись, как правильно надо обращаться к этому пожилому мужчине. Судя по тому, как с ним разговаривал комиссар, гражданин Сад, если и состоял в КОБе, то не занимал там видной должности. К тому же, в разговоре упоминалось о пьесах, которые этот гражданин писал.
Sade: Вряд ли существует на свете человек, знающий все французские деревушки и местечки, но название оказалось знакомо маркизу, ибо именно оно с надоедливым постоянством появлялось в свое время в каждом письме его тещи, президентши де Монтрей, к ее дочери, а его жене, Рене-Пелажи. Даже не вспомнить уже, о чем шла речь – не то о тяжбе с соседями, не то о претензиях президента на родство с каким-то дворянским родом, носившим почти ту же фамилию… – Канже, – задумчиво повторил он. – Это в долине Луары, рядом с Амбуазом, что ли? У меня первая жена вроде была из тех краев.
Шарлотта де Монтерей: Мари кивнула, явно не собираясь вдаваться в подробности. Вот же не повезло нарваться на земляка. Ну, или на мужа землячки - не велика разница. Главное, чтобы этот гражданин не начал вспоминать, кому там какие земли принадлежали. С неожиданной осведомленностью, выказаной мужчиной, к Мари вернулась былая настороженность, и девушка заозиралась в поисках хозяйки салона. Искушение проститься и тут же уйти было велико, и Мари, верно, так бы и поступила, если бы не платье, что одолжила ей Лютеция. Чтобы там не говорила мадам в процессе переодевания, но девушка надеялась получить обратно свои залитые вином юбки, считая их более подходящими для одиноких прогулок по Парижу, чем дорогие и нарядные шелка.
Альбер Рено: Альбер кивнул. Объяснять, что его беспокоит не только этот «бывший», было долго и хлопотно. «Бывший» маркиз де Монтерей, чью дочь хорошо бы отыскать, и как можно скорее. «Бывший» капитан де Вильнев и бурлящая монархическая Вандея. «Бывший» граф де Сад ныне достойный гражданин Сад, который настолько себе на уме, что периодически возникает желание сделать его короче на голову. Мало ли их, «бывших». И каждый – головная боль КОБа. Однако что до этого гражданке Флёр-Сите. У Лютеции порой такой взгляд, будто она слышит недосказанное и знает самое сокровенное о человеке, в глаза которого заглядывает. Но ведь это всего лишь извечная женская игра… Оставалось только признать, что работа комиссара помимо всего прочего неприятна еще и тем, что не располагает к откровенности ни с кем. – Я загляну… На днях, - пообещал Рено на прощание. По своему обыкновению не уточняя, когда именно и зачем именно. И через минуту уже вышагивал по улице, привычно уже прихрамывая.
Le sort: Гражданин Канриотт, отследив взглядом провожающую очередного своего посетителя Лютецию, неторопливо поднялся и, с газетой в руках, перешел в другую комнату. Туда, где какой-то молодой революционный композитор вдохновенно терзал пианино. Маневр этот ставил своей целью оказаться на пути у хозяйки салона в тот момент, когда она будет возвращаться в ресторан. – Мадам, не ожидал, что вы окажетесь так заняты в такое ранее время, - заметил Канриотт с поклоном, когда изящная фигурка дамы поравнялась с группкой любителей самодеятельного музицирования. – Можно вас на пару слов? Обещаю, много времени я не отниму.
Sade: Проследив за взглядом Мари, маркиз вернул все свое внимание разложенным перед ним образчикам кондитерского искусства мэтра Марселя, а поскольку ему посчастливилось пропустить мимо ушей их название, то ничто не помешало ему сопроводить очередной глоток кофе одной из пресловутых «Корзиночек с кровью».
Лютеция Флёр-Сите: Проводив комиссара, Лютеция уже было поспешила обратно в зал ресторана, но была остановлена так давно её ожидающим человеком. Оценивающе осмотрев музицирующую молодёжь и стены (недаром же народная мудрость гласит: "и у стен есть уши"), хозяка салона мягко улыбнулась гостю, но, одновременно, смерила его холодным взглядом. - Я всегда нахожу себе занятие, месье. Бездействие меня убивает...- и она внезапно закашлялась, будто подтверждая последнее слово. - Я вас слушаю, сударь. Говорите. - чуть сдавленно произнесла Лютеция, убрав от лица белоснежный кружевной платок и обратила на Канриотта внимательный взгляд.
Le sort: Месье сделал вид, что не почувствовал холода, сквозящего во взгляде мадам. – Вот, возьмите, - он протянул Лютеции небольшой клочок бумаги. – Тут адрес… Возможно к вам в салон обратиться человек, сославшись на нашу... ммм… организацию. Мужчина около тридцати, темноволосый, сероглазый, ему нужен временный приют для девушки по имени Матильда. Может быть, девушка будет с ним. Может быть, нет. Гражданин Канриотт недовольно пожал плечами, словно сожалея, что его в его рассказе присутствует так много неопределенностей. Но кто же мог ожидать, что появившийся только вчера к вечеру человек, выдающий себя за вандейского эмиссара, рано поутру успеет исчезнуть из гостиницы, в которой он, по его словам остановился. - Если он появится, отдадите ему записку и предупредите, что его ждут по этому адресу. Чем скорее, тем лучше. Это очень важно. И… Благодарю вас, сударыня. Роялист любезно склонил голову, но не прощался, ожидая формального согласия хозяйки салона исполнить поручение. А может, чего-нибудь еще.
Лютеция Флёр-Сите: Карие глаза хозяйки салона сверкнули. Тонкие пальчики на мгновение коснулись губ. Наконец Лютеция тихонько зацокала языком, что делала, когда испытывала недовольство или сомнения. - Кто знает сколько в Париже сероглазых, темноволосых мужчин лед тридцати? –прошептала Флёр-Сите, недоверчиво глядя на записку,- И даже мужчин, сопровождающих девушек по имени Матильда может набраться немало… Нельзя ли поточнее, сударь. Что если записка попадёт не в те руки? Лютеция усмехнулась. «Чем скорее, тем лучше». Будто это зависит от неё с такой постановкой дел!
Le sort: - Мадам, я ценю ваш юмор, но он неуместен. Гражданин Канриотт явно не пришел в восторг от подобных размышлений вслух. – В Париже, конечно, множество Матильд, но как часто они просят приюта у вас, ссылаясь на нас? Сомнения Лютеции было, определенно, не тем ответом, что ожидал от нее этот тайный поборник монархии, и мужчина заметно насторожился. – С каких это пор вы перестали нам доверять? Все-таки на Лютецию Флер-Сите досье у роялистов было не меньше, чем у республиканцев. И изначальная продажность этой женщины занимала там отведенное ей место. Она слишком близка с республиканцами и слишком многим им обязана, если даже настоящие аристократы про случае придают свой класс, что уж говорить об экс-маркизе де Галеви. Гражданин Канриотт постарался, чтобы эти его мысли не отразились на лице или во взгляде, и тихо добавил: - К сожалению, это все, что мы можем вам сообщить об нужном нам человеке. Мадам, вы сами понимаете, что по нынешним временам имена мало что значат. Так что назваться в вашем салоне этот господин может, как угодно. Допустим, Бернар. Но может быть, и нет.
Лютеция Флёр-Сите: Проявив внезапную настороженность и резкость, мужчина напомнил Лютеции кота, у которого шерсть встала дыбом. Флёр-Сите, не смотря ни на что, только сильнее усмехнулась. - Я? Вам?-ответила вопросами на вопрос хозяка салона, - А вы мне?-бровь её изогнулась дугой, а глаза стали насмешливы. - Вы ошиблись в своей оценке, сударь. Я просто внимательно подхожу к делу. Обычно людей это устраивает. Ухмылка сползла с белоснежного лица, которое почему-то упорно называли красивым. Лютеция взяла записку и без тени смущения спрятала её за корсаж. Пожав плечами, женщина обманчиво улыбнулась. - Что ж... Будем ждать. Сделаю так, как было сказано. В сущности ей было всё равно и на самом деле совершенно не хотелось вдаваться в подробности. - А сейчас прошу меня извинить. Меня всё ещё ждут.
Le sort: Мужчина кивнул, якобы извиняя. Что ему еще оставалось? Хотя кивок и вышел заметно сухим. Неопределенно улыбающаяся женщина сегодня не спешила откровенничать и абсолютно не давала повода для расспросов. Поэтому месье, вернее по нынешним временам гражданин Канриотт не рискнул, а может, просто не захотел наводить у мадам Флёр-Сите справки о личностях двух мужчин и девушки, с которыми Лютеция так любезно отобедала. - До встречи, очаровательница. Фривольное прощание мало соответствовало так и не потеплевшему взгляду, но нынче игра в несоответствие слов и взглядов была в большой моде. Потому что за слова, порой, отправляли в Консьержи, а то и вовсе на гильотину. А взгляды… В душах людских под силу читать только Господу… «Сейчас главное, чтобы она передала записку», - решил про себя Канриотт. И, на ходу любезно распрощавшись с парой своих салонных знакомцев, покинул «Флёр-Сите»
Лютеция Флёр-Сите: Уходя, хозяйка «Флёр де Сите» лишь скосила глаза назад, ничуть не удивляясь внезапным словам Канриотта. Так уж случалось, что даже у самых сдержанных мужчин, даже в самом деловом разговоре вырывались фривольные фразы, даже если Лютеция не давала для этого повода. Владелица салона поспешила вернуться к тем, кого оставила в ресторане, и, хотя, тот, ради кого она старалась больше всего, уже ушёл, остался бывший маркиз и юная скромница. За обоими следовало приглядывать, оба вызывали интерес, а, следовательно, всё ещё были для Лютеции главными гостями. Однако внимания Флёр-Сите требовали и другие посетители. Прежде чем она смогла, наконец добраться до столика, за которым сидели Сад и Мари, пришлось бросить ни мало комплиментов, поддержать ни мало сплетен и рассмеяться ни над одним анекдотом. Порхающей походкой подойдя к главным своим гостям, Лютеция с улыбкой спросила шутливо, по очереди глядя то на мужчину, то на девушку: - Надеюсь, меня не осудят на встречу с подругой народа за долгое отсутствие? А у самой в глазах промелькнуло смешанное чувства страха и иронии. Иногда она пугала сама себя своими остротами.
Sade: Несмотря на то, что маркиз уже давно пришел к пониманию, что кельнеры и сотрапезники заговаривают с вами именно тогда, когда вы в наименьшей степени можете ответить, эта нехитрая истина, увы, легко забывается, а потому внезапный вопрос за спиной застал его врасплох, и он едва не подавился. Торопливо поднявшись, он вежливо отодвинул для Лютеции ее стул, выиграв тем самым несколько секунд на то, чтобы проглотить остатки шоколадного эклера. – Единственное, на что вас можно осудить, это еще некоторое время в моем скромном обществе, – отозвался он. – Если позволите, я хотел бы обсудить с вами вопрос о чтении… но я могу вернуться и в другое время, если вы заняты.
Шарлотта де Монтерей: При появлении прекрасной Лютеции Мари радостно подскочила со стула, восприняв возвращение хозяйки салона, как повод немедленно озаботится своим потрепанным платьем, оставшимся наверху в руках то ли служанки, то ли еще хуже - прачки. - Простите, мадам, но мне пора уходить, - девушка машинально подобрала юбку, чтобы сделать книксен, но ощущение шелка под пальцами напомнило ей, о том, как нелепо будет выглядеть подобный жест в этом наряде. И хорошо бы дело было только в нелепости. Но комиссар, поручая Мари заботам мадам Флер-Сите, ни словом не оговорился о том, каков будет здесь статус девушки до тех пор, пока в салоне не появится нуждающаяся в служанке леди Блэкней. Сама же Мари затруднялась определить, чего может ждать от нее хозяйка салона. - Я очень благодарна вам за помощь и великодушие, мадам, но если мне будет позволено, я бы хотела переодеться в свое платье.
Лютеция Флёр-Сите: - Ох уж все эти дела!-поспешно ответила Флёр-Сите Саду, - Нет. Напротив. Я предпочту общение с умным собеседником, поэтому оставайтесь. Лютеция уже было хотела сесть на предложенный судьёй стул, но была застигнута врасплох щебетанием юной особы. Владелица салона взглянула на девушку сначала с лёгким недоумением: нынешние разговоры о врагах республики и, вместе с тем, получение загадочных поручений от этих самых врагов, а точнее, одного из них, предстаящая беседа о пьесах напрочь вытеснили из сознания Лютеции память о платье, претерпевавшем, вероятно, в данный момент общение с руками прачки. Но через мгновение Флёр-Сите всплеснула руками, из чего стало ясно, что она вспомнила о горемычном предмете гардероба. - Ах, Мари, я не уверена, что твоё платье уже годится для того, чтобы его одеть. Пятна от вина трудно отстирываются, а у меня лучшее вино!-Лютеция подмигнула судье,- В чём дело? Иди в этом платье, а своё заберёшь чуть позже. Хозяйка "Флёр де Сите" внимательно посмотрела на девушку. От неё не скрылось то, что Мари чувствует себя в новом наряде неудобно. Для Лютеции это было непонятно, потому как люди склонны судить по себе, а она в своё время, когда ей первый раз довелось сменить свою простую одежду на шелка, несмотря на своё низкое происхождение, с гордостью смотрела на окружающих и чувствовала, что имеет полное право. - Не стоит так смущаться, Мари. Ты выглядишь прекрасно! Гордо подними голову и не обращай внимания, если кто-то скажет, что подобный наряд не для простой девушки. - Лютеция улыбнулась искренне, совершенно не желая посмеяться над своей новой знакомой.
Шарлотта де Монтерей: - Да, мадам, - вздохнула девушка, безуспешно пытаясь выдать кислое выражение своего лица за внезапно прорезавшуюся гордость. Если она что и усвоила за последние полтора года, кроме умения обращаться с тряпкой, так это то, что с вышестоящими - хозяйка ли это булочной, или салона - спорить бессмысленно и бесполезно. Хотя иногда и очень хочется. Еще раз поблагодарив Лютецию за великолепный обед и чудесное (чтоб ему провалиться!) платье, Мари вежливо распрощалась, не удержавшись таки от книксена, и попросила разрешения удалиться, как и подобает благовоспитанной горничной.
полная версия страницы