Форум » Париж. Город » В плену подозрений, салон "Флер де Сите", 29 мая, около 11 » Ответить
В плену подозрений, салон "Флер де Сите", 29 мая, около 11
Бернар де Вильнев: Время: 29 мая около 11 утра Место: улица Фероннери, салон "Флер де Сите" Участвуют: Бернар де Вильнев, Лютеция Флер-Смте.
Ответов - 32, стр:
1 2 All
Бернар де Вильнев: Распрощавшись с Матильдой, Анри и Эмильеном, де Вильнев остался в одиночестве. И одиночество это было настолько тревожным, что долго барон его не выдержал. Дурные предчувствия – признак малодушия. Все же он офицер, а не нервическая барышня. И тем не менее на душе у вандейца кошки скребли. Мысленно помянув незлым тихим словом мадемуазель де Людр, после общения с которой Дюверже постоянно чувствовал себя мерзавцем не зависимо от благости собственных намерений, он попытался задуматься о человеке, на встречу с которым повел роялистов д’Ольме. Если Алый Первоцвет действительно баронет Блекней, актриса Маргарита Блекней действительно его жена, а Мари Жерар действительно агент КОБа, то Рено дышит англичанину в затылок, и… Нет, определенно, эта тема для размышлений нравилась Бернару еще меньше предыдущей! Их с Флер-Сите маленькая тайна относительно истинной личины милой служанки булочницы тяготила совесть де Вильнева своей обманчивой невинностью, которая в любую минуту могла обернутся нешуточной опасностью для них всех. Поделиться своими сомнениями с де Басси, значило, погубить девушку. Промолчать… Значило ли это в будущем погубить многих? А еще и Лютеция. Она так решительно заступалась за Мари, но чем была продиктована эта забота? Вчера де Вильневу так и не представилась возможность побеседовать с хозяйкой салона, но то, что женщина вернулась домой утром и в сопровождении комиссара, вандеец не забыл. Де Басси говорил ему, что Лютеция делает вид, что работает на КОБ. Но про то, что она делает вид, что спит с его «старым другом» Рено, Эмильен не упоминал. Можно ли доверять женщине там, где замешана постель? Лютеции де Вильнев симпатизировал, Мари Жерар тоже. Но быть может это потому лишь, что в Вандейских лесах негусто с женским обществом? Или всему виной утренний кофе с депутатом Мере, напрочь испортивший Дюверже настроение и вынуждающий подозревать черте в чем всех и вся, включая собственную тень? Пожалую, лучший способ успокоить разыгравшееся воображение - сходить и еще раз поговорить с Флер-Сите. Раз уж сама она не спешит поделиться подробностями своей последней встречи с комиссаром. Отправляясь на поиски Лютеции, Де Вильнев прекрасно понимал, насколько он осложняет и без того нелегкую жизнь лавирующей между молотом и наковальней гражданской войны женщины, но ситуация не оставляла ему выбора.
Лютеция Флёр-Сите: Как известно, наши желания очень часто идут в разрез с нашими возможностями. Мы можем сколько угодно строить планы, мечтать и надеяться, однако неумолимая рука грозной Фортуны очень часто удерживает нас оттого, что бы сделать необходимый рывок навстречу ожившей и столь желанной мечте. И в мелочах и в серьезных вопросах, это обстоятельство столь же неизменно, как и смерть, поджидающая нас уже с колыбели. Но иногда, что собственно является еще одним подтверждением жесткого правила, нам удается, хотя бы на мгновение обмануть эту вздорную деву, прикрывающую глаза повязкой, столь же плотной и темной, как и лента, скрывающая очи ее неподкупной сестры. Утро 29 мая 1793 года можно было назвать одним из самых приятных для гражданки Флер-Сите. Во-первых, она выспалась, что не могло не радовать эту, вечно ворочающуюся и просыпающуюся от каждого стука, женщину. Во- вторых, приступ, что мучил ее весь вчерашний вечер и ночь, плавно сошел на нет и, по пробуждении, не в коей мере не напоминал о себе. И, напоследок, рыжеволосая сильфида, просто искренне и по детски, обрадовалась ощущению силы, подаренной ей сном и иллюзией здоровья. Шурясь в лучах яркого солнца, заливающего комнату сияющим золотом, Лютеция протянула руку к шнурку колокольчика и несколько раз дернула его. На зов вскоре явилась Мадлон. - Доброе утро, дорогая, - медовым голоском поприветствовала ее Флер-Сите и сладко потянулась. - Доброго, мадам, - немного озадаченно ответила девушка, привыкшая последние дни, видеть хозяйку хмурой и неприветливой. - Сегодня такой чудесный день. … Принеси-ка мне молока, - последнее слово заставило Флер-Сите скривиться, однако она почти сразу же, вновь улыбнулась – Ну иди, иди. А потом поможешь мне одеться. Сегодня нужно столько всего сделать …. … Невесть откуда взявшееся хорошее самочувствие и настроение зажгли в душе гражданки Флер-Сите пламя энтузиазма. Ей вдруг почудилось (о, этот извечный самообман больного, на одно мгновение, ощутившего себя почти здоровым!), что теперь ей станет легче, что болезнь, мучающая ее, утратила на время свою власть. Маленькая победа, крошечная уступка безжалостной судьбы. Никогда мы не ценим нашу силу так, когда почти лишены прав пользоваться ею в полной мере … Молоко она так и не выпила. Презрев свой обычный, темный туалет, Лютеция, выбрала светлое платье, возможно, несколько нарядное для утреннего часа и распустила волосы, мягкости и блеску которых не помешала изматывающая болезнь. Легкой, быстрой походкой, она спустилась вниз, и почти сразу окунувшись в хлопоты. Ближе к одиннадцати утра, уже чувствуя себя немного усталой, гражданка Сите наконец-то позволила себе присесть. Устроившись в гостиной (в той самой, где несколькими днями ранее она угощала коньяком «гражданина Оливье» и ко) и, взяв с собой пару подозрительно «пышных» счетов, Лютеция погрузилась в созерцание криво надписанных букв и цифр.
Бернар де Вильнев: - Не помешаю? Де Вильнев начинал понемногу свободно ориентироваться в салоне Флер де Сите. По крайней мере, вандеец знал уже, какие комнаты этого дома отданы на откуп патриотам под публичные гостиные, ресторан и ужасное республиканское музицирование, а в какие можно входить без опасения пресечься с господами, вроде судьи де Сада или не дававшего покоя воображению Бернара депутата Мере. Майское солнце отливало расплавленной медью в волосах склонившейся над бумагами женщины, и Бернар невольно залюбовался дразнящими переливами рыжего в пышно уложенных локонах Лютеции. – Меня все еще зовут Оливье, - шутливо представился гость, прекрасно знающий, что не уйдет, но все же создающий для хозяйки иллюзию того, что принять его или выставить вон в ее власти. – Торговец мануфактурными кожами из Нового Орлеана. И, как простодушный провинциал, не могу не объявить вам, что более прекрасной женщины я не встречал никогда в жизни. «Кто бы ни сотворил это чудо, Бонневиль с его микстурами, крепкий сон, солнечный день или даже Рено… Не зависимо ото того, что там между ними было… Результат того стоит» - Улыбнитесь мне, Лютеция, - с легким оттенком смущения попросил Дюверже. - И тогда я хоть ненадолго поверю в то, что мое присутствие не доставляет вам неудобств. Опять по вашему дому разгуливают мужчины с оружием и строят планы своей и чужой гибели во имя великой цели. Прошу простить нас за это.
Лютеция Флёр-Сите: Лютеция вскинула голову, отчего ее пышные локоны приподнялись и вновь опали, блеснув на солнце сонмом огненных искр, и с некоторой долей удивления взглянула на «господина Оливье». Нет, кто спорит, комплименты, особенно сказанные привлекательным мужчиной в нужное время и в нужном месте, приятны всегда. Вот только сама Флер-Сите привыкла к более низменным знакам внимания со стороны мужского пола и посему ненавязчивая просьба улыбнуться вызывала в ней скорее смущение, нежели чем желание покрасоваться. Именно это смущение заставило дерзкие, холодные искорки в глубине ее медово – карих глаз потеплеть. Именно оно заставило ее улыбнуться, но не так, как обычно, а искренне, даже нежно, будто бы на мгновение в гражданке Флер-Сите проснулась женщина куда менее приземленная, чем та, каковой она являлась в глазах других. - Ба. … Это утро и впрямь не такое плохое, как все другие прошедшие, - промолвила Лютеция, глядя на мужчину в упор – раз оно так способствует галантному красноречию. Рыжеволосая хозяйка салона плавно повела рукой, приглашая гостя сесть, и вновь вернулась к своим счетам, скорее из желания скрыть свою неуместную стыдливость, чем по велению докучливых вычислений. Демонстрируя утреннему гостю резкий, но женственный профиль, Флер-Сите чуть ниже склонилась над бумагами, щуря слегка близорукие глаза, не забывая между тем, продолжать беседу. - Вы мне нисколько не помешаете. Скорее это я должна просить у вас прощения, сударь. Дела …. Они отнимают все то время, кое можно провести куда более интересно или, по крайней мере, насыщенно. Легким росчерком пера, Лютеция зачеркнула пару строчек на одной из бумаг и на мгновение, подняв взор, встретилась взглядом с Бернаром. - Может быть, вы хотите кофе? Не предлагаю коньяк, так как время ранее и для конька не самое подходящее, однако если настроение ваше способствует возлияниям, то достаточно лишь только сказать слово …
Бернар де Вильнев: – О нет, благодарю, ни того, ни другого. – Мужчина отрицательно покачал головою, опускаясь в кресло напротив Лютеции. В этом кресле не так давно страдал с простреленной рукой де Басси, и, памятуя о любви графа к крепким напиткам, вандеец не осмелился принять предложение мадам Флер-Сите. - Пока меня не угораздило нарваться на шальную пулю, от конька воздержимся, - осторожно усмехнулся он. – Сохраним благородный напиток для страждущих… Прошлый раз мы как-то скомкано расстались, - Бернар рассеянно провел ладонью по лбу, и длинная прядь, скользнувшая сквозь пальцы, напомнила барону, что облик его последнее время далек от облика галантного кавалера и завсегдатая пусть уже не светского, но все еще салона. Замечательно, когда имеешь дело с крестьянами или столичными оборванцами, но совершенно непростительно, когда тебя разглядывает пронизанная солнцем женщина, заточенная в медовый свет, как в осколок янтаря. – И в суете я совсем запамятовал сказать… Хоть и стоило… Что одна из двух женщин, что вы приютили, и есть та самая моя спутница по имени Матильда… Он говорил мягко и неторопливо, подготавливая и себя и собеседницу к горечью вязнущему на губах вопросу. В копании в чужом белье нет ни благородства, ни учтивости, одна лишь жизненная необходимость. – И поэтому я не могу не спросить… Лютеция, когда вы последний раз виделись с комиссаром Рено, вы что-то говорили ему о гражданке Тюссо и ее «матери»?
Лютеция Флёр-Сите: Сообщение Бернара касательно личности «мадемуазель Тюссо» нисколько не удивило Флер-Сите. Она просто приняла это, как должное, ибо уже потеряла, какую бы то не было способность, удивляться новостям, не важно – дурным, хорошим или тем, кои обычно надлежит «принимать к сведению». Женщина лишь пожала плечами, будто бы желая сказать: « Ну. … Это ваши дела» и вновь было вернулась к своим бумагам, когда вдруг вопрос, сорвавшийся с губ вандейца, заставил рыжеволосую хозяйку «Флер де Сите» замереть и обратить свой взор на собеседника. - Почему я должна что-то говорить? – ответила Лютеция вопросом на вопрос – как мне казалось мы, - Флер - Сите ухмыльнулась, делая упор на этом двусмысленном «мы» - должны доверять друг другу. И, потом, мои встречи с Рено могут носить несколько иной характер, достаточно отличный от революционных дел и безопасности страждущих и несчастных. Продолжая кривить губы в циничной усмешке, так не гармонирующей с ее сегодняшним « воздушным» обликом, бывшая гетера опять принялась терзать свои злосчастные бумаги, искоса, с затаенной насмешкой, поглядывая на мужчину. Отчего-то эта беседа живо напомнила ей вчерашний разговор с Рено. Только в этот раз локоть гражданки Сите был в относительной безопасности, хранимый воспитанием «белого» гостя.
Бернар де Вильнев: – Мне, вероятно, остается только пожелать вам с комиссаром счастья! – Не сдержался де Вильнев, задетый чисто женским уходом Лютеции от прямого ответа. Практика многодневного обмена колкостями с мадемуазель де Людр принесла свои плоды, щедро ознакомив Бернара с ситуациями, когда женщина, не желая отвечать вам, начинает осыпать вас упреками. Лютеция действовала много изящнее Матильды, но сути происходящего это не меняло. Злой холодок дурного предчувствия тут же свернулся клубком под левой лопаткой барона, ничуть не страшась жаркого солнечного дня, но роялист постарался взять себя в руки. – Цинизм не к лицу вам, мадам, а раздражительность не к лицу мне… Простите, - пробормотал он ловя взглядом ироничный взгляд Флер-Сите, лениво скользящий между бумагами и собеседником. Первые, казалось, занимали женщину много больше, чем второй. – Вы не хуже меня знаете, что речь идет о жизни и смерти людей, которые… За которых я несу ответственность. Слепое доверие так же губительно, как беспочвенная подозрительность… Мне было бы вполне достаточно одного короткого «нет». «Нет», мадам?
Лютеция Флёр-Сите: Лютеция вздохнула, на мгновение, прикрыв глаза, всем своим видом стремясь продемонстрировать собеседнику ту усталость, что владела ею, не смотря на чуть более отдохнувший, чем обычно, вид. « Счастья. … Какое, к чертовой бабушке, счастье!» - раздраженно подумала про себя Флер-Сите, резким движением руки, отстраняя от себя бумаги и письменный прибор. - Что за тон? – изогнутая стрелка ресниц вздрогнула, вновь открыв взору собеседника, насмешливый блеск янтарных глаз – Право слово, сударь, ваш тон, напоминает о былых временах. … Ранее точно такой же выпад можно было услышать из уст отвергнутого любовника! Старательно игнорируя попытку вандейца поймать ее взгляд, Лютеция протянула тонкую руку к растрепанной пачке счетов, но в последний момент, передумав, встала на ноги и подошла к окну. Солнечный свет, заливающий гостиную золотистым сиянием, заставлял забывать о том, что творилось на улицах города в эти теплые, почти по-летнему знойные дни. Чудилось, что это золотое сияние исходит прямиком из садов Эдема и своим благолепием защищает земное житие от нечистот бытия. Распахнув ставни и пропустив в помещение еще чуть более этого одурманивающего сияния, гражданка Флер-Сите повернулась к сидевшему перед ней «белому». Медово-чайные глаза, под тёмными бровями внимательно, на этот раз без тени насмешки, смотрели на мужчину, силясь не то внушить в его душу спокойствие, не то вобрать в себя малую толику сил, коих так не хватало их бледноликой обладательнице. - Вы хотите услышать от меня « Нет?» - наконец сорвалось с губ Лютеции – Хорошо. Вы получите свое « нет», месье Оливье. Только, впредь, не говорите мне о жизни и смерти. Это не то, что может заставить меня устыдиться … Она отвернулась от него, переведя взгляд за окно, туда, где над крышами близстоящих домов носился жаркий ветерок поздней весны, бесстыдный и беспечный, и, с вернувшейся насмешкой в голосе, тихо напела: - Нет, нет и нет …. Довольны ли Вы теперь, господин из Нового Орлеана?
Бернар де Вильнев: - Что с вами? – вместо ответа спросил мужчина. – Что-то случилось? Что-то не так? Невидимая ниточка возникшего между ними когда-то взаимопонимания натянулась струной, дрожала и грозила вот-вот оборваться, на прощание больно хлестнув обоих. Наверное де Басси не так уж не прав, никому не доверяя. Это спасает не только от ареста, но и от разочарований в людях. - В чем я провинился перед вами, Лютеция? Разве я желаю вам зла? – удрученно переспросил де Вильнев, в лицо которому вожделенный ответ на его вопрос был брошен, как подачка нищему, брезгливо и высокомерно одновременно. - Впрочем, все верно, я не имею права впутывать вас во что-либо без вашего на то желания и согласия. «Право» на самом деле штука загадочная, «правом» располагает каждый, кто находит силы им воспользоваться. Для Дюверже не впервой было отправлять людей умирать или убивать самому с непоколебимым убеждением в том, что он имел на это право. Но Лютеция, дурманящая взвесь света и меда, была прекрасным видением, чем-то, что хочется защитить и сохранить, а вовсе не тем, что бросаешь безжалостно на алтарь великой цели. – Хорошо, я больше не буду говорить с вами о жизни и смерти, - подытожил он, отводя взгляд от света. - Мне неловко признавать, что мне некуда увезти женщин немедленно, но обещаю, что еще до вечера я что-нибудь организую.
Лютеция Флёр-Сите: Всего лишь одно слово, один взгляд или жест может заставить человека ощутить такую нестерпимую ненависть к себе, что окажись он в эту минуту перед выбором жить или же умереть, не раздумывая, избрал бы первое. Участливый тон, коим Бернар выспрашивал у нее сокровенное « что случилось», его взгляд, явственно говорившей о его неподдельных чувствах возымели на гражданку Флер-Сите странное действие. Не стоит забывать, гражданин читатель, что женщина эта состояла из противоречий и, порой, даже сама себе не могла с точностью сказать, какому же решению ее рыжей головки, суждено быть принятым в конечном итоге. - Не так, то, - в тон «господину Оливье» ответила Флер-Сите – что я, последние дни занимаюсь только собой и совершенно не обращаю внимания на тех, кто вынужден опираться на мои плечи. Она легко обернулась у вандейцу, будто подхваченная знойным майским ветерком, врывающимся в раскрытое окно. Одного беглого взгляда на бледное лицо Лютеции было достаточно, что бы уловить охватывающее ее волнение и стыд, чувство не свойственное этой женщине и почти забытое с годами. - Я прошу простить меня, сударь, - смиренно промолвила мадам Сите – слова, сказанные единственно по порыву, порой бывают самими холодными и пустыми. Пара быстрых шагов и Лютеция уже стояла рядом с креслом, на котором восседал мужчина. Осторожным, почти неощутимым касанием, она, мягко провела пальчиками по его плечу и тихо продолжила: - Не сердитесь. Давайте забудем это глупое происшествие. Вы же так галантны, месье и, несомненно, знакомы с переменчивым, женским характером. Нам ведь достаточно всего пары фраз или одного маленького слова, что бы мы стали совершенно невозможными … Что же, спросите вы, стояло за этим просящим тоном? За этим трепетным, извиняющимся взглядом? Только ли то, что рыжеволосая гражданка Сите, страшилась потерять ту наживку, коею ей требовалось бережно сохранять и взращивать под крышей своего салона? Или, ко всему прочему, примешивалось какое-то иное, стороннее чувство, в коем бывшая маркиза еще не разобралась до конца, но которое заставляло ее ощущать то, чего она ранее не испытывала? Вопросы, ответы на которые, было очень сложно найти в эту минуту …
Бернар де Вильнев: - Галантен? Оставьте, Лютеция. Этой аристократической глупости больше не существует, как и мира, которому она принадлежала. Где-то там, далеко, может, за проливом. Но не сейчас, и не во Франции, - тихо посетовал Бернар, осторожно накрывая ладонью ластящиеся к его плечу женские пальцы. – Мне не за что на вас сердиться. Я ведь все еще у вас в долгу, если вы помните… Флер-Сите своими непредсказуемыми переходами от злой иронии к покаянному смирению сбила Дюверже с толку, а главное вернуться к разговору о Рено из их нынешней диспозиции было уже почти невозможно. «Совершенно невыносимыми? Это похоже на правду. Знать бы только, что за слово так разозлило даму, чтобы больше его не повторять» - То, что вы занимаетесь только собой, пошло вам на пользу, мадам, - осторожно начал Бернар собирать по осколкам их почти светскую беседу. - Вы выглядите… Много лучше, чем прошлый раз. Де Вильневу живо припомнились алые пятна крови на белоснежном батистовом платке рыжеволосой женщины, который она имела обыкновение так часто прижимать к губам. Сейчас ничто в облике Флер-Сите не напоминало о той болезненной слабости, которой барон оказался невольным свидетелем. – Доктор Бонневиль – настоящий кудесник. ОН все еще присматривает за вами?
Лютеция Флёр-Сите: - Мой опыт подсказывает мне, - сказала женщина, с мягкой улыбкой смотря на вандейца – Что ничто не проходит. Все, со временем, возвращается на свои места. Уверена, что аристократические глупости Вам еще понадобятся, месье Оливье. Не стоит так легкомысленно отказываться от своего прошлого, даже если оно несет Вам погибель. Утешение … Утешение оно тоже несет. Флер – Сите плавно шагнула вспять и вернулась на свой стул, однако к бумагам не притронулась. Отчего-то эта сцена растревожила душу рыжеволосой обольстительницы и она, сама того не замечая, вверила себя на поруки зыбкой и горькой тоске. Из памяти Лютеции всплыло давнее воспоминание: слабый свечной свет, желтоватый и вязкий, как растопленное сливочное масло, мягкая постель, пахнущая лавандой и тонким ароматом розовой герани, теплые объятия изнеженных рук, на которых время уже успело оставить свой неизгладимый отпечаток…. Тонкие, белые пальчики осторожно перелистывают страницы книги, ласково проводя по строчкам, мелодичный и нежный голосок шепчет, почти по-детски: - Лютеция … Мне очень нравиться это слово, сударь. - Так ранее назывался Париж. … Твой город, мой милый Флер, - отозвался из глубины алькова глубокий, грудной голос, от которого по спине маленькой, хрупкой девушки полу-подростка, побежала приятная дрожь. - Очень красивое слово, - повторила юная дева, захлопывая книгу и скользя под покрывалом к тому, кто только что назвал ее милым цветочком – оно похоже на женское имя! Вот бы меня так звали …. - Не стоит так легкомысленно отказываться от своего прошлого, Флер де Сите, - ухоженные пальцы, украшенные несколькими перстнями скользнули в пламенеющий каскад локонов юной кокетки – но … Мне нравится. Тебе пойдет. Лютеция Флер де Сите. Звучит почти как титул, моя крошка…. Оперевшись локотком о край стола, и устроив подбородок на согнутой кисти, Лютеция искоса посматривала на Бернара, про себя поражаясь его самообладанию и такту. Он разговаривал с ней, как с равной, невзирая на то, что знал многое о ее персоне. Это, даже во властвующих ныне обстоятельствах, льстило самолюбию Флер-Сите. - Значит, раньше я была пугалом? – недобро усмехаясь, переспросила она, сохраняя при этом шутливо ироничный тон – Что ж… Раз так, приятно сознавать, что теперь я выгляжу лучше, и мне не придется пугать ворон на чьем-нибудь и без того бедном огороде. Упоминание о докторе, между тем, заставило этот зарождающийся шутливый флер растаять без следа. Переведя взгляд с лица Бернара на свои руки, Лютеция принялась теребить кольца на пальцах, раздумывая, сообщать ли вандейцу о встрече с Рено на пороге докторского дома или же повременить и выждать, дабы узнать хоть на толику больше теперешнего. - Да, доктор творит чудеса, - наконец сказала Флер-Сите – уверена, что окажись он рядом с отрубленной головой короля, то непременно сумел бы не только приделать ее на место, но и уговорить душу вернуться в скорбную монаршью плоть.
Бернар де Вильнев: Вандеец коротко закашлялся. Жестокие времена порождают жестокие шутки, но де Вильнев был слишком истым роялистом, чтобы спокойно отреагировать на тираду Лютеции. Чтить короля его обязывало воспитание и присяга, бесчестная смерть, которую Людовик принял на эшафоте, в глазах барона превращала покойного монарха в мученика. А тут… Все же мадам права, говоря о себе, что слова о жизни и смерти не заставят ее устыдиться. - Я не стал бы… кхм… так хвалить месье Бонневиля, - пробормотал Дюверже. – Но вы правы, доктор врачует не только делом, но и словом. Сегодня… Бернар поискал взглядом часы, памятуя, что в одиннадцать Эдуар будет осматривать дофина в Тампле, и, хоть первые известия ему придется доставить своим «работодателям», затем его с нетерпением ждут тут, в салоне. Подумать только, Бонневиль увидит маленького короля… И быть может королеву… Самое время де Вильневу было пожалеть, что он потратил свою молодость на изучение стратегии и тактики кавалерийского боя, а не на медицину. - … Сегодня после полудня он исцелит нас… Или по крайней мере меня от тревог о здравии того, кто наследует покойному Людовику Шестнадцатому. Если конечно раньше вы не выставите меня вон из этого дома с пожеланием больше никогда не переступать его порог.
Лютеция Флёр-Сите: Не обратив ровным счетом никакого внимания на смущенный кашель Бернара, женщина почти невесомыми прикосновениями продолжала играться со своими колечками, делая вид, что совершенно забыла о присутствии рядом с ней постороннего…. - Сегодня …. Тонкая, но ярко очерченная бровь гражданки Сите взлетела вверх, едва только последние слова слетели с губ вандейца. Ах, вот значит как! Доктора приставили наблюдать за лечением малютки дофина. Что же. … Это, а так же давешнее происшествие у дверей докторского дома, немало поспособствовали заточке острия подозрения, что нестерпимо кололо нутро гражданки Флер-Сите со вчерашней ночи. Чуть помедлив, Лютеция, чей взгляд был по-прежнему прикован к сияющим перстням на своих тонких пальчиках, усмехнулась, и намеренно беспечным тоном, сказала: - Раз так хвалить доктора Бонневиля непотребно, мы попробуем похвалить его по другому, - будто подхваченная легким майским ветерком Лютеция Флер-Сите, развернулась к «гражданину Оливье» и тихим, но внятным голосом, опуская не нужные и мелочные детали, поведала тому о своем несостоявшимся визите к доктору и весьма прозаичному тет-а-тет на пороге докторского дома с комиссаром Рено. - Я не думаю, впрочем, что это так смертельно, - заключила в конце своего повествования женщина – все мы страждем и жаждем освобождения от своих недугов, однако отчего-то, мне не дает покоя эта история, пусть на первый взгляд и самая заурядная.
Бернар де Вильнев: Де Вильнев слушал тихий рассказ Лютеции, и взгляд его тревожно темнел. Рено и Бонневиль, вот два имени, которые он хотел видеть рядом в последнюю очередь. Конечно, это могло быть связано с дофином… Наверняка это связанно именно с дофином… И все же не стоило забывать и о той ниточке, что привела самого капитана в дом Эдуара, и которая точно так же могла привести к нему Альбера. Личные счеты с бывшим сослуживцем, а ныне комиссаром КОБа, начинали тяготить барона. Великодушие, проявленное в Лоссе, похоже, было не просто глупостью. Оно оборачивалось угрозой всем, с кем сталкивался де Вильнев, если рвение Рено в поисках своего «двойника» роялиста далеко превосходит служебное. – Наверное, тогда это даже хорошо, что на встречу со мной Бонневиль придет именно сюда, в салон. Раз комиссару известно, что вам нездоровится, и как раз Эдуар – ваш врач, этот визит не вызовет излишних подозрений… Видите, Лютеция, - слабо улыбнулся вандеец, которому было категорически не до смеха, - как быстро я свыкся с привычкой прикрываться вами, как щитом. А вы говорите о галантности…
Лютеция Флёр-Сите: Рыжеволосая гражданка лишь легкомысленно махнула рукой, улыбаясь беспечно-коварной улыбкой. - Сударь, не говорите глупостей. Когда нашей жизни угрожает опасность, стоит ли заострять внимание на таких житейских мелочах как галантность. … Тем паче, что оставаться мужчиной, Вам не помешает даже нож гильотины. Поверьте, настоящие женщины ценят и это качество тоже … Позволив себе откровенно рассмеяться, Флёр-Сите поднялась со своего места и неслышно, так, как умела, возможно, только она, подойдя к двери, приоткрыла ее. Высунув в коридор свой острый носик, Лютеция окликнула проходящего мимо слугу, веля ему принести кофе и молока. - Я все-таки настаиваю на том, - продолжила она, возвращаясь на свое место, - что бы Вы выпили чашечку кофе. Не думаю, что Вашему языку повредит его горький вкус, месье Оливье. Присев на краешек стула и, вновь, подперев голову рукою, Лютеция Флер-Сите принялась бесцеремонно рассматривать своего гостя, блестя золотистыми искорками насмешливых глаз. - Мда, - протянула, наконец, она – Как забавно. … Вот и моя болезнь послужит во благо Революции ….
Бернар де Вильнев: - Я бы предпочел, чтобы впредь революция обходилась без подобного рода услуг. Это слишком неверно, и слишком опасно, - покачал головой Бернар в ответ на легкомысленную улыбку рыжеволосой женщины. В отваге ее было что-то отчаянное. Впрочем, де Вильнев догадывался о причинах подобной безоглядной храбрости. - Но… Далеко не все на этом свете зависит от моих желаний, мадам. Слуга, - уже известный нам гражданин Ривье, все еще хранящий на руке следы укола вилки гражданина де Сада, - тем временем вернулся с кофейником, молочником, парой чашек и сахарницей, ловко расставил все это по меркам голодающего Парижа великолепие на столике и, улыбнувшись де Вильневу одними глазами, исчез. Непонятно было, за кого Дюверже принимало окружение Флер-Сите, но вандейцу казалось порой, что от него ждут немедленного и самоличного восстановления монархии во Франции. – Хорошо, кофе выпью я, а молоко – вы, - с мстительной заботливостью заключил барон, который, будучи поневоле осведомлен о недуге, терзающем Лютецию, наслышан был и о самом распространенном способе его лечения. – Скажите, - спросил он, неторопливо потянувшись к чашке. – А вы никогда не думали о том, чтобы уехать из Парижа?… Дама, которая гостит у вас волей случая. Мадам де Ларош-Эймон… Нам предстоит в самое ближайшее время переправить ее в Англию. Говорят, что климат за проливом ужасен, но вряд ли английская сырость столь же смертоносна, как французская гильотина.
Лютеция Флёр-Сите: Должно отметить, что под крышей «цветочного» салона мадам Лютеции собрались, в массе своей, исключительные личности. И сие определение можно было смело применять как к гостям и «постояльцам», так и к тем, кто по мере сил своих облегчал им жизнь. Среди многочисленной челяди управляемой жесткой рукой маленькой и хрупкой гражданки Сите, можно было встретить тех, кого эта предприимчивая женщина подняла со «дна» жизни, внушив им к своей персоне ту толику уважения, коею еще можно выжать из очерствелых сердец. Дно, чей страшный зев поглощает в себя тысячи несчастных, обладает силой не только калечить жизни, но и сплетать воедино судьбы. Прав был тот, кто первым сказал, что единожды пав на колени перед неумолимой Пенией, уже никогда не сможет избавиться от прикосновения ее неумолимой длани. Отверженные узнают друг друга, даже если кому-то повезло украсить свое тело шелком и бархатом дорогих одежд и, повинуясь не то приобретенному инстинкту, не то банальному страху, вновь оказаться под колесом Фортуны, готовы подать свою руку менее удачливому товарищу по несчастью. Флер-Сите, никогда не забывающая своего прошлого, так же не противилась заведенному порядку. По мере своих сил, она помогла тем, кому переменчивая и капризная Удача улыбалась скупо и с насмешкой. Впрочем, в этой доброте бывшей гетеры была не малая доля выгоды и расчета, о которой не хуже знали и ее «подопечные» и такое положение привыкших за все платить своей шкурой, более чем устраивало. Эти люди не верили в бескорыстие, равно как в него никогда не верила сама Лютеция. Тот же Ривье, бывший попрошайка, прекрасно понимал, что находиться под крылышком у «гражданки» Флер-Сите значительно более выгодно, чем пытаться удержаться на плаву в водовороте революционных будней. Фаталисты, вот кем были эти дети улиц, коих Фортуна с детства приучала без стыда и смущения принимать свои дары и пощечины. Протянув свою тоненькую, почти девичью ручку к чаше с молоком, Лютеция состроила деланно-покорную гримаску, принимая полушутливую заботу вандейца. - Мне, право слово, ничего не остается, как только подчиниться, - сказала она, едва касаясь губами края чашки. Достаточно было всего одного глотка тепловатой жидкости, что бы женщина с брезгливой миной отставила прибор в сторону. Нет, все-таки полюбить теплое молоко, уже подернувшееся тонкой пенкой, было выше ее сил. Попивая кофе, Бернар, сам того не ведая, фактически повторил то, что втолковывал Лютеции доктор Бонневиль в день их знакомства. Уехать. … Куда? А, главное, зачем? Что ждет ее, бывшую проститутку, в Англии? Все эти голубокровые эмигранты могли хотя бы надеяться на то, что на чужбине для них найдется свой угол. Ей же, дочери улиц, catin с дурным прошлом и туманным настоящим, рассчитывать было не на кого и не на что. Чертя пальцем воображаемые узоры по краю чашки с молоком, Флер-Сите задумчиво смотрела на собеседника, не испытывая в данный момент раздражения на слова, сказанные, несомненно, не без участия и внимания. - И что же я буду там делать? – поинтересовалась рыжеволосая женщина, с грустным блеском в вечно ироничных глазах.
Бернар де Вильнев: – О, если бы я знал, мадам. Возможно тогда бы я и сам… Де Вильнев покривил душой. Он никогда не рассматривал бегство, как выход. Как спасение жизни, да, разумеется, но когда жизнь теряет смысл, дерево лишается корней, а человек родины, прошлого, надежд и своего места в мире, есть ли смысл в спасении? Но он мужчина, женщины, говорят, устроены иначе. И они всегда находят, ради чего жить. Даже если кажется, что все потеряно. – То есть, нет конечно. Я сам никогда, - закончил Бернар с убежденностью фаталиста. - Но мне есть, за что умирать. А вам, мадам?
Лютеция Флёр-Сите: - Смерти все равно, - Флер-Сите пожала плечами и предприняла еще одну попытку сделать пару глотков ненавистного молока. - Это так просто, сударь, - продолжила она, после секундного раздумья, замерев с чашкой в руке – заставить себя поверить в цель и уверить свое «я» в том, что тебе есть ради чего умирать. Однако потом. … Потом приходишь к мысли, что смерть в любом случае настигнет тебя и обесценит. Ты останешься с ней один на один, со знанием того, что она, беспринципная и безыдейная победит тебя, уверенного в том, что мученичество твое будет не бессмысленным. С легким фарфоровым звоном, поставив чашку обратно на блюдце, Лютеция, чуть откинувшись на спинку стула, принялась вертеть в пальцах кофейную ложечку, хмуря брови и покусывая нежную плоть губ. Умереть. … Боялась ли она до сих пор смерти? Нет, уже нет. Рыжеволосая женщина приняла ее, так, как принимают все скорое и неизбежное. Сначала с протестом, потом со слезами, затем со смирением … Болезнь, эта вечная спутница странницы с косой, отняла у уличного цветочка оставшиеся крохи свежести, подмяла под себя, решив таким образом подготовить к встрече со Слепицей. И Лютеция была готова, однако, в силу своего характера возжелала оставить за собой выбор, как именно встретить худую гостью. - Пусть лучше нож гильотины, мостовая Парижа, чем больничная койка, какой-нибудь забытой Дьяволом богадельни, - сказала Лютеция, остекленевшим взглядом смотря перед собой – Гильотины я не боюсь, равно как и тюрьмы. … А мостовая … Я родилась на улице, на мостовой Парижа. Я там выросла и вкусила первые горькие плоды. Она, возможно, роднее мне, чем все, что у меня было позднее.… И я не страшусь вновь почувствовать под своей спиной ее холод. Я лучше, … черт возьми, я лучше сама себя убью, чем позволю себе дряхлеть и угасать там, куда даже всевластный Бог перестал заглядывать. А гильотина и соседство с ней, избавляют меня от возможности утруждать себя и выдумывать средство для … Флер-Сите оборвала себя, внезапно цинично усмехнувшись, и продолжила голосом, звенящим от сдерживаемого смеха: - Так что пусть моим последним возлюбленным окажется Шарло, раз уж мне на роду написано продаваться. За хлеб, за монету или же за возможность наконец-то побывать в аду.
Бернар де Вильнев: Де Вильнев внутренне содрогнулся, неожиданно ясно представив душевное одиночество беспечно усмехающейся при упоминании гильотины женщины. – Мы все умрем, рано или поздно, так заведено в мире. Это ведь не конец, вы ведь верите? – Напомнил он очень тихо, позволяя себе прямо и откровенно заглянуть в чайную глубину опасно утративших свой привычный блеск глаз своей рыжеволосой собеседницы. - Смерть не слепа, даже в ней воля Божья. Я не священник, я не умею убедительно об этом говорить… Простите, Лютеция, мне вообще не нужно было заводить об этом речь… Если задуматься, он сам не мог похвастаться чем-то личным, выстраданным, ради чего стоило цепляться за прошлое, тем более за него умирать. Он даже богат-то не был. Бретонский дворянин, с титулом больше звучным, чем подкрепленным приносящими доход владениями, обычный офицер, живущий на жалование, и воспитанный в духе неукоснительного следования присяге. И все же барон верил, что в жизни каждого человека присутствует какая-то цель, какая-то путеводная звезда, определяющая вехи добра и зла, внутренний выбор действия и бездействия. Флер-Сите не права, нельзя заставить себя поверить… Вера приходит сама, не снаружи, но изнутри, и укрепляет дух там, где не спасает ни гордость, ни бравада. Но у Лютеции этого нет. Наверное, это очень страшно, когда этого нет. –Вы не боитесь смерти, мне стоило бы догадаться. Я и сам готов отправиться в ад, - и вы будете не одиноки там, мадам, - ради того, чтобы ад оставался в аду. На земле ему не место. Но я не хочу умирать раньше, чем пробьет мой час. Неужели у вас.. у нас нет ничего, ради чего стоило бы жить, мадам?
Лютеция Флёр-Сите: - Верить, - повторила за Бернаром Лютеция, смакуя это слово как скупой глоток анисового ликера – во что мне верить? В Бога? Все это глупости. Я не утверждаю, не в пример другим, что Господа не существует. Однако лично ему нет совершенно никакого дела до меня, равно как и мне до него. Рай мне не грозит, да и я бы не хотела б прогуливаться в садах Эдема. Все кого я любила, и кто любил меня теперь в аду и если, я и могла бы верить во что-то, то только в продолжение того ада, что окружает меня здесь. К чему мне стремиться? Менять муки быстротечные на мучения вечные? Это слишком, даже для меня. Лучше уверить себя, что ты уходишь в пустоту, ибо тогда страх о будущем, не будет волновать. Флер-Сите готова была цепляться за жизнь всеми путями, однако, и она уже не могла откреститься от этого, всего лишь потому, что действовала по привычке. С детства она мечтала избавиться от грязи, окружающей ее бытие, забыть о том, как по воле рока она стала проституткой, воюющей за кусок хлеба со своими не более удачливыми товарками. За всю свою жизнь Лютеция могла вспомнить только три случая, когда удача повернулась к ней лицом. Первый, когда ее подобрала с улицы мадам Nana и пристроила в один из домов терпимости, который посещали развратники всех мастей. Вторым даром свыше было знакомство с маркизом де Галеви, принесшим ей столь желанный статус «порядочной» женщины. Третьим, и последним, когда благодаря влюбившемуся в нее революционеру, ей, хотя бы на время, удалось вернуть то, что бесчестным образом отняла у нее хваленая многочисленными глотками Революция. Однако ни первое, ни второе и ни третье, не принесло женщине ничего, кроме горя. После каждой такой «удачи» наступала черная полоса невезения. Дом терпимости, в котором по первой, маленькому цветочку нравилось куда больше, нежели чем на улице, превратился со временем в тюрьму, из которой, оказалось, выбраться ой как не просто. Титул сопроводил Лютецию сначала в острог, а затем на эшафот, разлучивший ее и маркиза навек, а любовь революционера, в конечном итоге обернулась новым заключением и смертельной болезнью. Именно поэтому смерть, казалась женщине наиболее благостным исходом, ибо она никогда не считала своей удачей то, что ей дважды удавалось избежать губительной косы Неизбежной. Игра в прятки с безжалостной прислужницей Аида дорого стоили этой маленькой и хрупкой женщине. Смерть таки настигла ее, однако, то ли в насмешку, то ли в наказание, обрекла огненный цветок на медленное увядание и погибель. Проводя кончиком пальца по краю чашки с недопитым и уже остывшим молоком, рыжеволосая гражданка задумчиво слушала вандейца, сохраняя на губах едва заметную усмешку. Нет, все-таки есть что-то в аристократах такое, чего никогда не будет в таких, как она сама, рожденных из бедра Пении. Как же трогательно было это их вечное желание у всего искать идиллическую, духовную сторону! - Почему нет? – встрепенувшись, переспросила Лютеция, подняв затуманенный взгляд на «господина Оливье» - Разумеется, есть. Иллюзии. Мы все живем ради наших иллюзий. Вы верите, что двумя шпагами победите дракона Революции. Я верю, что продолжаю оставаться той самой Флер де Сите, у которой все еще впереди и которой так необходимо обеспечить себе будущее. И не важно, что завтра, быть может, Ваша прелестная голова скатится в корзину под улюлюканье толпы, а мое иссушенное чахоткой хладное тело по утру обнаружит служанка. Мы все равно продолжаем верить, ибо знаем, что там, куда уходят все – мрак и пустота и единственный светлый луч мы проживаем именно в той злополучной жизни, которую мы так клянем и поносим.
Бернар де Вильнев: - Иллюзии? Вы жестоки, мадам, - в голосе де Вильнева явно слышалось сочувствие, и он ничего не мог с собой поделать, хоть и подозревал, что собеседница может счесть подобное отношение унизительным. Она сильная женщина, и наверняка верит, что в сочувствии и участии не нуждается. Лютеция говорила цинично, может быть, нарочито цинично, Как человек, который много страдал. Наверное, так оно и было. Но кто из нас не страдал, особенно сейчас. Кофе остывал в кофейнике, позабытый за разговором. В котором мужчина и женщина все дальше уходили от злободневных тем, замещая их философскими. Хотя отнюдь не вторые, а именно первые могли легко оборвать ниточку жизни и бывшего королевского офицера, и бывшей гетеры. Ту самую ниточку, вокруг ценности и осмысленности которой теперь разворачивалась беседа. – Пускай вы правы, вы меня обезоружили, наши мечты, наши надежды илюзорны, и безропотно упадут под косой смерти, как свежескошенная трава. Пусть так. И все же люди, окружающие нас, больше, чем иллюзия, - мягко улыбнулся мужчина. – Вы для меня не иллюзия, Лютеция. И мне не безразлично, что с вами случится. Так же не безразлично, как и участь мадам де Ларош-Эймон. Как и жизнь женщины и мальчика, заточенных в Тампле. Даже судьба Мари Жерар, представьте себе, мне не безразлична… Вспомнив о служанке булочницы, барон заметно помрачнел, и улыбка растаяла на его губах, словно унесенная неверным майским сквозняком. «Небезразличие» можно выражать по-разному, особенно на войне. Великодушие уже сыграло с ним однажды дурную шутку, - комиссар Рено тому примером. Не повторяет ли он снова ту же ошибку. – И поэтому я от всей души надеюсь, что больше никогда о ней не услышу, - закончил Бернар скупо, возвращаясь к тому дурному настроению, с которым он входил в эту гостиную. Круг замкнулся.
Лютеция Флёр-Сите: - Я жестока? – губы Лютеции дрогнули – Нет, совсем нет. Я просто не вижу причин прятаться от этого. Это страшно, да, но при этом глаза не слепнут, и ты можешь трезво принять неизбежное. Отказавшись от мечтаний в тот день, когда болезнь, поселившееся в груди, явственно дала Лютеции знать о себе, она, хоть это звучит и странно, впервые за долгое время, ощутила необычное, томительное умиротворение. Оно заполнило все естество женщины, как тягучий и сладкий мед заполняет полости восковых сот. Тогда, еще в полной мере не сознавая всей губительности этого умиротворения, Флер-Сите безропотно приняла его. Лишь значительно позже, тогда, когда уже изменить ничего было нельзя, перед женщиной встала полная картина последствий этого отравленного медовой сладостью покоя. Едва только до сознания женщины дошло то, что болезнь и смирение с нею задолго до тела, начали убивать ее душу, в сердце бывшей гетеры вспыхнуло пламя протеста. Именно оно толкнуло ее, растревоженную и убитую, в водоворот опасных игр с «вдовой». « Я ведь еще жива», - подчас вопрошала себя эта рыжеволосая фея – « Ведь я жива, не так ли?». Кто мог ответить на этот вопрос правдиво? Разумеется, уже не она, не та, что порой по ночам вскакивала с постели и подбегала к зеркалу, дабы убедиться, что ее овальная, заостренная, как у хитрой лисички, мордочка, не покрылась зеленоватыми трупными пятнами. И не этот красивый мужчина, сидящий напротив нее, с грустью в светлых, чистых глазах. Ответ мог дать только Бог, в глас коего Лютеция отказывалась верить из страха столкновения с неизбежным. С легким шелковистым шелестом, женщина поднялась со своего места и подошла к шкафчику. Достав оттуда графин и две рюмки, она вернулась на свое место и, поставив хрустальный прибор перед Бернаром, наполнила его терпко пахнувшей, коричневатой жидкостью из графина. - Не расстраивайтесь Вы так, мой дорогой, - почти ласково произнесла женщина, в свою очередь, капнув себе пару капель в принесенную рюмку – ведь даже иллюзии стоят того, что бы за ними гоняться. Ведь весь наш мир – иллюзия. Красота это иллюзия молодости, любовь иллюзия плотских вожделений, счастье иллюзия удовлетворения. А раз так, то значит и иллюзии достойны того, что бы ради них, хотя бы по трепыхаться. Приподняв свою рюмку в молчаливом тосте, Лютеция поднесла ее к губам. Она была почти пустой и что бы горьковатые капли коньяка попали на язык, женщина запрокинула голову, отчего едва заметно напряглись мускулы ее нежной шеи. Посмеиваясь над собой, Флер-Сите, вытянув губы, пыталась ощутить вкус пьянящего нектара, который, между тем, упрямо ускользал от нее. - Раз уж Вам не безразлично, что со мною станется, - отставив рюмку в сторону, продолжила рыжеволосая хозяйка салона – то, быть может, Вы меня решитесь спасти? Почему бы и нет, … Раз кругом одни иллюзии и мы все равно умрем, так почему бы не превратить оставшиеся дни, недели, месяцы в торжество фантасмагорий. Это, по крайней мере, подарит нам минутное чувство наслаждения.
Бернар де Вильнев: – Ну я же предложил вам уехать… Пока еще есть такая возможность, - напомнил Дюверже, сбитый с толку разговорами о фантасмагориях и наслаждении. Жить в полную силу для него было синонимом сражаться до последней капли крови, пусть даже за иллюзии. Просто пить дорогой коньяк, наслаждаться обществом красивой женщины… Нет, чувство ответственности слишком сильно было в бывшем офицере, удерживая его узами еще не сделанных дел, данных, но еще не исполненных обещаний, беспокойством о других, будь то ушедшие на встречу с Алым Первоцветом Анри и Матильда, или идущее в бой где-то под Сомюром товарищи-вандейцы. Коньяк… Ну что он даст, кроме приятного забвения? Де Вильнев почти с неприязнью глянул на изящный бокал, на дне которого переливалось простое и доступное успокоение нервов. – Лучше б вы пили молоко, Лютеция, - вздохнул он. – Жизнь не так иллюзорна, как вам кажется, а иллюзии не так уж сладки, как нам хотелось бы. Фантасмагории, сладострастное беспамятство, нежелание прилагать усилия хоть к чему бы то ни было… Вот то, что погубило наш галантный век, ввергнув в пучину кровопролития. К черту иллюзии я не за этим приехал! Бернар возмущенно тряхнул головой. - Лютеция, не нужно выдумывать повод к тому, чтобы жить, - заговорил он неожиданно пылко, - пока бьется наше сердце, еще ничего не решено. Не спешите обрекать себя на ад или рай, не спешите доживать. Пейте молоко, да-да. Оно помогает!
Лютеция Флёр-Сите: - Дьявол! Да как же Вы не понимаете, что я не могу просто так взять и уехать! Это выше моих сил, сударь, ибо я слишком привыкла к тому, что есть здесь у меня. Да, мерзкое, отвратительное, убогое, но оно есть. Если бы Вы знали, скольких сил мне стоило, что бы удержать все это на плаву, - бледная рука легко повела в воздухе, будто желая указать вандейцу на все то, что окружало их в изящной гостиной. - К тому же, - тут губы Флер-Сите скривились в презрительной усмешке – я толковала о другом. Знаете, для того, что бы жить и жить осмысленно, а затем умирать, пусть даже уходя при этом в пустоту, необходима хорошая компания. А в компании кого я отойду в мир иной за границей? Английских проституток и грязных, полу – пьяных солдат в красных мундирах? Нет уж. Лучше я останусь патриоткой до конца. Глянув на нетронутую рюмку, Лютеция лишь легко пожала плечами и вновь поднялась со своего места, дабы отнести графин и приборы на место. Чуть наклонившись вперед, рыжеволосая гражданка коснулась кончиками пальцев хрусталя и в это мгновение приступ легкого, сухого кашля, заставил тело женщины содрогнуться. Злосчастная рюмка опрокинулась, разливая по гладкой поверхности столешницы пьянящую жидкость. Флер-Сите недовольно вскрикнула и принялась промокать коричневую лужицу одним из смятых и отброшенных за ненадобностью счетов. - Какая я растяпа. Это же надо! – женщина невольно перевела взгляд на лицо вандейца и весело рассмеялась – Вот видите, «гражданин Оливье», я даже не могу достойным образом поухаживать за своим гостем. О какой новой жизни может идти речь? Скоро я стану совершеннейшей развалиной и тогда смогу вызывать только жалость. А это, поверьте, для женщины самое ужасное. Я Вас не испачкала? Будущая развалина, являющаяся ныне обольстительной женщиной, склонилась к собеседнику, придирчиво рассматривая его одежду своими медово-карими глазами. - Мне кажется, - наконец сказала она, слегка касаясь рукава вандейца своими пальчиками – у Вас тут пятно. Если угодно я прикажу почистить Ваше платье. Революции нужны опрятные враги, месье.
Бернар де Вильнев: - Перестаньте говорить глупости! Вы не растяпа, вы... Бернар почувствовал, как хрипнет, бесстыдно изменяя обладателю, голос, и не в его возрасте стоило удивляться, отчего это происходит. Зрение и обоняние предавало мужчину не менее откровенно: от Лютеции исходил легкий, едва уловимый терпкий запах еще не распустившихся в Париже цветов, рыжие волосы ложились на женские плечи ореолом расплавленной в потоках солнечного света меди, медовый взгляд обволакивал, заставляя безропотно соглашаться на фантасмагории… Кажется, совсем недавно она сравнивала его поведение с поведением отвергнутого любовника и уверяла, что их отношения с Рено… Ладонь де Вильнева взметнулась в попытке удержать невесомо касающуюся его плеча руку но, так и не достигнув цели, замерла, а затем переместилась на ворот рубахи. Достаточно свободный для того, чтобы поверить, что он доставляет барону неудобство. Рено. Ну зачем же становиться помехой чужому счастью. Тем более, когда счастье – такая редкая птица в их забытых господом краях. Соперничество между этими двумя, скрытое, подспудное, ими самими отвергаемое, было тем не мене силой достаточной, дабы удержать вандейца от простого мужского желания заключить в объятия влекущую его женщину и доказывать ей, что жизнь не так уж и дурна, самым простым из данных нам природой способов. – Чем больше я буду похож на оборванца-санкюлота, тем лучше, - буркнул Бернар. – Встречают по одежке. При дворе меня и раньше не принимали, а теперь уж и подавно…
Лютеция Флёр-Сите: Как знакомы были Лютеции эти взгляды, эти хриплые нотки голоса, которые иногда, как сейчас, например, пытаются скрыть, или же наоборот призывно продемонстрировать … Все это бывшая гетера видела и слышала множество раз и, почти каждый раз, испытывала нечто похожее на ответное волнение или тайное возмущение. Но не теперь … Теперь почему-то рыжеволосая женщина почувствовала горечь при мысли, что почти все в ее жизни заканчивается страстной близостью, будь это просто знакомство или же приятная утренняя беседа. Наделенная от природы острым умом и чувством юмора, Флер-Сите сразу же уловила всю комичность этой горькой доли и откровенно рассмеялась, чуть хрипловатым смехом. - Продолжайте. Кто я? – лукавый блеск глаз, двусмысленная полуулыбка, не обнажающая еще сохранивших свой матовый блеск зубов, солнечные лучи, запутавшиеся в медных, шелковистых локонах, при одном взгляде на которые сразу же вспоминалось обжигающее пламя горящего очага … Очарование порока, помноженное на комичность Арлекина, беспечно отдающего себя фантасмагориям. Вот кем была эта маленькая женщина, при взгляде на которую вспоминался цветок, помятый и втоптанный в грязь, но еще сохранивший на своих лепестках капли свежей утренней росы. - Что-то мне подсказывает, - возразила женщина на замечание Бернара – что изумруд видно и в мусорной куче. Достаточно взглянуть на Ваши руки, что бы понять – от санклюта в Вас так же мало, как во мне от послушницы монастыря урсулинок. Хотя, - тут женщина позволила себе еще более откровенную улыбку – если брать в расчет то, что многим послушницам свойственно оступаться, мои шансы все же не столь безнадежны. Тонкие, прохладные пальцы Флер-Сите уже готовы были коснуться щеки вандейца, как вдруг сильная боль в груди, заставила женщину задохнуться. Невольно отступив назад, Лютеция порывисто прижала белый, батистовый платок к губам и закашлялась, ощущая противную, липкую влагу в горле. Приступ длился всего несколько минут, однако и их оказалось достаточно, что бы лишить женщину сил. Осторожно опустившись на свой стул, гражданка Сите несколько минут неподвижно сидела, подперев голову рукою и отведя взгляд от собеседника, а затем, вздрогнув, выпрямилась и потянулась за чашкой остывшего, свернувшегося пленкой молока. - Вам нужно быть осторожным, сударь, - наконец хрипло сказала Лютеция, сделав несколько глотков белой, мерзкой жидкости – это может быть губительным и для Вас так же.
Бернар де Вильнев: - Я же вам говорил, пейте молоко! Мучительное чувство неловкости внезапно охватило Бернара, хоть в происходящем и не было его вины. Ни в том, что Лютеция больна, ни в том, что он удержал себя от ласки, хоть и хотел ее, ни в том, что она сейчас ему отказывает, не желая ему своей участи. Против воли барон глянул на свои руки, потому что глядеть в глаза Флер-Сите сил у него не было. Узкие кисти, длинные сильные пальцы, которые вряд ли кто-нибудь осмелился назвать холеными. Руки ни землепашца, но солдата, с намертво въевшимися в кожу темными пятнами пороховой гари. Поставь его, наследного барона с генеалогическим деревом, на фоне которого пресловутое Дерево Свободы кажется жалким прутиком, сейчас рядом с таким же капитаном с республиканской кокардой на груди, вряд ли кто-то сходу заметит разницу. – Не бойтесь за меня, Лютеция. Даже если… Я очень удивлюсь, если доживу то того дня, когда мне понадобится молоко. Я солдат, и спокойная старость никогда не входила в мои планы. Де Вильнев поднялся с кресла, и, склонившись над бледной женщиной, ласково отвел в строну пламенеющие на солнце пряди и осторожно поцеловал Флер-Сите в висок. - Вы, как и я, то и только то… чем вы себя ощущаете. И не воображайте всякие глупости, вам и без того несладко.
Лютеция Флёр-Сите: Молоко, не смотря на свою целительную силу, вызывало у Флер-Сите отвращение. Она сделала еще пару глотков, однако вскоре, с трудом борясь с подступающей к горлу тошнотой, вынуждена была отставить чашку в сторону. - Это, видимо, наказание за мою беспечность, - натянуто улыбаясь, сказала женщина – я всегда ненавидела молоко, даже тогда, когда могла только мечтать о куске хлеба и кружке этой белесой гадости. И именно оно стало моим главным лекарством. Присутствие Бернара, а главное, его участие, искреннее и непритворное, трогало душу рыжеволосой гражданки Сите. Привыкшая к лицемерию и грубости, она, испытывала сейчас странную неловкость, мешающую ей собраться с силами и отшучиваться с привычным беспечным видом. Горечь и смущение боролись в сердце женщины, как два диких зверя на арене Колизея. Рыжеволосая хозяйка салона даже не могла припомнить, когда последний раз испытывала нечто подобное тому, что приходилось ощущать в эти мгновения. Взволнованная, крайне растревоженная этим своим странным состоянием, она оставила без внимания слова своего собеседника о бессмысленности ее, Лютеции, опасений за его здоровье и жизнь. Она лишь грустно улыбнулась и прикрыла глаза, устало, откинувшись на спинку стула. И только тогда, когда теплые, нежные губы вандейца коснулись ее виска, Флер-Сите вышла из своего оцепенения. Вздрогнув, она выпрямилась и посмотрела Бернару прямо в глаза, борясь с желанием рассказать ему о том, что сейчас с нею твориться. Чуть поддавшись навстречу «гражданину Оливье» Лютеция приблизила свое лицо к его лицу и осторожно ответила на его нежность своею. Теплое дыхание женщины скользнуло по щеке Бернара, лаская ее горячим, знойным покалыванием. Слегка прикрыв глаза, Флер-Сите осторожно коснулась губ вандейца своими губами, даря легкий, почти не ощутимый поцелуй, который оборвался на полуслове, оставив после себя ощутимый молочный привкус. - Порой, сударь, женщине нужно забить свою головку глупыми мыслями и сожалениями, дабы потом было приятнее избавляться от них и чувствовать, что на самом-то деле все не так уж и плохо. Отстранившись, рыжеволосая обольстительница, поднялась на ноги и, шелестя шелком платья, принялась собирать в кучу разбросанные по столу счета. Бледные, худые руки женщины, работали быстро и торопливо, однако было заметно, что хозяйка салона умышленно заняла их ненужной в данный момент работой. - Мне было бы очень жаль, - сказала она, не поднимая от бумаг глаз – если бы мы вот так кинулись бы в объятия друг друга. Постарайтесь понять, сударь, - Лютеция легко повернулась в сторону Бернара, по-прежнему страшась встретиться с ним взглядом – для меня все это – привычно. Не хотелось бы переводить наше знакомство в такую банальную сторону.
Бернар де Вильнев: – Ну что вы, ничего такого я не имел в виду. Ни словом, ни делом я не желаю обидеть вас, Лютеция. Странно, но досады оттого, что эта женщина разгадала его далеко не целомудренные намерения прежде, чем он сам в них, как следует, разобрался, Бернар не испытывал. Как и оттого, что она находит подобное желание банальным. Для самого барона странным был лишь то, что в качестве причины для отказа, рыжеволосая красавица так и не упомянула комиссара, хоть де Вильнев подсознательно ждал того, что имя Рено прозвучит рано или поздно. – Я не знаю, что вы обо мне подумали, - с легкой растерянностью добавил он. – Может быть, что партизанская война бедна на любовные приключения, и теперь я пытаюсь наверстать… Но это неправда, уверяю вас. И приношу свои извинения. Это был дружеский поцелуй, - мужчина едва заметно вздохнул. – Если бы у меня была сестра, я бы целовал ее так, как поцеловал вас… Если вы увидите доктора Бонневиля раньше, чем его увижу я, напомните, что он знает, где меня найти. Это было уже прощание, хоть и озвученное, как любезная деловая просьба. Что тоже показалось бы весьма предсказуемым любому, поднаторевшему в извечном противостоянии полов. Мужчина неловко чувствует себя в присутствии отказавшей ему женщины. Даже если он не добивался ее согласия.
Лютеция Флёр-Сите: Лютеция усмехнулась, явственно демонстрируя мужчине, что понимает причину этих несколько наивных объяснений и принимает их так, как они того заслуживают. Бывшую гетеру глубоко трогало подобное поведение вандейца и, если бы она могла, то, несомненно, сказала бы ему об этом, хотя бы для того, что бы предостеречь от последующих возможных ошибок. Но сие было невозможно и потому Лютеция, позволила себе лишь привычную насмешливую иронию, призванную скрыть смущение и волнение, от которых сердце женщины, невольно, сладко замирало. - Разумеется, я извиняю Вас, брат мой, - слегка нараспев произнесла женщина – и не сержусь на Вас, ибо понимаю, что Вами двигало лишь желание поддержать меня в столь трудную для меня минуту. Флер-Сите в нерешительности стояла у стола, искоса поглядывая на Бернара с извечной насмешкой, подмечая каждое его движение, ловя каждое слово, будто бы желая запечатлеть в своей памяти именно это мгновение их беседы. Потом вдруг, Лютеция сделала шаг ему навстречу, вновь сократив дистанцию между ними до двусмысленной близости и, встав на цыпочки, легко поцеловала вандейца в щеку. - Жаль, что у меня никогда не было такого брата как Вы, - тихо промолвила Лютеция, скользя взглядом по лицу «гражданина Оливье», избегая, между тем, смотреть ему в глаза – быть может тогда, я бы вообще замуж бы не выходила …, - пара шагов и Флер-Сите опять занималась своими бумагами, низко склоняясь к столешнице, почти касаясь огненными кудрями ее гладкой поверхности – Я, разумеется, передам доктору о том, что Вы желаете его видеть. Не волнуйтесь, « господин Оливье».
полная версия страницы