Форум » Париж. Город » "Audiatur et altera pars", 29 мая, после полудня » Ответить
"Audiatur et altera pars", 29 мая, после полудня
Бернар де Вильнев: Время: 29 мая, после полудня Место: улица Фероннери, салон "Флер де Сите" Участвуют:
Ответов - 70, стр:
1 2 3 4 All
Персиваль Блекней: - Признаться, я опасался этого. Но маленький месье Летуш провел меня по катакомбам. До меня доносились слухи об их существовании, но до нынешнего дня я в него не верил. Горечь и растерянность, мелькнувшие в глазах Дюверже, стали сигналом к тому, чтобы напряженная до предела нить, удерживавшая англичанина от откровенности, наконец-то порвалась. Можно было предположить, что перед ним профессиональный актер или рядовой зритель, обласканный Мельпоменой незаметно для театральных антрепренеров, но удачно для патриотически настроенных ищеек. Но... хотя ничего нельзя было исключать, в том числе и сомнительную лояльность Мари Жерар, баронет был вынужден признать, что это была бы слишком сложная, пускай и не лишенная изящества ловушка. - Я должен принести вам свои извинения, мадемуазель, - Перси склонил голову перед девушкой. Он быстрым движением схватил ее руку, так, что она не успела бы при желании отдернуть ее, и поднес к губам ее пальцы, знавшие самую черную работу, но не лишенные изящества формы. - Когда речь идет о жизни и смерти многих, ложь и неприглядные поступки неизбежны. И от души благодарю вас за эту бесценную услугу, я ваш должник. Оставив галантные любезности, Алый Первоцвет вновь обрел в тоне отголоски свойства, которое его соотечественники называли "деловым". - Думаю, ваших товарищей перевезли в Консьержери. Когда комиссар КОБа самолично устаривает засаду, сложно представить, что такую важную добычу разместят в ином месте. Тот англичанин был связующим звеном с тюрьмой. Боюсь, теперь связь с заключенными с моей стороны установить будет непросто.
Бернар де Вильнев: - Тот англичанин? – Переспросил Бернар, невольно вспоминая свою первую встречу с де Басси. Тогда недоверие графа казалось ему признаком трусости и глупости, сейчас происходящее виделось иначе. Подобная маниакальная подозрительность – обратная сторона ответственности за жизнь других людей, и имено она сейчас руководила поведением вандейца. Дюверже давно пора было прийти к заключению, что перед ним Алый Первоцвет собственной персоной. Тот самый человек, о котором говорил им д’Ольме. Но… Теперь, после гибели «того англичанина» и ареста Анри, кто может подтвердить правдивость слов его гостя? Кто может опровергнуть? Маленький Летуш? Сама леди Блекней? Увы, ни прелестной актрисы, ни сорванца – сына булочницы не было сейчас в этой комнате. Лишь Мари Жерар. Которой, после предупреждения, сделанного Лютецией, довериться может только безумец. А что если этот человек – агент комиссара? Агент, заманивший в ловушку сначала Анри с Матильдой, а теперь явившийся по его душу и за жизнями людей де Басси? - Я сожалею о его смерти, сударь. Новость, которую вы мне принесли, дурна, но хуже было бы, если бы я вообще ничего не знал. Вы верите в то, что всем воздается по заслугам? Рука мужчины взметнулась, и ствол зажатого в ней пистолета был направлен в грудь сопровождавшей сэра Перси девушке. - Распрощавшись с нами, мадемуазель направится к Рено со свежими новостями, я так полагаю…
Шарлотта де Монтерей: После выходки “торговца” Мари опешила и даже отступила на шаг, торопливо пряча за спину руку, к которой друг леди Блекней приложился поцелуем. Сцена из прошлой жизни, к которой никак нельзя было возвращаться… Никто не целует руки горничным, и действие, на которое Шарлотта де Монтерей ответила бы сдержанной улыбкой, до полусмерти напугало гражданку Жерар. Ей показалось, что инкогнито, все это время хранившее девушку надежнее вооруженного отряда, только что дало заметную трещину. Оставалось только затаить дыхание и понадеяться на то, что «торговец» просто паясничал, не имея в виду ничего такого… Ну… Такого. Не мог же он всерьез посчитать ее «бывшей». Занятая своими мыслями, Мари едва не пропустила тот момент, когда перед ней возникла черная дыра пистолетного ствола. Пистолет почему-то находился в руках Бернара, хотя от сероглазого девушка меньше всего ожидала чего-то подобного. Все-таки он спас ее тогда, на пожаре, и еще до этого из рук Жана-Большого… Имя Рено, прозвучавшее из уст «Оливье», объяснило ей многое, но сердце, и без того бившееся через раз, теперь решило вовсе замереть. Мари, чувствуя, как остро ей не хватает воздуха, прижала руки к груди. Все, что она сейчас могла, это едва слышно пробормотать: - Нет… Не надо! Я вам новости принесла, только это не все еще новости, ну хоть послушайте, пожалуйста… Это было, наверное, очень наивно и очень по-детски, но девушка сейчас вместе со страхом за свою жизнь ощущала боль настолько жгучей обиды, что на глазах у нее выступили слезы. В первый раз за очень долгое время она встретила человека, которого можно было не бояться, ради которого она рискнула тогда, в кабинете у Рено, и продолжала рисковать сейчас. И вдруг выяснилось, что его тоже надо было опасаться, может быть, даже сильнее, чем комиссара. Возникшая было надежда на глазах погибала от еще не выпущенной пули, и это было привычно несправедливо. Дочери маркиза де Монтерея снова грозила смерть, просто на этот раз она была совсем рядом.
Бернар де Вильнев: Вряд ли барон де Вильнев мог объяснить, чего он ждал от глядевшей в лицо смерти Мари. Необходимость поднять руку на женщину была тяжелым испытанием сама по себе. А реакция гражданки Жерар окончательно его огорошила. Полная слез темная глубина девичьих глаз закружила, словно в водовороте, и скулы мужчины снова побелели, на этот раз от стыда. «Что же я делаю, а?» - мелькнуло обреченное. В это мгновение извечная дилемма «стоит ли счастье всего мира одной слезы ребенка» нависла над Дюверже всей своей довлеющей неразрешенностью. Мари Жерар уже не была ребенком, тем розовощеким карапузом, который не ведает, что творит, или малышом, вроде Летуша, постоянно впутывающегося в дела и роялистов, и республиканцев, не понимая разницы между ними, да и не задумываясь об этой разнице. Но умоляющая выслушать ее девушка выглядела столь трогательно-беззащитной, что сам Бернар утратил последние крупицы уверенности в своей правоте и праве оборвать чужую жизнь, пальцы его лишились той силы, что способна была спустить курок, и рука, мгновение тому грозившая предательнице если не заслуженной, то по крайне мере необходимой в их положении карой, безвольно опустилась. - Не бойся. Я бы не стал… Да я б и не смог, - безнадежно подытожил несостоявшийся убийца. – Может, сразу тебе его отдать? Одна новость такая, что в пору застрелиться. И это, говоришь, еще не все, да?
Шарлотта де Монтерей: - Не все, - виновато прошептала Мари, завороженно глядя не на опустившийся пистолет, а на бесконечно усталое лицо мужчины. Ждать пули было немногим страшнее, чем ждать гильотины, а к этому ожиданию девушка успела привыкнуть. – Может быть, вы уже знаете… - в глазах Бернара стыла тоска, и Шарлотта поняла, что уже сочувствует ему. Продолжить оказалось неожиданно трудно. – Когда мы ехали к госпоже Блекней, мы заехали в Тюильри, и комиссар попросил меня подождать в его кабинете, у него были какие-то дела… Там на столе лежала бумага, про вас. Мари отвела взгляд. Сейчас придется сказать, что она умеет читать, и что дальше? Сказать, что ее научили читать в доме дю Белле? Может быть, от такой новости сероглазый вовсе не обратит на это внимания, вот было бы хорошо… С горечью понимая, что на чудо надеяться не приходится, Шарлотта обреченно произнесла: - Там были такие слова: «…Сегодня в ночь Лютеция на тебя донесла. Радуйся, мой агент считает тебя роялистом». И еще про то, что комиссар собирается с кем-то встретиться сегодня. Ну, с тем, кому он писал. Просил его установить тесные контакты с врагами революции… Поздравил с успехом. Еще комиссар писал, что у него есть какая-то важная информация для этого человека… Только там не было имени. Мари вздохнула, опустив голову. Ну как было признаться, что она искала Бернара, чтобы рассказать ему об этой записке, а вовсе не для того, чтобы привести к нему друга Маргариты Блекней? Щеки девушки едва заметно порозовели. Покраснеть сильнее она сейчас была не способна. Если он узнает, что она искала его, чтобы предупредить, он может сделать из этого какие-нибудь выводы. Конечно, неправильные. Довольно и того, что он теперь знает о том, что Мари умеет читать. Если бы можно было как-нибудь иначе сообщить о предателе… Но никто не поверит, что комиссар читал свою переписку вслух для горничной.
Бернар де Вильнев: Если бы даже Дюверже и решил упорствовать в своей уверенности, что Мари верно служит Рено и КОБу, то история, только что рассказанная, ставила подобные умозаключения с ног на голову. Для комиссара Рено не было никакой нужды подсылать к ним гражданку Жерар с рассказом о предателе в рядах роялистов. И тем более поручать ей упомянуть имя Лютеции, как своего агента. Все это выглядело настолько абсурдно, что оставалось лишь предположить в действиях и словах девушки какой-то иной мотив. Ведь прямо сейчас юная горничная совершала нечто, идущее решительно в разрез с тем, что могло понадобиться от нее комиссару и с тем, к чему призывал всех «патриотов» декрет о революционной бдительности. Она пыталась помочь роялистам. Лютеция. Сердце барона болезненно сжалась. Фраза, пересказанная ему девушкой, была слишком красноречива. Случайно она донесла Рено на его собственного человека, при этом на скольких же было донесено по делу? Господи, ну отчего же никому в этом проклятом городе нельзя верить: ни друзьям, не деньгам, ни свинцу, ни женским поцелуям! Неужели правы священники Вандеи, объявившие Париж адом, который Господь явил на земле в наказание за грехи человеческие?! Чем сильнее было разочарование в одной женщине, чем сильнее, по контрасту, оказалось восхищение другой. Воистину, мы находим благородство там, где не ждем его и не просим. - Сударыня, знаете ли вы, как вы рисковали, читая бумаги комиссра? Знаете ли вы, как рискуете, покинув сейчас свой пост при леди Блэкней ради того, чтобы принести мне эти вести?! – спросил Бернар с безграничным удивлением в голосе. – Ведь если… наша общая знакомая… донесет комиссару о том, что вы тут побывали, да еще и с ним, - де Вильнев коротко кивнул в сторону спутника Мари, - вы пропали. Рено вас не пощадит! А вы, сударь… Леди Блекней – ваша жена, не так ли? Если Рено застанет у нее Летуша, он немедленно сообразит, кого упустил в церкви. Следующим резонно напрашивался вопрос « и что же нам теперь делать?», но вандеец не стал его задавать, понимая, что ответа не даст никто, кроме его самого.
Персиваль Блекней: - Этьен пришел к мадемуазель как к старой знакомой, но... - вслух размышлял англичанин, прислонившись к оклеенной темных тонов обоями стене. Только сейчас он ощутил, как сильно устал и что с утра у него во рту не было ни крошки. Бренное тело невовремя напомнило ему о своих потребностях, когда следовало озаботиться его существованием вообще. Оно могло прерваться в любое мгновение, и двуличность хозяйки заведения увеличивало шансы на скорейшую встречу с апостолом Петром. - Как бы то ни было, мы уже показались мадам Флер-Сите на глаза, и теперь все зависит от ее каприза. Остается либо как можно скорее сменить убежище, либо водворить мадемуазель Жерар обратно в номера на Рю Сен-Мартен и спрятать мальчика, либо предпринять и то, и другое. Если, разумеется... - Перси помедлил переводя дыхание, - снаружи нас уже не поджидают гости в синих мундирах и с ружьями наперевес.
Бернар де Вильнев: Дюверже прислушался. Из коридора даже сквозь плотно прикрытую дверь доносились аккорды набившего уже оскомину «Дело пойдет». Значит, некоторые обещания Лютеции все же удается сдержать. - Солдаты? Нет, не думаю… Рено, как вы сами заметили, сейчас занят. Роялисту пришлось проявить недюжинное усилие воли, чтобы, памятуя, чем именно занят его «старый друг», заговорить о комиссаре и его занятиях спокойно. - Анри собирался вам сказать… Не знаю, успел ли… Мадам де Ларош-Эймон тут, в салоне. Уже два дня. «И Рено, наверняка, это тоже уже известно». В голове де Вильнева продолжало вертеться так некстати сказанное «мой агент считает тебя роялистом». Кому писал комиссар, с кем обозналась рыжеволосая гетера? Это ведь должно было произойти тут, в салоне. Сама Лютеция теперь враг явный, но есть ведь кто-то еще, кто-то, кого нужно немедленно найти, иначе все они обречены. И, как на зло, ни единой догадки, ни единого подозрения! Де Басси? Это глупость, этого не может быть. Д’Ольме? Он арестован, следовательно, невиновен. Бонневиль? Бонневиль?! «Я не могу думать об этом сейчас» - сдался Бернар. - Вы хотите вернуться к леди Блекней, Мари? - спросил он, отчаянно пытаясь вернуть свой рассудок к реальности, которая не могла ждать, пока разуверившийся в людях герой справится со своей рефлексией. – Вы заслужили право на свободу от Рено, но свобода эта будет означать необходимость скрываться… вместе с нами.
Шарлотта де Монтерей: - С вами? – девушка вскинула на Бернара светящийся отчаянной надеждой взгляд. Весь Париж сейчас принадлежал Рено и таким, как он. Оставаясь рядом с леди Блекней, Мари оставалась в руках комиссара. Однажды он явится, чтобы потребовать отчет – он ведь помнит, что гражданка Жерар неграмотна, и значит, либо придет сам, либо вызовет ее в Тюильри. Что будет тогда? Хватит ли у нее сил, чтобы с непроницаемым лицом заверить Рено в благонадежности актрисы? Чему он, разумеется, не поверит, почует неладное… И нельзя будет сказать ничего другого, потому что любое «другое» будет означать для леди Блекней арест. А может быть, и для ее мужа… И тогда о собственном спасении можно будет забыть. Мари выбрала самый неподходящий момент для того, чтобы задуматься, ради кого она рисковала в кабинете у Рено – ради того, чтобы обменять информацию на свой отъезд в Англию? Да нет же, она и не вспоминала об этом все время, пока не оказалась в этой комнатушке во «Флер-де-Сите». Она думала о Бернаре… И о его друзьях, конечно же, но сердце бьется так странно, что лучше бы ей быть подальше отсюда и от этого мужчины. Он и так думал о ней настолько дурно, что готов был застрелить, ни к чему давать ему повод думать о ней еще хуже. Окончательно смутившись, Мари опустила глаза и не совсем уверенно произнесла: - Я лучше пойду… Скажу Лютеции, что сама донесу на вас. Или что уже донесла. Тогда она не будет писать комиссару об этой встрече. «Или напишет. И тогда Рено увезет меня от леди Блекней прямо в Консьержери». Вот теперь Мари стало по-настоящему страшно, но сделать шаг вперед и сказать «Я остаюсь!» было ничуть не легче. А если поговорить с Лютецией, но не возвращаться к актрисе? Кому-нибудь пригодится тихая и послушная прислуга, полы мыть ей не впервой… Даже Рено не под силу обыскать весь Париж.
Бернар де Вильнев: - Не надо, - невольно вырвалось у Дюверже. – доносить. Вынуждать эту девочку унижаться перед Лютецией, потом, возможно, перед Рено, и все это с довольно сомнительным финалом, было бессмысленно, опасно и… И барон де Вильнев не желал бы этого даже в том случае, если бы это могло хоть как-то им помочь. Он смотрел на Мари Жерар, и в душе его, где, несколько минут назад, после известия об аресте Анри и Матильды, все добрые чувства, казалось, умерли и выгорели до невесомого серого пепла, неуверенно шевельнулась осторожная нежность. - Мы все покинем салон «Флер-Сите». Немедленно. «И направимся куда? Не к Мере, разумеется. Но де Басси говорил ему, что у парижских роялистов имеется несколько надежных убежищ. На черный день. Судя по всему, этот день только что настал». - С нами будет дама, которой наверняка понадобится горничная. И вы могли бы… Если вас не затруднит… Голос вандейца дрогнул. Еще утром он надеялся вместе с мадам де Ларош-Эймон переправить через пролив и Матильду де Людр. И где теперь вспыльчивая и упрямая баронесса? Господи, англичанин говорил о засаде, о выстрелах. А ведь он сам вручил Матильде пистолет, глупец. Арестованная с оружием в руках, она отправится прямиком под трибунал, и через сутки… Все будет кончено? - Обезопасив наши тылы, мы займемся Консьержери, - выдавил Дюверже. Труднее всего давать обещания, в исполнении которых ты не уверен. – А вы, сударь, сможете ли организовать отъезд женщин в Англию? Учитывая обстоятельства, я имею в виду в том числе и… леди Блекней.
Персиваль Блекней: - Без сомнения, друзья мои. Баронет Блекней вновь начал едва заметно манерничать. Верный знак того, что выдержка, почти было утраченная, возвращалась к англичанину. Известие о добром здравии мадам де Ларош-Эймон было первой хорошей новостью за сегодняшний день. Неожиданной, и оттого радостной вдвойне. Сэр Перси никогда не ставил себе цели ввязаться во французскую политику, поспособствовать победе таких, как этот хмурый сероглазый роялист, или падению тех, других, что воздвигли свой кровавый символ свободы и равенства на площади Революции. Он посвятил все свои силы и энергию спасению людей. Людей, которые невольно оказались в жерновах безжалостной мельницы под названием гражданская война. Лиге Алого Первоцвета стоило немалого труда организовать побег Антуанетты-Франсуазы из революционных застенков. В судьбе этой женщины был весьма заинтересован друг баронета, принц Уэльский. Еще один его друг, сэр Роджер Мобрэй, заплатил за свободу мадам жизнью. И все же дело сделано. Почти сделано. Остается лишь покинуть этот ненадежный во всех отношениях салон, а затем – саму Францию. Увезти беглянку, и, - месье Ольвье прав, - Маргариту. Достаточно представлений. Они становятся слишком опасны. Театральные подмостки залиты кровью… - В этом вы можете смело положиться на меня, - с изящным полупоклоном, почти неуместным в этой тесной комнатушке с обшарпанными стенами, но при этом с искренней теплотой в голосе, заверил своих собеседников неунывающий гость из-за пролива. – Леди Блекней будет не хватать вашего общества, Мари. Какое-то очень недолгое время, я уверен. Затем вы сможете возобновить свою службу. Если пожелаете. И уже не в Париже. Мадемуазель сделала для него немало, и по сути была не меньшей жертвой революции, чем мадам де Ларош-Эймон. А значит, не менее заслуживает и помощи.
Шарлотта де Монтерей: - Я пойду с вами, - просто сказала девушка и бессознательно протянула ладонь, чтобы взять за руку такого уверенного в себе мужчину, который снова знал, что делать дальше. Тонкие пальцы наткнулись на пистолет, Мари очнулась и отдернула руку, заливаясь краской. - Я могу помогать обеим, это совсем не трудно, я умею! – едва слышно воскликнула она, переводя взгляд с одного роялиста на другого и пытаясь таким образом скрыть крайнее смущение. Глаза Бернара все еще сохраняли оттенок весеннего льда, но этот лед понемногу таял, да и друг леди Блекней выглядел если не повеселевшим, то привычно самоуверенным, и эта самоуверенность больше не казалась такой уж неприятной. Теперь этот человек казался почти волшебником – он мог устроить для них путешествие через пролив… А сейчас «Оливье» собирался куда-то увести ее из салона, и перспектива остаться рядом с ним почему-то больше радовала, чем смущала. - А как же Летуш? – спохватилась девушка. – Я не могу его бросить, он слишком мал, чтобы жить на улице…
Бернар де Вильнев: Осторожное прикосновение девичьей руки к его руке оборвалось, так толком и не родившись. Мари напугало оружие, а у де Вильнева осталось лишь краткое ощущение тепла на огрубевшей в вандейских лесах тыльной сторон ладони. - Мы возьмем мальчика с собой, - вздохнул барон, представляя себе скептическое выражение лица графа де Басси. Да, война требует от них жертв, и к этому нужно быть готовым. Но жертвовать детьми – гнусно. У Эмильена есть сын. Он поймет… - Я сам заберу его у леди Блекней. Бернар бросил осторожный взгляд на англичанина. Он не знал, насколько Алый Первоцет осведомлен о знакомстве лже-Рено со своей женой. Впрочем, сейчас это неважно. Кто бы ни отправился в гостиницу к Маргарите, прогулка эта может оказаться смертельно опасной. Послать за мальчиком саму Мари? Нет, только не сейчас. - Мне кажется, он мне доверяет, - пояснил свой выбор Дюверже. Возможно, так оно и было. Выросший без отца ребенок тянулся к сильным и уверенным к себе мужчинам, не утруждая себя размышлениями о том, на чьей они стороне. - А теперь идемте, - вандеец прислушался: снизу все еще доносились громкие аккорды революционной музыки. Вот только теперь ему казалось, что за этим шумом не только республиканцы не услышат переговоры роялистов, но и роялисты, в случае чего, не услышат приближение опасности в лице добровольцев национальной гвардии. - Судьба не любит, когда ее искушают до бесконечности. Он торопливо спрятал пистолет в складки плаща, и распахнул дверь в коридор. Нет, никого. - Сначала наверх, захватим мадам и… одного моего друга. А потом воспользуемся черным ходом, - прояснил де Вильнев диспозицию и, пропустив вперед сэра Перси, ободряюще опустил ладонь на плечо Мари Жерар. - Все образуется, мадемуазель. Ничего не бойтесь. Верьте мне. Ах, если бы то же самое он мог сейчас сказать Матильде или д'Ольме.
Шарлотта де Монтерей: От человека, который дважды спас ее и один раз чуть не пристрелил, эти слова прозвучали достаточно весомо. Вот только… Он был аристократом, роялистом-мятежником, и находиться рядом с ним было намного опаснее, чем мыть полы в каком-нибудь истинно республиканском доме. А еще, услышав про бумаги комиссара Рено, Бернар вдруг начал обращаться к ней, служанке из булочной, на «вы». Мари еще во время второй их встречи в салоне «Флер де Сите» догадалась, что он не республиканец (а ведь догадка была верной, и хозяйке салона удалось обмануть горничную только на время), так неужели и он теперь догадался… - О Господи! – не к месту вырвалось у девушки. Мужская ладонь на плече казалась обжигающей, но Мари сжала запястье Вильнева с пылом утопающего: - Вы же никому не скажете, месье?.. Прошу вас, не надо. Я буду помогать госпоже Блэкней и той, другой вашей знакомой, только не говорите никому!.. Мог ли выдать ее человек, который не просто пообещал ей спасение, но и собирался забрать с собой малыша Этьена? Достаточно случайной обмолвки, чтобы навлечь на нее подозрения, а ведь Мари уже успела убедиться, как сложно бывает определиться с тем, кому можно доверять. Если бы ей не удалось прочесть записку на столе Рено, Бернар и сейчас не знал бы, что среди его знакомых есть предатель… Пусть лучше все идет так, как идет, и совершенно ни к чему снимать спасительную маску.
Бернар де Вильнев: - Не скажу о чем? – не зная истинной причины страхов, охвативших бывшую служанку булочницы, Дюверже отнес их на счет ее неблаговидных в глазах роялистов взаимоотношений с комиссаром Рено. Конечно, он не скажет. Так же, как умолчал об откровениях Лютеции, предупреждавшей его, что Мари работает на КОБ, и раньше, оставляя в безопасном неведении де Басси и остальных. – То есть, не скажу, конечно же. Да не бойтесь же вы так! Пальцы девушки впились в его запястье, и мужчине стоило немалого труда разжать их, не причиняя Мари боли. - Не бойтесь, - ласково повторил Бернар, баюкая дрожащую девичью ладонь в своей ладони. – Никто ни о чем не узнает, обещаю. «Ума не приложу, как я это сделаю. Если учесть, сколько людей уже знает… И все же обещаю. Глупец!» Но как тут не пообещать, когда в голосе этого некстати запутавшегося в революции и контрреволюции ребенка столь явно слышна отчаянная мольба, и собственное сердце окликается на нее горячечно учащенным биением. - И все же было бы лучше, мадемуазель, если бы вы сами сказали мне всю правду, - не удержался от запоздалого укора де Вильнев. - А не вынуждали меня строить домыслы… Не всегда для вас безопасные. Я ведь чуть не убил вас. И как бы я потом жил на свете, а?
Шарлотта де Монтерей: - Вас бы мучила совесть, - согласилась Мари. Нежное рукопожатие Бернара вызывало желание довериться ему. Все равно имя гражданки Жерар в глазах революции отныне непоправимо запятнано. Какая теперь разница? Если им не удастся покинуть Париж, идти на эшафот лучше под собственным… При мысли об эшафоте в горле встал комок. От видения косого лезвия, нависшего над головой, бросало в дрожь. Но ведь выбор уже был сделан? Там, в Тюильри? - Я не знаю, с чего начать, - призналась девушка. – Родители погибли, наш дом сожгли. Что мне оставалось? Отец Антуан отправил меня в Париж, а здесь все то же самое… Дю Белле казнили, и я осталась совсем одна. Мне было очень страшно, и Дельфина решила, что я немного не в себе. Оставила меня в булочной… Ну как я могла признаться, кто я, если за мной в любой день могли прийти? Сейчас каждый день кого-то казнят, меня бы просто отвели в комитет и… Взгляд Мари на какое-то мгновение остановился. Ей уже приходилось видеть лица озверевшей толпы, и она хорошо представляла себе, что может чувствовать человек, стоящий на эшафоте в окружении праздных зевак, гадающих, много ли будет крови…
Бернар де Вильнев: Дю Белле? Еще одно важное, о котором он умудрился совсем позабыть. Мари ведь говорила ему, что раньше служила горничной в доме у дю Белле, но сейчас что-то не сходилось в торопливом девичьем рассказе. Или он просто неверно толкует то, что слышит? Зачем КОБу отправлять на эшафот горничную, пусть даже горничную врагов республики. И зачем простой горничной скрываться? Или… Родители погибли, дом сгорел, она уехала в Париж к… родственникам матери? От охватившего его изумления, Дюверже резко остановился. И так же резко дернул Мари за руку, разворачивая ее к себе и напряженно вглядываясь в ее лицо. - Шарлотта? – тихо спросил он, все еще не веря. – Шарлотта де Монтерей? Невозможно. Немыслимо. Опять ложь, двойная игра, липкое прикосновение паутины, что плетет вокруг доверчивых роялистов неутомимый революционный паук комиссар Рено. Дочь маркиза де Монтерея – агент КОБа? Боже всемогущий, просто в голове не укладывается. И все же в глубине души де Вильневу хотелось безоглядно поверить Мари. В этой хрупкой девушке всегда было что-то, смущавшее его с самого первого их знакомства. Что-то, что высмеял бы любой патриот-республиканец, убежденный в том, что все люди рождаются равными, и, если с герцогини сорвать драгоценности и обрядить ее в лохмотья, ни одна живая душа в таком виде не отличит ее от прачки. Рождаются, может быть. И все же воспитываются по-разному. Будь оно иначе, ищейки Комитета не угадывали бы «бывших» так легко, даже в обносках, даже с поддельными документами. - Это правда? Правда, что вы дочь маркиза де Монтерея? «Так вот, значит, почему Мари Жерар, - запоздало сообразил барон. - Жерар Анри д`Аркур – это ведь имя ее отца».
Персиваль Блекней: Баронет Блекней не успел намного обогнать своих спутников, да и привычка мимоходом прислушиваться к чужим разговорам на этот раз сослужила ему недурную службу. - Простите? – англичанин обернулся почти так же резко, как до того остановились посреди коридора его спутники. – Что за имя вы назвали, господин Оливье? Вы не поверите, но оно хорошо мне знакомо. Il mondo poco! Мир так тесен, как говаривали древние. Сэр Перси бросил на девушку заинтересованный взгляд. Неужели это та самая «картина», о безопасности которой так ратовали его высочество? Неожиданно. Весьма неожиданно. Если судить по возрасту, сомнительная горничная, предложенная КОБом его жене, вполне могла бы оказаться дочерью Жерара Анри. Что касается остального… О, судьбы человеческие сплетаются порой весьма причудливо. Тем более в такие трагические времена, как познала ныне Франция.
Шарлотта де Монтерей: - Откуда вы знаете? – отшатнулась девушка, безуспешно пытаясь высвободиться из рук сероглазого. Можно заподозрить в ней «бывшую», но отгадать имя, которого она не называла? Ей вдруг показалось, что после стольких месяцев существования в скромном образе служанки она все-таки попала в расставленную ловушку, и осознание того, что капкан выглядит слишком сложно для комиссара Рено, пришло не сразу. Возглас «торговца» заставил Шарлотту перестать вырываться. Даже если бы Бернар ее отпустил, бежать было некуда. - Вы же только что обещали мне молчать! – в голосе Мари слышалось отчаяние. Ее инкогнито было раскрыто окончательно и бесповоротно. Наверное, то же самое чувствует человек, с которого посреди улицы срывают последнее платье.
Бернар де Вильнев: - Я не обещал. То есть, я обещал не это, - окончательно смешался Дюверже, принимая испуганное «Откуда вы знаете?!» за признание. Особенно убедительное оттого, в каких обстоятельствах и каким странным образом оно было сделано. - Мари… Шарлотта, пожалуйста, выслушай меня. Я видел вашего отца… Две недели назад. В Вандее. Он ищет вас. Гибель семейства дю Белле на гильотине лишила нас последних следов вашего пребывания в Париже, но маркиз все же не терял надежды. Вам больше не нужно бояться, и не нужно таиться, понимаете. Я не враг вам, наоборот, ваш отец просил меня по возможности разузнать, что с вами случилось. Когда вы сказали мне, что служили в доме дю Белле, я подумал, что вы могли что-то знать про Шарлотту. Забавно, правда? В надежде расспросить вас про вас же я вернулся в булочную, и появился как раз тогда… Ну, не важно. Я должен был… я собирался поговорить с вами раньше, просто не успел. Но раньше вы бы и не признались, так ведь? Потом еще Рено, и уверения Лютеции, что вы работаете на КОБ и шпионите за леди Блекней… Мне было страшно встречаться с вами, потому что тогда мне пришлось бы убить вас. Боже мой, несколько минут назад я ведь едва не спустил курок. От волнения барон сделался просто феерически разговорчив, чего обычно за ним не водилось. - Простите меня, мадемуазель де Монтерей, я столь неосмотрительно подвергал вашу жизнь опасности! Де Вильнев ничего не ответил англичанину, - все и так было ясно, - лишь скользнул по лицу Алого Первоцвета задумчивым взглядом. Баронет знаком с маркизом де Монтереем? Вполне возможно, ведь д`Аркур, как и многие аристократы, сначала эмигрировал а Англию. И вернулся в Вандею всего несколько месяцев назад.
полная версия страницы