Форум » Париж. Город » В плену подозрений, салон "Флер де Сите", 29 мая, около 11 » Ответить

В плену подозрений, салон "Флер де Сите", 29 мая, около 11

Бернар де Вильнев: Время: 29 мая около 11 утра Место: улица Фероннери, салон "Флер де Сите" Участвуют: Бернар де Вильнев, Лютеция Флер-Смте.

Ответов - 32, стр: 1 2 All

Бернар де Вильнев: Де Вильнев внутренне содрогнулся, неожиданно ясно представив душевное одиночество беспечно усмехающейся при упоминании гильотины женщины. – Мы все умрем, рано или поздно, так заведено в мире. Это ведь не конец, вы ведь верите? – Напомнил он очень тихо, позволяя себе прямо и откровенно заглянуть в чайную глубину опасно утративших свой привычный блеск глаз своей рыжеволосой собеседницы. - Смерть не слепа, даже в ней воля Божья. Я не священник, я не умею убедительно об этом говорить… Простите, Лютеция, мне вообще не нужно было заводить об этом речь… Если задуматься, он сам не мог похвастаться чем-то личным, выстраданным, ради чего стоило цепляться за прошлое, тем более за него умирать. Он даже богат-то не был. Бретонский дворянин, с титулом больше звучным, чем подкрепленным приносящими доход владениями, обычный офицер, живущий на жалование, и воспитанный в духе неукоснительного следования присяге. И все же барон верил, что в жизни каждого человека присутствует какая-то цель, какая-то путеводная звезда, определяющая вехи добра и зла, внутренний выбор действия и бездействия. Флер-Сите не права, нельзя заставить себя поверить… Вера приходит сама, не снаружи, но изнутри, и укрепляет дух там, где не спасает ни гордость, ни бравада. Но у Лютеции этого нет. Наверное, это очень страшно, когда этого нет. –Вы не боитесь смерти, мне стоило бы догадаться. Я и сам готов отправиться в ад, - и вы будете не одиноки там, мадам, - ради того, чтобы ад оставался в аду. На земле ему не место. Но я не хочу умирать раньше, чем пробьет мой час. Неужели у вас.. у нас нет ничего, ради чего стоило бы жить, мадам?

Лютеция Флёр-Сите: - Верить, - повторила за Бернаром Лютеция, смакуя это слово как скупой глоток анисового ликера – во что мне верить? В Бога? Все это глупости. Я не утверждаю, не в пример другим, что Господа не существует. Однако лично ему нет совершенно никакого дела до меня, равно как и мне до него. Рай мне не грозит, да и я бы не хотела б прогуливаться в садах Эдема. Все кого я любила, и кто любил меня теперь в аду и если, я и могла бы верить во что-то, то только в продолжение того ада, что окружает меня здесь. К чему мне стремиться? Менять муки быстротечные на мучения вечные? Это слишком, даже для меня. Лучше уверить себя, что ты уходишь в пустоту, ибо тогда страх о будущем, не будет волновать. Флер-Сите готова была цепляться за жизнь всеми путями, однако, и она уже не могла откреститься от этого, всего лишь потому, что действовала по привычке. С детства она мечтала избавиться от грязи, окружающей ее бытие, забыть о том, как по воле рока она стала проституткой, воюющей за кусок хлеба со своими не более удачливыми товарками. За всю свою жизнь Лютеция могла вспомнить только три случая, когда удача повернулась к ней лицом. Первый, когда ее подобрала с улицы мадам Nana и пристроила в один из домов терпимости, который посещали развратники всех мастей. Вторым даром свыше было знакомство с маркизом де Галеви, принесшим ей столь желанный статус «порядочной» женщины. Третьим, и последним, когда благодаря влюбившемуся в нее революционеру, ей, хотя бы на время, удалось вернуть то, что бесчестным образом отняла у нее хваленая многочисленными глотками Революция. Однако ни первое, ни второе и ни третье, не принесло женщине ничего, кроме горя. После каждой такой «удачи» наступала черная полоса невезения. Дом терпимости, в котором по первой, маленькому цветочку нравилось куда больше, нежели чем на улице, превратился со временем в тюрьму, из которой, оказалось, выбраться ой как не просто. Титул сопроводил Лютецию сначала в острог, а затем на эшафот, разлучивший ее и маркиза навек, а любовь революционера, в конечном итоге обернулась новым заключением и смертельной болезнью. Именно поэтому смерть, казалась женщине наиболее благостным исходом, ибо она никогда не считала своей удачей то, что ей дважды удавалось избежать губительной косы Неизбежной. Игра в прятки с безжалостной прислужницей Аида дорого стоили этой маленькой и хрупкой женщине. Смерть таки настигла ее, однако, то ли в насмешку, то ли в наказание, обрекла огненный цветок на медленное увядание и погибель. Проводя кончиком пальца по краю чашки с недопитым и уже остывшим молоком, рыжеволосая гражданка задумчиво слушала вандейца, сохраняя на губах едва заметную усмешку. Нет, все-таки есть что-то в аристократах такое, чего никогда не будет в таких, как она сама, рожденных из бедра Пении. Как же трогательно было это их вечное желание у всего искать идиллическую, духовную сторону! - Почему нет? – встрепенувшись, переспросила Лютеция, подняв затуманенный взгляд на «господина Оливье» - Разумеется, есть. Иллюзии. Мы все живем ради наших иллюзий. Вы верите, что двумя шпагами победите дракона Революции. Я верю, что продолжаю оставаться той самой Флер де Сите, у которой все еще впереди и которой так необходимо обеспечить себе будущее. И не важно, что завтра, быть может, Ваша прелестная голова скатится в корзину под улюлюканье толпы, а мое иссушенное чахоткой хладное тело по утру обнаружит служанка. Мы все равно продолжаем верить, ибо знаем, что там, куда уходят все – мрак и пустота и единственный светлый луч мы проживаем именно в той злополучной жизни, которую мы так клянем и поносим.

Бернар де Вильнев: - Иллюзии? Вы жестоки, мадам, - в голосе де Вильнева явно слышалось сочувствие, и он ничего не мог с собой поделать, хоть и подозревал, что собеседница может счесть подобное отношение унизительным. Она сильная женщина, и наверняка верит, что в сочувствии и участии не нуждается. Лютеция говорила цинично, может быть, нарочито цинично, Как человек, который много страдал. Наверное, так оно и было. Но кто из нас не страдал, особенно сейчас. Кофе остывал в кофейнике, позабытый за разговором. В котором мужчина и женщина все дальше уходили от злободневных тем, замещая их философскими. Хотя отнюдь не вторые, а именно первые могли легко оборвать ниточку жизни и бывшего королевского офицера, и бывшей гетеры. Ту самую ниточку, вокруг ценности и осмысленности которой теперь разворачивалась беседа. – Пускай вы правы, вы меня обезоружили, наши мечты, наши надежды илюзорны, и безропотно упадут под косой смерти, как свежескошенная трава. Пусть так. И все же люди, окружающие нас, больше, чем иллюзия, - мягко улыбнулся мужчина. – Вы для меня не иллюзия, Лютеция. И мне не безразлично, что с вами случится. Так же не безразлично, как и участь мадам де Ларош-Эймон. Как и жизнь женщины и мальчика, заточенных в Тампле. Даже судьба Мари Жерар, представьте себе, мне не безразлична… Вспомнив о служанке булочницы, барон заметно помрачнел, и улыбка растаяла на его губах, словно унесенная неверным майским сквозняком. «Небезразличие» можно выражать по-разному, особенно на войне. Великодушие уже сыграло с ним однажды дурную шутку, - комиссар Рено тому примером. Не повторяет ли он снова ту же ошибку. – И поэтому я от всей души надеюсь, что больше никогда о ней не услышу, - закончил Бернар скупо, возвращаясь к тому дурному настроению, с которым он входил в эту гостиную. Круг замкнулся.


Лютеция Флёр-Сите: - Я жестока? – губы Лютеции дрогнули – Нет, совсем нет. Я просто не вижу причин прятаться от этого. Это страшно, да, но при этом глаза не слепнут, и ты можешь трезво принять неизбежное. Отказавшись от мечтаний в тот день, когда болезнь, поселившееся в груди, явственно дала Лютеции знать о себе, она, хоть это звучит и странно, впервые за долгое время, ощутила необычное, томительное умиротворение. Оно заполнило все естество женщины, как тягучий и сладкий мед заполняет полости восковых сот. Тогда, еще в полной мере не сознавая всей губительности этого умиротворения, Флер-Сите безропотно приняла его. Лишь значительно позже, тогда, когда уже изменить ничего было нельзя, перед женщиной встала полная картина последствий этого отравленного медовой сладостью покоя. Едва только до сознания женщины дошло то, что болезнь и смирение с нею задолго до тела, начали убивать ее душу, в сердце бывшей гетеры вспыхнуло пламя протеста. Именно оно толкнуло ее, растревоженную и убитую, в водоворот опасных игр с «вдовой». « Я ведь еще жива», - подчас вопрошала себя эта рыжеволосая фея – « Ведь я жива, не так ли?». Кто мог ответить на этот вопрос правдиво? Разумеется, уже не она, не та, что порой по ночам вскакивала с постели и подбегала к зеркалу, дабы убедиться, что ее овальная, заостренная, как у хитрой лисички, мордочка, не покрылась зеленоватыми трупными пятнами. И не этот красивый мужчина, сидящий напротив нее, с грустью в светлых, чистых глазах. Ответ мог дать только Бог, в глас коего Лютеция отказывалась верить из страха столкновения с неизбежным. С легким шелковистым шелестом, женщина поднялась со своего места и подошла к шкафчику. Достав оттуда графин и две рюмки, она вернулась на свое место и, поставив хрустальный прибор перед Бернаром, наполнила его терпко пахнувшей, коричневатой жидкостью из графина. - Не расстраивайтесь Вы так, мой дорогой, - почти ласково произнесла женщина, в свою очередь, капнув себе пару капель в принесенную рюмку – ведь даже иллюзии стоят того, что бы за ними гоняться. Ведь весь наш мир – иллюзия. Красота это иллюзия молодости, любовь иллюзия плотских вожделений, счастье иллюзия удовлетворения. А раз так, то значит и иллюзии достойны того, что бы ради них, хотя бы по трепыхаться. Приподняв свою рюмку в молчаливом тосте, Лютеция поднесла ее к губам. Она была почти пустой и что бы горьковатые капли коньяка попали на язык, женщина запрокинула голову, отчего едва заметно напряглись мускулы ее нежной шеи. Посмеиваясь над собой, Флер-Сите, вытянув губы, пыталась ощутить вкус пьянящего нектара, который, между тем, упрямо ускользал от нее. - Раз уж Вам не безразлично, что со мною станется, - отставив рюмку в сторону, продолжила рыжеволосая хозяйка салона – то, быть может, Вы меня решитесь спасти? Почему бы и нет, … Раз кругом одни иллюзии и мы все равно умрем, так почему бы не превратить оставшиеся дни, недели, месяцы в торжество фантасмагорий. Это, по крайней мере, подарит нам минутное чувство наслаждения.

Бернар де Вильнев: – Ну я же предложил вам уехать… Пока еще есть такая возможность, - напомнил Дюверже, сбитый с толку разговорами о фантасмагориях и наслаждении. Жить в полную силу для него было синонимом сражаться до последней капли крови, пусть даже за иллюзии. Просто пить дорогой коньяк, наслаждаться обществом красивой женщины… Нет, чувство ответственности слишком сильно было в бывшем офицере, удерживая его узами еще не сделанных дел, данных, но еще не исполненных обещаний, беспокойством о других, будь то ушедшие на встречу с Алым Первоцветом Анри и Матильда, или идущее в бой где-то под Сомюром товарищи-вандейцы. Коньяк… Ну что он даст, кроме приятного забвения? Де Вильнев почти с неприязнью глянул на изящный бокал, на дне которого переливалось простое и доступное успокоение нервов. – Лучше б вы пили молоко, Лютеция, - вздохнул он. – Жизнь не так иллюзорна, как вам кажется, а иллюзии не так уж сладки, как нам хотелось бы. Фантасмагории, сладострастное беспамятство, нежелание прилагать усилия хоть к чему бы то ни было… Вот то, что погубило наш галантный век, ввергнув в пучину кровопролития. К черту иллюзии я не за этим приехал! Бернар возмущенно тряхнул головой. - Лютеция, не нужно выдумывать повод к тому, чтобы жить, - заговорил он неожиданно пылко, - пока бьется наше сердце, еще ничего не решено. Не спешите обрекать себя на ад или рай, не спешите доживать. Пейте молоко, да-да. Оно помогает!

Лютеция Флёр-Сите: - Дьявол! Да как же Вы не понимаете, что я не могу просто так взять и уехать! Это выше моих сил, сударь, ибо я слишком привыкла к тому, что есть здесь у меня. Да, мерзкое, отвратительное, убогое, но оно есть. Если бы Вы знали, скольких сил мне стоило, что бы удержать все это на плаву, - бледная рука легко повела в воздухе, будто желая указать вандейцу на все то, что окружало их в изящной гостиной. - К тому же, - тут губы Флер-Сите скривились в презрительной усмешке – я толковала о другом. Знаете, для того, что бы жить и жить осмысленно, а затем умирать, пусть даже уходя при этом в пустоту, необходима хорошая компания. А в компании кого я отойду в мир иной за границей? Английских проституток и грязных, полу – пьяных солдат в красных мундирах? Нет уж. Лучше я останусь патриоткой до конца. Глянув на нетронутую рюмку, Лютеция лишь легко пожала плечами и вновь поднялась со своего места, дабы отнести графин и приборы на место. Чуть наклонившись вперед, рыжеволосая гражданка коснулась кончиками пальцев хрусталя и в это мгновение приступ легкого, сухого кашля, заставил тело женщины содрогнуться. Злосчастная рюмка опрокинулась, разливая по гладкой поверхности столешницы пьянящую жидкость. Флер-Сите недовольно вскрикнула и принялась промокать коричневую лужицу одним из смятых и отброшенных за ненадобностью счетов. - Какая я растяпа. Это же надо! – женщина невольно перевела взгляд на лицо вандейца и весело рассмеялась – Вот видите, «гражданин Оливье», я даже не могу достойным образом поухаживать за своим гостем. О какой новой жизни может идти речь? Скоро я стану совершеннейшей развалиной и тогда смогу вызывать только жалость. А это, поверьте, для женщины самое ужасное. Я Вас не испачкала? Будущая развалина, являющаяся ныне обольстительной женщиной, склонилась к собеседнику, придирчиво рассматривая его одежду своими медово-карими глазами. - Мне кажется, - наконец сказала она, слегка касаясь рукава вандейца своими пальчиками – у Вас тут пятно. Если угодно я прикажу почистить Ваше платье. Революции нужны опрятные враги, месье.

Бернар де Вильнев: - Перестаньте говорить глупости! Вы не растяпа, вы... Бернар почувствовал, как хрипнет, бесстыдно изменяя обладателю, голос, и не в его возрасте стоило удивляться, отчего это происходит. Зрение и обоняние предавало мужчину не менее откровенно: от Лютеции исходил легкий, едва уловимый терпкий запах еще не распустившихся в Париже цветов, рыжие волосы ложились на женские плечи ореолом расплавленной в потоках солнечного света меди, медовый взгляд обволакивал, заставляя безропотно соглашаться на фантасмагории… Кажется, совсем недавно она сравнивала его поведение с поведением отвергнутого любовника и уверяла, что их отношения с Рено… Ладонь де Вильнева взметнулась в попытке удержать невесомо касающуюся его плеча руку но, так и не достигнув цели, замерла, а затем переместилась на ворот рубахи. Достаточно свободный для того, чтобы поверить, что он доставляет барону неудобство. Рено. Ну зачем же становиться помехой чужому счастью. Тем более, когда счастье – такая редкая птица в их забытых господом краях. Соперничество между этими двумя, скрытое, подспудное, ими самими отвергаемое, было тем не мене силой достаточной, дабы удержать вандейца от простого мужского желания заключить в объятия влекущую его женщину и доказывать ей, что жизнь не так уж и дурна, самым простым из данных нам природой способов. – Чем больше я буду похож на оборванца-санкюлота, тем лучше, - буркнул Бернар. – Встречают по одежке. При дворе меня и раньше не принимали, а теперь уж и подавно…

Лютеция Флёр-Сите: Как знакомы были Лютеции эти взгляды, эти хриплые нотки голоса, которые иногда, как сейчас, например, пытаются скрыть, или же наоборот призывно продемонстрировать … Все это бывшая гетера видела и слышала множество раз и, почти каждый раз, испытывала нечто похожее на ответное волнение или тайное возмущение. Но не теперь … Теперь почему-то рыжеволосая женщина почувствовала горечь при мысли, что почти все в ее жизни заканчивается страстной близостью, будь это просто знакомство или же приятная утренняя беседа. Наделенная от природы острым умом и чувством юмора, Флер-Сите сразу же уловила всю комичность этой горькой доли и откровенно рассмеялась, чуть хрипловатым смехом. - Продолжайте. Кто я? – лукавый блеск глаз, двусмысленная полуулыбка, не обнажающая еще сохранивших свой матовый блеск зубов, солнечные лучи, запутавшиеся в медных, шелковистых локонах, при одном взгляде на которые сразу же вспоминалось обжигающее пламя горящего очага … Очарование порока, помноженное на комичность Арлекина, беспечно отдающего себя фантасмагориям. Вот кем была эта маленькая женщина, при взгляде на которую вспоминался цветок, помятый и втоптанный в грязь, но еще сохранивший на своих лепестках капли свежей утренней росы. - Что-то мне подсказывает, - возразила женщина на замечание Бернара – что изумруд видно и в мусорной куче. Достаточно взглянуть на Ваши руки, что бы понять – от санклюта в Вас так же мало, как во мне от послушницы монастыря урсулинок. Хотя, - тут женщина позволила себе еще более откровенную улыбку – если брать в расчет то, что многим послушницам свойственно оступаться, мои шансы все же не столь безнадежны. Тонкие, прохладные пальцы Флер-Сите уже готовы были коснуться щеки вандейца, как вдруг сильная боль в груди, заставила женщину задохнуться. Невольно отступив назад, Лютеция порывисто прижала белый, батистовый платок к губам и закашлялась, ощущая противную, липкую влагу в горле. Приступ длился всего несколько минут, однако и их оказалось достаточно, что бы лишить женщину сил. Осторожно опустившись на свой стул, гражданка Сите несколько минут неподвижно сидела, подперев голову рукою и отведя взгляд от собеседника, а затем, вздрогнув, выпрямилась и потянулась за чашкой остывшего, свернувшегося пленкой молока. - Вам нужно быть осторожным, сударь, - наконец хрипло сказала Лютеция, сделав несколько глотков белой, мерзкой жидкости – это может быть губительным и для Вас так же.

Бернар де Вильнев: - Я же вам говорил, пейте молоко! Мучительное чувство неловкости внезапно охватило Бернара, хоть в происходящем и не было его вины. Ни в том, что Лютеция больна, ни в том, что он удержал себя от ласки, хоть и хотел ее, ни в том, что она сейчас ему отказывает, не желая ему своей участи. Против воли барон глянул на свои руки, потому что глядеть в глаза Флер-Сите сил у него не было. Узкие кисти, длинные сильные пальцы, которые вряд ли кто-нибудь осмелился назвать холеными. Руки ни землепашца, но солдата, с намертво въевшимися в кожу темными пятнами пороховой гари. Поставь его, наследного барона с генеалогическим деревом, на фоне которого пресловутое Дерево Свободы кажется жалким прутиком, сейчас рядом с таким же капитаном с республиканской кокардой на груди, вряд ли кто-то сходу заметит разницу. – Не бойтесь за меня, Лютеция. Даже если… Я очень удивлюсь, если доживу то того дня, когда мне понадобится молоко. Я солдат, и спокойная старость никогда не входила в мои планы. Де Вильнев поднялся с кресла, и, склонившись над бледной женщиной, ласково отвел в строну пламенеющие на солнце пряди и осторожно поцеловал Флер-Сите в висок. - Вы, как и я, то и только то… чем вы себя ощущаете. И не воображайте всякие глупости, вам и без того несладко.

Лютеция Флёр-Сите: Молоко, не смотря на свою целительную силу, вызывало у Флер-Сите отвращение. Она сделала еще пару глотков, однако вскоре, с трудом борясь с подступающей к горлу тошнотой, вынуждена была отставить чашку в сторону. - Это, видимо, наказание за мою беспечность, - натянуто улыбаясь, сказала женщина – я всегда ненавидела молоко, даже тогда, когда могла только мечтать о куске хлеба и кружке этой белесой гадости. И именно оно стало моим главным лекарством. Присутствие Бернара, а главное, его участие, искреннее и непритворное, трогало душу рыжеволосой гражданки Сите. Привыкшая к лицемерию и грубости, она, испытывала сейчас странную неловкость, мешающую ей собраться с силами и отшучиваться с привычным беспечным видом. Горечь и смущение боролись в сердце женщины, как два диких зверя на арене Колизея. Рыжеволосая хозяйка салона даже не могла припомнить, когда последний раз испытывала нечто подобное тому, что приходилось ощущать в эти мгновения. Взволнованная, крайне растревоженная этим своим странным состоянием, она оставила без внимания слова своего собеседника о бессмысленности ее, Лютеции, опасений за его здоровье и жизнь. Она лишь грустно улыбнулась и прикрыла глаза, устало, откинувшись на спинку стула. И только тогда, когда теплые, нежные губы вандейца коснулись ее виска, Флер-Сите вышла из своего оцепенения. Вздрогнув, она выпрямилась и посмотрела Бернару прямо в глаза, борясь с желанием рассказать ему о том, что сейчас с нею твориться. Чуть поддавшись навстречу «гражданину Оливье» Лютеция приблизила свое лицо к его лицу и осторожно ответила на его нежность своею. Теплое дыхание женщины скользнуло по щеке Бернара, лаская ее горячим, знойным покалыванием. Слегка прикрыв глаза, Флер-Сите осторожно коснулась губ вандейца своими губами, даря легкий, почти не ощутимый поцелуй, который оборвался на полуслове, оставив после себя ощутимый молочный привкус. - Порой, сударь, женщине нужно забить свою головку глупыми мыслями и сожалениями, дабы потом было приятнее избавляться от них и чувствовать, что на самом-то деле все не так уж и плохо. Отстранившись, рыжеволосая обольстительница, поднялась на ноги и, шелестя шелком платья, принялась собирать в кучу разбросанные по столу счета. Бледные, худые руки женщины, работали быстро и торопливо, однако было заметно, что хозяйка салона умышленно заняла их ненужной в данный момент работой. - Мне было бы очень жаль, - сказала она, не поднимая от бумаг глаз – если бы мы вот так кинулись бы в объятия друг друга. Постарайтесь понять, сударь, - Лютеция легко повернулась в сторону Бернара, по-прежнему страшась встретиться с ним взглядом – для меня все это – привычно. Не хотелось бы переводить наше знакомство в такую банальную сторону.

Бернар де Вильнев: – Ну что вы, ничего такого я не имел в виду. Ни словом, ни делом я не желаю обидеть вас, Лютеция. Странно, но досады оттого, что эта женщина разгадала его далеко не целомудренные намерения прежде, чем он сам в них, как следует, разобрался, Бернар не испытывал. Как и оттого, что она находит подобное желание банальным. Для самого барона странным был лишь то, что в качестве причины для отказа, рыжеволосая красавица так и не упомянула комиссара, хоть де Вильнев подсознательно ждал того, что имя Рено прозвучит рано или поздно. – Я не знаю, что вы обо мне подумали, - с легкой растерянностью добавил он. – Может быть, что партизанская война бедна на любовные приключения, и теперь я пытаюсь наверстать… Но это неправда, уверяю вас. И приношу свои извинения. Это был дружеский поцелуй, - мужчина едва заметно вздохнул. – Если бы у меня была сестра, я бы целовал ее так, как поцеловал вас… Если вы увидите доктора Бонневиля раньше, чем его увижу я, напомните, что он знает, где меня найти. Это было уже прощание, хоть и озвученное, как любезная деловая просьба. Что тоже показалось бы весьма предсказуемым любому, поднаторевшему в извечном противостоянии полов. Мужчина неловко чувствует себя в присутствии отказавшей ему женщины. Даже если он не добивался ее согласия.

Лютеция Флёр-Сите: Лютеция усмехнулась, явственно демонстрируя мужчине, что понимает причину этих несколько наивных объяснений и принимает их так, как они того заслуживают. Бывшую гетеру глубоко трогало подобное поведение вандейца и, если бы она могла, то, несомненно, сказала бы ему об этом, хотя бы для того, что бы предостеречь от последующих возможных ошибок. Но сие было невозможно и потому Лютеция, позволила себе лишь привычную насмешливую иронию, призванную скрыть смущение и волнение, от которых сердце женщины, невольно, сладко замирало. - Разумеется, я извиняю Вас, брат мой, - слегка нараспев произнесла женщина – и не сержусь на Вас, ибо понимаю, что Вами двигало лишь желание поддержать меня в столь трудную для меня минуту. Флер-Сите в нерешительности стояла у стола, искоса поглядывая на Бернара с извечной насмешкой, подмечая каждое его движение, ловя каждое слово, будто бы желая запечатлеть в своей памяти именно это мгновение их беседы. Потом вдруг, Лютеция сделала шаг ему навстречу, вновь сократив дистанцию между ними до двусмысленной близости и, встав на цыпочки, легко поцеловала вандейца в щеку. - Жаль, что у меня никогда не было такого брата как Вы, - тихо промолвила Лютеция, скользя взглядом по лицу «гражданина Оливье», избегая, между тем, смотреть ему в глаза – быть может тогда, я бы вообще замуж бы не выходила …, - пара шагов и Флер-Сите опять занималась своими бумагами, низко склоняясь к столешнице, почти касаясь огненными кудрями ее гладкой поверхности – Я, разумеется, передам доктору о том, что Вы желаете его видеть. Не волнуйтесь, « господин Оливье».



полная версия страницы