Форум » Париж. Город » Засада в Храме » Ответить

Засада в Храме

Альбер Рено: Время: 28 мая, около десяти утра. затем 29 мая(?) Место: Церковь Сердца Христова Участвуют: ---

Ответов - 64, стр: 1 2 3 4 All

Альбер Рено: В Комитете комиссара ждали хорошие новости. Нет, беглеца лже-национального агента солдаты не нашли. Чудес не бывает, и надеяться на них бессмысленно. Но в подвале сгоревшей булочной после недолгих поисков обнаружился спуск в катакомбы. Тот самый лаз, о котором поминала Мари Жерар, и который гражданка Летуш по бедности не потрудилась заложить камнями. Покуда национальные гвардейцы бродили под землею, Рено приехал на Вилль-дю-Тампль самолично. – На картах этого подземелья нет, - пожаловался сержант, возглавляющий поиски. – Да и самих карт толком нет. Я послал курьера в городской архив, там половина служащих… Ну… , - служивый замялся, размышляя, как бы поделикатнее поведать комиссару о том, что новая власть отправила за решетку или на гильотину большую часть знатоков подземной картографии, - разбежалась по заграницам, вот! А внизу… Там могилы какие-то, кости… Бррр…. – А выход? Есть ли там другой выход на поверхность? Кости Рено интересовали мало. Подобно де Вильневу, - хоть слов своего бывшего капитана Альберу и не довелось слышать, - комиссара больше беспокоили живые, чем мертвые. – А как же, тем есть дверь, гражданин. Хорошая дверь, старинная, сходу не выломаешь. Мы как раз тебя ждали. Не хотели лишний шум поднимать. – Мертвецов что ли, испугались? – ухмыльнулся Рено, и глаза его загорелись от лихорадочного нетерпения. Это всего лишь дверь, и неизвестно еще, куда она ведет и найдется ли за ней хотя бы малейший знак присутствия роялистов, и все же, все же…

Le sort: Грохот и ругань, огласившая своды церквушки Сердца Христова, заставила священника, методично расставляющего свечи вокруг алтаря, торопливо перекреститься «Господи, спаси и сохрани» Утренние гости, явившиеся из-под земли, стучали иначе. Но они и просили о помощи. Те, кто явился по их следам нынче, привыкли все решать сами и брать сами. Мысленно прося у Бога отпущения будущего греха лжи во спасение, отец Бенедикт, стараясь ничем не выдать охватившее его волнение, отправился навстречу национальным гвардейцам, громящим подвал храма. И в самую последнюю минуту вспомнил о мальчике. Отослать бы его куда, да уже, видно, поздно. Было бы ребенку, куда идти, его бы тут не оставили. – Сидит тихо, сынок, - велел священник округлившему глаза Этьену. – И ничего не бойся.

Этьен Летуш: Человек в сутане ошибался. Этьен ничего и не боялся, разве что самую чуточку. Много ли ребенку надо? Обласканный отцом Бенедиктом, отмытый, а главное, как следует накормленный, мальчишка воспрянул духом, утреннюю прогулку под землей воспринимал теперь, как увлекательное приключение, смерть матери – как страшную сказку, а мундиры национальных гвардейцев и вовсе казались Летушу-младшему родными и безопасными. Разве не к солдатам он бегал искать помощи, когда толпа громила булошную? И даже мужчину в черном Этьен сразу вспомнил, он приходил как-то к его матери, как раз тогда, когда флейтист звал его пускать кораблики и рассказал о пиратских кладах, а шумная хромая женщина едва не свалилась на пол прямо у прилавка. Не понимая толком сути происходящего, цели визита солдат в церковь и не разделяя страхов священника, мальчишка просто таращился на Рено и его людей, не забывая грызть выданную ему отцом Бенедиктом «на десерт» луковицу.


Альбер Рено: - Гражданин? Это вы следите за порядком в… этом месте? Рено недобро щурился в полумраке храма, и от этого казался суровее и старше, чем он был на самом деле. Церковь? Священник? Присягнувший он, или нет, нет им веры. Комиссар невольно вспомнил свою поездку в Вандею. Священник из Лоссе плохо кончил, у этого есть еще шанс добровольно посодействовать делу революции. Вот только захочет ли он этим шансом воспользоваться? Пока солдаты вышибали дверь, Альбер успел уяснить, что без посторонней помощи исчезнувший лже-агент не смог бы улизнуть из подземелья. Уж больно хорош оказался замок и надежны старые доски. – Обыскать все, - распорядился комиссар, и национальные гвардейцы послушно рассеялись по зданию, привычно открывая все двери и потроша скудную церковную утварь.

Le sort: – По какому праву, граждане? – отец Бенедикт умом понимал, что ему бы быть сейчас тише воды и ниже травы, но бесцеремонность вторжения могла лишить самообладания даже святого. – У меня есть разрешение Коммуны на службы в этом храме. Я не враг вам, и мои прихожане имеют право… Конец фразы священника заглушил грохот в ризнице, кто-то из солдат задел тяжелую бронзовую купель для крещения младенцев. – Какой уж тут порядок, разве за ним уследишь, - добавил отец Бенедикт желчно, - церковь давно разграбили, а то, что осталось, на рынок не снесешь и на хлеб не обменяешь. Побойтесь хоть Бога, нам всем однажды держать перед ним ответ…

Альбер Рено: - Я сюда не исповедоваться пришел, так что оставим, - призывы священника на Рено не подействовали, а вступать в дискуссию о том, чем грабеж отличается от экспроприации, и кто довел французский народ до грани нищеты, у Альбера сейчас времени не было. – Поосторожнее там, - все же прикрикнул он на солдат, но не потому, что обеспокоился судьбой церковного имущества, скорее просто потому, что не хотел привлекать к происходящему излишнего внимания извне. Церковь к сожалению не в чистом поле стоит, а в городском квартале. Кое-какие нормы приличия комиссар так же решил соблюсти, поэтому, угадав направление колючего взгляда отца Бенедикта, с легкой усмешкой снял шляпу. – Я комиссар Комитета общественной безопасности, Рено, Альбер Рено, - представился он. – В моих чрезвычайных полномочиях ты можешь не сомневаться так же, как я не сомневаюсь в разрешении Коммуны. Тебе известно, что находится под этой церковью, гражданин? Ты когда-нибудь пользовался подземным ходом, ведущим в катакомбы? Почему он не заложен?

Le sort: - Ход был заперт, сын мой, надежно заперт, - мягко напомнил отец Бенедикт, привычно заменяя строгое и официальное «гражданин комиссар» на обращение, приличествующее его сану. Священник неосознанно пытался укрыться за статус матери-церкви, хоть и знал прекрасно, как глубоко патриотам наплевать на подобные мелочи. – Но ваши солдаты, я так понимаю, выломали дверь? Он рассеянно кивнул в сторону спуска в разоренный подвал. - Видите ли… Я не историк, и принял это приход не так давно, в восемьдесят восьмом… Но то, что находится под храмом – это не катакомбы. Просто остатки какой-то более древней постройки, другой церкви, строители нынешней использовали старый фундамент… Там, внизу, костница, своего рода кладбище, как вы понимаете, и спуск не стали замуровывать. Но другого входа… или выхода… из подземелья нет, уверяю вас.

Альбер Рено: - Да неужели? – любезно изумился Рено, все больше и больше раздражаясь в глубине души от этого мягкого голоса. – И ты верно думаешь, гражданин, что мы явились к тебе прямиком из преисподней? Или, быть может, просочились под землю сквозь стены? Комиссар нарочито иронизировал, но в словах священника не находилось пока откровенной лжи, которой можно было его попрекнуть. В подвале булочной старая кладка просто осела и обвалилась, образовав лаз, которого не существовало ранее. И через этот лаз немедленно начали шляться роялисты, ну что за гнусное совпадение! Нет, нет, и еще раз нет, не бывает таких совпадений… - Как часто ты сам спускаешься в подвал и отпираешь дверь в подземелье? – осведомился Альбер, перестав иронично улыбаться. - Сегодня утром, часов эдак около семи, например?

Le sort: - Если вы, сын мой, толком объясните, в чем дело, возможно, я смогу вам посодействовать более, чем сейчас. Отец Бенедикт старательно изобразил полное непонимание вопроса комиссара, хотя сердце священника сжалось от пугающего предчувствия. Он слишком хорошо знал, кого ищут в церкви солдаты. Так же, как и знал, что утренние гости, на счастье, не оставили в храме никаких следов своего присутствия. Но удовлетворятся ли агенты КОБа здравым смыслом? Быть может, он уже осужден и приговорен этим черноглазым молодым республиканцем, не зависимо от своих ответов и отчаянной демонстрации дружелюбия и христианского смирения. – Я не отпирал… ммм… интересующую вас дверь с прошлой весны. Помните, в прошлом году был паводок, и вот тогда… На этом месте рассказ отца Бенедикта перервал приглушенный шум борьбы, тихий детский возглас, и, наконец, один из гвардейцев стащил с хоров вяло брыкающегося Летуша. – Прошу вас, оставьте ребенка в покое! – вскинулся священник. – Он еще слишком мал, чтобы быть грешником, ровно как и преступником.

Этьен Летуш: – Я не хочу в приют! – деловито добавил Этьен. Прихваченный за шиворот крепким коренастым солдатом, мальчик напоминал марионетку, запутавшуюся в нитках. – И к злой хромоногой тете не хочу. Я к маме хочу-ууу, - он всхлипнул, утирая нос рукавом. – Домо-ооой… На самом деле Летушу успело понравиться у священника, тот кормил, жалел, участливо гладил по голове и не ругал за грязные ноги. Но соображалки мальца уже хватало для умения давить на жалость взрослых, и он надеялся, что нытье сработает и на этот раз. На слезы полагайся, а сам не плошай. Не переставая скулить, Этьен все же ухитрился извернуться и лягнуть солдата ногой. Лучше было бы, конечно, укусить как следует, но рука гвардейца пока находилась вне досягаемости.

Альбер Рено: Рено беглым взглядом скользнул по всхлипывающему мальчишке. Беспризорник и беспризорник, таких сейчас сотни на улицах. Война произвела на свет множество сирот, а о том, скольким детям помог осиротеть он сам, комиссар предпочитал не задумываться. – Отпусти его, тоже мне, роялиста поймал, - хмыкнул Альбер. Гвардеец, ухмыльнувшись, отвесил Этьену ленивый подзатыльник. – Так значит ты утверждаешь, гражданин, что сегодня утром дверь в подземелье не открывал и никого не оттуда в церковь не выпускал? – продолжил допытываться Рено у священника. Тот, по мнению республиканца, нагло ему лгал, если только… Если только национальный агент Мартен не пересидел спокойно в подвале все суету с собственными поисками, а затем не выбрался из сгоревшей булочной тем же путем, что и проник в нее. Булочная, бу… - Нет, постой! – Внезапно на Альбера снизошло озарение, и он новыми глазами взглянул на ребенка, почти уже улизнувшего из рук солдата. Этого мальчонку он, определенно, где-то видел. – Ты, пацан, чей будешь, и что вообще тут делаешь?

Le sort: Отец Бенедикт едва заметно вздрогнул от вопроса, ему не адресованного. То, что представители власти возьмутся допрашивать ребенка, ему в голову не приходило. Хорошо, пусть не допрашивать, а пока всего лишь расспрашивать, но внезапный интерес комиссара к мальчику может обернуться катастрофой, если Этьен… ну, что он может понимать в искусстве молчания и недоговорок… честно и откровенно расскажет республиканцу, как именно он попал к священнику. – Мальчик сирота, - попытался опередить ответ ребенка взрослый. – Я приютил его, потому… потому что больше некому. Оставьте его, если он и правда не хочет в приют, я готов заботиться о нем и далее.

Альбер Рено: – Тебя, гражданин, я не спрашиваю, - отрезал Альбер, многозначительно указывая солдатам взглядом на отца Бенедикта. Через мгновение перед лицом священника предостерегающе блеснуло острие штыка. И комиссар беспрепятственно сосредоточился на разговоре с мальчиком. – Мы с тобой, малыш, не знакомы ли? Как тебя зовут, как зовут… звали твоих родителей. Рено казалось, что он уже знает ответ. Уж не покойной ли булочницы Дельфины Летуш это сынок? А злая хромая тетя не иначе гражданка Ланде? Альберу не так уж часто приходилось иметь дело с детьми, но погром случился всего день назад, и сейчас, приглядевшись, комиссар был уже почти уверен, что именно этого сорванца обещал пристроить в приют вчера во время визита на Виль-дю-Тампль.

Этьен Летуш: – Вы, дяденька, имя у меня уже спрашивали, - насупился Этьен, по-детски обиженный пренебрежением к своей замечательной особе. – Вчера еще! А от хромой тети я сбежал, и еще раз сбегу, - добавил он, упрямо встряхивая вихрастой головой. – Меня брат будет искать, и Мари будет искать. А граж-да-нин, - Летуш с трудом одолел сложное слово, и торжествующе улыбнулся, - священник меня кормил, он хороший, не надо на него злиться! Мальчик опасливо покосился на солдат. Сегодня утром над головой у него уже успели посвистеть пули, но, надо заметить, в данный момент Этьена больше заинтересовал блестящий штык. Не так здорово, как пистолеты, что были у тех двух взрослых, что привели его сюда, но соседские мальчишки позеленели бы от зависти, будь у него такой вот длинный и опасный клинок.

Альбер Рено: – Хорошо, не буду, - Альбер вынудил себя располагающе улыбнуться, хотя мысленно уже отдавал приказ расстрелять проклятого святошу, позволившего себе лгать революционным властям. Маленький Летуш тут неспроста. Если даже Мари Жерар знала про лаз в подвале, то уж мальчишка знает наверняка. Тем более, если мать запрещала совать в него нос. Дельфина при жизни вряд ли исправно посещала церковь, да еще водила туда сыновей. Вряд ли сам ребенок забрел в храм случайно. А если не случайно, то с кем и каким путем? – Где сейчас Мари, я знаю. Брата твоего мы сами отыщем, не сомневайся. А убегать не надо. Ты же умный парень. И смелый. В подземелье, небось, страшно было? Рено спрашивал наугад, но так, чтобы приманка сработала наверняка.

Этьен Летуш: – Да ничуть! – лениво, по-взрослому отмахнулся мальчишка, и тут же не стерпел, глаза его загорелись от желания поделиться подробностями утреннего приключения. Рассказать было о чем, одни мертвецы чего стоили. – Разве что немножко, - признал он великодушно. – Когда возле дома палить начали, и потом, когда сыро, темно, и кости эти… Я думал, свечка погаснет и нас крысы сожрут. Так мама всегда говорила. А дяденька комиссар сказал, что бояться не надо и все будет хорошо. Этьен многозначительно шмыгнул носом. – С пистолетом хорошо говорить. С пистолетом, небось, ни одна крыса не бросится.

Альбер Рено: Покуда Летуш хвастался своими приключениями, Рено буравил тяжелым взглядом священника. Если тот не выжил из ума окончательно, то сейчас самое время ему попытаться спасти свою шею от косого ножа. А поскольку для Комитета дело это чрезвычайной важности, так и быть, комиссар готов был проявить великодушие к одному врагу революции с том, чтобы выйти на след второго. – Ну, что, гражданин, расскажешь дальше сам, или мне продолжать расспрашивать пацана? – осведомился Альбер, лениво поправляя трехцветную розетку на неизменно черном, хоть и непривычно пыльном после прогулки по подземелью сюртуке. Сейчас его больше интересовал ответ отца Бенедикта, чем восторги Этьена, но последнее замечание мальчика вынудило Рено насторожиться. – Комиссар? Почему, комиссар? Мартен назывался национальным агентом, Летуш легко мог перепутать, но странно было, что преступник вообще объяснял мальчишке, кто он такой. Или он объяснялся со священником? – Кто тебе сказал такое?

Le sort: - Мне нечего вам сказать, - отец Бенедикт не стал играть с комиссаром в гляделки, отвел взгляд от озаренного хмурым торжеством лица республиканца и устремил его на массивное распятие над алтарем. Гражданская война сделала этого служителя божьего фаталистом. Он не испугался пистолетов в руках роялистов, не страшила его и тень гильотины, встающая за плечом комиссара Рено. Спасать свою жизнь предательством он не станет, душа бессмертна, и впереди жизнь вечная. - Господь всех нас рассудит, сын мой… На Летуша священник не гневался. Мальчик слишком мал, чтобы понимать, что натворил. Оставалось лишь благодарить Бога за то, что утренние гости уже далеко и в безопасности. Плоть человеческая слаба, но что бы патриоты с ним не сделали, повредить беглецам вырванными силой признаниями он не сможет.

Этьен Летуш: Летуш тем временем озадаченно раскрыл глаза. «Комиссар» казалось для него самым естественным определением мужчины с оружием, которого все слушаются. Что мальчик и попытался донести до понимания другого комиссара, тем более, что слушал тот с неподдельным интересом. Так что очень скоро Рено узнал, что вчера время погрома Этьен был послан матерью за помощью, по дороге его схватили злые дяди из погромщиков, и спасло появление «комиссара». Потом Летуш увидел «комиссара» снова, уже во дворе булочной. Его все слушались, даже «злая хромая тетя». «Комиссар» увел с собой Мари Жерар, а Этьен остался с гражданкой Ланде, но очень скоро сбежал от неё и вернулся домой. Где на следующее утро снова встретил «комиссара». С «комиссаром» был еще один дяденька с пистолетом, и все вместе они спустились в подземелье через лаз, показанный Летушем. И в конце концов очутились в церкви.

Альбер Рено: По мере того как мальчик рассказывал, Рено все больше убеждался в том, что он все меньше и меньше понимает в этой истории. И Мари-Клод, и Мари Жерар вскользь упоминали появление в булочной кого-то из комитетчиков. Рено даже собирался разослать по КОБу запрос в надежде, что этот «кто-то» свяжется с ним и прояснит подробности погрома. Но, если верить Летушу (а с чего бы ему не верить?), выходило, что «комиссар» роялист, а не республиканец. Тот самый национальный агент Мартен? Или? Это самое «или» беспокоило Альбера больше всего. – С господом, гражданин, ты встретишься очень скоро, - желчно пообещал он священнику. – Именем революции ты арестован за пособничество врагам французской республики. Комиссар в задумчивости оглядел церковь. Чем больше ответов он находил, тем больше вопросов они порождали. В частности, зачем Мартену (или Вильневу) понадобилось вмешиваться в погром, возиться с сыном булочницы или ее служанкой. Если доверять здравому смыслу, то роялисты должны были организовывать уличные беспорядки, а не предотвращать их. Но здравый смысл сейчас подводил Альбера, и он чувствовал себе непривычно неуверенно. Паскудно, если говорить честно. Не было никаких оснований ожидать, что беглецы вернутся еще раз в эту церковь. Кроме предположения, что у роялистов каждый надежный человек на счету, и священнику, однажды оказавшему им помощь, предложат делать это и впредь. Еще немного поразмыслив, Рено решил не сбрасывать эту возможность со счетов. Хотя бы на пару дней, но солдаты тут останутся, а агенты Комитета будут наблюдать за окрестностями. Летуш… мальчик тоже останется, ведь он знаете «комиссара» в лицо.

Персиваль Блекней: * * * После ухода от Маргариты у Персиваля Блекней было достаточно времени, чтобы погрузиться в раздумья самого разного свойства; ночь он провел в добровольном уединении в гостиничном номере, – какая ирония судьбы: встретиться с женой всего на час и следить за каждым словом! – а наутро был разбужен слугой. - Гражданин… Час ранний, но дело срочное, судя по всему, - пожилой человек в карманьоле, полосатых штанах и сабо протянул ему записку. Перси чуть прищурился. Истинный патриот, как принято выражаться нынче. Но позвольте, вчера сего санкюлота здесь не было… Прислуживал им с Ольме человек даже несколько старомодный. Ах, Ancien régime… Небезупречный, но разве лучше то, что творится сейчас? Идеи позабыты и лидеры, старые и новые, сражаются друг с другом. Их обвинения столь похожи! Ну а дежурное разоблачение – конечно же, связь с Англией… - Ты здесь первый день? Не видел тебя прежде, - нарочито небрежно он взял сложенный вчетверо листок. - Да, гражданин. Что-то еще? - Нет, ступай. «Необходимо увидеться сегодня утром, буду ждать около одиннадцати в церкви Святого Рока. К несчастью, вовремя расплатиться не в моих силах, так не будете ли вы любезны принять за ткани иной товар?» Ловушка? Появление нового слуги настораживало, однако надеяться на гостеприимность Парижа было глупо, и Перси последовал любимому правилу: решать проблемы по мере их поступления. А посему в десять сорок пять он уже подходил к назначенному месту, по пути приветствуя встреченных очаровательных и просто недурных гражданок.

Альбер Рено: Рено прекрасно знал, что люди наблюдательны. И арест священника в тайне долго не останется: прихожане, а они у отца Бенедикта наверняка имеются, растрезвонят эту новость по окрестным кварталам в считанные часы. Но «долго» держать засаду в церкви у него нет и возможности. Возможно, и даже наверняка ему не стоило связываться с этой солдатской рутиной самому. Накануне восстания в Париже, среди множества важных дел, пестревших листками донесений, доносов, распоряжений и директив на его столе, но некстати вспомнилось, что в каждой церкви должен быть священник. Отправив в застенки настоящего падре, стоило оставить на его месте кого-то, отдаленно напоминающего служителя божьего. Хотя бы для того, чтобы сообщать местным сплетницам, что отец Бенедикт срочно уехал пользовать умирающего родственника. Никто из гвардейцев (патриоты из народа, ну откуда им ведать латынь) даже в темноте не напоминал манерами и статью клирика. Искать присягнувшего священника только для того, чтобы придать правдоподобие пиесе? Слишком много возни, через два дня церковь будет заколочена, а на двери останется красоваться приговор трибунала. На долгую память врагам революции. А пока… - Никак сам у аналоя встанешь, гражданин комиссар? - Не скрывая насмешки, уточнил сержант, наблюдая, как Рено облачается в сутану. Такая же черная, как привычный комиссарский сюртук, она была удивительно к лицу записному безбожнику, коим давно уже мнил себя Альбер. – Хочешь исповедоваться, гражданин? - предложил в ответ представитель КОБа таким тоном, что у гвардейца пропала всякая охота шутить. – Революция - ни какой-то тебе господский божок, болтовней грехи перед ней не искупить. … Оставшиеся в храме солдаты затаились в сакристии и в исповедальнях, еще один небольшой отряд Рено отправил потеснить обитателей в домах напротив так, чтобы при необходимости можно было срочно оцепить улицу, примыкающую к церкви Святого Рока. Троих гвардейцев оставил у черного хода. Оставалось тешить себя надеждой, что все эти усилия не пропадут впустую, и комиссару не придется краснеть перед тем же Сен-Жюстом за разбазаривание сил и средств без толку.

Le sort: Какое-то время трое мужчин и девушка, пробирающиеся по пестрящим белым, красным и синим улицам, почти не разговаривали. Хотя у каждого из них вертелось на языке множество вопросов, никто не торопился заговорить первым. Лишь когда шпиль церкви Святого Рока показался из-за перекрестка, де Латур счел необходимым немного прояснить ситуацию для англичанина. – Мы должны сейчас встретиться с одним человеком. Я прав, месье Лефевр? Он может оказаться знакомым вам, мистер Мобрей. Но может… И нет. В любом случае, дайте нам знать. Уверяю вас, это очень важно. – Понимаю, - протянул сэр Роджер, ровным счетом ничего не понимая. - Надеюсь… Это не тот ли господин, что выдал меня толпе? Граф обещал мне встречу и с ним тоже. – Нет, не тот… Я так думаю. Этот человек претендует на звание друга. И хорошо, если это так. Аббат немного сбавил шаг, вопросительно поглядывая на д’Ольме, объявленного командиром их маленького отряда. Затем на девушку. Ее присутствие предавало мужчинам вид куда более мирный, чем роящиеся в их головах планы и помыслы, - встреченные по пути патрули лишь мельком скользили взглядами по всей честной компании, не интересуясь ни целью их прогулки, ни документами, - но Шарль подозревал, что мадемуазель присоединилась к роялистам не только ради подобного «прикрытия».

Анри д'Ольме: Анри волновался. Неведомое предчувствие – дурное ли, доброе, - заставляло его пристальнее всматриваться в прохожих, формулировать про себя фразы, могущие убедить Алого Первоцвета (если только это действительно он!) что пришедшие с ним люди не республиканцы, и сам он не стремится заманить англичанина в ловушку. Дело облегчало присутствие нового знакомого, мистера Мобрея, который, как оказалось, мог знать Алого Первоцвета… Еще Анри весьма беспокоил пистолет у мадемуазель де Людр. Он вполне доверял мнению Бернара о ее характере, и потому не на шутку опасался, что ее горячность может сыграть дурную роль в грядущих событиях. Оставалось только надеяться на то, что за время, проведенное в вандейских лесах, девушка научилась правильно выбирать время для стрельбы… К церкви они подошли к одиннадцати, и Анри сразу увидел того, ради кого роялисты собрались здесь в этот час. - Доброе утро, - поздоровался д'Ольме. – Я рад, что вы пришли. Очень боялся, что вы мне не поверите. Вопрос о том, стоит ли верить самому «Алому Первоцвету» пока оставался открытым, но если это была подсадная утка, к ней тем более следовало обращаться как можно дружелюбнее – пока не наступит время выпустить пулю. - Эти люди – мои друзья, - коротко охарактеризовал Анри своих спутников и замолчал, ожидая реакции Мобрея или Алого Первоцвета. Эти двое должны были узнать друг друга. Или не узнать – и тогда…

Le sort: – Бог мой… - прошептал англичанин, разглядевший сэра Перси едва ли не раньше, чем выяснилось, что встреча у французских роялистов назначена именно с ним. – Но как… Баронет Блекней по своему обыкновению разгуливал по объятому революцией Парижу джентльменом до кончиков ногтей. Не смотря на косые взгляды санкюлотов и охоту, открытую республиканским правительством на англичан, задержавшихся во Франции после объявления войны. Сэр Роджер прекрасно знал, сколько опасностей подстерегает здесь и сейчас его друга и создателя Лиги Алого Первоцвета, и все же не мог сдержать тихого возгласа, полного радостного изумления. – Вы знакомы? – коротко переспросил де Латур, хотя невольное восклицание англичанина говорило само за себя. – Более чем. – Мобрей порывисто протянул руку соотечественнику, и тут же привычно оглянулся по сторонам, выискивая взглядом красные колпаки или трехцветные значки на одежде редких прохожих. – И поэтому хочется верить, что мы не станем беседовать, стоя на улице.

Персиваль Блекней: Губы баронета тронула легкая улыбка – сколь располагающая, столь и продуманная. Впрочем, Перси действительно был рад видеть Роджера. Его общество пригодится. - Привет и братство, гражданин, - горячо пожимая руку Мобрея, он уже смотрел на д’Ольме. – И вы, друг мой! Огорчен, чрезвычайно огорчен вашим отказом в том, чтобы угоститься добрым вином, но храм Божий исцелит души всех нас лучше, нежели выпивка. Гражданка, вы с нами? - Перси кивнул Матильде и, еще раз быстро окинув взглядом всю компанию, первым прошел в церковь, помахивая тростью. Внешне он казался совершенно непринужденным.

Матильда де Людр: Лишь когда двое англичан обменялись приветствиями, Матильда ощутила, насколько велико было напряжение, владевшее до сего момента их маленькой группкой заговорщиков. Впрочем, это наблюдение ни в коем случае не относилось к беззаботному господину, который – как только что подтвердил Мобрей – был тем самым Алым Первоцветом. Матильда поразилась, насколько его облик контрастировал с тем представлением, который сложился в ее воображении, подстегнутым рассказом вызволенной из застенков мадам де Ларош-Эймон. Вступая под своды церкви святого Рока, мадемуазель де Людр невольно задалась вопросом, что же на самом деле она здесь делает. У каждого из них здесь была своя роль: Лефвер организовал встречу с англичанином, Мобрей удостоверил его личность, де Латур… – Матильда бросила на него задумчивый взгляд – вероятно, был связующим звеном с Мобреем. Но роль самой Матильды в этой мизансцене оставалась для вандейской мятежницы загадкой. Неужели просто поприсутствовать немой тенью, дабы впоследствии знать в лицо таинственного Первоцвета в лицо?

Этьен Летуш: Этьен Летуш тем временем изыскивал пути к побегу. Мало того, что со вчерашнего дня его не выпускали даже погулять (что для мальчишки его возраста – серьезное испытание), воображение мальца рисовало ему унылые сцены жизни в приюте или новую встречу со злой хромоногой женщиной, оставаться с которой Этьен категорически не желал. Он должен найти брата и Мари. Как именно, мальчишка не знал, но в его возрасте о подобных вещах еще не задумываются. Он знал только, что для начала нужно вновь обрести свободу, следовательно, избавиться от опеки солдат. Дверь комнаты, где оставили скучать маленького Летуша, была заперта на ключ. Но поскольку никто толком не знал, кто именно несет теперь ответственность за сироту, ключ этот сержант оставил в замочной скважине. Напрасно, мама никогда так не делала! Сквозь щель под дверью восьмилетнему ребенку, конечно же, не просочиться, но Этьен без труда просунул в эту щель подол своей куртки. Затем в ход пошла длинная булавка, которой Дельфина закалывала сынишке рубаху, доставшуюся Летушу от старшего брата. После нескольких безуспешных попыток, ключ, наконец, выпал, и маленький хитрец, весьма собой довольный, втащил его в комнату вместе с курткой. Очень тихо, стараясь не шуметь, а временами даже не дышать, мальчик приоткрыл дверь своей ненадежной темницы. Уфф, никого. Теперь осталось осторожно выбраться в зал, прокрасться в полумраке вдоль стены или между исповедальнями, выбраться наружу и улепетывать… Улепетывать от взрослых Этьену приходилось не раз, и он с полной уверенностью считал себя мастером этого дела.

Анри д'Ольме: Анри вошел в церковь следом за Алым Первоцветом. Он был взволнован и обрадован тем, что его предчувствия не оказались ложными. Человек, который вчера в подворотне попытался отобрать у д'Ольме документы, необъяснимым образом вызывал у него симпатию – была в Алом Первоцвете очень кавалерийская наглость, тот самый задор, с которым крохотный отряд уходит в разведку боем и возвращается, не потеряв ни одного человека. «Бернар обрадуется», немногословно подумал Анри, вспомнив, как барон мечтал отправить женщин за границу. В этом д'Ольме был полностью солидарен с командиром – революционный Париж немного не то место, в котором женщина может чувствовать себя в безопасности, особенно если в ее жилах течет благородная кровь. В церкви царил привычный прохладный полумрак, но священника, который вызволил их из подземелья, нигде не было видно. - А вы не изменяете себе, - негромко заметил Анри, оценивая внешний вид сэра Перси. - Это потрясающе неосмотрительно.

Персиваль Блекней: - Друг мой, человеку, скрывающему что-то, присуще маскироваться, - негромко отозвался Перси, - но мы ведь не таковы, не правда ли? Однако давайте поговорим о вас. Вы прислали мне записку, из чего я счел, что могу быть полезен. Поведаете ли вы суть нашей встречи в этом немноголюдном святом месте? Вижу, церкви не столь уж популярны с тех пор, как священникам пришлось давать присягу. Или я ошибаюсь?

Анри д'Ольме: - Мне кажется, эта церковь достойна большого прихода, - серьезно ответил Анри. – Здесь должен быть священник, я хотел познакомить вас и показать вам кое-что. Но где же он? Роялист прошелся по нефу, оглядываясь по сторонам. Где-то здесь должен был быть и мальчик из сгоревшей булочной, но Этьена нигде не было видно. - Может быть, спустился в подвал за свечами? – припомнил Анри ту счастливую причину, благодаря которой священник услышал их с Бернаром подземный стук.

Персиваль Блекней: - Вы ожидаете еще кого-то? - поинтересовался Алый Первоцвет, привычно прислушиваясь к малейшему шороху. - Склонен предложить всем нам сесть, чтобы не смущать взоры тех, кто решит зайти сюда. Ближе к краю, разумеется, - совсем тихо добавил он.

Альбер Рено: Деятельной натуре комиссара Рено унылые будни засад были явно противопоказаны. Покуда национальные гвардейцы невозмутимо играли в кости или просто и незамысловато дремали в ожидании возможных событий, Альбер буквально места себе не находил от мысли, что он убивает свое время без толку в этой забытой богом и людьми церквушке, в то время как на его столе в Тюильри растет груда требующих внимания документов. Кажущийся себе посмешищем в облачении священника (не даром сержант так ухмыляется), комиссар сначала бездумно бродил по храму, разглядывая потемневшую от времени роспись и пересчитывая уцелевшие после серии экспроприаций подсвечники. Затем поднялся в кабинет отца Бенедикта, бегло перебрал бумаги арестованного священника в безрезультатных поисках крамолы. После этого собрался было пойти проверить караул у черного хода, но в этот момент выяснилось, что поглощенный всеми этими хождениями, Рено едва не пропустил появление «прихожан». Четверо мужчин и женщина проскользнули в церковь, тихо переговариваясь между собой. И один из явившихся теперь прохаживался по залу с видом человека, который что-то ищет или кого-то ждет. Внутреннее напрягаясь от сходного с охотничьим азартом предчувствия, «священник», изображая внезапную неловкость, задел подсвечник у края алтаря. Звук падения тяжелых свечей должен был послужить знаком затаившимся солдатам. – Ах, какая неловкость, - вздохнул Рено, и зашагал навстречу «прихожанам». – Я могу чем-то помочь тебе, сын мой? - Спросил он негромко, обращаясь к д’Ольме. «Сын» казался ровестником «отца», и комиссар отметил невольно, что он темноволос и сероглаз, ох уж эти приметы. Его спутники… Рассмотреть остальных мужчин Альбер не успел, потому что взгляд его зацепился за женщину… девушку… Узнавание отозвалось резкой болью в колене, мгновенным пониманием, что все эти люди – враги, и именно те, кого они ищут и пронзительной жалостью: ну почему, почему именно она явилась туда, где роялистов ждет республиканская засада!

Матильда де Людр: Глаза Матильды расширились в ответном узнавании, и губы шевельнулись в потрясенном «Не может быть!». Мысли в темноволосой головке неслись, путаясь и обгоняя друг друга. Если бы не взгляд «священника», мадемуазель де Людр вообразила бы себе невероятное случайное сходство, брата-близнеца убитого комиссара, – все, что угодно, только не то, что Бернар де Вильнев солгал и проявил милосердие, которого Матильда от него тщетно добивалась. К сожалению, открытие, что барон оказался лучше, чем она думала, пришлось совершенно не ко времени. Девушка попятилась назад, выпутывая из складок плаща пистолет. Кощунственное действо в храме божьем, но, по мнению Матильды, Господь уже давно покинул свой оскверненный дом, и она не совершит большого греха, обратив оружие против гонителей. – Это засада! – воскликнула баронесса, вскинув руку и направив дуло прямо на Рено. Увы, без колебаний нажать на курок и тем самым завершить несделанное Вильневом у Матильды не хватило решимости. В число ее навыков и умений не входило искусство убивать. Она замедлила движение пальца на спуске, теряя драгоценные мгновения.

Le sort: После сигнала, поданного комиссаром, республиканцы были уже наготове, но поведение девушки спутало планы, какими бы они ни были, обеих сторон-участниц разворачивающейся драмы. Решив (по сути совершено верно), что жизни Рено, оказавшегося один на один с пятью роялистами, угрожает опасность, национальные гвардейцы, никогда не славившиеся дисциплиной, вразнобой и не дожидаясь приказа сержанта схватились за оружие, и под сводами храма апофеозом людского богохульства загремели выстрелы. Хоть пистолет был в руках у женщины, метили больше в мужчин. И прежде, чем опешивший сержант, в красках представивший, как с ним обойдется республиканский трибунал после того, как в суматохе комиссара Конвента пристрелят свои же соратники, во всю мощь санкблотской глотки заорал «Не стрелять! Брать живыми!!» пули настигли уже двоих роялистов. Они и правда представляли прекрасную мишень для стрелков, промахнуться трудно было даже в полумраке, особенно по внушительной фигуре Мобрея, который первым рухнул на пол с простреленной грудью.

Альбер Рено: Смотреть в направленное на него смертоносное дуло было, пожалуй, легче, чем смотреть в глаза Матильде. Страха Рено не испытывал, хоть и знал, сколь вольно эта девушка обращается с оружием. Лишь странное щемящее ожидание под ложечкой. Верил ли он, что роялистка в него выстрелит, или наоборот, надеялся, что рука мадемуазель, не так давно заступавшейся за него в Вандее, дрогнет… В любом случае, дар речи на какой-то миг подвел комиссара. Альберу стоило бы объявить во всеуслышание, что церковь окружена, сопротивление бессмысленно и бесполезно, но он молчал, загипнотизированный зрелищем побелевших девичьих пальцев, сжимающих рукоять пистолета, а затем сдали нервы у его людей, и время разговоров вышло. «Без приказа… Недоумки… Всех под трибунал!» - забилось яростное в висках у Рено, которого грохот выстрелов вывел из оцепенения. И не потому даже, что пленные были республиканцу нужнее мертвецов. Страх от мысли, что чья-то пуля вот-вот достанется бесстрашной роялистке, лишал Альбера возможности рассуждать здраво. Отбросив разом остатки здравого смысла и осторожности, он бросился к мадемуазель де Людр.

Персиваль Блекней: Мобрей был мертв, а душа его спутника уже готова была покинуть бренное тело своего обладателя. Девушка в руках священника, лучше сказать, лже-священника, и пытаться вырвать ее силой, под градом пуль, было бы сущим самоубийством. Нет, ни к чему здесь ложное геройствование, думал Перси, причем, мысли его сменялись с завидной быстротой, сохраняя поразительную при данных обстоятельствах ясность, ему лучше попытаться сохранить свободу, чтобы вызволить Матильду, они с Анри справятся. - Бежим, - крикнул баронет Ольме и, с кошачьей грацией, ловко преодолел расстояние до исповедален. В церковном полумраке и дыму ружейных выстрелов можно было рассчитывать на удачу при побеге, пускай риск был невероятно велик.

Матильда де Людр: Поднявшаяся пальба и крики оглушили Матильду, и она невольно зажмурилась. Пистолет в ее руке дрогнул и изрыгнул пламя. Пуля, просвистев в дюйме от головы комиссара, угодила в фигуру скорбящего ангела, вдребезги разнеся ему левое крыло, отчего ангел приобрел еще более печальный вид, а всеобщая суматоха только усилилась.

Анри д'Ольме: То, что со священником не все в порядке, Анри понял за несколько мгновений до предупреждения Матильды. Незнакомец в рясе уронил подсвечник, но и не подумал подобрать его и поставить на место! Рука вандейца скользнула за пистолетом, но тут раздался женский крик. Когда захлопали выстрелы, лейтенант упал на пол. Мгновением позже рядом свалился смертельно раненый Мобрей. Комиссару редкостно повезло – увидев, что в лже-священника целится Матильда, Анри выбрал иную мишень. С такого расстояния он не мог промахнуться, и республиканцы лишились одного из стрелков, но переломить ситуацию это уже не могло. Проклиная себя последними словами за то, что так глупо попался и не смог уберечь девушку от перестрелки, Анри обернулся к вандейской Мадонне, но рядом с ней уже был незнакомец в рясе. Окрик Первоцвета настиг лейтенанта как раз в тот момент, когда д'Ольме колебался – выстрелить из второго пистолета или риск задеть девушку слишком велик?.. - Уходите! – принял решение Анри. Он меньше всего хотел геройствовать, но если у них с Перси и был шанс cпастись, у мадемуазель де Людр с ее простреленной ногой такой возможности не было. Кто-то из республиканцев неосторожно выглянул из-за статуи, намереваясь пристрелить Алого Первоцвета, и жизнь комиссара Рено была спасена во второй раз – д'Ольме предпочел потратить пулю с большей пользой для общего дела.

Альбер Рено: Судьба и суматоха хранили Рено. Щеку комиссара обожгло дуновением счастливо миновавшей его свинцовой смерти, и в следующее мгновение Альбер сжал запястье Матильды, вынуждая девушку выронить бесполезное уже оружие. Резко дернул мадемуазель за руку, с силой привлекая к себе не успевшую еще толком опомниться пленницу. – Не двигайтесь, если вам дорога жизнь, - зашипел он в ворох растрепавшихся темных локонов. - И не вздумайте пытаться бежать! Один из уцелевших роялистов предпочел попытку собственного спасения возможности расквитаться со лже-священником. На его стороне были отвага и проворство, которого солдаты никак не ожидали от попавшего в безвыходную ситуацию и окруженного со всех сторон человека. К тому же второй, тот самый темноволосый и сероглазый, самоотверженно прикрывал его маневры. Наверное, это стоило понимать так, что беглец являлся лидером этого маленького отряда? – Держи! Лови! – загремело под сводами нефа, и пятно светлого сюртука спасающегося бегством человека исчезло из поля зрения Рено. Краем глаза комиссар видел, как сероглазый стрелок направил в его сторону пистолет, но в последний миг передумал и предпочел избрать себе иную цель. «Как же мне везет на великодушие роялистов!», - внезапно разозлился Альбер от того, что собственным великодушием у него еще не было возможности похвастаться. Оттолкнув мадемуазель де Людр в сторону спешащих уже к ним гвардейцев, он выхватил свой пистолет, вопиюще не сочетающийся с так раздражавшей Рено сутаной, и направил его на д’Ольме. – Довольно, гражданин. Именем республики, ты арестован!

Этьен Летуш: Этьену категорически не везло. Окружающие его взрослые постоянно умудрялись пустить в ход оружие, и пули свистели над головой мальчишки уже который день к ряду. Сначала маленький Летуш успел обрадоваться, увидев в церкви знакомое лицо. Тот самый дяденька, который привел его к отцу Бенедикту. Хорошо, что он нашелся, потому что… Почему именно, Этьен вряд ли объяснил бы связно. Возможно потому, что д’Ольме и де Вильнев, хоть и мельком, но проявляли к мальчику живое человеческое участие, а Рено и злой хромоногой тете, к которой его едва не определили жить, было по большому счету на судьбу Этьена совершенно наплевать. Поэтому при виде Анри мальчишка совсем было решился повременить с побегом и попросить взять его с собой, но тут зазвучали выстрелы, и Летуш проворно шарахнулся под укрытие ближайшей исповедальни. Так случилось, что в какой-то точке времени и пространства пути его пересеклись с баронетом Блекней. Из исповедальни как раз выскакивал прятавшийся в ней солдат, Этьен, уже не успевая затормозить, крутанулся у него под ногами, по мере сил стараясь избежать столкновения и улизнуть еще и от грозного дяди с ружьем. От неожиданности служивый споткнулся, пуля без толку унеслась вверх, уничтожив старинный витраж, следом на ней под своды храма вырвалось адресованное мальчишке проклятие. Летуш подскочил застуканным на капустной грядке зайцем и, на миг потеряв ориентацию, врезался таки в бегущего прочь от выстрелов человека. – Ой! – вырвалось у мальчонки испуганно-обиженное. Он был слишком мал, чтобы сбить с ног взрослого мужчину, и тем более слишком мал для того, чтобы разобраться, кто на чьей стороне, но у солдат были ружья, у светловолосого человека в аккуратном сюртуке оружия не было, и Этьен внезапно решил проявить ко взрослому своеобразное покровительство. Сбежать, судя по всему, можно было только через тот злосчастный ход, что уводил под землю, но спускаться туда один Летуш не стал бы ни за какие коврижки. С кем-то – еще куда ни шло. - Сюда дяденька, - выдохнул он, хватая Алого Первоцвета за рукав. – Там, между исповедальнями, дверь…

Персиваль Блекней: - Что? Ты кто? Глупо выяснять личность при погроме, тем более если личность эта принадлежала мальчишке, по виду - оборванцу или в состоянии, крайне к тому близкому. Еще глупее это делать, когда мальчишка может стать единственным звеном, связующим его, Перси, со свободой. А потому, не думая больше о столь бренных материях, как крестильное имя, секция обитания, политические предпочтения и прочие более или менее важные детали жизнеописания маленького незнакомца, англичанин последовал за ним. - Веди, - зашептал он, окончательно полагаясь на волю Провидения, чье вмешательство в дела людские принимает порой самые причудливые формы.

Матильда де Людр: Гвардеец, которому досталось сомнительное счастье охранять пленницу, поступил просто и эффективно – одной лапищей сжал ее запястья, а другой прижал к себе, шумно сопя ей в ухо и обдавая стойким зловонием любителя лука, создав тем самым себе живой щит от пуль роялистов. От ярости на собственное бессилие у Матильды из глаз едва не брызнули злые слезы: ее, урожденную де Людр, спеленали, как куль с мукой! Она попыталась хорошенько пнуть санкюлота в лодыжку, но получила лишь грубую встряску и злобное приказание вести себя тихо. Человека, назвавшегося Алым Первоцветом, нигде не было видно, зато мадемуазель де Людр превосходно были доступны для обозрения безжизненные тела двух ее спутников. Девушка до крови прикусила губу, чтобы не расплакаться. Так глупо попасться в ловушку! Их заманили сюда под ложным предлогом, а пресловутый «Алый Первоцвет» наверняка был одним из агентов комитета.

Анри д'Ольме: Анри медленно обернулся, держа руки на виду. Разряженное оружие он так и не выпустил. - Я не гражданин, - уточнил лейтенант. – А Республика всегда прикрывается женщинами и стариками, когда нападает из засады? Пистолеты д'Ольме - фамильный и снятый с убитого Мобрея - один за другим полетели к ногам незнакомца в сутане. Говоря о стариках, Анри имел в виду пожилого священника, который так и не успел принять исповедь ни у него, ни у Вильнева, и сгинул, должно быть, где-то в революционных застенках.

Альбер Рено: – Прибереги свое красноречие для лучших времен, не-гражданин, - буркнул Рено, небрежно переступая через брошенное к его ногам оружие. – Мы еще побеседуем с тобой, не сомневайся. Обо всем. В том числе о стариках и женщинах. В этот момент двери в церковь распахнулись, пропуская вовнутрь тех гвардейцев, что должны были наблюдать за улицей. Их всполошил звук выстрелов, и теперь, когда воинственного вида солдаты оцепили вход, окончательно ясно стало, насколько республиканцы превосходят числом своих пленников. Комиссар поморщился. Добыча была не так уж и велика. Сероглазый и девушка. Да еще два мертвеца, которые если и заговорят, то разве что со стражами загробных врат, а не с обвинителями республиканского трибунала. – Где второй? – хрипло поинтересовался Альбер, оглядываясь. Ответом ему был мрачно-растерянный взгляд сержанта. Было совершенно невозможно с ходу поверить в то, что безоружный роялист в считанные мгновения улизнул от десятка солдат, но, кажется, именно это и произошло в суматохе. - Церковь окружена, и на улицу не проскользнет даже мышь! – гордо сообщил один из гвардейцев, пропустивший самое интересное и оттого не догадывающийся о причине бешенства, сверкающего в темных глазах комиссара КОБа. – Ищите, он где-то внутри, - процедил Рено. В подвале, или… Черт! Удаляющийся топот ног и забористая санкюлотская ругань подтвердили, что про подземный ход комиссар и сержант вспомнили одновременно. Эту дверь никто не охранял, совершенно запамятовав о том, что из подземелья можно не только выйти, но и войти в него. – Связать, - неожиданно устало распорядился Альбер, кивая на д’Ольме. Два гвардейца привычно заломили пленнику руки за спину и скрутили запястья обрывком грубой веревки. – Эту пташку тоже? – хохотнул служивый, который не прочь был, пользуясь случаем еще немного потискать доверенного его лапищам «врага революции». Все равно не сегодня завтра голову этой красотке с плеч долой, пусть хоть немного позабавится.

Этьен Летуш: Этьен не даром потратил время, исследуя все потайные уголки церкви, служившей не только местом для исповеди и молитвы жителям ближайших двух кварталов, но и кровом отцу Бенедикту. Любознательный мальчонка успел (благо отличающийся мягким нравом и стоическим терпением священник ему не препятствовал) как следует облазить первый этаж и часть церковного подвала еще до того, как в храм явились солдаты, посадившие Летуша под замок. Поэтому теперь мальчик безошибочно вытащил Алого Первоцвета к неприметной дверце, ведущей в один из заброшенных притворов храма, а из него на лестницу, спускающуюся в подвал. – Быстрее, дяденька. Там внизу подземный ход! – с горящими от восторга глазами сообщил Этьен сэру Перси. – У тебя есть пистолет? Правда ведь, есть?! Наличие пистолета казалось сынишке булочницы чрезвычайно важным. Куда более важным, чем наличие свечи, необходимость которой стала ясна, едва из чернильной темноты старых катакомб дохнуло в лицо беглецам могильной сыростью. А времени на обеспечение должного комфорта грядущей подземной прогулке совсем не оставалось, топот ног и крики преследователей раздавались в опасной близости.

Персиваль Блекней: Опасавшийся проверки документов "синими", Блекней не взял даже завалящего дамского "пугача", который умещался на ладони. Выстрел-другой, возможно, и не помешал бы немного поубавить пыл преследователей, топот которых еще не слышался в опасной близости, но готов был раздаться в любую секунду. Чтобы "синие" не успели сами применить оружие, следовало преградить им путь, чтобы задержать бег революционного возмездия. Помещение, в котором оказались мужчина и мальчик, предоставляло для этого все возможности. Летуш привел англичанина прямиком в крипту, где отец Бенедикт прятал от жадных до чужого рук санкюлотов уцелевшее церковное добро - несколько стеллажей с утварью, простой и потому не представлявшей ювелирного интереса, некий моток тряпья, очевидно, прикрывавший табернакль, целые батареи свечей и несколько толстых томов, которые священник счел благоразумным перенести из ризницы в подвал. Недолго думая, Перси подтолкнул плечом первый стеллаж, затем другой. Все содержимое с грохотом повалилось на каменный пол крипты, а многострадальные стеллажи перегородили половину помещения. Самодельные баррикады украсились также бочкой, на самом дне которой плескалось вино для пресуществления - старый аббат почел за благо убрать будущую кровь Христову подальше от любителей выпить под здравицы Революции. Кинув краткий взгляд на учиненный погром, Алый Первоцвет, довольный трудами рук своих, шепнул мальчишке: - Дальше куда? Пока юный проводник соображал, куда двигаться дальше, Перси подобрал с пола две свечи и старое-престарое огниво. Вряд ли стены подземелья увешаны факелами через каждые пять шагов.

Матильда де Людр: Мадемуазель де Людр презрительно улыбнулась и вздернула подбородок. Как ни странно, она была полностью согласна с соображениями гвардейца насчет собственной участи: пощады она не ждала, и просить о ней не собиралась. – Разумеется, – насмешливо посоветовала Матильда Рено, – свяжите. Теперь я не вооружена и не представляю опасности для отважных республиканцев. Последнее слово вандейская мадонна выплюнула, словно это было непристойное ругательство, жгущее ей язык.

Анри д'Ольме: - Посмотрите, как они уважают нас, - подмигнул девушке связанный Анри, подчеркнуто игнорируя комиссара. – Целая толпа республиканцев против горстки роялистов – боялись не справиться. На сердце у лейтенанта скребли кошки. Целая стая кошек. Зачем он только потащил девушку с собой… Ох, как дурно обернулось дело. - Месье не-священник, уймите своих людей, - не выдержал д'Ольме, глядя, как гвардеец по-хозяйски сжимает Матильду. – Или вам это неподвластно? Роялист надеялся, что комиссара заденет его язвительный тон. Вмешаться в происходящее Анри не мог, умолять прекратить было бы бессмысленно (да и унизительно), а вот намек на то, что незнакомец не в состоянии управиться с распоясавшимися подчиненными вполне мог подействовать.

Альбер Рено: Сероглазый, похоже, был из породы тех людей, что предпочитают сами командовать собственным расстрелом. Рено брезгливо дернул плечом. Бравада перед лицом опасности – не такое уж немыслимое дело, как может показаться со стороны. Однако гвардейца, чьи руки чересчур вольготно расположились на талии пленницы, осадить пришлось. И не потому, что ирония роялиста как-то задевала комиссара. Зрелище того, как кто-то другой дотрагивается до этой девушки, подспудно задевало его еще больше. – Отпусти ее… - Сухо велел солдату Альбер. - И ступай, узнай, что там у сержанта. Охота на беглеца все еще продолжалась, хоть Рено и подозревал, что безуспешно. – Вас и верно мало, - процедил комиссар, переводя задумчивый взгляд с мужчины на девушку. – Кого-то не хватает. Нашего общего знакомого, верно, Матильда? Кстати, где он? Может, стоит пригласить гражданина Вильнева составить нам компанию?

Матильда де Людр: Гвардеец нехотя разжал руки, и Матильда поспешно высвободилась из непрошеных объятий, напоследок подарив своему сторожу свирепый взгляд. Прежде такой не посмел бы и глаз поднять на баронессу де Людр, не то что прикоснуться хоть пальцем. Однако услышав вопрос Рено, Матильда похолодела. Она совсем забыла про Вильнева, но комиссар, похоже, этого делать не собирался. Ну, уж нет! Еще одной добычи мадам Гильотина не получит. Собрав все свои силы, а также упрямство, щедро отведенное ей природой, мадемуазель де Людр безразлично пожала плечами, надеясь, что «гражданин Лефевр» поддержит ее игру. – Понятия не имею, где находится сейчас гражданин Вильнев, – сказала она чистую правду (прошел уже час с их расставания, и барона могло занести куда угодно) и ангельски улыбнулась Рено. – Если вы припомните Сомюр, комиссар, мы с ним не в лучших отношениях. Заносчивый грубиян, чьи манеры еще хуже ваших, и, как оказалось, к тому же дурак! – в сердцах добавила девушка. Перебирая в памяти все прегрешения Бернара, мадемуазель де Людр все больше распалялась, и фраза, характеризующая нрав и умственные способности отсутствующего барона, прозвучала на редкость искренне. Порой быть женщиной и иметь два противоположных мнения одновременно очень полезно.

Альбер Рено: - Соглашусь с тобой, - ироничный прищур комиссара не обещал пленникам ничего хорошего. Не сдержавшись, он сделал два быстрых шага к мадемуазель де Людр, и, ухватив девушку а подбородок, приподнял ее лицо вверх, компенсируя их внушительную разницу в росте. – В силу своей дурости, как думаешь, рискнет он озаботиться твоим спасением из республиканских застенков, не-гражданка Матильда? Неужели, нет? «Полно уже, - осадил сам себя Альбер. – Спроси уже сразу, не любовники ли они. На кой черт тебе сдался Вильнев? У тебя уже есть один темноволосый и сероглазый подозреваемый, пускай он и расплачивается за все!»

Матильда де Людр: От железной хватки пальцев Рено Матильда чуть поморщилась, но взгляда от пронзительных черных глаз комиссара отводить не стала, хотя мадемуазель де Людр едва ли не впервые ощутила ледяное дыхание страха, ползущее мурашками по коже. – Думаю, – с неподдельной горечью произнесла она, – что он будет только рад избавиться от меня. Я это заслужила, когда заступалась за вас в Сомюре, не зная, кто вы на самом деле, гражданин комиссар. Губы Матильды искривились в бледном подобии улыбки, а в уголке глаз блеснула предательская влага.

Альбер Рено: - В таком случае, будем считать, что я оказал Вильневу услугу, - усмехнулся Рено, и тут же неожиданно смутился, разглядев влажный блеск в глазах роялистки. – Ну, полно, полно, не-гражданка, уже мягче добавил Альбер. - У тебя еще будет возможность узнать, что с пленными мы обращаемся не так сурово, как партизаны в Сомюре. Пялиться на Матильду можно было целую вечность, но вечности в запасе у комиссара не было. Отвернувшись от девушки, он кивнул солдатам на два тела на полу. – Обыскать и… убрать. Через минуту достоянием республиканцев стало еще два пистолета и документы погибших, без сомнения фальшивые, но выглядящие довольно убедительно. Рено с отвращением повертел в руках подложные свидетельства о благонадежности. Тот, кто выписал роялистам эти бумаги, заслуживал гильотины не меньше, а даже больше врагов республики, ловко скрывающих свое истинное лицо под личиной честных французских граждан. – У тебя, я полагаю, тоже имеется нечто подобное, - он взмахнул перед лицом мадемуазель де Людр фальшивками. – Откуда?

Анри д'Ольме: Анри ничуть не удивился тому, что о нем, казалось, все забыли. Вероятно, комиссар счел, что женщину допрашивать будет проще, но дело явно было не только в этом. Лейтенант нюхом чуял, что между этими двумя повисла какая-то недосказанность… Когда речь зашла о Сомюре, вандеец понял, что не ошибся. Похоже, республиканец в рясе обязан мадемуазель де Людр жизнью. Неужели его собирался пристрелить лично Вильнев? «Собирался, да так и не собрался. А я сегодня повторил его ошибку». - Мы нашли это на улице, комиссар, - подал голос лейтенант. - Кто-то потерял целую стопку бумаг, представляете?

Матильда де Людр: Снисходительность Рено вызвала в вандейской мятежнице вместо благодарности ожесточение. Они не так суровы с пленными? Но оставляют ли республиканцы пленных? Двое роялистов, распростертых на полу разгромленной церкви, как будто бы доказывали обратное. Матильда с отвращением отпрянула назад от мелькнувших перед глазами листов бумаги, снятых с мертвецов. Тонкая рука взметнулась к горлу, унимая подкатившую тошноту. – Да, на улице, – глухо подтвердила она, едва понимая, с чем соглашается.

Этьен Летуш: Этьен сориентировался быстро. Да и чего там ориентироваться, дорога одна, вниз. Подстегиваемый грохотом падения стеллажей и руганью преследователей, наткнувшихся на эту импровизированную баррикаду, мальчишка, втянув голову в плечи, юркнул в подземелье, и притормозил лишь на границе круга света, что давала свеча в руках сэра Перси. – Сюда, дяденька! Стараясь не оглядываться по сторонам, он вел своего взрослого спутника в костницу, где неверные сполохи света выхватывали из темноты будничную мозаику человеческих останков. На бегу все эти черепа и кости не казались такими пугающими, как в прошлый раз, Летуш даже не стал зажмуриваться, только крепче ухватил англичанина за рукав. – Там, в конце, надо будет в трещину в стене пролезть, - предупредил деловито. – Но ты не толстый, протиснешься.

Альбер Рено: Рено не успел в должной мере оценить ироничное остроумие пленника. За него это сделал один из национальных гвардейцев, отличавшийся, как и его товарищи, революционным панибратством как в отношении своего сержанта, так и в отношении комиссара Конвента. Приклад с размаху врезался в спину д’Ольме предложением в следующий раз острить в другое время и в другом месте. – Может, к стенке шутника? – поинтересовался народ в лице дебелого конопатого парня в штопанном фригийском колпаке. Наглядно демонстрируя Рено, что обитатели Парижа не превосходят изобретательностью население Вандеи: и те, и другие склонны вершить расправу быстро и без волокиты. – Мы будем судить его, гражданин. Республика против беззакония, - огорчил народ Альбер. – Но если ты хочешь ускорить дело, ступай в гостиницу «Триумф революции», отыщи гражданку Тардье и доставь ко мне в секцию Тюильри. «Если этот сероглазый герой и есть «национальный агент Мартен», то хозяйка гостиницы, где случилась перестрелка, должна его опознать. Если нет… Тогда он будет расстрелян, а не гильотинирован, только и всего». – Что ты нашла на улице, Матильда? Я не расслышал.

Анри д'Ольме: Анри от неожиданности не смог удержаться на ногах и полетел на пол, благодаря всех святых разом, что получил не по голове. Хотя по голове, вполне вероятно, было бы лучше – в этом случае любые последующие попытки его допросить могли превратиться в увлекательное и трудоемкое занятие с гадательным результатом. Содрогнувшись от перспективы взойти на эшафот слюнявым идиотом, Анри поморщился и попытался встать. Спина отозвалась болью, но терпеть это было можно, поэтому роялист смог самостоятельно подняться на одно колено, прежде чем его рывком поставили на ноги.

Матильда де Людр: Бледные щеки мадемуазель де Людр окрасились румянцем негодования, когда гвардеец ударил связанного роялиста. – Прекратите, – воскликнула Матильда и бросилась к пленному товарищу, чтобы помочь ему встать. Она обернулась к Рено, гневно сверкнув глазами. – Не говорите о вашем республиканском правосудии, – с горячностью проговорила Матильда, – оставьте лицемерные высказывания для Конвента, там они будут более к месту. Вы просто возвели убийство в ранг закона, – будьте честны хотя бы перед лицом смерти, – и теперь трусливо рассуждаете о законности. Как вы смеете… Голос девушки сорвался, и она захлебнулась коротким злым рыданием, ткнувшись лбом в плечо Лефевра.

Анри д'Ольме: Анри прижался щекой к макушке девушки, сожалея о том, что ничем не может ее утешить. У него были связаны руки, и он не мог даже просто погладить ее по голове. - Простите меня, - прошептал лейтенант на ухо своей спутнице. – Я не должен был тащить вас сюда. Вопреки надеждам комиссара Рено, д’Ольме был более чем уверен, что Вильнев не станет заниматься их спасением в ущерб задаче, для выполнения которой Бернар прибыл в Париж. Вот только… Сколько надежных людей осталось у барона после этой перестрелки? Де Латур и Мобрей мертвы, сам он в плену, мадемуазель де Людр тоже… И пусть Алому Первоцвету удалось уйти, сможет ли он связаться с «Оливье», да и поверит ли ему Бернар после этой засады? Кто расскажет капитану о том, что англичане узнали друг друга, а значит, Первоцвет действительно тот, за кого себя выдает?..

Персиваль Блекней: Не будь положение столь критическим, Перси, чувствовавший, как окрепла хватка детских рук по мере продвижения вдоль рядов костей, не преминул бы привести мальчику расцвеченное всеми возможными метафорами, аллегориями и сравнениями доказательство той непреложной истины, что мертвецы, в большинстве случаев, не так страшны, как люди, все еще выхаживающие по земле. Этот урок сирота Летуш нынче получал сам, невольно спасаясь в компании самого настоящего заговорщика от преследования вооруженных солдат, пока еще живых и здоровых. Расстояние до упомянутой проводником трещины казалось таким же, как путь от Дувра до Булони, но и это путешествие подошло к концу. - Что там? - спросил он мальчишку, подталкивая того к расщелине и сам готовясь перебраться по ту сторону стены.

Альбер Рено: Трогательная сцена объятий комиссара совершенно не умиляла. Он понимал, что слабым звеном в этой паре является именно Матильда. Ее много легче вынудить отвечать на вопросы следствия, чем язвительного мужчину, который, хоть и не был де Вильневом, все же во многом его напоминал. Однако понимание это вызывало болезненное неприятие в душе Альбера, природу которого он пока еще не понимал совершенно. Под занавес драмы явился служивый, посланный за докладом к сержанту. Он подтвердил предположения комиссара о том, куда именно скрылся роялист. И заставил Рено нахмуриться после известия о том, что с ним мальчишка Летуш. Гвардейцы почти настигли беглецов, но путь им преградил завал в подвале. Тихо выругавшись, Альбер развернул часть без толку толпящихся в храме солдат, назвав им адрес сгоревшей булочной. Если не удастся настичь мужчину и мальчика в подземелье, быть может, гвардейцы успеют перехватить их на другом конце тайного хода. – Живее, шевелитесь, - комиссар заметно злился, хоть операцию его смело можно было признать удачной. Двое пленных, двое застреленных, и лишь одному роялисту удалось улизнуть. Но даже его, если повезет, все еще можно схватить. – Не-гражданка, не-гражданин, я тронут вашим единодушием, но наш занимательный разговор мы продолжим в комитете. Последний шанс полюбоваться видами Парижа, на улице такая чудесная весна. Потому что, боюсь, в ближайшем обозримом будущем вам предстоит любоваться тюремными решетками в Консьержери. Угрозой служило даже само название тюрьмы, той, из которой на гильотину отправляли каждого второго заключенного.

Матильда де Людр: Покаянные слова Лефевра заставили Матильду устыдиться проявленной слабости. Право, на кого она тратит красноречие? Взывать к совести и чести комиссара Конвента так же бесполезно, как… как… к барону де Вильневу. Мадемуазель де Людр нахмурилась, недовольная пришедшим на ум сравнением. Вильнев был своим, а Рено – врагом, но все же что-то объединяло этих двух мужчин, делало их похожими. Ожесточение, с которым они сражались каждый на своей стороне, стоило друг друга. – Вы ни в чем не виноваты, – заверила Матильда Анри и сделала попытку храбро улыбнуться, однако зловещее упоминание о Консьержери вызвало дрожь ужаса. Она упрямо сжала побелевшие губы и подняла голову. Что ж, еще в Вандее мадемуазель де Людр знала, что ее путь может окончиться на эшафоте, но не колебалась с выбором. Так не будет выказывать колебаний и страха теперь. – Самая прекрасная весна в Вандее, месье, – тихо возразила Матильда. – Воздух Парижа отравлен пролитой кровью. Здесь тяжело дышать. Эпизод завершен



полная версия страницы