Форум » Париж. Город » Булочная гражданки Летуш, 25 мая, вечер. » Ответить
Булочная гражданки Летуш, 25 мая, вечер.
Дельфина Летуш: Предприятие гражданки Летуш расположено на первом этаже небольшого двухэтажного строения на углу улиц Vielle-du-Temple и Blancs-Manteaux. Всю правую стену лавки занимают прилавок и полки для хлеба, в углу ядом с полками – дверь в пекарню. В дальней стене ещё одна неприметная дверца, скрывающая лестницу на второй, жилой этаж. Попасть туда так же можно через вход со двора, которым обычно и пользуются обитатели дома.
Ответов - 91, стр:
1 2 3 4 5 All
Дельфина Летуш: - Этьен! Этьен, гадский сын, спускайся немедленно! Громоподобный голос, которому могла бы позавидовать полковая труба, шквалом прокатился вверх по лестнице. - Этьен Летуш, если ты сейчас же не спустишься и не уберёшь за собой этот свинарник, я поднимусь. И вот тогда тебе точно не поздоровится! – ещё громче прокричала высокая женщина, внешне сильно напоминающая опору моста, для пущей убедительности погрозив потолку кулаком. Ответом ей была полнейшая тишина, даже шороха не доносилось со второго этажа. Маленький мерзавец, похоже, затаился где-то, в надежде, что пронесёт… Дельфина Летуш сжала кулаки, как будто хотела таким образом сдержать собственное негодование. С очередного собрания своего комитета она вернулась, как обычно, немного измотанная, немного охрипшая, но всё ещё сильно взведённая. И стоило только переступить порог, как взору её открылось вопиющее безобразие, куда более возмутительное, чем тупость этих комитетских куриц, гордо именующих себя гражданками Республики - от входной двери через прихожую и дальше вверх по лестнице тянулась цепочка грязных следов... О том, чьих это ног дело, Дельфине даже задумываться не пришлось. Все обитатели этого дома были прекрасно осведомлены о почти маниакальной страсти хозяйки к чистоте и со столь же маниакальной тщательностью эту чистоту поддерживали, понимая, что даже маленькая соринка может стать поводом для большого нагоняя. И только мелкий пакостник Этьен упорно игнорировал требование матери никогда не входить в дом в грязной обуви… Дельфина оценивающе смерила взглядом лестницу, прикидывая, подняться ли ей прямо сейчас на двадцать ступенек вверх, чтобы надрать поганцу уши, или проще отложить это важное дело на потом. Решив, что уши сына таких усилий явно не стоят, женщина приоткрыла дверцу в торговое помещение. - Мари! Мари, а ну-ка бросай всё, хватай тряпку и бегом сюда!
Шарлотта де Монтерей: Зычный глас почтенной вдовы застал Шарлотту-Марию в пекарне, где девушка неторопливо размазывала тряпкой по столу мучные крошки, оставшиеся после замешивания теста для завтрашней утренней выпечки. Впрочем, где та Шарлотта-Мария, дочь маркиза де Монтерей? Девушка так давно не слышала первого своего имени, и так свыклась со вторым, что вряд ли оглянулась бы, если вдруг кто-то и вздумал бы назвать ее Шарлоттой. Мари Жерар - образ, призванный быть маской, давно перерос свою роль, став привычкой, а значит, второй натурой. И если тихая служанка мадам Летуш и вспоминала вдруг Шарлотту де Монтерей - веселую проказницу и любимицу родителей - то думала о ней, как о постороннем образе, опасной фантазии, не имеющей отношения к реальности. Реальность же тем временем громовым голосом хозяйки призывала Мари в прихожую. Очнувшись от задумчивой неторопливости, девушка как была, с мучной тряпкой в руках, кинулась на зов мадам Летуш. Причина криков недолго оставалась секретом. Грязные следы на полу - ночной кошмар всякой уважающей себя хозяйки - могли вызвать сердечный приступ у любой женщины, менее закаленной сыновьями-обормотами, чем почтенная вдова булочника. - Мадам, успокойтесь, не надо так волноваться, - наученная горьким опытом Мари сперва кинулась к хозяйке. Сунув измазанную в муке тряпку в карман передника, девушка сняла с мадам Летуш промокший плащ и усадила почтенную женщину на стул. - Ну что же вы, мадам, вам нельзя так волноваться. У вас опять прихватит сердце, и придется бежать за доктором. Вы и так себя совсем не бережете.
Дельфина Летуш: Если Дельфина и собиралась по инерции накричать на служанку, просто ради того, чтобы выплеснуть на кого-то свое раздражение, то от такой заботы желание это мгновенно улетучилось. Как и все сильные женщины, тянущие на себе груз ответственности за семью, общество, страну (светлое будущее/мир во всём мире/процветание хлебобулочного производства/и ещё чёрт знает что), гражданка Летуш любила время от времени напоминать окружающим, на какие жертвы ей приходится ради этого идти. Соответственно, суета вокруг собственной персоны расценивалась ею как награда за труды, а самочувствие загадочным образом ухудшалось каждый раз, когда кто-нибудь проявлял малейшую озабоченность её здоровьем. Женщина с видом умирающего лебедя опустилась на предложенный стул, судорожно прижимая руки к объёмистой груди. - Ох, и не говори. Мало мне переживаний на общественной работе, так ещё родной сын добавляет... Принеси-ка мои капли, они там, под прилавком, и стакан воды. А потом протри тут всё… Мне б с моим здоровьем держаться подальше от всех этих обществ и комитетов, но они же там без меня вообще превратятся в сумасшедший дом…
Шарлотта де Монтерей: - Конечно, мадам, вам бы отдыхать побольше, а вы все себя нагружаете, - не прекращая сочувственного лепета, Мари споро метнулась к прилавку, с самым внимательным видом добавила в стакан с водой нужное количество капель. "Болезни" мадам Летуш делились обычно на три категории. Если грозная хозяйка начинала хвататься за сердце - следовало добавить пять капель. Если кроме сердца в ход шли рези в боку и закатывание глаз - не меньше семи. Ну а когда пышущая здоровьем Дельфина заводила несвойственным ей печальным голосом речи о том, что детям непременно грозит злая доля остаться сиротами - все одиннадцать. Сейчас до одиннадцати дело еще не дошло, но, взглянув на хозяйку, Мари добавила к пяти уже находившемся в стакане каплям еще две и заботливо вручила лекарство мадам Летуш. - Все готово, мадам, - убедившись, что стакан утвердился в руках хозяйки, девушка развила бурную деятельность по поиску тряпки. - Я сейчас же все уберу, даже пылинки не останется. Вы через десять минут даже не вспомните об этом кошмаре.
Дельфина Летуш: Мадам Летуш дрожащей рукой приняла стакан и, слабо кивнув в знак признательности, принялась судорожно отхлёбывать воду с разведённым в ней лекарством. Эти замечательные капли, к слову сказать, доктор прописал ей ещё в бытность безутешной скорби по убиенному супругу, и с тех пор Дельфина только ими и спасалась. Узнай она, что чудодейственная панацея на самом деле всего лишь подслащенный раствор спирта, её, пожалуй, хватил бы настоящий инфаркт. Но Дельфина, по счастью, ничего такого не знала, а потому и средство всегда действовало безотказно. Так что уже через минуту умирающая смогла свободно вздохнуть и довольно бодрым голосом прокричать в потолок: - А ты, поганец, готовься! Я сегодня спать не лягу, пока уши тебе не надиру!.. Поганец не ответил, и вообще, ни малейшим шорохом своего присутствия не выдал, но в том, что угроза дошла до его ушей, можно было не сомневаться. А у Дельфины, как обычно, после обострения смертельного недуга начался реабилитационный период. Волнения дня уже были пережиты, но эмоции остались, и чтобы потом заснуть спокойно, гражданке Летуш просто необходимо было выплеснуть их на кого-нибудь. Личность собеседника при этом её мало волновала. Попадётся человек толковый – замечательно, можно будет даже подискутировать! Поблизости только молчаливая, глуповатая служанка? Тоже неплохо! Главное, чтобы слушала… - Ох, как же тут себя не загружать, - тоном «кто б меня спрашивал, ломовую-то лошадь» протянула Дельфина, не забывая при этом хозяйским оком поглядывать, достаточно ли тщательно Мари отмывает ступеньки, - тут ведь попробую только отвернись, всё кувырком пойдёт. Грязью тут позарастаете, разоритесь да пойдёте нищенствовать… И комитет распадётся, так ничего и не добившись. Ох, знала бы ты… В углу протереть забыла!.. знала бы ты, какие бестолковые бабы там собрались… Говорю им сегодня - как же это вы, гражданки, республике помогать собираетесь, если торчите по полдня на площади да пялитесь на гильотину, а у самих дела не дома не деланы? А эта дура Франсуаза, портниха с королевской площади, представляешь, чего выдала? Лицезрение справедливой казни, говорит, укрепляет в гражданах революционный дух и гражданское самс… самзос… са-мо-соз-нание!.. Тфу ты! И где только слово-то такое откопала?.. Ну я, конечно, её разом на место поставила. А интересно, говорю, а у детей твоих сильно это самое самс… в общем, сознание укрепляется, от того, что они голодные сидят, пока ты революционным духом проникаешься?! Ты б, говорю, полдюжины рубах могла сшить за то время, что ты на площади убила… Она, смотрю, заткнулась. Зато эта пигалица крикливая Жанет Фуко вылезла… Тщательнее три, да воду за собой не оставляй!.. Пришлось ещё и ей отдельно всё объяснять… Битых два часа спорили, пока к согласию пришли. Все нервы мне вымотали, мерзавки. Я так с ними когда-нибудь охрипну совсем да начну страдать мигренями в добавок к больному сердцу. Мне б с таким здоровьем дома бы сидеть, да только на кого я всё оставлю?..
Шарлотта де Монтерей: Нельзя сказать, что время, проведенное в доме мадам Летуш, прошло для Мари даром. И хотя извечная женская каторга, деликатно называемая "работой по дому" не доставляла девушке удовольствия, раздражения Мари тоже не испытывала. За полгода даже совершенный тупица способен научиться держать тряпку в руках, а желание выжить часто является не меньшим стимулом к трудолюбию, чем мания чистоты, свойственная некоторым представителям рода людского. Руки девушки привычно возили тряпкой по полу, убирая последствия шалости Этьена, а девушка тем временем прислушивалась к жалобам хозяйки, не забывая энергично кивать в такт наиболее прочувствованным репликам мадам Летуш. - Что вы, мадам? Без вас в комитете все развалится, - наконец, полы были вымыты, и Мари позволила себе перевести дух, в очередной раз выжимая над ведром тряпку. Мысль о том, что хозяйка может оставить основное свое развлечение и направить всю энергию в мирное русло домашних хлопот, внушала девушке почти суеверный ужас, и Мари поспешила перевести разговор на тему более безопасную, но не менее захватывающую: - Вы слышали, говорят, Жан-большой... ну, тот, который сын сапожника... жениться надумал? И на ком - на нашей Сюзанне... А Франсуаза сказала, что он он уже пятый раз за три месяца жениться собирается, да все никак не соберется, а порядочные девушки потом в подоле приносят от такой женитьбы... А Сюзанна ей на это сказала, что раз некоторым не светит в подоле принести, так нечего завидовать чужому счастью... А... - и Мари увлеченно погрузилась в перечисление всех местных сплетен и скандалов.
Дельфина Летуш: - Да дура она просто, Сюзанна-то, - с готовностью подхватила свежую сплетню мадам Летуш, – купилась на смазливую рожу… Это Жан, конечно, видный парень, но проходимец известный. В первый раз он собирался жениться ещё когда Бастилия стояла. На племяннице мадам Роле, как сейчас помню… Насилу потом выдали девочку замуж за одного заезжего торговца… Но в этот раз мерзавец женится, помяни моё слово! Или я плохо знаю сюзанниного папашу. Доигрался Жан. Побежит теперь на свадьбу как миленький! Ещё и вид делать будет, что давно об этом мечтал… …Грохот, донёсшийся из лавки, заставил обеих женщин вздрогнуть. Похоже, Франсуаза начала уже снимать с полок опустевшие за день лотки для хлеба и при этом умудрилась уронить один из них на пол. Это напомнило чуть было не унёсшейся в потоке сплетен Дельфине, что помимо Комитета, сына-оболтуса, грязи в доме и бестолковых соседей у неё есть ещё и булочная. И что помощница, похоже, начала проявлять излишнюю самостоятельность в управлении предприятием. - Эй, а ты не рано убирать начала?! - Так ведь темнеет уже, - донеслось из-за стены. – Да и погода какая. Тут надо сильно проголодаться, чтобы в такой дождь за хлебом идти. С этим веским доводом нельзя было не согласиться. Шум дождя за мутным оконцем явственно свидетельствовал, что покупателей ждать больше не стоит. - Так, хватит болтать, - произнесла Дельфина, решительно поднимаясь со стула. - Раз уж ты всё равно с тряпкой, давай-ка протри полы в лавке и будем закрываться.
Альбер Рено: Недельной давности приключение под Сомюром порядочно напугало Альбера Рено. Напугало, как человека: находиться на волосок от гибели и уцелеть по счастливой случайности – везение, но уповать на такое везение в дальнейшем опасно. И напугало, как комиссара Комитета Общественной Безопасности. Мятежники не шутили, их было много, на стороне их массово выступали крестьяне и даже горожане. У мятежников были хорошие командиры, оружие, амбициозные планы. А главное, фанатизм и уверенность в своей правоте. Вандея – нож в спину республике. И чем глубже он вонзится, тем страшнее кровотечение, тем быстрее ослабнет Франция, окруженная врагами внешними. Вандею нужно было нейтрализовать. По мнению Рено – как можно скорее. И любой ценой. В вопросе об этой цене он пока еще не сошелся с остальными комитетчиками. Доклад, сделанный Рено вчера по результатам своей поездки, оставил у комиссара смешенные чувства. Понятно было, что в ближайшее время революционная армия в Вандею не выступит. Республике попросту не хватает солдат, особенно сейчас, когда крестьяне восстали и саботируют принудительный набор рекрутов. Поэтому речь зашла о переговорах. В успех которых гражданин Рено не верил. Если генштаб католической армии состоит из упертых роялистов вроде де Вильнева, договариваться с республикой они не станут. Оставалось… Ну, например, такое сомнительное оружие, как система заложничества. В восставшие провинции было отправлено указание брать в заложники родственников и членов семьи повстанцев. А самому Рено категорически порекомендовали заняться поисками дочери маркиза Монтерея. Как выяснилось, этот человек занимает не последнее место среди идейных вдохновителей Вандеи. Так что история, выпытанная покойным Бужле у пленного вандейского священника, оказалась как нельзя кстати. Нога продолжала болеть, ране не помешал бы покой, а не бешеная скачка по разбитым дорогам и блуждания по залитому дождем Парижу. Поэтому Альбер кликнул извозчика. По матерчатому верху коляски барабанил дождь, и закутанный в плащ человек на козлах то и дело зло понукал лошадь, шарахающуюся от особо грязных луж на дороге. Поиски гражданки Монтерей выдались недолгими и безуспешными. Первой и наиболее очевидной мыслью была мысль о том, что девушка если она в Париже, скрывается у кого-то из родственников Монтереев. Родственники нашлись быстро. Вернее, упоминание о них в архивах революционного трибунала. Казнены, как враги революции. По странному стечению обстоятельств Рено, тогда еще свежеиспеченный офицер революционной армии, сам же и арестовывал это семейство. Никакой приживалки ему припомнить не удалось, в протоколах допроса упоминания о Шарлотте Монтерей тоже не обнаружилось. Оставался последний сомнительный шанс – опросить бывшую прислугу. Альбер предполагал массу возни и скудный конечный результат. Но отказываться даже от такой возможности не стал. А начать решил с визита к гражданке Летуш. Нет, эта замечательная гражданка никогда не служила в господском доме. Но относилась к категории революционно-сознательных женщин, и к тому же ее имя упоминалось в протоколе ареста родственников маркиза. Поэтому комиссар ехал на Виль-дю-Тампль, не смотря на позднее уже время и скверную погоду. – Обожди меня здесь, - велел он извозчику. И, тяжело толкнув плечом мокрую от дождя дверь, оказался в окружении приятных запахов выпечки и сдобы. В лавке уже готовились к закрытию, дородная женщина возилась у полок с лотками, но при появлении посетителя тут же обернулась, придирчиво изучив Альбера от носков заляпанных грязью сапог до трехцветной кокарды на шляпе. - У меня разговор. К гражданке Летуш, - немедленно удовлетворил скользящее во взгляде булочницы любопытство комиссар. – Это не ты ли будешь?
Дельфина Летуш: *повторяет как мантру: «главное - начать, главное – начать»…* - Ну и чего стала, рот разинула? Тащи всё в кухню. Недовольно пробурчала гражданка Летуш, сгружая на руки Франсуазе стопку хлебных лотков и, напоследок одарив её убийственным взглядом «не забывай, кто здесь хозяин», обратила всё своё внимание на нежданного посетителя. - Ну да, это я. Чем могу помочь, гражданин. Голос её как-то сразу зазвучал более мягко, да и выражение лица стало куда более приветливым. Все эти крики и молнии из глаз – это, в основном, для домашних. Ну или для тех, кто очень уж активно прёт против характера железной Дельфины… То, что перед нею представитель власти, женщина не то чтобы поняла по внешнему облику или тону вошедшего, просто определила каким-то шестым чувством. Ибо нюх на любую власть рано или поздно вырабатывается у каждого лавочника или торговца. К тому же, лицо молодого человека казалось смутно знакомым. Будто она где-то уже видела его, причём именно «при исполнении»… Ещё раз приношу извинения всем, кого задержала. Если вдруг снова так зависну, очень прошу кого-нибудь отвиртуалить меня.
Альбер Рено: Перед глазами комиссара за последний год промелькнуло великое множество лиц, так что лица гражданки Летуш он не припомнил. Зато отчего-то вспомнил голос. Причем не тот голос, которым женщина обратилась к нему, а тот, которым она поторопила помощницу. По губам комиссара скользнула едва заметная одобрительная улыбка. Боевая гражданка. Такой палец в род не клади. Не даром на хорошем счету в женском комитете квартальной коммуны. – Комиссар Рено, - представился Альбер, осторожно снимая мокрую от дождя шляпу и отряхивая капли с ее полей. Раз нужная ему женщина оказалась на месте, придется провести в булочной какое-то время. – Уполномоченный Комитета Общественной Безопасности. Гражданка Летуш у меня к тебе несколько вопросов. Дело старое, но надеюсь на твою революционную память. Семейство дю Белле, твои бывшие соседи. Соседство было довольно сомнительным, если учесть что аристократы не якшаются с булочницами, но особняк дю Белле, когда-то аккуратный и ухоженный дом с фасадом в стиле рококо, а нынче нечто среднее между продуктовым складом, конюшней и ночлежкой санкюлотов, находился в паре кварталов от лавки гражданки Летуш, и Рено имел все основания называть покойных хозяев этого дома «соседями» Дельфины. – Их гильотинировали, но Комитет располагает сведениями, что в особняке на момент задержания семейства дю Белле проживала еще одна аристократка, родственница хозяев, которой по всей видимости удалось избежать ареста. Ничего не знаешь об этом? Хотя бы догадки, кто это мог быть и что с ней произошло?
Шарлотта де Монтерей: В углу, за длинным столом, исполняющим роль прилавка, что-то грохнуло и тут же задребезжало, как дребезжит обычно полупустое ведро, опрокинутое на деревянный пол. Растерянное "ой", последовавшее почти сразу, быстро сменилось неловкими оправданиями. Над прилавком мелькнул невнятно серый чепец служанки. Кинув быстрый виноватый взгляд на мадам Летуш, девушка обернулась, чтобы взглянуть на посетителя, представившегося комиссаром. Глаза служанки, напуганной, судя по всему, предстоящей выволочкой, опасливо блеснули, но тут же снова скрылись за прилавком. Опустившись на колени прямо в лужу разлитой только что воды, Мари с остервенением заработала тряпкой, убирая последствия своей неловкости. Голова девушки опасливо вжалась в плечи в ожидании громов и молний, должных немедленно воспоследовать от быстрой на руку хозяйки. Наказание, впрочем, сейчас мало пугало девушку. Счастливые случайности, на которые была так богата жизнь дочери маркиза де Монтерей, и сейчас не оставили своей милостью бедную сироту. Пусть даже на первый взгляд они и не казались такими уж счастливыми. Случайно (действительно, случайно!) опрокинув ведро при упоминании комиссаром семейства дю Белле, Шарлотта-Мария теперь радовалась своей оплошности. Грязная разлитая вода и возможное наказание служили прекрасным оправданием испугу служанки, чем бы этот испуг не был вызван на самом деле.
Дельфина Летуш: Когда-то очень давно, ещё в юности, Дельфина слышала от кого-то очень умного, будто ругать домашних в присутствии гостей не есть прилично. Впрочем, в большинство случаев ей на это было наплевать с колокольни Нотр-Дама… Но в данном случае статус гостя явно требовал проявить к нему хоть какое-то уважение. А посему мадам Летуш взяла себя в руки и вместо гневного крика, какого от неё следовало бы ожидать, только раздражённо прошипела, отступая в сторону, чтобы не замочить туфли: - Мари, мать твою через колено! У тебя откуда вообще руки растут?! Продолжать явно смысла не было – бестолковая девчонка и без пинка сразу кинулась устранять последствия собственной косорукости... - Ага, помню я этих дю Белле. Прескверная, надо заметить, семейка была. Но вот чтоб посторонние в доме… - женщина на мгновение задумалась. - Прислуга у них чуть не каждый месяц менялась – это да. От такого хозяина любая приличная девушка сбежала бы. А родственниц, вроде, не было, если только они её в чулане не прятали. Я за ними давно присматривать начала, как знала, что затевают чего-то! На самом деле всё «наблюдение» Дельфины за неблагонадёжным семейством Белле сводилось к регулярному выслушиванию свежих сплетен от торговок, чьи лавки расположены к особняку поднадзорных ближе, чем её собственная. И вот теперь осознание личной несознательности придавило гражданку Летуш как фабричный пресс. Но признаваться в том, что она когда-то была столь безответственна, что не уделила должного внимания этому, как оказалось, чрезвычайно важному вопросу отчаянно не хотелось. - Да ты бы проходил, гражданин комиссар, снимай плащ, - спохватилась вдруг женщина, заметив, что с одежды гостя воды налилось едва ли не больше, чем из опрокинутого ведра. – …Ты закончила, наказание моё? И чего ждёшь?! Живо, стул гражданину комиссару.
Шарлотта де Монтерей: - Да, мадам, - моментально вскинулась Мари. Плюхнув тряпку в ведро, девушка растерянно оглянулась в поисках стула. В лавке таковых не наблюдалось, и Мари на миг засомневалась, стоит ли тащить гражданину комиссару стул из жилых помещений дома, или обойтись меньшим, и достать из-за прилавка табурет? Выбирая между скоростью и точностью выполнения распоряжения хозяйки, Мари все же решила в пользу скорости, рассудив, что стул она может притащить и потом. Обмахнув краем фартука с табурета несуществующую грязь, девушка торопливо вытащила его из-за прилавка и поставила перед посетителем. - Вот, гражданин комиссар, присаживай...ся, - робко предложила Мари, стараясь не поднимать глаз на мужчину. Обращение на "ты" далось ей нелегко, и окончание слова она произнесла почти шепотом. Заметив собирающуюся вокруг комиссара Рено воду, служанка растерянно обернулась к Дельфине, не зная, то ли ей начать ту же эту воду убирать, то ли подождать, пока хозяйка с гостем не наговорятся. Ответ мадам Летуш немного пригасил страх девушки, и Мари разрывалась между желанием найти повод сбежать из булочной, отговорившись каким-нибудь делом, или остаться, чтобы услышать продолжение разговора. Так и не разобравшись, что же было бы сейчас предпочтительнее и безопасней, Мари решила положиться на очередную случайность в виде решения своей хозяйки, и вопросительно предложила: - Я сейчас стул принесу?
Альбер Рено: - Спасибо, гражданки, - пробормотал Альбер, послушно сбросив с плеч плащ и с благодарностью опустившись на табурет. Болезненная хромота раздражала. Заставляя к тому же вновь и вновь возвращаться мыслями к неприятным событиям, сопутствующим появлению этой хромоты. – Не нужно стул, и так сойдет. Комиссар окинул мимолетным взглядом робкую помощницу суровой булочницы, тряпку и свежую лужу на полу и добавил виновато: - Напачкал я у вас? Уж простите, это не со зла. Погода точно взбесилась, льет, как из ведра. Девушка смотрела на него испуганно. Или показалось? Гость задумчиво потер лоб мокрой ладонью. Он и не ожидал, что гражданка Летуш вот так сходу разрешит все его проблемы. Хорошо, что на вообще помнит дю Белле. Продолжим расспросы, вдруг вспомнит еще что-нибудь. – Значит, говоришь, прислуга у них часто менялась? – Ободряюще переспросил Рено, всем своим видом давая понять, что сказанное булочницей его заинтересовало. – Так может ты знаешь или помнишь кого-то из служанок в том доме?
Дельфина Летуш: Вообще-то речь шла именно о стуле. О том самом стуле, что стоял сейчас в прихожей, ибо на вот эту вот кривоногую табуретку она Дельфина собиралась усесться сама. Ну да чёрт с ним… Женщина навалилась грудью на прилавок, чтобы не слишком уж возвышаться над сидящим гостем. - Ничего, гражданин комиссар, Мари как раз начала пол мыть. Да и какие претензии могут быть к тому, кого в такую погоду гражданский долг выгоняет на улицу? Дельфина через плечо одарила служанку сердитым взглядом, долженствующим означать что-то вроде «ну, чего стала, хватай тряпку и вперёд!». Что-то странное творится с девчонкой нынче вечером – всё чего-то роняет, соображает с трудом. Раньше, вроде, была расторопнее… - Прислуга, говоришь? – женщина снова переключила внимание на гостя. – Как же, помню. Так ведь они же… - вот тут в мозгу гражданки Летуш что-то щёлкнуло, и она вдруг поняла, где именно видела прежде молодого комиссара. Неудивительно, что она его запомнила. В конце концов, не каждый день доводится присутствовать при аресте семьи, которую знаешь (хоть и чисто формально) больше пятнадцати лет. - …Так ведь это ты в тот день обыском командовал, верно? Стало быть, видел их всех. Я-то по имени только кухарку их знаю, Жанну, она теперь, вроде, к какой-то родне в деревню подалась. И ещё это вот… чудо. – Дельфина указала взглядом на орудующую тряпкой Мари.- Прям там её и подобрала – уж больно несчастной девчонка выглядела, после службы у этих мироедов, аж смотреть жалко. Всё боялась одна остаться, без работы да без покровителя. С тех пор вот и живёт у меня… Думаете, она чего знать может об этой разыскиваемой?..
Альбер Рено: - Видел, было дело. - Альбер согласно кивнул головой, подивившись про себя проницательности гражданки. Быстро она его признала. Кажется, он пришел по адресу: булочница – женщина наблюдательная, и память у нее такая, что любой позавидует. – Да только я их, таких, знаешь, сколько за год повидал, разве ж упомнишь. Кто ж мог знать тогда, что сейчас понадобится… Так что ты, если вспомнишь чего… Или, если узнаешь чего… Рено изобразил сурово-многозначительное выражение на лице. – Обращайся в ближайший Комитет, а еще лучше сразу ко мне в секцию Тюрильи. Комиссар повернул голову, следуя взгляду Дельфины, и заинтересованно уставился на робкую девушку, тихо размазывающую по полу дождевую воду. Видно ему было немного: темную макушку склоненной головы, худую спину с выпирающими лопатками и ворох не первой свежести залатанных юбок. – Эй, красавица, отвлекись на минуту. Разговор есть. Слышала, что говорит гражданка? Ты служила у дю Белле? Альбер мог считать, что ему повезло, не выходя из булочной Летуш, он сможет разузнать все, что можно разузнать от прислуги покойных аристократов. Если, разумеется, этот тихий ребенок обладает хотя бы половиной сообразительности своей нынешней хозяйки.
Шарлотта де Монтерей: Мари понимала, что беседа комиссара и мадам Летуш не обойдется без упоминания ее имени, но все равно в первое мгновение испуганно замерла. Так под взглядом хищника в нелепой надежде остаться незамеченным замирает маленький зверек, прежде чем кинуться бежать сломя голову. Паника на миг смутила мысли девушки, и Мари успела даже малодушно пожалеть, что полгода назад позволила себе плыть по течению, предпочтя суровое добродушие Дельфины испытанию парижскими улицами. Впрочем, тут же спохватилась девушка, в ее положении тогда было бы разумнее надеяться на милосердие гильотины, чем на безопасность улиц Парижа. Повинуясь словам комиссара, Мари отжала тряпку в ведро и торопливо поднялась на ноги. Вопрос месье Рено требовал ответа. Жаль только, что одним вопросом он явно не ограничится. - Да, гражданин комиссар, служила, - девушка не торопилась поднимать голову, опасаясь, что мужчина заметит в ее глазах остатки страха. - Почитай, целый год у дю Белле горничной отработала.
Альбер Рено: Альбер сочувственно покачал головой. Стоящая пред ним юная особа являла собой живую иллюстрацию к печальной судьбе угнетенной неравенством сословий женщины. И, глядя на нее, в том, что дю Белле были, как метко выразилась хозяйка булочной, мироедами, сомнений уже не возникало. Однако времена дю Белле несколько лет как закончились, а излишней робости комиссар не любил и не понимал. - А до этого? Сама-то чья? Откуда родом? Сирота? Парижанка? Вопросы Рено, посыпавшиеся на голову бедной Мари, были ни чем иным, как проявлением участия. Не дело, право слово, чтобы такая милая гражданка (а то что девушка весьма хороша собой, хоть и старается казаться незаметной и невзрачной, не ускользнуло от внимания мужчины) обращалась с ним, как с каким-то напыщенным аристократом. Но со стороны, да еще учитывая социальный статус комиссара, они, пожалуй, могли сойти и за допрос.
Шарлотта де Монтерей: Преследуя благую цель поменьше открывать рот, Мари попыталась было согласно кивать или отрицательно мотать головой в такт многочисленным вопросом месье Рено, но быстро сама запуталась, с чем она соглашается, а что отрицает. Волей-неволей пришлось подать голос. - Сирота, гражданин комиссар, как есть сирота, - машинально вытирая влажные руки о фартук, печально призналась девушка. - Отец мой конюхом был, да схлопотал дурную пулю, когда у нас в поместье аристократов на вилы брали. Тогда же и матушка померла, от лихорадки в одночасье сгорела... Сочиняя историю своего сиротства, дочь маркиза де Монтерей не сильно отошла от истины. Разве что переместила своих родителей из одного враждующего лагеря в другой. Отец, скорее всего, действительно погиб от пули, а мама... Мари невольно всхлипнула, вспомнив страшный рассказ отца Антуана о сгоревшем поместье, ставшем общей могилой и для родителей и для их убийц. Торопливо вытерев тыльной стороной не очень чистой ладони подступающие к глазам слезы, девушка несчастно шмыгнула носом и продолжила: - А я сюда, в Париж, подалась. Дядя мой здесь вроде как у дю Белле служил, да только, говорят, он в армию подался, может, и убили уже.
Альбер Рено: Рассказ девушки не блистал особой неординарностью. Разве что кто-нибудь, более беспристрастный к происходящему, чем комиссар Рено, усмотрел бы жестокий житейский цинизм в истории, в которой дочь конюха, поднявшего на вилы своих бывших хозяев, приютило в Париже семейство аристократов дю Белле. Но Альбер принимал случившееся, как само собой разумеющееся. – Прости, не плачь, - голос мужчины заметно смягчился при взгляде на всхлипывающую Мари. - Найдется твой дядя, вот увидишь. Вернется в Париж героем, еще, глядишь, хозяйку твою окрутит. Комиссар весело подмигнул Дельфине, и тут же снова стал серьезным. Шутить легко, но неизвестно, когда проклятая война закончится, если на смену внешним врагам немедленно приходят враги внутренние. Вроде вандейских мятежников. – Раз ты год мыкалась в прислуге, может, вспомнишь, не приезжал ли к твоим бывшим хозяевам кто из провинции. Дальняя родственница, девушка… Рено мысленно прикинул, сколько сейчас могло бы быть Шарлотте Монтерей и еще раз оглядел юную помощницу булочницы. - … Примерно твоих лет.
Шарлотта де Монтерей: Искреннее сочувствие, прозвучавшее в голосе мужчины, заставило Мари взглянуть на комиссара с невольной благодарностью. Частью сочиняя, частью вспоминая свою историю, она только могла надеяться, что ее рассказ будет звучать достаточно обыкновенно, чтобы не вызвать недоверия. И участие того, кто олицетворял сейчас для Мари главную опасность, оказалось для девушки полной неожиданностью. Но чувство благодарности быстро исчезло, стоило только Мари подумать, что вряд ли она бы дождалась сочувствия комиссара, если бы тот выслушал подобную историю не от Мари Жирар, а от Шарлотты де Монтерей. Девушка нахмурилась, возвращаясь к привычной уже опаске, что со стороны можно было бы принять за усиленную работу мысли. - Не помню, гражданин комиссар, - вздохнула она с деланным сожалением. – Вроде никто не приезжал. Хотя… Мари запнулась, словно пытаясь лучше вспомнить. Дать окончательно отрицательный ответ сейчас казалось ей не менее страшным, чем тут же признаться, что вот она, та самая девушка, которую ищут. Имея весьма смутные представления о работе Комитера Общественной Безопасности, Мари руководствовалась больше своим страхом, который твердил ей, что если она не сможет выдумать достаточно убедительную историю, то ее тот час арестуют и отправят на гильотину.
Альбер Рено: - Хотя? – быстро переспросил Рено, зацепившись за неуверенную фразу девушки, как за возможность наконец-то узнать хоть что-то определенное. Если мадемуазель де Монтерей приезжала к дю Белле, она не могла оставаться невидимой для слуг. Наверняка кто-то ее помнит. И наверняка кто-то знает, куда она делаcь потом, перед арестом своих родственников или во время его. – Вспоминай, гражданка. Это очень важно, уверяю тебя, - с мягкой настойчивостью потребовал комиссар, упираясь взглядом в Мари. Это действительно было важно. Та самая дурацкая ситуация, когда ничего из себя не представляющая девица-аристократка может послужить революции не хуже пушек или ружей. Альбер едва заметно поморщился. В глубине души сама идея шантажа маркиза Монтерея, хоть он и враг республики, жизнью его дочери была неприятна Рено. Заложники из мирного населения… В армии их учили, что подобное гнусно. Аристократы вроде де Вильнева учили, разумеется. И разумеется, Марат, идейный вдохновитель циркуляра о заложниках, никогда не служил в армии и никогда не убивал никого своими руками, а лишь росчерком пера… И, дьявольщина, за такие мысли запросто лишиться головы, прямиком в шляпе с трехцветной кокардой. Кажется, общение с «бывшими» не идет ему на пользу…
Шарлотта де Монтерей: Мари совершенно не представляла, что такого важного может быть в ее персоне для КОБа вообще, и для комиссара Рено в частности, но почувствовала как от страха подгибаются колени. Если мужчина не прибавил это слово для пущего эффекта, если это действительно важно, то революционное правосудие не остановится, пока ее не найдет... или не убедится, что Шарлотта де Монтерей мертва. Мари с трудом сдержала первый панический порыв тут же уверить комиссара, что да-да, конечно, девушка приезжала, и Мари ее отлично помнит, но она совершенно точно умерла. Неожиданное "просветление" в памяти после предыдущих сомнений могло вызвать подозрение, да и мадам Летуш только что упоминала о своем пристальном внимании к семейству дю Белле. А мадам-то, с ее памятью, точно вспомнит, что никаких похорон за последний год в особняке не было. - Вроде приезжал кто-то, но давно, я только на службу поступила, - нерешительно начала Мари, стараясь не выдать пристальный интерес, который вызывала реакция мужчины на ее слова. - Родственница что ли, я не помню точно... Молоденькая совсем, я еще удивилась, что она одна приехала, благородные-то по одиночке не ездят... - полтора года в качестве служанки пошли дочери Монтереев на пользу. Если Шарлотта и не научилась говорить о людях дворянского сословия с ненавистью, то пренебрежительно-равнодушные интонации усвоила хорошо. - Да только она недолго у дю Белле пробыла. Месяц-два, не больше... Может, вы другую какую ищете? В душе Мари робко шевельнулась надежда, что может и правда, не о ней идет речь. В конце концов, имен месье Рено не называл, да и мало ли какую важную аристократку могут искать? А что она по возрасту с Мари схожа, так в жизни и не такие совпадения случаются...
Альбер Рено: И опять рассказ бывшей служанки не удивил комиссара. Уехала, да это ожидаемо. Будь он кем-то из дю Белле, тоже постарался бы при первой же возможности отправить Шарлотту Монетрей к отцу за границу. Вся загвоздка лишь в том, что до Англии, куда в свое время сбежал нынешний идеолог вандейского восстания, мадемуазель де Монтерей так никогда и не добралась. Иначе известие о том, что девушка предположительно жива, не стало бы такой неожиданностью для Комитета. Вопрос, куда она могла уехать и почему об этом неизвестно ее отцу. – Спасибо, гражданка, ты мне очень помогла. И поможешь еще больше, если припомнишь, кто еще служил с тобой у дю Белле. Рено не собирался останавливаться в своих поисках на показаниях всего одной служанки. Она не знает, куда уехала родственница господ. Но может это известно кучеру дю Белле, кухаркам, прачкам, кому-нибудь еще из прислуги. Расследование на то и расследование, чтобы собирать истину по крупицам. – А ищем мы некую Шарлотту Монтерей. Альбер не видел ничего дурного в том, чтобы назвать гражданкам имя дочери маркиза. Как знать, вдруг имя заставит их вспомнить какие-нибудь упущенные ранее подробности. - Ее отец – мятежник и враг революции.
Шарлотта де Монтерей: - Значит, она тоже... враг революции? - голос девушки невольно дрогнул. То что грехи даже мертвых отцов, или то, что считалось сейчас грехами, падали и на детей, не было для нее открытием. Достаточно было сходить на площадь Республики, чтобы увидеть, что гильотина не проявляет снисхождения к детям, все преступление которых состоит в том, что им "повезло" родиться на шелковых простынях. - Тогда, да, конечно... я понимаю... - испуганно проговорила Мари, вновь опуская взгляд на свои руки, нервно комкающие передник. В уме она торопливо перебирала имена слуг, пытаясь вспомнить кто и куда подался после ареста дю Белле. - Мадлен, она тоже горничной была... Веселая хохотушка Мадлен как раз незадолго до тех событий полгода назад вышла замуж и уехала куда-то в провинцию. - Потом, Жан, он на конюшне служил... Старик Жан, всю жизнь проживший бобылем, конюхом был от бога, любую лошадь в лицо узнавал, даже если только жеребенком видел, зато на людей внимания никогда особо не обращал. Да и жив ли он еще... - Или вот... - Мари назвала еще пару имен, старательно выбирая тех, кто или покинул Париж, или славился особым отвращением к сплетням, гулявшим среди слуг.
Альбер Рено: – У тебя хорошая память, гражданка, - похвалил девушку комиссар, вслушиваясь в имена, что она перечисляла и стараясь в свою очередь запомнить то, что вспоминала Мари. Молодая, тихая, скромная, служила горничной, даже больше года назад оставив дом дю Белле, продолжает помнить разные полезные мелочи… Мысли Рено внезапно приняли иное направление, оставив на время личность и местонахождение Шарлотты Монтерей, и переключившись на иную даму – леди Блэкней. Вчера, беседуя с гражданином Садом, он размышлял уже о том, что стоило бы подыскать жене «Алого Первоцвета» служанку из агентов Комитета. Но тогда в голову комиссару лезли все больше кандидатуры гражданок вроде Дельфины Летуш. А ведь наверняка необученная премудростям службы при господах девица с бойким языком и революционной сознательностью во взоре не понравится миледи. А вот тихая девочка, вроде этой Мари, была бы отличным соглядатаем. – Скажи мне, красавица, не надоело ли тебе в булочной? Одной приезжей актрисе, возможно, понадобится горничная. А ты, говоришь, знаешь это дело… Не век же тебе с тряпкой метаться. Будешь англичанке корсеты затягивать, может, она тебя в Англию прокатит. Альбер шутил, не подозревая, какую безумную надежду подает своей собеседнице брошенным мимоходом «в Англию прокатит». Но откуда ему было знать, что в латанном платье, испуганно глядя на свои мокрые руки, перед ним стоит дочь маркиза, а не милая сельская простушка.
Шарлотта де Монтерей: - О, да, конечно, гражданин комиссар! - порыв был столько силен, а волшебное слово "Англия", прозвучавшее словах Рено настолько притягательно, что Мари откликнулась, пожалуй, даже с большим энтузиазмом, чем можно было бы ожидать. Ослепленной вдруг вспыхнувшей надеждой девушке даже в голову не пришло, что за неожиданным предложением комиссара может крыться нечто большее, чем желание предоставить бышей горничной возможность вернуться к тому образу жизни, к которому Мари уже привыкла. - То есть, конечно, если мадам Летуш не будет против... - чуть опомнившись, прибавила девушка, не желая казаться неблагодарной. - Если бы не мадам, даже не представляю, что бы со мной было...
Альбер Рено: Комиссар вопросительно глянул на хозяйку булочной. – Знаю, тебе нелегко будет расстаться с такой замечательной помощницей, гражданка Летуш, - заметил он понимающе, - но ты меня очень обяжешь. И не только меня. И вновь принялся разглядывать приятно оживившуюся после его предложения девушку. Оно и понятно, чистая работа, красивые платья, волшебное слово «театр». Главное, чтобы девочка не очаровалась шармом легкой жизни. Хотя вроде не должна бы, она уже повидала службу на «господ». – Разумеется, одними корсетам твоя работа не ограничится, Мари, - пояснил Рено будущему потенциальному информатору Комитета. – Англичанка не так проста, как это может показаться. И тебе придется приглядывать за ней. Приглядывать, и отчитываться об этом соответствующим людям. Дело несложное, но определенная сноровка нужна. Все, что нужно, расскажу и объясню. Но не тут, в булочной, уж простите меня, гражданки. Альбер впился взглядом в замызганное личико собеседницы. Он представлял примерно, какая гамма чувств должна сейчас отражаться в ее глазах. Доносчиками не рождаются, но становятся часто и нередко сознательно и по доброй воле.
Шарлотта де Монтерей: - Она что, тоже... враг? - растерянно спросила служанка, не пытаясь даже скрыть испуга. Пояснения Рено обрушились на Мари ушатом холодной воды, и девушка в первый момент засомневалась даже, не попадет ли она из огня да в полымя, так быстро и радостно согласившись на предложение комиссара. С другой стороны, если эта актриса из тех, кого революция считает врагами, да еще и англичанка... Вдруг Шарлотте повезет, и она сумеет найти с новой хозяйкой общий язык. Как бы не боялась девушка за свою собственную безопасность, но откупаться за свою жизнь чужими ей казалось не менее ужасным, чем самой пойти на гильотину. Растерянность и испуг на лице девушки сменились задумчивостью, а после, пусть неуверенной пока, но решимостью. - Я... я постараюсь сделать все, что будет нужно... - тихо согласилась Мари, встретившись взглядом с мужчиной.
Дельфина Летуш: Пожалуй, это был один из немногих случаев, когда гражданка Летуш не знала, что сказать. С одной стороны, перспектива лишиться лишней пары рабочих рук её совершенно не радовала. С другой – послать куда подальше представителя власти, пришедшего в её дом по важному государственному делу, революционная сознательность не позволяла. С третьей – тот факт, что её мнением не поинтересовались в первую очередь, немало раздражал. И когда речь зашла о том, что девушке придётся совмещать функции горничной и шпионки, Дельфина не выдержала. - Да как же так, гражданин комиссар?! – всплеснула руками женщина. - Нет, ежели для революции надо, так я не против! Но неужто же во всём Париже для заграничной актрисы другой служанки не найдётся? Я ж тут без Мари как без рук. Да и не справиться она с этим вашим «приглядыванием» - уж больно проста. Тут бы надо кого похитрее, поизворотливее…
Альбер Рено: – Почему нет? – В свою очередь удивился Рено. Он прекрасно понимал недовольство Дельфины. Ну кто ж еще, как ни юная сельская сиротка, будет покорно размазывать тряпкой грязь в булочной вместо того, чтобы пойти с приятельницами поглазеть на гильотину или уединиться где-нибудь с милым дружком. Свобода, задекларированная Конвентом, провозглашала людей равными, но не делала их таковыми. – Тем, что поизворотливее, не всегда поверят. Враги революции тоже чай не дураки, - сообщил он Летуш, давая понять, что экспроприация Мари на нужды Комитета Общественной Безопасности – дело решенное. И, улыбнувшись, решил подсластить дурную новость. – Это все оттого, гражданка, что я доверяю тебе больше прочих. А значит, и девчонке твоей доверяю. Верная республике девчонка, проверенная, разве нет? Комиссар глядел на женщину, прекрасно понимая, что загнал ее в тупик. Если Летуш поручится за свою служанку, тут и делу конец. А не поручится… Тогда будет иметь смысл поговорить о том, зачем гражданка держит у себя в доме подозрительную девицу и не заявляет, куда следует. Альбер не любил в лоб пугать людей. Гораздо удобнее просто намекнуть.
Дельфина Летуш: Ну и что прикажете на такое ответить? Дельфина с досады закусила губу. Обложил, стервец, со всех сторон... С минуту женщина хмуро вглядывалась в лицо комиссара, не зная, стоит ли ей возмутиться или восхититься таким умением добиваться от собеседника желаемого, и одновременно пытаясь понять, за что подобное счастье обрушилось на её многострадальную голову. А взвесив все "за" и "против" решительно махнула рукой. - Проверенная... Забирай, чего уж тут. Я и так стольким уже для Республики пожертвовала...
Альбер Рено: Комиссар одобрительно кивнул Летуш. На иное окончание переговоров с громогласной хозяйкой Мари он и не рассчитывал. – Видите, как удачно все разрешилось, гражданки. Дельфина, как я уже говорил, если вспомнишь что-то еще про дю Белле, или услышишь что-нибудь про них… Сомнительно, конечно… Рено вынужден был признать, что столь удачное для него стечение обстоятельств маловероятно, но лучше предупредить и оказаться наготове, чем не предупредить и проворонить. - Но жизнь непредсказуема, люди вокруг ходят разные и болтают разное… Так вот, если что, сразу бегом ко мне в секцию Тюрильи. Про гражданский долг и революционную бдительность даже не напоминаю, сама все знаешь. А с тобой Мари… Увести девчонку с собой немедленно? Так ведь некуда, да и дело со служанкой еще не решено окончательно. Поболтать бы с ней без посторонних ушей, но на улице дождь, как из ведра. Еще простынет, на вид этакая тоненькая, хлипкая. – А с тобой, гражданка Жерар, встретимся завтра на улице Фероннери. Альбер назвал номер дома. – Допустим, в час пополудни. Если я задержусь, подожди, будь любезна. Предстоит серьезный разговор.
Шарлотта де Монтерей: - Да, гражданин комиссар, - Мари присела в неуверенном книксене, словно заново примериваясь к предстоящей роли горничной. Повторив вслух адрес и время встречи, девушка отказалась от первого побуждения многословно заверить месье Рено в своей обязательности и только добавила: - Я буду, гражданин комиссар. Краткость Мари объяснялась не только опаской случайно сболтнуть что-то лишнее или вызвать подозрения неуместным оживлением. Куда больше девушка опасалась сейчас гнева своей хозяйки (или следовало сказать: бывшей хозяйки?), которая явно не проявляла радости от грядущей потери двух пусть не очень сноровистых, но все же рабочих рук. При комиссаре мадам Летуш вряд ли что-то скажет, но после его ухода, Мари не сомневалась, даст волю языку.
Альбер Рено: - В таком случае увидимся завтра, - мужчина поднялся, и, задумчиво порывшись в карманах, отыскал пару монет. – Раз уж я здесь, хлеба тоже куплю. Булки гражданки Летуш существенно сдали во в кусе с дореволюционных времен, но в этом не было большой вины Дельфины. В Париже последнее время начались перебои с продовольствием, особенно с зерном и мукой. Разумеется, революционное правительство было убеждено, что все это – дело рук саботажников. Там, где не удавалось поставить гильотину, в ход пошли расстрелы крестьян, укрывающих излишки хлеба. А в провинции в срочном порядке были отправлены продовольственные интенданты. «Но хлеб все равно не так вкусен, как раньше», - с легкой грустью подумал Рено, оглядывая лотки в булочной. Надев плащ и водрузив на голову шляпу, он, прощаясь, кивнул женщинам. – Счастливо оставаться, гражданки. Надеюсь, я не сильно отвлек вас от дел. И похромал к двери. Через пару минут комиссар уже садился в коляску, сопровождаемый укоризненным взглядом мокрого до нитки извозчика. Которому пришлось послушно торчать под проливным дожем, пока «хромой гражданин булки покупал».
Le sort: После того, как комиссар ушел, в булочной на какое-то время воцарилась тишина. Но Дельфина была не из тех людей, что ценят молчание на вес золота и могут посвящать ему много времени. – Ну, что, допрыгалась, горе мое! – женщина скорбно сложила руки на груди, созерцая Мари с таким выражением, будто видела ее в первый раз в жизни. – На ответственную работу пойдешь. На государственную. Заезжей актриске портки стирать! Возмущению Дельфины не было предела. Но в голос хаять представителя власти она не решилась. Это вам не какие-нибудь глупые курицы из женского комитета, вроде Фрасуазы и Жанет Фуко. Комиссар, будь он неладен. Однако не ругаться вовсе было выше моральных сил гражданки Летуш, поэтому праведный гнев ее, покипев до нужной кондиции во внушительной груди женщины, выплеснулся на робкую служанку. От которой хозяйка булочной не ждала ни отпора, ни неприятностей. – А ты… тоже хороша! Стоит да поддакивает. Да где б ты была сейчас, кабы не я?! И никакой благодарности, хоть бы задумалась, как я одна, без подмоги, буду волочь все это! Летуш широким трагическим жестом обвела тесное пространство булочной. За одно досталось и помощнице, которая, заслышав, как хлопнула входная дверь, выглянула из кухни, намереваясь продолжить убирать хлеб на ночь. – А тебя где носило, бездельница? Решила, что я сама на своем горбу все лотки утащу в чулан? Конечно, паши, Дельфина, как ломовая лошадь. Все вы моей смерти хотите… Капли подай! В финале своей возмущенной тирады женщина вспомнила, как обычно, про слабое здоровье, и, прижав руку к груди, драматично опустилась на опустевший после ухода Рено табурет.
Шарлотта де Монтерей: Мари после ухода комиссара снова плюхнулась было на колени и взялась за тряпку, чтобы демонстрацией ударного труда отвести от себя громы и молнии. Однако, уловка не удалась - мадам Летуш не принадлежала к числу тех женщин, которых успокаивает лицезрение трудового рвения. Особенно сейчас, когда Дельфина полностью осознала, что лицереть ей это рвение осталось недолго. Покорно принимая на себя словоизвержение хозяйки, Мари терпеливо дожидалась, пока Дельфина выдохнется и привычно вспомнит о своем больном сердце. В заботах о собственном здоровье мадам Летуш обычно добрела и снисходительно относилась к суете вокруг собственной персоне, что давало Мари надежду, если не полностью успокоить хозяйку, то хотя бы немного смягчить будущие проявления ее гнева. Заслышав про капли, девушка сунула тряпку в ведро и, подорвавшись на ноги, кинулась за лекарством. - Так, мадам, вы же сами говорили, что революция требует преданного служения и может любого гражданина в любой момент призвать на баррикады, - осторожно заметила девушка, после того, как убедилась, что Дельфина отхлебнула изрядную порцию своего лекарства. - От меня-то толку на баррикадах никакого, а так я хоть чем-то смогу революции отплатить... то есть, помочь.
Le sort: – Оххх, уж ты-то отплатишь… Революции… Хозяйка булочной страдальчески закатила глаза в ответ на не к месту прорезавшийся патриотизм Мари. - Растяпа и неумёха, да из тебя шпионка, как из нашего одноногого шорника Максимильена танцор. Завалишь комиссару все его планы, а он потом явится, скажет – это ты, гражданка Летуш, поручилась за бестолковую девку… Дельфина возмущенно махнула рукой, на всякий случай открещиваясь от всех тех глупостей, что в будущем наверняка натворит ее ни на что не годная подопечная. – И все же странно, что я не помню у дю Белле никаких приживалок, - заметила женщина, отхлебнув еще немного из стакана с заветным лекарством и задумчиво нахмурив лоб. – Вот жалость то какая! Но я поспрашаю товарок в комитете, все больше толку, чем дурно языками чесать да на казни глазеть. Раз революция в опасности… Какую опасность для революции могла бы представлять девушка возраста Мари, Дельфине удалось вообразить не сразу. На счастье гражданка Летуш ненавидела аристократов всеми фибрами своей пролетарской души, поэтому благородное происхождение для нее являлось ужасной виной само по себе.
Шарлотта де Монтерей: Ну вот, словно Мари на голову и так сегодня мало проблем свалилось... Проницательности своей хозяйки девушка опасалась куда больше, чем происков КОБа, и еще как заслуженно. В пару к непоколебимому здоровью, Дельфина обладала цепкой памятью, и если в первом она иногда сомневалась, то вторая ее не подводила никогда. А если к делу еще и дамы из комитета подключатся... Мари в очередной раз про себя порадовалась, что появившись у дю Белле, сразу зарекомендовала себя горничной, а не гостьей. Продиктованное паникой решение уже один раз спасло ей жизнь, но, судя по сегодняшнему визиту комиссара, одним разом дело не ограничится. - Так она же уехала почти сразу, - "напомнила" девушка Дельфине, твердо решив придерживаться версии "быть - была, но куда делась, не знаю". - И недели не прошло... А пока у хозяев жила, так все в своей комнате сидела, словно и не было ее. Я бы и не вспомнила, если бы гражданин комиссар не спросил.
Le sort: – Кабы уехала, ее бы, небось, тут, в Париже, не искали. В КОБе чай не дураки сидят, - гражданка Летуш многозначительно ткнула пальцем в направлении потолка и закатила очи горе. «А потолок-то не белен давно, экое неподобство, летом придется заняться. Мужика б в дом, - привычно затосковала Дельфина, «позабыв» о том, как она изводила благоверного при жизни. – Да куда там. Вон была одна девка худосочная, к тяжелой работе негодная, и ту отобрали». – А раз ищут… Эй, а ты ведь комиссару сказала, что девица та, Монтерей которая, то ли месяц, то ли два пробыла у дю Белле. А мне теперь лепечешь, что всего неделю! Женщина тут же подозрительно впилась взглядом в служанку, демонстрируя Мари, что память ее и правда отличается завидной цепкостью. Да и привычка примечать и запоминать малейшие детали сделала бы честь любому агенту Комитета Общественной Безопасности.
Жозеф Бройли: В дверь невовремя постучали. Сначала тихо, потом настойчивей. Человек, стоявший за дверью, представлял довольно странное зрелище. Одет он был не как приезжий крестьянин, но и не как местный горожанин. По покрою плащ и шляпа несколько напоминали дореволюционный образец дорожного дворянского платья, но изрядно потрепанного и переделанного. В одной руке он держал деревянный футляр, составлявший его хлеб на данный момент. (Надо сказать, что хотя человек был худ и бледен, впечатления болезни его вид не производил - худоба и высокий рост вполне сочетались между собой, а бледность не отливала зеленоватым болезненным оттенком, а была вполне ровная и даже могла называться приятной, если вообще хоть что-то в этом человеке можно было назвать приятным.) Судя по выражению лица его, мысли Жозефа витали где-то далеко от действительности. Если бы сейчас открылась дверь, он бы секунды три еще возвращался в реальность перед тем как ответить, и за это время дверь наверняка бы захлопнулась, но из этого транса вывел его грохот проехавшей мимо коляски и фонтан холодных брызг от ближайшей лужи, за ним последовавший. - Поосторожнее, почтенный! - крикнул Жозеф вдогонку извозчику. - И не надо меня поливать, расти я больше не собираюсь, - добавил он рассудительно себе под нос.
Le sort: - Эй, а это еще кто там? – удивленно вскинулась Дельфина, заслышав стук. И, не поднимаясь с насиженного места, зычным голосом, способным перекрыть звучание иерихонских труб, осведомилась: – Чего в дверь тарабанить, граждане? За какой такой нуждой, спрашивается?! Входите, раз явились! Открыто у нас!!! Крик ее однако не возымел действия, потерявшись в шуме дождя за окном, и хозяйке булочной ничего не оставалось, кроме как красноречиво зыркнуть на Мари. – Поди открой что ли. Да тряпку положи сразу у порога. Не век же тебе пол тереть за каждым посетителем. Вздохнув еще разок на прощание и до конца употребив заветные капли, гражданка Летуш тяжело сползла с табурета и потащила его за стойку. Присесть в булочной она предлагала далеко не всем, а два комиссара или там члена Конвента за день – явление редкое.
Шарлотта де Монтерей: Если мадам Летуш просто удивилась, то Мари восприняла стук в дверь как манну небесную. Вот что значит, сочинять на ходу, не подготовившись заранее. Комиссару ляпнула одно, хозяйке другое - и как теперь выкручиваться? Хоть еще одну аристократку выдумывай, которой тоже приспичило тайно погостить у дю Белле в одно время с пропащей Монтерей. Или сразу признаваться Дельфине в своей убогой памяти, а это тоже опасно. Вдруг мадам уцепится за этот предлог, чтобы лишний раз уверить комиссара в том, что дурочка-Мари на роль соглядатой при подозрительной актрисе не сгодится? Радуясь тому, что визит нежданного посетителя (кем бы он ни был, пусть даже хоть бы и опять комиссар Рено) позволяет не торопиться с очередной выдумкой, Мари послушно кивнула хозяйке и в компании тряпки направилась к двери. Тряпку на пол, дверь открыть - и вот Мари уже удивленно уставилась на длинную фигуру в потрепанном плаще. - У нас открыто, - сообщила девушка незнакомцу и посторонилась, чтобы дать ему войти.
Жозеф Бройли: - Спасибо, барышня, я вас надолго не задержу. Не найдется ли у вас кружки воды (или даже куска хлеба) для усталого человека? Нет, не закрывайте дверь, я заплачу за хлеб. Жозеф порылся в подкладке плаща и извлек что-то похожее на кошелек. - Просто я устал и голоден, как пес, а идти до своего дома на другой конец города. Затем, не дождавшись реакции хозяйки, повернулся к служанке. - А вы, гражданка...эээ...не знаю, к сожалению, как вас зовут... вы работаете здесь и помогаете этой ...доброй женщине? - он посмотрел на удивленное лицо Мари, потом оглядел комнату. Заметил, что пол свежевытерт. - Ох, черт (извините), я кажется здесь наследил? Простите меня грешного, на улице сами слышите что, да и моему плащу немало досталось от только что проехавшей мимо телеги. Он говорил все это без тени улыбки, неспеша и ненавязчиво, жестикулируя рукой с футляром и направив взгляд на противоположную стену, иногда переводя его на Мари.
Шарлотта де Монтерей: - Ничего, я уберу, - вздохнула Мари, печально разглядывая очередные грязные следы на только что вымытом полу. Стели, не стели тряпку, а под ноги все равно мало кто смотрит, особенно, когда дождь в спину подгоняет. - Проходите, гражданин. Мари кивнула посетителю в сторону прилавка, за которым в обычной своей монументальной манере устроилась мадам Летуш. Сама девушка в лавке в течении дня появлялась редко, как с покупателями общаться не знала. Да и не решилась бы изображать из себя хозяйку в присутствии хозяйки настоящей.
Le sort: Дельфина возмущенно поджала губы. Прямо не лавка, а богадельня. Но обещание посетителя заплатить за хлеб ее успокоило. – Мари, принеси с кухни воды для гражданина, - велела она деловито, и, облокотившись на прилавок, принялась разглядывать гостя, не припоминая его, не смотря на всю цепкость своей памяти. «Не из нашего квартала, это точно… Да и сам вона говорит, что живет на другом конце города. И чего ж ты, мил человек, слоняешься по Парижу в такую собачью погоду?!» - Какого хлеба тебе? Ржаного али пшеничного? Сегодня даже булки с утра остались. Все в такой ливень по домам сидят. Только те, кто по делу, разъезжают, - поморщилась гражданка Летуш, припомнив недавний визит комиссара Рено. Затем, задумчиво покосившись на футляр в руке человека в плаще, спросила: - Музыкант что ли?
Жозеф Бройли: - Да, - улыбнулся человек, не заметив - или только сделав вид - ее сердитого тона. - Ржаного, матушка, с пшеничного изжога будет... - сказал он Дельфине. - На флейте играю - на праздниках, дружеских вечерах - а то и вовсе в парках и на улицах. Это и есть дело, можно сказать, жизни. Он выглянул в окно. - Все так и льет. Он повернулся в сторону двери, куда убежала Мари. Он ждал появления не столько воды, сколько этого интересного существа. Хотя, благодаря своей работе, он видел десятки подобных девушек ежедневно, эта не кокетничала с посетителем, не болтала, и, напротив, не было в ней тех особенных черт, присущих простым девушкам - широта и искренность каждого жеста, громкий разговор и беззастенчивый смех, которые, к слову сказать, Жозефу очень нравились. Затем он занялся изучением хозяйки. Вот классический пример того, кем становятся вышеописанные девушки - дородная властная женщина, которая наверняка держит под каблуком мужа... Кстати о муже - время было не раннее, а никого, кроме двух женщин, не было видно и слышно. Правда, встретился ему по дороге молодой человек в черном плаще с республиканской кокардой... Тот самый, с которым произошла та встреча на празднике. Который вполне мог идти именно отсюда... Но для мужа он молод. Скорее, сын. - А что, сударыня, нет ли у вас сына? Если есть, то я его видел возле лавки. И даже знаю немного.
Le sort: Когда вы говорите тридцатидвухлетней женщине, еще самой ягодке, «матушка», ничего хорошего не ждите. Когда называете активистку женского комитета «сударыней» – тем более. У гражданки Летуш после слов посетителя сделался такой вид, словно она проглотила горсть гвоздей. Для верности она даже пошарила рукой по стойке в поисках стакана. Увы, он был пуст, с заветным лекарством хозяйка булочной покончила еще тогда, когда ругала Мари. «Это что еще за типчик пожаловал?! Ишь ты, выспрашивает все, уж не шпион ли?» Разумеется, булочная Дельфины по ее мнению была объектом первостепенной для республики важности. Вроде комнаты заседаний КОБа. – А тебе, гражданин, что за дело, есть у меня дети или нет? - Насмешливо осведомилась женщина, выкладывая на прилавок буханку ржаного хлеба и походу впиваясь взглядом в лицо флейтиста. – Коли нет, так, видать, посватаешься?… С тебя 6 су.
Шарлотта де Монтерей: Убежав по велению хозяйки за водой, Мари вернулась достаточно скоро с полным стаканом. Поставив его на прилавок, девушка с невольной симпатией взглянула на посетителя. Кем бы он ни был, и чем бы не рассердил сейчас мадам Летуш, Мари была благодарна ему за то, что он отвлек внимание Дельфины от самой Мари. Если повезет, хозяйка достаточно отвлечется на разговорчивого покупателя, чтобы забыть о недавней оговорке своей служанки. Сомнительно конечно - память у Дельфины дай бог каждому, но вдруг небеса на сегодня исчерпали еще не весь запас везения, отпущенного на беглую дочь маркиза.
Жозеф Бройли: Жозеф, на время выйдя из задумчивости, по рассерженному тону хозяйки понял, что, похоже, сказал что-то лишнее. Сначала он стал срочно вспоминать, не сказал ли он в забывчивости чего о нынешней политической ситуации, потому что имел уже горький опыт из-за таких ошибок, но перебрав беседу в голове, понял, что не говорил, на том и успокоился. - Нет, что вы - боюсь, вы со мной не уживетесь, характер у меня слишком бродячий... - он улыбнулся, но явно не Дельфине Летуш, которая еще не собиралась менять гнев на милость, а чему-то внутри. - Хотя если помощь требуется - вы скажите. (Кстати, су - это сколько? У нас сейчас вроде 1 франк = 10 десимов = 100 сантимов.) Жозеф порылся в кошельке, извлек монеты, отдал их гражданке Летуш, взял буханку, посмотрел за окно... Все еще лил дождь. Тогда он аккуратно завернул ее в подол плаща, потому что этот хлеб вполне мог оказаться единственной его пищей на ближайшие пару дней. Жозеф повернулся к Мари, которая вернулась с кружкой воды, выпив ее, поблагодарил девушку и хозяйку, снова рассеянно назвав последнюю "сударыней" и направился обратно в дождь, мысленно награждая его трехэтажными и весьма нелестными эпитетами.
Мари-Клод Ланде: У гражданки Ланде много забот. Сегодня, как и каждый день, она встает с рассветом и идет в лавку сначала за солью, потом за хлебом. Везде очереди. Одна начинается на улице Пти-Карро и тянется до середины улицы Монторгейль. Все же Мари-Клод удается достать все, что нужно и она отправляется на работу, чтобы в течение дня убирать, готовить, стирать, открывать дверь посетителям гражданина Сада. В 7 часов, каждый вечер, за ней заходят две женщины. Одна – толстая, с красными пятнами на лице, пропахшая потом, гражданка Форшар – целый день она таскает на себе тележку с галантерейными товарами. Вторая, гражданка Борье – бледное, с виду тщедушное создание, с грязными, сальными волосами, спрятанными под колпак, и страшного вида рассеченной губой. Сегодня утром, эта «Венера» улицы Валуа, сидя на грязной тумбе, около булочной, побила женщину, которая посмела влезть без очереди, якобы из-за того, что ее малышам нечего есть. Втроем они проходят через Новый Мост (Pont Neuf), задерживаясь чтобы посмотреть, как уличный зубодер вырывает больному зуб и послушать о чем поют бродячие певцы. Но долго здесь останавливаться нельзя, надо идти дальше. Мимо собора Нотр-Дам, осиротевшего без своих колоколов. Дальше, на Корсиканскую набережную где, несмотря на все беды, которые несет с собой гражданская война, раздаются птичьи голоса, где в любое время года можно найти редкое заморское растение и традиционные тюльпаны. Я говорю о Цветочном рынке в день, когда здесь открывается рынок Птичий. Но три женщины не будут покупать себе экзотического попугая. Три женщины будут ходить между прилавок, слушать о чем тихо переговариваются продавцы, подходить ближе, напрягать весь свой слух чтобы уловить еле слышное «Да, здравствует король!» (а может это было «Иди сюда Кароль»?). И тогда улыбка Иуды озаряет их лица, они спешат узнать, что это за человек в кожаной крестьянской куртке, тот который торгует скворцами. Узнав его имя, счастливые они расходятся, чтобы на следующий день встретиться вновь… Марианна – безмолвный символ революции, что она может? Ничего. Республиканка – живая женщина, что она может? Все. Да, у гражданки Ланде много забот… В этот вечер, у Мари-Клод было еще одно невыполненное дело – ей необходимо было повидаться с Дельфиной Летуш. Обе женщины состояли в «Обществе революционных гражданок» и задача гражданки Ланде заключалась в том, чтобы выяснить, почему Дельфина не появилась на последнем заседании «Общества». Прихрамывая Мари-Клод вошла в булочную. В просторном помещении находилась молодая девушка, с виду служанка, сама гражданка Летуш и какой-то мужчина. Внезапно молния, в лице восьмилетнего мальчишки пронеслась мимо и задела гражданку Ланде. Пятьдесят пять килограмм, отборного республиканского мяса рухнули на пол. Острая боль пронзила левую ногу, Мари-Клод почувствовала, что без посторонней помощи ей не обойтись, но ведь просить помощь значит показаться слабой. Превозмогая боль, она поднялась. - Ну чего уставились, - закричала она, увидев, что ее падение не было оставлено без внимания. – Никогда не видели, как люди падают? Прошу прощения за, то что самовольно присвоила гражданки Летуш неявку на собрание. Просто больше ничего лучшего придумать не смогла.
Le sort: - Этьен, ах ты поганец! – только и успела всплеснуть руками Дельфина, огорошенная стремительным развитием событий. – Да что ж ты такое творишь?! Маленький мерзавец успел позабыть про головомойку, которой угрожала ему суровая мать после свинства, что он развел на лестнице, и теперь вот умудрился стать причиной падения гражданки Ланде. – Уши надеру, паскудник! Пригрозила Летуш мальчишке, пристыжено нырнувшему под прилавок. Кажется, он сам не ожидал, что женщина, с которой он столкнулся, свалится на пол. Подумаешь тоже, и задел-то легонько. – Марианна, прости это горе луковое. После смерти отца совсем от рук отбился, сладу нет, - пугнув сына, Дельфина тут же переключила внимания на гостью. – Вот славно, что ты зашла. Мари, тащи стул из прихожей. Посылать служанку за стулом становилось сегодня уже чуть ли не традицией. Тем более, что при виде Мари-Клод хозяйка булочной немедленно вспомнила, что забыла посетить последнее собрание «Общества революционных гражданок». Собрание это сегодня весьма неудачно совпало с собранием женского комитета секции, и даже такая деятельная особа, как Дельфина Летуш, не успела посетить два мероприятия сразу. Да и утро выдалось не из легких. Очередь в булочную скандалила так, что едва не вырвала из стены кольцо, за которое была привязана «хлебная веревка». С началом перебоев с зерном в столице такая чудо-веревка быстро вошла в моду. Граждане держались за нее в порядке очереди, чтобы не потерять свое место в толчее. Хорошо, что покупателей разогнал ливень. Но если дело так пойдет и дальше, придется по совету знакомого булочника из Сен-Жермен заменить веревку на цепь. «Зарапортовалась ты, Дельфина. Как есть, зарапортовалась», - поморщилась женщина и приветливо кивнула товарке. – Промокла небось? Налить рюмочку для сугреву? OOC Мари-Клод Ланде Ничего, гражданка Летуш тебя прощает. Но просит все же антеты игроков и отыгрыши прочитать. Их не так много у нас пока. А то у нас получилась накладка с собраниями ) Да и младшему сыну Дельфины уже 8 лет.
Жозеф Бройли: "После смерти отца... Значит, одна и этот ...хм...очаровательный ребенок..." В момент, когда посетительница и хозяйка были всецело поглощены друг другом, Жозеф подмигнул Этьену, опасливо выглядывающему из-за прилавка. Мари-Клод и Дельфина разговорились, а Жозеф в это время подошел к прилавку и тихонько позвал мальчишку. Тот, ободренный его улыбкой и осознавши, что уж кто-то, а этот странный тип с флейтой явно на него не сердится, высунул свою озорную голову.
Шарлотта де Монтерей: Смирившись с тем, что пол ей сегодня мыть-не перемыть, Мари послушно сбегала за стулом. Притащив и установив данный предмет мебели поближе к прилавку, за которым устроилась мадам Летуш, девушка оглянулась, печально проследив цепочку грязных следов от двери до прилавка, и, не дожидаясь окрика хозяйки, опять привычно взялась за тряпку.
Le sort: Этьен уже привык к тому, что мать строга и сурова, поэтому покаянный вид делал только для проформы. Заслышав, что его окликает какой-то незнакомый дядька, сорванец раздумывал недолго. Два блестящих от любопытства глаза вопросительно уставились на Жозефа и пацан для верности подмигнул ему в ответ, поддерживая начинающуюся игру, ведь для мальца восьми лет от роду все происходящее так или иначе сводилась к играм. Даже не смотря на то, что Этьен Летуш рос безотцовщиной и вынужден бы по мере сил помогать матери и младшему брату в булочной. Правда, по словам Дельфины, помощи от этой «помощи» никакой не было, одно расстройство, но какой спрос с мальчишки.
Мари-Клод Ланде: - Нет, - хмуро отозвалась женщина, на предложение Дельфины, - не время пить. Проковыляв к прилавку, где стояла булочница, она еще раз огляделась. Взгляд остановился на молодой девушке, которая, усердно работая тряпкой, вытирала следы, незваной визитерши. - Хорошие у тебя работники гражданка Летуш, - задумчиво сказала она, рассматривая служанку. – Работящие! Именно такие нужны революции! Внезапно вспомнив о цели своего посещения, она выпрямилась, и громко, чтобы было слышно во всем доме, заговорила: - Гражданка Летуш, в годину суровых испытаний выпадших на долю Республики, не время думать о хлебе насущем! Родина в опасности, роялизм – на западе, федерализм – на юге! Я призываю всех Парижских гражданок – сплотим тесней ряды. Покажем мужчинам, что прошло то время, когда мы безропотно сносили обвинение в слабости. Победить или умереть – вот что нам остается! Гражданка, Летуш! Ты нужна революции, нужна «Обществу революционных гражданок». Завтра, придешь на собрание? Столь патетичный монолог не был импровизацией – те же самые слова, Мари-Клод лишь с некоторыми изменениями произносила и перед другими гражданками, забывшими посетить собрание. Высокую обязанность разносить последние новости из жизни «Общества…» и возвращать в стадо, заблудших овец, на Мари-Клод возложила сама Клара Лакомб. Чем гражданка Ланде совсем даже не гордилась…
Le sort: Дельфина невольно отступила на шаг от своей точки опоры, в какой-то момент могло показаться, что произносящая пламенную речь гостья стала визуально выше крепкой дородной булочницы. – Ухх, умеешь ты говорить, Марианна, - воскликнула гражданка Летуш завистливо, когда Мари-Клод замолчала. – Хорошо, ах слезу прошибло. Приду. Да я б и сегодня пришла, я, знаешь ли, женщина сознательная. Задержалась на женском собрании нашей секции. Тебя б туда, уж там дурех – орать на них не переорать. А потом вон комиссар приходил. Из Комитета Общественной Безопасности, - добавила Дельфина важно, чтобы поубедительнее оправдать свое сегодняшнее отсутствие в «Обществе». – Про аристократов, наших бывших соседей расспрашивал. Важное дело поручил! Немного приврать – грех невелик, тем более что и бога-то уже почти отменили. Хозяйка булочной подбоченилась важно, возвращая себе превосходство в росте над гражданкой Ланде. И понизив голос, добавила: - А рюмочку… Разве ж для пустого баловства предлагаю. Для сугреву, как лекарство. Республики нужны рабочие руки. Коль простынешь, всем сознательным гражданкам огорчение. Что обсуждали-то нынче? Бриссотинцев? После памфлета Демулена клеймить бриссотинцев на собраниях «Общества» стало необычайно популярным, и Дельфина надеялась, что она не ошиблась в своих предположениях и сегодня.
Мари-Клод Ланде: После такой речи, служанке Сада, потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя – отдышаться. За это время, она многое узнала о заведении Летуш - оказывается, им заинтересовались люди из Комитета Общественной Безопасности! Но, услышав, что члена Комитета больше чем булки Дельфины интересовали ее соседи – успокоилась. - Молодец гражданка! - сказала Мари-Клод. - Я знала, что ты не подведешь нас! Предложение «выпить рюмочку для сугрева» было более чем заманчивым. Тем более что поручение Клары Лакомб она успешно выполнила. Оглядевшись еще раз по сторонам и, не заметив ничего странного, Мари-Клод наклонилась к Дельфине и тихо прошептала: - Под ливень я попала, вся насквозь промокла. Захвораю еще, поэтому от рюмочки исключительно в лечебных целях не откажусь. – Мари-Клод подмигнула Дельфине, тем самым говоря: «Ну, давай, наливай скорее». - А обсуждали мы сегодня этих проклятых предателей – бриссотенцев, это ты права. Хотя будь моя воля, я бы не разговоры длинные вела, а схватила бы всех их, да на свидание с «Луизеттой» отвела! – она громко и неприятно засмеялась. - Прав, прав был гражданин Демулен, когда писал, что не люди это, а животные, – продолжала Мари-Клод, - Как есть животные – сожрут и не подавятся! Задумавшись на мгновение, гражданка Ланде решила выяснить, что булочница думает по этому поводу: - А ты, что скажешь гражданка? Читала ли «Тайную историю бриссотенцев»? – Мари-Клод вызывающе посмотрела на Дельфину.
Le sort: Убедившись, что единогласие среди сознательных республиканских гражданок в вопросах борьбы с простудой установлено, Дельфина снова кликнула служанку. – Мари, поди-ка сюда, хватит грязь развозить. И, понизив голос, добавила: - Принеси-ка с кухни графин… Сама знаешь с чем. В буфете стоит, на верхней полке. Странный (и даже довольно подозрительный) покупатель, хоть и расплатился уже за хлеб, не спешил возвращаться в дождь, зачем-то играя в гляделки с ее паршивцем-сыном. И гражданка Летуш, как хорошая мать и бдительная республиканка, старалась не выпускать происходящее из вида. Хотя львиную долю своего внимания приходилось уделять Мари-Клод. – Чита, аж два раза. – Заверила булочница гостью. – А в женском комитете ах до дыр его затерли, так спорили. Бриссотенцы... Мерзавцы, контрреволюционеры и стяжатели, вот кто они такие! Тут Дельфина немного покривила душой. Установление твердых цен на хлеб, за которое ратовала Парижская коммуна, и осуждали бриссотенцы, должно было больно ударить по заведениям, вроде лавки гражданки Летуш. Она, конечно, гражданка сознательная. Но торговать хлебом себе в убыток… - Но революция найдет управу на всех врагов! – добавила женщина уверенно. Хотя в данном случае она предпочла бы, чтобы революция не утруждала себя спешкой.
Шарлотта де Монтерей: Найти-то, может, и найдет, да вот лучше бы революция действительно не спешила. Дельфина Летуш вряд ли подозревала, насколько ее невысказанные пожелания созвучны с мыслями Мари, пусть даже женщины вкладывали разный смысл в эти слова. Одна беспокоилась за свой карман, другая - за свою шею. Не то чтобы Мари считала себя врагом революции. Враг, в ее понимание, это кто-то активный, действующий, а не затаившийся в углу в надежде спасти свою жизнь. Впрочем, у революции свои понятия, для нее и служанка - враг, если вдруг в имени служанки обнаружится предательское "де". Мысленно вздохнув, девушка поднялась с колен и вновь расстелила тряпку у входной двери. Вряд ли, конечно, но вдруг все же кто-то додумается взглянуть под ноги, заходя в булочную. Судьба революции и заботы о хлебе насущном сейчас заботят людей гораздо больше, чем лужи грязной воды под ногами. Выглянув за дверь, девушка уверилась в том, что дождь и не думает прекращаться, еще раз вздохнула и отправилась за ожидаемым гражданкой Летуш графинчиком. Минуты через две "сугревательное" средство в компании пары стаканов было доставлено по месту назначения - прямо на прилавок под грозные очи хозяйки булочной.
Мари-Клод Ланде: В то время как Дельфина говорила, Мари-Клод усиленно кивала, показывая всем своим видом, что одобряет слова товарки. Хотя все помыслы гражданки были связаны с революцией, образ графина стоящего на верхней полке буфета приятно согревал. Происходившие в булочной мало ее интересовало, но она все же обратила внимание на мальчика, сбившего ее с ног. - Твой то? – спросила она, указывая на Этьена и не дождавшись ответа, заметила – Симпатичный парнишка. Служанка принесла графин, и гражданка Ланде предалась созерцанием, того, как напиток, содержащийся в графине, попадает в стакан. Думаю, что дальше эксплуатировать Вас - Le sort не имеет смысла. Сейчас выпью, узнаю о ребенке и поковыляю домой.
Бернар де Вильнев: Да ничего, мне не в тягость. По приколу, наоброт. Я все жду, что флейтист сделает. Такой подозрительный гражданин. Может, вы вместе поковыляете? Хотя зависит от посещаемости игрока конечно
Жозеф Бройли: Боже, сколько настрочили-то за время моего отсутствия)) Жозеф обратился к мальчику. - Что, постреленок, мать-то строга? Ну, ты ей помогай, как никак, старший мужчина в семье. Он помолчал. Затем добавил с заговорческим видом: - Ты клады когда-нибудь искал? Он знал, чем воздействовать на мальчишек. У Этьена тут же засветились глаза. Пока что гражданка Летуш не сильно обращала на них внимание - а пафосный монолог посетительницы, кажется совсем отвлек ее. - Решетки на мостовой видел? Тут, за углом. Ты думаешь, это что на них вырезано? Этьен, как и любой другой парижанин, никогда не задумывался о том, что там изображено, точно так же, как мы никогда не помним, какого цвета соседние дома. Но после слов Жозефа было видно, что при первой же возможности он об этом узнает. - Я приду, дня через четыре. Посмотрим вместе. Может и разберемся... Теперь Этьен точно знал, что там зашифрованная пиратская (и откуда в Париже пираты?) карта. Думаю, что за эту вполне стественную реакцию 8-и летнего мальчишки, прописанную мной самим же, вы меня извините) Жозеф, прислушавшись к разговору, понял, что посетительница надолго не задержится. - Славный у вас сын, - сказал он Летуш, - толковый. - А вас, судары гражданка, давайте я провожу? - обратился он к посетительнице. Жозеф решил, что такая простая и улыбчивая наглость подействует лучше всего. Он понимал, что в городе пахнет жареным, потому что почти весь день проводил на улицах, и поэтому ему страшно хотелось поговорить с людьми разных партий.
Бернар де Вильнев: ООС - А что за люки? Канализация-водопровод? Хм... Этого по-моему еще нет (
Жозеф Бройли: Пардон, решетки)) Решетки уже были
Le sort: Дельфина, деловито разлив «лекарство», перегнулась через прилавок, протягивая стакан Мари-Клод, и, понизив голос до шепота, скосила глаза на Жозефа. – Странный тип, Марианна. Как пить дать, странный. Вишь, хлеба купил, а все не уходи никак. Сударыней меня называл, теперь мальца моего дергает… Неблагонадежный тип, верно говорю… И громко добавила, встряхнув свой стакан. – За республику, граждане. Собачья смерть всем ее врагам! В булочной было еще достаточно хлеба, но занюхивать им водку хозяйка лавки посчитала иже своего достоинства, лишь коротко утерла губы ладонью. – Ох, хороша настойка. Аж от сердца отлегло. Не слыхала, что болтают про хлебный максимум, будет он, аль нет?
Мари-Клод Ланде: Поддержав тост, гражданка Ланде одним махом осушила стакан. Скосив глаза на странного субъекта, Мари-Клод наклонилась к Дельфине и прошептала: - О максимуме, будем говорить потом. А сейчас главное защитить республику! Рассказ Дельфины о странном посетителе, заинтересовал бдительную гражданку. Тихо, чтобы не услышал «подозрительный», она быстро затараторила: - Попытаюсь я выяснить, что это за «сударь» тут образовался. Ты послушай меня – как начну с ним разговоры вести и вдруг пойму, что это роялистская сволочь, дам тебе сигнал. Как хлопну себя по коленке правой, так знай – белый он! Беги тогда на улицу Платр (rue du Plâtre), - там сейчас отряд ополченцев Колпака службу несет. Пусть он не мешкает, а со своими ребятками сюда идет. Я в это время «белого» задерживать стану. Произнося последние слова, Мари-Клод горделиво выпрямилась. Себя, она уже видела героиней, сумевшей делом доказать свою любовь к Республике. - Ну, все пошла я! – сказала она и тяжело переваливаясь, боясь наступить на больную ногу, пошла прямо туда, где стоял незнакомец. - Гражданин, приветствую! Что-то я тебя здесь раньше не видела, а я всю здешнюю округу знаю. Ты сам откуда-то? Если, что дабавить/убрать надо, говорите - сделаю.
Жозеф Бройли: Жозеф, довольный тем, что посетительница не против поговорить, сказал с той же самой простодушной (немного все же деланной) улыбкой: - Разумеется, гражданка, я живу довольно далеко, на левом берегу. Я здесь раньше почти не бывал, а сейчас вот - куда не заведет этот футляр! - он качнул деревянным футляром с флейтой. Жозеф, видя что она хромает, немного колебался, думая, пожелает ли такая, судя по всему, самоуверенная особа принять помощь от кого-то постороннего, тем более от мужчины (женщины, борющиеся за свои права, часто возмущаются в таких случаях). Когда Мари-Клод приблизилась, он все же подал ей руку, продолжая говорить: - Вы знаете, странно, я и десятой доли Парижа не исходил, пока здесь живу. А живу уже довольно долго - удивительный город... Он расчитывал, что разговор о Париже поможет перевести тему на обстановку в этом самом Париже.
Мари-Клод Ланде: Если бескорыстно предлагаете помощь человеку, всегда ждите от него благодарности. Но если Вы решили помочь, калеке, да еще и женщине, то никаких чувств кроме злости Вы не вызовите. Мари-Клод страдала, из-за своей хромоты. Страдала не физически, хотя постоянная ноющая боль вызывала неудобства, страдало, болело, корчилось от невыносимых мук уязвленное самолюбие. «Что я могу?» - часто спрашивала себя служанка. «Не лучше было бы умереть в той бойне 10 августа, чем влачить жалкое существование? Делать вид, что ты не замечаешь, тех сочувствующих взглядов, издевательских выкриков?» Поистине, этот вопрос достоин Великого Философа. Когда музыкант (а это стало понятно, когда Мари-Клод увидела футляр с флейтой) предложил ей руку помощи – она отшатнулась, как будто рука Жозефа, была покрыта язвами. Подняв на него глаза, она прошипела: - Знавала, я одного музыканта с Нового Моста. Так, хорошо играл, пока не оказался на Гревской площади. Вот там-то у него оказалось достаточно слушателей. Сейчас, наверное, в преисподней перед чертями играет. Помолчав, она добавила: - Оказалось, что был он сообщником роялистов. Распускал сплетни, сеял панику среди горожан, рассказывал «белым», что в городе происходит, каковы настроения.… А ты сам-то, во что веришь? – обратилась Ланде к мужчине. - В Бога – ли, черта, короля? Так, медленно, шаг за шагом Мари-Клод вела свою страшную и одновременно глупую игру «Поймай роялиста».
Жозеф Бройли: - Ни во что, гражданка. В Короля - его нет. В черта - что в него верить, он не поможет. В Бога - вот разве что... Жозеф закусил губу. Нет, все же он не будет говорить, что не верит и в Бога... Люди не привыкли к тому, кто не верит ни во что, кроме случайностей. Однако ему показалось забавным то, что прежде всего тебя спрашивают - во что веришь, вроде как пароль - наш или нет. - Знаю его. Вы про Жака-Веснушку? Он хорошо играл, но не то что надо делал в жизни... Многие музыканты были роялистами. А большая часть - так и вообще не обращали внимания на то, что творится вокруг. Я, правда, исключение... Все время, пока Жозеф это говорил, он наблюдал за лицом Мари-Клод. На последних словах оно сильно оживилось. - Мне всегда интересно, что делается вокруг. Знаете, ходить, слушать, что говорят... Жозеф, на свою беду, не знал, что именно этим Мари-Клод обычно и занимается, и ходил по довольно узкой тропинке, сам того не зная.
Мари-Клод Ланде: Лицо Мари-Клод действительно оживилось. «Подозрительный», ввел себя крайне неосмотрительно. Уже за одно то, что он знал Жака-Веснушку, его, по мнению Мари-Клод можно было отправлять на гильотину. Если можно было бы услышать, о чем думает человек, то вот каковы были рассуждение гражданки: «Сам он музыкант, при этом говорит, что многие музыканты роялисты. Это раз. Ему интересно, что делается вокруг, он любит ходить, слушать – этим же занимаются шпионы «белых». Это два. Что в итоге? – спрашивала она саму себя. Он роялист!». Мари-Клод в радостном порыве, уже занесла руку, чтобы дать сигнал, как вдруг передумала. - Вы любите слушать, что говорят вокруг? Тогда быть может вы случайно узнали какую-нибудь тайну? Может кто-то замышляет заговор против Республики? Гражданин Жозеф, хотела спросить, куда нас этот разговор выведет? Звать мне патруль, или нет?
Жозеф Бройли: Жозеф улыбнулся. Боже, как это просто... Интересно, если он скажет - да - что будет делать эта гражданка? - Знаете... Мне кажется, что в последнее время в городе пахнет жареным... Тут он заметил, что дождь кончился, и можно идти. Он закончил наспех: - В общем, наверняка вскоре начнутся беспорядки... Дождь кончился, мне пора, идти далеко. Он последний раз обернулся к Мари-Клод. - Не надо беспокоиться о глобальных проблемах, заговорах, роялистах, когда все гораздо проще. Хлеб дорожает, людям угрожает голод... В особенности тем, кто не имеет или не может иметь средств в силу своего положения. Бродяги, беднота Университета (имеется в виду район Парижа) и прочие обездоленные... Поэтому лично вам я бы посоветовал сильно остерегаться беспорядков и покрепче запирать двери на ночь. Спасибо Шарлотте, она же Мари
Мари-Клод Ланде: При всем различие между Мари-Клод и Жозефом, их понимание происходящего было схоже. Но были и различия. Мари-Клод видела, или хотела видеть в очередях на улицах результат действия враждебных сил. Она мало задумывалась о таких исторических выводах, как «После некоторого подъема в 1791 году французская промышленность испытывала жестокий кризис, который особенно обострялся с конца 1792 года и начала 1793 года. Благодаря войне, отрезавшей Францию от заграничных рынков сбыта и подвоза сырья, закрывались одна за другой хлопчатобумажные и шелковые мануфактуры…» Слишком сложно судить о каком-то процессе, происходящем в обществе, когда ты являешься непосредственным участником этого процесса. Те, кто понимал, что причины кризисов более глубинные, несвязанные с заговорами, были поистине мудрыми людьми. Мозг гражданки был «отравлен» идеями Руссо, опьяняющими лозунгами Революции, верой в Бога и Дьявола (от старых привычек избавляться сложно). Слова Жозефа, что роялисты, и жирондисты, не виновны, в том, что Мари-Клод каждый день по несколько часов стоит в очередях, смутили разум женщине. Смущение чаще всего приводит к отрицанию. «Что он несет? Он не верит, что во всем виноваты роялисты? Но ведь он сам роялист. Нет, он не роялист он просто помешанный! Он сошел с ума! Франция находится в кольце врагов, а он не видит, что эти самые враги, решили задушить нас голодом! Нет, Мари-Клод не такая, чтобы арестовывать сумасшедших! Лучше она будет держать этого человека под своим контролем - сажать его в Консьержи еще рано». Ухватившись за рукав Жозефа, она спросила: - Подожди, как тебя зовут? Где ты живешь?
Жозеф Бройли: Жозеф, собравшийся уже выходить, оторопело обернулся к ней. Он посмотрел на Мари-Клод, на дикие в эту секунду глаза... На такие же дикие пальцы, которые держали его за рукав. Такие люди ни в чем не виновны, - медленно подумал он. - Они шалеют после пропаганды и не понимают простых вещей. Ему почему-то стало горько и грустно, как когда-то давно, в детстве, когда сестра Нини (кажется, это была сестра. Хотя так давно это могла быть и мать) оставляла его на несколько часов одного. - Если вас интересует имя, на которое я отзываюсь - Парус. Это прозвище. Имя...имени у меня нет. Почти что. А живу я... а к чему вам это? Жозеф справедливо полагал, что первому встречному рассказывать свой адрес нет необходимости.
Мари-Клод Ланде: - Парус... – задумчиво произнесла Мари-Клод, отпуская мужчину. Немного успокоившись, гражданка Ланде, посмотрела на Дельфину и ели заметно, отрицательно покачала головой, тем самым, давая понять, что мужчина не относится к «неблагонадежным». - Парус, если ты видишь, что сироте нечего есть, ты отдашь ему свой кусок хлеба? – издалека начала Мари-Клод. – А, если калеке, вроде меня нужна будет помощь, ты окажешь ее?
Le sort: Дельфина удовлетворенно кивнула, заметив адресованный ей знак Мари-Клод. Хорошо, что этот музыкант не враг, уж на революционное чутье гражданки Ланде Летуш могла положиться с чистой совестью. Может, просто несознательный какой. Видно, человек незлой, детей вроде любит. А незлых с толку сбить плевое дело. В революции хватка нужна. Доброте хозяйки булочной немало способствовала чудная настойка. Успокаивая нервы то каплями, то заветным графинчиком из буфета, женщина незаметно для себя самой опьянела, и теперь взирала на мир с непривычным великодушием. Даже подзатыльник, что она между делом ответила сыну, не сводящему с Паруса горящих предвкушением глаз (и от этого неосмотрительно надолго высунувшегося из-под прилавка) вышел довольно вялым.
Жозеф Бройли: Сказать, что Жозеф удивился, услышав, как только что отшатнувшаяся от его поданной руки Мари-Клод сама прямо сказала, что она калека - значит ничего не сказать. Он даже огорчился, что теперь ему в чем-то придется подозревать этого человека - она чуть было ему не понравилась. - Вам нужна помощь? Конечно, я вам не откажу, если это мне посильно. А что касается моего хлеба - я и так делю его со многими, иначе откуда б мне знать то, что я совсем недавно вам сообщил...
Мари-Клод Ланде: Что есть Женщина? Сосуд зла, скрытый, льстивый враг, она лжива по своей природе, ее руки – оковы. Она пользуется своей слабостью, чтобы добиться выгоды. В этом-то Мари-Клод не отличалась от других коварных представительниц рода человеческого. Обращение на «Вы» неприятно резануло слух Мари-Клод. Серьезно посмотрев в глаза Жозефу она произнесла: - Гражданин Парус, если я обращусь с просьбой довести меня завтра утром до булочной, ТЫ мне откажешь?
Жозеф Бройли: Тьфу черт, и зачем он ввязался в этот разговор! Кстати, "гражданин парус" - забавно звучит. Жозеф лихорадочно стал думать, чего же ей может быть надо от него... Завтра утром... Он взглянул на хозяйку - ее выражение лица могло прояснить ситуацию, если они с Мари-Клод в сговоре, но ее раскрасневшееся лицо не выражало ничего, кроме полного умиротворения, и, скорее всего, она и не слушала толком их разговор. Сказать "нет" он не мог. Поэтому он сказал "да". - Для начала скажите, как те...вас... зовут. Сложно договариваться о встрече с человеком, имени которого не знаешь. Он невольно облокотился на стену под взглядом ее довольно красивых, но странно-недобрых глаз. - Хорошо, когда и где мне вас (он не мог называть иначе незнакомую женщину, будь то богатая барышня или уличная девчушка) встретить? "Надо проверить, отточен ли нож... Боюсь, не было бы здесь какого подвоха..." Тут Жозеф вспомнил про Этьена. Он уронил на пол футляр с флейтой с хорошо сделанной (по сути, его природной) рассеянностью, охнул, быстро его поднял и подбежал к прилавку, бережливо положил туда футляр, вынул инструмент, "проверяя" все ли с ним в порядке, хотя знал, что в таком футляре флейте все нипочем. Этьен все еще сидел за прилавком, и Жозеф, не переставая вздыхать, шепнул мальчишке: - Когда я уйду, выходи за мной. Теперь оставалось надеяться, что он сможет разминуться с Мари-Клод и что Этьен услышал его. Убрав флейту на место, он повернулся к Мари-Клод. - Слава богу, цела... Так, мы остановились на месте и времени.
Мари-Клод Ланде: Мари-Клод наблюдала за действиями Жозефа с улыбкой победительницы. «Как занервничал-то - даже инструмент свой уронил. Знать, совесть не чиста!» – думала служанка. Переведя взгляд на подвыпившую хозяйку булочной, она нахмурилась. Как же сможет Дельфина быть активным, сознательным членом «Общества» если часто будет находиться в таком состоянии. С Летуш, просто необходимо провести разъяснительную беседу о пользе и вреде горячительных напитков. В Революционный год, каждая женщина способная держать оружие на счету! Но прежде нужно закончить с Парусом. - Мое имя - Мари-Клод. Я обычная женщина, которая зарабатывает как может на кусок хлеба. Завтра в полдень буду ждать тебя на улице Платр, около дома №6 – не терпящим возражения тоном сказала Ланде. - Ты придешь?
Жозеф Бройли: - Конечно, гражданка. кстати, в каком эпизоде встречаемся? Парус посмотрел за окно, поспешно сказал "до свидания", поблагодарил гражданку Летуш, бросил последний взгляд на Этьена, сидевшего за прилавком. Потом подошел к двери, взялся за ручку. - Я помешал вашему разговору с хозяйкой... Извините. Завтра на Платр, в полдень. Он вышел. Дождь перестал, было довольно тепло. Он отошел от двери булочной, остановился около решетки на мостовой и стал ждать. Может, Этьен все-таки появится...
Мари-Клод Ланде: Проводив Жозефа взглядом, гражданка Ланде подошла к Дельфине. Выхватив из рук пьяной булочницы стакан, она одним махом осушила его. Выдохнув, без объяснений поковыляла к выходу и только на пороге, вспомнив что-то обернулась и со словами - Пойду я, может завтра зайду еще! – вышла.
Этьен Летуш: Мальчишка и правда не заставил себя долго ждать. Через несколько минут из-за двери выглянула смышленая мордашка, по обыкновению замызганная, несмотря на все ухищрения Дельфины приучать младшего сына к чистоте. – Мама, дождь кончился. Я погуляю, - торопливо бросил Этьен матери, и выскользнул на улицу прежде, чем в след ему прозвучало громогласное: «Стой, паршивец, куда?!» Заинтересовавший его мужчина никуда не ушел, дожидался невдалеке. Деловито заложив большие пальцы за пояс штанов (которые были великоваты, достались в наследство от старшего брата, и поэтому вызывающе пестрели заплатами на коленях), мальчишка подошел к Бройли, с интересом глянул на решетку. – Звал? – спросил коротко, «по-взрослому».
Жозеф Бройли: - Звал. Парус склонился к нему. - Я к тебе приду через два дня, утром, как и обещал. Он помолчал. - Что за женщина это Мари-Клод? Часто она у вас?
Этьен Летуш: – Мамина знакомая. Разговор про хромую женщину был далеко не так занимателен, как про клады и сокровища, и мальчик разочарованно насупился. Ох уж эти взрослые, с их скучными глупостями. – Хромоножка. Не злая, но притворяется. Сейчас многие притворяются злыми. Этьен потер кулаком нос, оглядываясь по сторонам в поисках подходящей лужи, где можно будет спустить на воду непобедимый республиканский флот и отважно разбить им англичан. – Заходит иногда. Когда мама пропускает собрания. А вы правда на дудке играете? Он предпочел самонадеянно перевести разговор на какую-нибудь более занимательную тему, чем история гражданки Ланде.
Жозеф Бройли: "Когда пропускает собрания... И сейчас тоже. Активистка..." Жозеф улыбнулся. - Играю, играю. Только это не дудкой называется, а флейтой. Хочешь, научу. Жозеф наклонился над решеткой. - А пираты были ловкие люди, - задумчиво сказал он. - Вот тебе задача: видишь стрелку? - Парус показал на один их стреловидных прутьев решетки. - Она направление указывает, куда дальше идти. До послезавтра подумаешь, что у нас тут в этом направлении интересного. А мне пора, на "дудке" играть, - снова улыбнулся он. "Не злая, а притворяется..."
Этьен Летуш: – Лучше стрелять меня научите, - предложил практичный Летуш. – Или на лошади скакать. Флейта для восьмилетнего мальчишки была предметом малопонятным и благоговения не вызывающим. Дудка, как дудка, только название мудреное. Другое дело атрибуты «настоящих мужчин»: сабли, пистолеты, пушки. Эх, сбежать бы в матросы, в юнги, да маму жалко, все на ней. Кинув взгляд на стрелку, Этьен деловито тряхнул головой. – А чего думать, улица Платр в ту сторону. Там солдаты стоят. Наци… национа… Нахмурившись, пацан старался правильно выговорить мудреное слово. – Национальная гвардия, вот! А ты откуда про пиратов знаешь? Видал их? Сам Этьен никогда не покидал Парижа, но уверен был, что взрослые, особенно такие необычные, как этот вот, любят путешествовать, и всегда говорят о том, что видели сами.
Жозеф Бройли: - Видал, видал. Пока плавал. Вот, - он засучил рукав рубашки, показывая немножко видный шрам- это мне они прострельнули как-то раз. Правда, попало не сильно, только задело, и почти зажило, и рука уже давно не болит - я тогда мальчишкой был, не как ты, старше, но меня все равно не боялись, вот и небрежно целились. А сам я стрелять до сих пор не научился. На ножах умею драться - наше время горячее, за себя надо уметь постоять. Он снова помолчал. - Ты...это...аккуратнее. В Париже жареным пахнет. Не пойми где не бегай. А если и бегаешь - то быстро. Улица Платр, говоришь? Гвардия... Посмотрим. Там какой-нибудь дом старый быть должен.
Этьен Летуш: - Так ведь революция, дяденька Парус. Оттого все врагов и ловят, - деловито пояснил мальчик, которому шествия, митинги и гильотины на площадях в силу детского оптимизма казались скорее развлечением, чем поводом для осторожности. – И мама, бывает, ловит. И тетя-хромоножка. И солдаты. Летуш уважительно присвистнул, глядя на шрам на руке мужчины. Шрам как шрам, у самого Этьена не хуже есть, но он, дурачок, битым кувшином порезался, когда они с братом в разбойников играли. Потом еще и от матери получил под первый номер. И за порез, и за кувшин. А тут пиратская пуля поработала. Есть чем гордиться. – Старый дом зачем? А-ааа, чтобы привидения были…- сглотнув слюну в предвкушении приключения, догадался пацан. - Там особняк есть пустой. Хозяева сбежали, окна заколочены. Подойдет вам?
Жозеф Бройли: - Пойдет. Ну, привидения - это уж как повезет, просто где ж еще пиратам сокровища прятать, как не в старом доме? Наверное, забавное зрелище представляли эти двое, вечером, на парижской улице: худощавый молодой человек в черном плаще и маленький белобрысый постреленок, которые с серьезным видом о чем-то совещались. - Да, Этьен, врагов ловят, пусть ловят, правильно делают... - проговорил Парус поднимаясь с коленок и отряхивая полы плаща от душной парижской пыли. - Мы с тобой туда послезавтра на разведку сходим. Вечером нельзя, привидения больно страшные, а вот рано утром они уже спать хотят, не такие злые становятся. Предупреждая вопрос Этьена, он добавил: - Сам их не видел. Но сестра рассказывала. Вот и увижу заодно, если они по углам не попрячутся. Парус глянул в озорные глаза Этьена, потрепал его по голове и сказал, улыбаясь - Беги пока домой. Матери помогай, трудно ей одной. До скорой встречи!
Этьен Летуш: По мнению мальчишки в старых домах сокровища прячут только скаредные старики да черные от скуки бабки-аристократки. Пираты прячут сокровища где-то в южных морях, на островах, под пальмами. Но спорить со взрослым Этьен не стал. Деловито шмыгнул носом, принимая ласку от мужской руки, и потопал ко входу в булочную. На всякий случай оглядываясь, вдруг человек с дудкой передумает и расскажет еще что-нибудь занимательное. Не передумал. Зато на пороге показалась мать, хоть и добрая после рюмочки, что она пропустила с хромой женщиной, но по обыкновению внешне суровая. – Горе ты мое, - буркнула недовольно, проверяя дверной запор и выставляя на окно сообщение о том, что лавка до завтра закрыта. – Глянь на ноги. Так и есть, уже промочил. Чем шляться по грязи и по лужам гасать, почитал бы лучше с братом. Возьмите на кухне агитку, там буквы большие и слова для народа верные. А ну бегом в дом, кому говорю! Беспризорник растет, безотцовщина, - продолжала чуть потише сокрушаться Дельфина, запрев дверь. Но Этьен этого уже не слышал, припустил по лестнице на второй этаж, искать Жана.
полная версия страницы