Форум » Париж. Город » Засада в Храме » Ответить

Засада в Храме

Альбер Рено: Время: 28 мая, около десяти утра. затем 29 мая(?) Место: Церковь Сердца Христова Участвуют: ---

Ответов - 64, стр: 1 2 3 4 All

Альбер Рено: В Комитете комиссара ждали хорошие новости. Нет, беглеца лже-национального агента солдаты не нашли. Чудес не бывает, и надеяться на них бессмысленно. Но в подвале сгоревшей булочной после недолгих поисков обнаружился спуск в катакомбы. Тот самый лаз, о котором поминала Мари Жерар, и который гражданка Летуш по бедности не потрудилась заложить камнями. Покуда национальные гвардейцы бродили под землею, Рено приехал на Вилль-дю-Тампль самолично. – На картах этого подземелья нет, - пожаловался сержант, возглавляющий поиски. – Да и самих карт толком нет. Я послал курьера в городской архив, там половина служащих… Ну… , - служивый замялся, размышляя, как бы поделикатнее поведать комиссару о том, что новая власть отправила за решетку или на гильотину большую часть знатоков подземной картографии, - разбежалась по заграницам, вот! А внизу… Там могилы какие-то, кости… Бррр…. – А выход? Есть ли там другой выход на поверхность? Кости Рено интересовали мало. Подобно де Вильневу, - хоть слов своего бывшего капитана Альберу и не довелось слышать, - комиссара больше беспокоили живые, чем мертвые. – А как же, тем есть дверь, гражданин. Хорошая дверь, старинная, сходу не выломаешь. Мы как раз тебя ждали. Не хотели лишний шум поднимать. – Мертвецов что ли, испугались? – ухмыльнулся Рено, и глаза его загорелись от лихорадочного нетерпения. Это всего лишь дверь, и неизвестно еще, куда она ведет и найдется ли за ней хотя бы малейший знак присутствия роялистов, и все же, все же…

Le sort: Грохот и ругань, огласившая своды церквушки Сердца Христова, заставила священника, методично расставляющего свечи вокруг алтаря, торопливо перекреститься «Господи, спаси и сохрани» Утренние гости, явившиеся из-под земли, стучали иначе. Но они и просили о помощи. Те, кто явился по их следам нынче, привыкли все решать сами и брать сами. Мысленно прося у Бога отпущения будущего греха лжи во спасение, отец Бенедикт, стараясь ничем не выдать охватившее его волнение, отправился навстречу национальным гвардейцам, громящим подвал храма. И в самую последнюю минуту вспомнил о мальчике. Отослать бы его куда, да уже, видно, поздно. Было бы ребенку, куда идти, его бы тут не оставили. – Сидит тихо, сынок, - велел священник округлившему глаза Этьену. – И ничего не бойся.

Этьен Летуш: Человек в сутане ошибался. Этьен ничего и не боялся, разве что самую чуточку. Много ли ребенку надо? Обласканный отцом Бенедиктом, отмытый, а главное, как следует накормленный, мальчишка воспрянул духом, утреннюю прогулку под землей воспринимал теперь, как увлекательное приключение, смерть матери – как страшную сказку, а мундиры национальных гвардейцев и вовсе казались Летушу-младшему родными и безопасными. Разве не к солдатам он бегал искать помощи, когда толпа громила булошную? И даже мужчину в черном Этьен сразу вспомнил, он приходил как-то к его матери, как раз тогда, когда флейтист звал его пускать кораблики и рассказал о пиратских кладах, а шумная хромая женщина едва не свалилась на пол прямо у прилавка. Не понимая толком сути происходящего, цели визита солдат в церковь и не разделяя страхов священника, мальчишка просто таращился на Рено и его людей, не забывая грызть выданную ему отцом Бенедиктом «на десерт» луковицу.


Альбер Рено: - Гражданин? Это вы следите за порядком в… этом месте? Рено недобро щурился в полумраке храма, и от этого казался суровее и старше, чем он был на самом деле. Церковь? Священник? Присягнувший он, или нет, нет им веры. Комиссар невольно вспомнил свою поездку в Вандею. Священник из Лоссе плохо кончил, у этого есть еще шанс добровольно посодействовать делу революции. Вот только захочет ли он этим шансом воспользоваться? Пока солдаты вышибали дверь, Альбер успел уяснить, что без посторонней помощи исчезнувший лже-агент не смог бы улизнуть из подземелья. Уж больно хорош оказался замок и надежны старые доски. – Обыскать все, - распорядился комиссар, и национальные гвардейцы послушно рассеялись по зданию, привычно открывая все двери и потроша скудную церковную утварь.

Le sort: – По какому праву, граждане? – отец Бенедикт умом понимал, что ему бы быть сейчас тише воды и ниже травы, но бесцеремонность вторжения могла лишить самообладания даже святого. – У меня есть разрешение Коммуны на службы в этом храме. Я не враг вам, и мои прихожане имеют право… Конец фразы священника заглушил грохот в ризнице, кто-то из солдат задел тяжелую бронзовую купель для крещения младенцев. – Какой уж тут порядок, разве за ним уследишь, - добавил отец Бенедикт желчно, - церковь давно разграбили, а то, что осталось, на рынок не снесешь и на хлеб не обменяешь. Побойтесь хоть Бога, нам всем однажды держать перед ним ответ…

Альбер Рено: - Я сюда не исповедоваться пришел, так что оставим, - призывы священника на Рено не подействовали, а вступать в дискуссию о том, чем грабеж отличается от экспроприации, и кто довел французский народ до грани нищеты, у Альбера сейчас времени не было. – Поосторожнее там, - все же прикрикнул он на солдат, но не потому, что обеспокоился судьбой церковного имущества, скорее просто потому, что не хотел привлекать к происходящему излишнего внимания извне. Церковь к сожалению не в чистом поле стоит, а в городском квартале. Кое-какие нормы приличия комиссар так же решил соблюсти, поэтому, угадав направление колючего взгляда отца Бенедикта, с легкой усмешкой снял шляпу. – Я комиссар Комитета общественной безопасности, Рено, Альбер Рено, - представился он. – В моих чрезвычайных полномочиях ты можешь не сомневаться так же, как я не сомневаюсь в разрешении Коммуны. Тебе известно, что находится под этой церковью, гражданин? Ты когда-нибудь пользовался подземным ходом, ведущим в катакомбы? Почему он не заложен?

Le sort: - Ход был заперт, сын мой, надежно заперт, - мягко напомнил отец Бенедикт, привычно заменяя строгое и официальное «гражданин комиссар» на обращение, приличествующее его сану. Священник неосознанно пытался укрыться за статус матери-церкви, хоть и знал прекрасно, как глубоко патриотам наплевать на подобные мелочи. – Но ваши солдаты, я так понимаю, выломали дверь? Он рассеянно кивнул в сторону спуска в разоренный подвал. - Видите ли… Я не историк, и принял это приход не так давно, в восемьдесят восьмом… Но то, что находится под храмом – это не катакомбы. Просто остатки какой-то более древней постройки, другой церкви, строители нынешней использовали старый фундамент… Там, внизу, костница, своего рода кладбище, как вы понимаете, и спуск не стали замуровывать. Но другого входа… или выхода… из подземелья нет, уверяю вас.

Альбер Рено: - Да неужели? – любезно изумился Рено, все больше и больше раздражаясь в глубине души от этого мягкого голоса. – И ты верно думаешь, гражданин, что мы явились к тебе прямиком из преисподней? Или, быть может, просочились под землю сквозь стены? Комиссар нарочито иронизировал, но в словах священника не находилось пока откровенной лжи, которой можно было его попрекнуть. В подвале булочной старая кладка просто осела и обвалилась, образовав лаз, которого не существовало ранее. И через этот лаз немедленно начали шляться роялисты, ну что за гнусное совпадение! Нет, нет, и еще раз нет, не бывает таких совпадений… - Как часто ты сам спускаешься в подвал и отпираешь дверь в подземелье? – осведомился Альбер, перестав иронично улыбаться. - Сегодня утром, часов эдак около семи, например?

Le sort: - Если вы, сын мой, толком объясните, в чем дело, возможно, я смогу вам посодействовать более, чем сейчас. Отец Бенедикт старательно изобразил полное непонимание вопроса комиссара, хотя сердце священника сжалось от пугающего предчувствия. Он слишком хорошо знал, кого ищут в церкви солдаты. Так же, как и знал, что утренние гости, на счастье, не оставили в храме никаких следов своего присутствия. Но удовлетворятся ли агенты КОБа здравым смыслом? Быть может, он уже осужден и приговорен этим черноглазым молодым республиканцем, не зависимо от своих ответов и отчаянной демонстрации дружелюбия и христианского смирения. – Я не отпирал… ммм… интересующую вас дверь с прошлой весны. Помните, в прошлом году был паводок, и вот тогда… На этом месте рассказ отца Бенедикта перервал приглушенный шум борьбы, тихий детский возглас, и, наконец, один из гвардейцев стащил с хоров вяло брыкающегося Летуша. – Прошу вас, оставьте ребенка в покое! – вскинулся священник. – Он еще слишком мал, чтобы быть грешником, ровно как и преступником.

Этьен Летуш: – Я не хочу в приют! – деловито добавил Этьен. Прихваченный за шиворот крепким коренастым солдатом, мальчик напоминал марионетку, запутавшуюся в нитках. – И к злой хромоногой тете не хочу. Я к маме хочу-ууу, - он всхлипнул, утирая нос рукавом. – Домо-ооой… На самом деле Летушу успело понравиться у священника, тот кормил, жалел, участливо гладил по голове и не ругал за грязные ноги. Но соображалки мальца уже хватало для умения давить на жалость взрослых, и он надеялся, что нытье сработает и на этот раз. На слезы полагайся, а сам не плошай. Не переставая скулить, Этьен все же ухитрился извернуться и лягнуть солдата ногой. Лучше было бы, конечно, укусить как следует, но рука гвардейца пока находилась вне досягаемости.

Альбер Рено: Рено беглым взглядом скользнул по всхлипывающему мальчишке. Беспризорник и беспризорник, таких сейчас сотни на улицах. Война произвела на свет множество сирот, а о том, скольким детям помог осиротеть он сам, комиссар предпочитал не задумываться. – Отпусти его, тоже мне, роялиста поймал, - хмыкнул Альбер. Гвардеец, ухмыльнувшись, отвесил Этьену ленивый подзатыльник. – Так значит ты утверждаешь, гражданин, что сегодня утром дверь в подземелье не открывал и никого не оттуда в церковь не выпускал? – продолжил допытываться Рено у священника. Тот, по мнению республиканца, нагло ему лгал, если только… Если только национальный агент Мартен не пересидел спокойно в подвале все суету с собственными поисками, а затем не выбрался из сгоревшей булочной тем же путем, что и проник в нее. Булочная, бу… - Нет, постой! – Внезапно на Альбера снизошло озарение, и он новыми глазами взглянул на ребенка, почти уже улизнувшего из рук солдата. Этого мальчонку он, определенно, где-то видел. – Ты, пацан, чей будешь, и что вообще тут делаешь?

Le sort: Отец Бенедикт едва заметно вздрогнул от вопроса, ему не адресованного. То, что представители власти возьмутся допрашивать ребенка, ему в голову не приходило. Хорошо, пусть не допрашивать, а пока всего лишь расспрашивать, но внезапный интерес комиссара к мальчику может обернуться катастрофой, если Этьен… ну, что он может понимать в искусстве молчания и недоговорок… честно и откровенно расскажет республиканцу, как именно он попал к священнику. – Мальчик сирота, - попытался опередить ответ ребенка взрослый. – Я приютил его, потому… потому что больше некому. Оставьте его, если он и правда не хочет в приют, я готов заботиться о нем и далее.

Альбер Рено: – Тебя, гражданин, я не спрашиваю, - отрезал Альбер, многозначительно указывая солдатам взглядом на отца Бенедикта. Через мгновение перед лицом священника предостерегающе блеснуло острие штыка. И комиссар беспрепятственно сосредоточился на разговоре с мальчиком. – Мы с тобой, малыш, не знакомы ли? Как тебя зовут, как зовут… звали твоих родителей. Рено казалось, что он уже знает ответ. Уж не покойной ли булочницы Дельфины Летуш это сынок? А злая хромая тетя не иначе гражданка Ланде? Альберу не так уж часто приходилось иметь дело с детьми, но погром случился всего день назад, и сейчас, приглядевшись, комиссар был уже почти уверен, что именно этого сорванца обещал пристроить в приют вчера во время визита на Виль-дю-Тампль.

Этьен Летуш: – Вы, дяденька, имя у меня уже спрашивали, - насупился Этьен, по-детски обиженный пренебрежением к своей замечательной особе. – Вчера еще! А от хромой тети я сбежал, и еще раз сбегу, - добавил он, упрямо встряхивая вихрастой головой. – Меня брат будет искать, и Мари будет искать. А граж-да-нин, - Летуш с трудом одолел сложное слово, и торжествующе улыбнулся, - священник меня кормил, он хороший, не надо на него злиться! Мальчик опасливо покосился на солдат. Сегодня утром над головой у него уже успели посвистеть пули, но, надо заметить, в данный момент Этьена больше заинтересовал блестящий штык. Не так здорово, как пистолеты, что были у тех двух взрослых, что привели его сюда, но соседские мальчишки позеленели бы от зависти, будь у него такой вот длинный и опасный клинок.

Альбер Рено: – Хорошо, не буду, - Альбер вынудил себя располагающе улыбнуться, хотя мысленно уже отдавал приказ расстрелять проклятого святошу, позволившего себе лгать революционным властям. Маленький Летуш тут неспроста. Если даже Мари Жерар знала про лаз в подвале, то уж мальчишка знает наверняка. Тем более, если мать запрещала совать в него нос. Дельфина при жизни вряд ли исправно посещала церковь, да еще водила туда сыновей. Вряд ли сам ребенок забрел в храм случайно. А если не случайно, то с кем и каким путем? – Где сейчас Мари, я знаю. Брата твоего мы сами отыщем, не сомневайся. А убегать не надо. Ты же умный парень. И смелый. В подземелье, небось, страшно было? Рено спрашивал наугад, но так, чтобы приманка сработала наверняка.

Этьен Летуш: – Да ничуть! – лениво, по-взрослому отмахнулся мальчишка, и тут же не стерпел, глаза его загорелись от желания поделиться подробностями утреннего приключения. Рассказать было о чем, одни мертвецы чего стоили. – Разве что немножко, - признал он великодушно. – Когда возле дома палить начали, и потом, когда сыро, темно, и кости эти… Я думал, свечка погаснет и нас крысы сожрут. Так мама всегда говорила. А дяденька комиссар сказал, что бояться не надо и все будет хорошо. Этьен многозначительно шмыгнул носом. – С пистолетом хорошо говорить. С пистолетом, небось, ни одна крыса не бросится.

Альбер Рено: Покуда Летуш хвастался своими приключениями, Рено буравил тяжелым взглядом священника. Если тот не выжил из ума окончательно, то сейчас самое время ему попытаться спасти свою шею от косого ножа. А поскольку для Комитета дело это чрезвычайной важности, так и быть, комиссар готов был проявить великодушие к одному врагу революции с том, чтобы выйти на след второго. – Ну, что, гражданин, расскажешь дальше сам, или мне продолжать расспрашивать пацана? – осведомился Альбер, лениво поправляя трехцветную розетку на неизменно черном, хоть и непривычно пыльном после прогулки по подземелью сюртуке. Сейчас его больше интересовал ответ отца Бенедикта, чем восторги Этьена, но последнее замечание мальчика вынудило Рено насторожиться. – Комиссар? Почему, комиссар? Мартен назывался национальным агентом, Летуш легко мог перепутать, но странно было, что преступник вообще объяснял мальчишке, кто он такой. Или он объяснялся со священником? – Кто тебе сказал такое?

Le sort: - Мне нечего вам сказать, - отец Бенедикт не стал играть с комиссаром в гляделки, отвел взгляд от озаренного хмурым торжеством лица республиканца и устремил его на массивное распятие над алтарем. Гражданская война сделала этого служителя божьего фаталистом. Он не испугался пистолетов в руках роялистов, не страшила его и тень гильотины, встающая за плечом комиссара Рено. Спасать свою жизнь предательством он не станет, душа бессмертна, и впереди жизнь вечная. - Господь всех нас рассудит, сын мой… На Летуша священник не гневался. Мальчик слишком мал, чтобы понимать, что натворил. Оставалось лишь благодарить Бога за то, что утренние гости уже далеко и в безопасности. Плоть человеческая слаба, но что бы патриоты с ним не сделали, повредить беглецам вырванными силой признаниями он не сможет.

Этьен Летуш: Летуш тем временем озадаченно раскрыл глаза. «Комиссар» казалось для него самым естественным определением мужчины с оружием, которого все слушаются. Что мальчик и попытался донести до понимания другого комиссара, тем более, что слушал тот с неподдельным интересом. Так что очень скоро Рено узнал, что вчера время погрома Этьен был послан матерью за помощью, по дороге его схватили злые дяди из погромщиков, и спасло появление «комиссара». Потом Летуш увидел «комиссара» снова, уже во дворе булочной. Его все слушались, даже «злая хромая тетя». «Комиссар» увел с собой Мари Жерар, а Этьен остался с гражданкой Ланде, но очень скоро сбежал от неё и вернулся домой. Где на следующее утро снова встретил «комиссара». С «комиссаром» был еще один дяденька с пистолетом, и все вместе они спустились в подземелье через лаз, показанный Летушем. И в конце концов очутились в церкви.

Альбер Рено: По мере того как мальчик рассказывал, Рено все больше убеждался в том, что он все меньше и меньше понимает в этой истории. И Мари-Клод, и Мари Жерар вскользь упоминали появление в булочной кого-то из комитетчиков. Рено даже собирался разослать по КОБу запрос в надежде, что этот «кто-то» свяжется с ним и прояснит подробности погрома. Но, если верить Летушу (а с чего бы ему не верить?), выходило, что «комиссар» роялист, а не республиканец. Тот самый национальный агент Мартен? Или? Это самое «или» беспокоило Альбера больше всего. – С господом, гражданин, ты встретишься очень скоро, - желчно пообещал он священнику. – Именем революции ты арестован за пособничество врагам французской республики. Комиссар в задумчивости оглядел церковь. Чем больше ответов он находил, тем больше вопросов они порождали. В частности, зачем Мартену (или Вильневу) понадобилось вмешиваться в погром, возиться с сыном булочницы или ее служанкой. Если доверять здравому смыслу, то роялисты должны были организовывать уличные беспорядки, а не предотвращать их. Но здравый смысл сейчас подводил Альбера, и он чувствовал себе непривычно неуверенно. Паскудно, если говорить честно. Не было никаких оснований ожидать, что беглецы вернутся еще раз в эту церковь. Кроме предположения, что у роялистов каждый надежный человек на счету, и священнику, однажды оказавшему им помощь, предложат делать это и впредь. Еще немного поразмыслив, Рено решил не сбрасывать эту возможность со счетов. Хотя бы на пару дней, но солдаты тут останутся, а агенты Комитета будут наблюдать за окрестностями. Летуш… мальчик тоже останется, ведь он знаете «комиссара» в лицо.



полная версия страницы