Форум » Париж. Город » После аудиенции. Салон "Флер де Сите", 28 мая, около 11 часов утра » Ответить
После аудиенции. Салон "Флер де Сите", 28 мая, около 11 часов утра
Эдуар Бонневиль: Время: 28 мая, около одиннадцати часов утра. Место: салон "Флер де Сите" Участвуют: Бернар де Вильнев, Анри д'Ольме, Эмильен де Басси, Эдуар Бонневиль.
Ответов - 26, стр:
1 2 All
Эдуар Бонневиль: Отпустив извозчика на Рю Паради, Бонневиль некоторое время в нарочитым вниманием изучал газету, купленную на углу у мальчишки, выкрикивавшего заученные с утра в типографии заголовки. Строчки, содержавшие сводки с фронтов, прыгали вверх и вниз, отказываясь укладываться в единый текст - Эдуару было совершенно не до речей Дантона и призывов революционной кары на головы врагов. Он бы бегом побежал в салон мадам Лютеции, но каким-то внутренним чувством он понимал, что отныне он представляет собой определенный интерес для друзей гражданина Сен-Жюста, а потому каждое движение необходимо было совершать с крайней осторожностью. Свернув газету и спрятав ее в сумке, он мерным шагом направился по ставшему уже привычным маршруту, по пути приветствуя знакомых и старательно борясь с желанием оглянуться. Когда впереди замаячила вывеска с золотистым буквами-инициалами мадам Флер-Сите, сердце нормандца заколотилось еще сильнее прежнего, и стоило неимоверных усилий совладать с собой и чинно поздороваться с привратником и кухаркой, а не взлететь по лестнице на второй этаж, в комнату, где должны были ожидать его роялисты. - Это я, Бонневиль, - тихо ответил доктор на вопрос из-за двери.
Бернар де Вильнев: Дверь распахнулась с тихой стремительностью, свидетельствующей о том, что эскулапа ждали, и ждали с нетерпением. И де Вильнев воззрился на Эдуара с таким видом, словно и не чаял уже его когда-нибудь встретить. – Рассказывайте! – Потребовал он кратко. * * * После ухода доктора на встречу с Сен-Жюстом маленькую компанию роялистов вскоре покинул и де Басси, пообещав вернуться с новыми документами для всех своих неблагонадежных знакомых, и порекомендовав до своего прихода носа не высовывать на улицу. И вандейцы остались вдвоем. Где-то неподалеку досматривала последние утренние сны Матильда, но перипетии утренних событий на счастье не коснулись мадемуазель де Людр, за что Бернар был несказанно благодарен Провидению. За последние дни барону нечасто выпадали минуты праздности, и мужчина решил потратить их с пользой. Продолжая расспрашивать д’Ольме об истории его покорения Парижа, Дюверже оккупировал таз для умывания и добыл из своих нехитрых пожитков нож для бритья. Еще неизвестно, кем ему суждено стать с легкой руки неизвестного секретаря, заполняющего для де Басси фальшивые свидетельства о благонадежности, но собственное усиливающее сходство с оборванным санкюлотом несказанно удручало бывшего королевского офицера. Окна комнаты, что Лютеция отвела своим опасным гостям, удачно выходили на улицу. Поэтому когда около восьми утренняя идиллия Флер де Сите была перервана стуком и звоном дверного колокольчика, мужчинам было несложно удовлетворить свое любопытство по этому поводу, не покидая своего убежища. «Рено, черт! – сердце Бернара нехорошо дрогнуло, когда он разглядел темную фигуру комиссара Конвента. – Но без солдат. Значит, не за нами. Зато с Лютецией? Она не ночевала в салоне?…» Еще через четверть часа «старый друг» увез Мари Жерар, и де Вильнев проводил коляску задумчивым взглядом сквозь пыльное оконное стекло. Лютеция, надо полагать, уже… или еще не спит, и им, пожалуй, нужно поговорить. Обратно в комнату Дюверже вернулся незадолго до прихода Бонневиля. Принес с собой большой кофейник и накрытую салфеткой тарелку с круассанами. –Завтрак. Но толком поесть мужчины не успели…
Эдуар Бонневиль: Отсутствие де Басси доктор заметил не сразу, куда больше он был увлечен пересказом событий, случившихся с ним в Тюильри. Не выплеснутые до сего момента впечатления обрели благодарных слушателей, а сам Эдуар наконец-то мог избавиться от переполнявшего его раздражения. - Его революционное высочество гражданин Сен-Жюст, - начал нормандец, попеременно глядя то на одного, то на другого роялиста, напряженно внимавших его словам, - соизволили меня принять и допросить. Не знаю, естественна ли для него подобная манера общаться с презренным миром... Мужчина схватил за спинку стоявший рядом стул и повернул его так, чтобы, усевшись, можно было смотреть на своих собеседников. - Как бы там ни было, он задал мне ряд вопросов и сказал, что Комитет рассмотрит мою кандидатуру на должность врача Его Высочества. Очень интересовался, насколько я благонадежен и проверял на знание своих выдающихся речей. Пришлось изображать из себя честного патриота... - на лице Бонневиля появилась страдальческая гримаса. - Не вам мне говорить, но я с трудом сдерживался, чтобы не расквасить физиономию этому мальчишке. Не понимаю, за что Господь так нас всех наказывает, что теперь нами верховодят вот такие вот...
Бернар де Вильнев: – На знание речей? Господи. Ситуация могла бы показаться комичной, если бы не была насквозь трагичной по сути. Ведь от впечатления, что Бонневиль произвел на Сен-Жюста, зависела жизнь и самого Эдуара, и, возможно, королевы и ее семьи. «Того, что осталось от семьи», - мысленно поправился де Вильнев. Мужество короля перед казнью, о котором, не смотря грязные сплетни вязальщиц, осторожные слухи добрались даже до Вандеи, вызывало у Дюверже уважение. А судьба Марии-Антуанетты и ее детей, - пронзительную жалость. – Значит, кандидатура? – нахмурился барон, выслушав рассказ доктора. - В своем желании заполучить благонадежного врача, они готовы пренебречь болезнью ребенка. Негодяи! На самом деле плохо было, что кандидатур у Комитета может оказаться несколько, и, окажись подле мальчика другой медик, задача роялистов сделается много сложнее. – Чем болен король? Вам рассказали?
Эдуар Бонневиль: - Сен-Жюст говорил, что его часто бьет лихорадка, а также мучает кашель. Бонневиль задумался, припоминая все, что мог сказать ему депутат о здоровье мальчика, но сведения были слишком скупы для того, чтобы делать определенные выводы. - Это может быть затяжная простуда, хотя исключать вероятность более серьезного заболевания тоже нельзя. Во всяком случае, пока я его не осмотрю. Вы наверняка помните, барон, что старший сын королевы скончался от чахотки... Если несчастный ребенок, и в самом деле, опасно болен, то надежды роялистов слабели. Умри он сейчас - и королем сделается его дядя, граф Прованский, успевший вовремя покинуть Францию. Но маленький монарх вызывал куда большее воодушевление, нежели спесивый принц. Впрочем, все эти рассуждения меркли перед тем, что Шарлю Капету необходимо было исцелиться, с чем, по всей вероятности, затягивали его "гуманные" надзиратели. - Не могу сказать ничего относительно намерений Сен-Жюста и иже с ним, - Эдуар уперся ладонями в колени, - но мне не думается, что я вызвал у него массу подозрений.
Бернар де Вильнев: Де Вильнев помнил. А так же понимал, что в Тампле, в заточении, при нехватке солнца и свежего воздуха, чахотку легко подхватит даже пышущий здоровьем взрослый, не то, что ребенок. Даже если бы в дело не мешались политические причины, и дофин не был наследником французского престола и «знаменем» священной войны, оставаясь лишь маленьким мальчиком, одного этого уже было бы достаточно для того, чтобы желать его вызволения из-под бдительного надзора «патриотов». – Что вы доктор, до знакомства со мной и Матильдой вы были истинно-добропорядочным гражданином, не так ли? – грустно улыбнулся вандеец, мучимый внезапным чувством вины перед Бонневилем и чувством неловкой благодарности к нему же. – Комитету, при всем его желании, не в чем вас заподозрить. В сказанное очень хотелось верить, хоть жизнь сплошь и рядом демонстрировала прямо противоположные примеры. – Хотите кофе? Свежий, только что с огня. Когда вы предстанете перед Комитетом, знаете? Или революция слишком любит сюрпризы, чтобы предупреждать о них заранее?
Анри д'Ольме: Анри тоже не порадовал рассказ доктора Бонневиля. Он был согласен с Бернаром – республиканцам ничего не стоило довести дофина до смерти из-за отвратительных условий содержания, и списать это на тяжкую болезнь. Мол, наши руки чисты, мы даже искали врача, но... Запах кофе снова вызвал острое головокружение, напомнив о кофейне в Тюильри. Анри с досадой поднялся с места и пересел поближе к доктору и Бернару, усилием воли пытаясь заставить себя не бледнеть. Запах-запахом, но пить этот напиток д’Ольме не стал бы даже под страхом смерти, и знаком отказался от предложенной Вильневом чашки: - Благодарю, но у меня к кофе сложное отношение... Доктор, к слову, вам ничего не говорит имя Огюстена Робеспьера?
Эдуар Бонневиль: - Благодарю, Бернар, - Бонневиль придвинул стул к небольшому столу, где стоял поднос с завтраком. От глотка кофе он бы не отказался. - Нет, месье д'Ольме. Вернее, фамилия Робеспьер знакома всем и каждому, но я слышал только о Максимильене, а Огюстен... это его родственник?.. Но вы ошибаетесь, - доктор вернулся к словам барона о своей благонадежности. - Я уже рассказывал вам о судье Саде, который, как выяснилось, имеет недвусмысленное представление и о моем происхождении, и о подробностях личной жизни. Уже донесли, - с натянутой улыбкой, Эдуар отсалютовал роялистам чашкой с горячим напитком. - И этот Сен-Жюст наверняка разыщет или уже разыскал темное дворянское пятно в моей биографии. Но посмотрим, в конце концов, среди этих господ тоже немало представителей второго сословия... Простите, месье д'Ольме, вы говорили про Огюстена Робеспьера...
Бернар де Вильнев: Бернар осторожно потер непривычно гладкий подбородок, припоминая. – Вот именно. Насколько я помню, приставка «де» у гражданина Сен-Жюста так же естественна, как у вас, Эдуар. Подумать только, сын аристократа, кавалерийского офицера, и такой, такой… Кофе оказался пронзительно горьким, но скривился барон не от этого. – Даже республиканцы должны понимать, что медицинское образование на дороге не валяется. Благонадежны только коновалы. Вот они уж точно все из народа. Этот Сад, я ведь видел его, мне кажется. Тут, в салоне. Дюверже на мгновение прикрыл глаза, вызывая в памяти образ грузного стареющего мужчины, с которым ему пришлось оказаться за одним столиком в ресторане Лютеции. – Если он сильно досаждает вам, Бонневиль, только намекните… Думаю, гражданин революционный судья уже успел насудить себе на пулю.
Эдуар Бонневиль: Слова барона едва не заставили Бонневиля поперхнуться. Он отставил в сторону чашку, опустевшую к тому моменту на три четверти. - Нет, что вы, - возразил он, - не стоит. У каждого, если его поскрести, найдутся за душой грехи, за которые можно угодить в не самое приятное место, но Бог с ним, с этим Садом... Эдуар даже не удивился тому, что его новоявленный знакомый, принимающий ночами молодых особ, безусловно, в целях содействия революции, как и многие из тех, с кем его свела судьба в последние дни, предпочитает проводить время под крылом у мадам Флер-Сите. Еще немного - и могло выясниться, что все дела Республики вершатся не в Конвенте и не в Комитетах, а здесь, в салоне. - Не хочется загадывать наперед, но если Сен-Жюст и его товарищи все-таки одобрят мою кандидатуру, боюсь, за мной будут очень тщательно наблюдать, проверять, что угодно, что может прийти в голову этим радетелям. Да и сюда я шел с таким чувством, будто кто-то идет по пятам.
Бернар де Вильнев: – Вы с лишком великодушны, доктор. – Тихо заметил Дюверже, отхлебнув еще немного кофейной горечи. - С теми, кто не заслуживает великодушия. Гражданская война обесценила человеческую жизнь да то опасной грани, когда убийство становится бытовой необходимостью и свершается так же обыденно, как мытье рук перед обедом. В этом Бернар был человеком своего времени и в смерти очередного республиканца не видел большой беды. Но Эдуару, конечно, виднее, насколько ему угрожает всезнание гражданина Сада. – У вас есть повод приходить сюда. Барон невольно покосился на д’Ольме. Он дал Лютеции слово хранить ее тайну, но Бонневиль уже, безусловно, осведомлен о тех алых каплях, что кашель оставляет на платке хозяйки салона. Остальным же, в том числе Анри, знать об этом вовсе не обязательно. – Но к сожалению нам будет опасно навещать вас. Что-нибудь придумаем, Эдуар. Зеленщик, водонос, трубачист… Мало ли кто заходит в дом почтенной вдовы Лавинь. В этот момент вандеец вспомнил неуловимого Алого Первоцвета, голову которого так желает его «друг» Рено, и оценил жизненную необходимость маскарада, в котором по слухам преуспел этот господин.
Эдуар Бонневиль: Нормандец согласно закивал. - Да. Это место, пожалуй, самое безопасное для встреч. Прямо-таки рассадник патриотов... Несмотря на сочувствие, которое вызывала у него Лютеция, в столь молодом возрасте ставшая жертвой тяжелого недуга, давешние сомнения относительно честности игры, что вела с роялистами хозяйка заведения, вновь всколыхнулись в душе Эдуара. Впрочем, припугни какой-нибудь достаточно сообразительный агент мадам Лавинь, кто может поручиться, что бедная женщина, которой ее постоялец доверял всецело, не расскажет нечто такое, о чем гражданам революционерам знать не положено. Мысли о мадам Флер-Сите заставили Бонневиля вспомнить и о другом деле, которое ему стоило завершить еще ночью, однако не удалось, ввиду необычного отбытия молодого вандейца из гостиницы на Рю Паради. - Месье д'Ольме, - обратился к нему медик, извлекая из кармана редингота завернутую в тряпку склянку, - я вам обещал дать лекарство, которое поможет избавиться от болей. Держите. Принимайте по небольшому глотку трижды в день и когда боли будут обостряться. Думаю, это должно помочь. Добавил бы, что вам следовало бы побольше времени проводить в постели, но это, очевидно, бесполезно... - с улыбкой добавил Эдуар.
Анри д'Ольме: Анри ответил благодарной улыбкой, принимая бутылочку. - Доктор, я перед вами в неоплатном долгу. Еще за гостиницу. А что до постели... Болеть решительно некогда. Вспомнив, что Бонневиль спрашивал еще и про Огюстена, роялист добавил: - А что касается гражданина Робеспьера... Я просто подумал, что вы можете знать его. Он сейчас живет в той же квартире, где жил когда-то мой брат. Я собираюсь навестить этот дом, возможно, смогу узнать что-нибудь интересное. Разумеется, если Бернар сочтет возможным отпустить меня на полдня. Д’Ольме признавал старшинство Вильнева безоговорочно.
Бернар де Вильнев: После утренней прогулке под небом и под землей Дюверже находил своего нового «старого знакомого» человеком, способным за себя постоять. Это было очевидно. Впрочем, не менее очевидным было и то, что национального агента Мартена уже ищут, других документов у вандейца пока нет, а те, что есть, показывать патрулю настоятельно не рекомендуется. И все же… И все же речь шла о брате д’Ольме, и это все усложняло. Если мы не можем позаботиться о своих близких, к чему великие планы по спасению Франции? – Отпущу. И надеюсь увидеть вас вновь, Анри. Не мне вам говорить, как невелики шансы на добрые известия. Но вы ведь не можете не пойти туда, не так ли?
Анри д'Ольме: - Не могу, - извиняющимся тоном согласился д’Ольме. – Если я нужен вам срочно, я мог бы перенести визит, но если нет... Я хочу просто выяснить, что случилось с братом, жив ли он, и если да – где сейчас находится. Возможно, попутно смогу узнать что-нибудь еще. Запах кофе вызывал глухое раздражение, и Анри откупорил склянку, которую презентовал ему Бонневиль. Короткий глоток показал, что зелье превосходит по крепости выдержанный коньяк, но значительно уступает ему во вкусовых качествах. В течение нескольких минут д’Ольме вообще ничего не интересовало, и даже запах ненавистного напитка отступил на второй план. Когда Анри понял, что может дышать, он признал правоту доктора – о головной боли можно было забыть.
Эдуар Бонневиль: В первую минуту, когда лицо молодого человека пошло пятнами, Бонневиль готов был проклинать на чем свет стоит и пьяницу Буассинье, использовавшего свои капли при жестоком похмелье, и самого себя, подсунувшего их раненому, но спустя пару минут, взгляд Анри стал проясняться, и доктор смог вздохнуть с облегчением. - Все прошло? - осторожно поинтересовался он, беря руку собеседника в свою и проверяя пульс, который понемногу выравнивался.
Анри д'Ольме: - Да, - с подозрительно блаженной улыбкой ответил роялист, пытаясь избавиться от подкатившего неуместного веселья. "Интересное лекарство", подумал он про себя, усилием воли сосредотачиваясь на делах насущных. - Спасибо, доктор. Средство сильное, но качественное... Глядя, как доктор с профессиональной заботой проверяет его пульс, Анри почувствовал нечто, похожее на угрызения совести. Этот человек, отнюдь не военный, рисковал собой, чтобы помочь ему выбраться из гостиницы, ничуть не меньше, чем Вильнев. А может быть, даже больше - все-таки доктор, похоже, до сих пор не был замечен в связях с роялистами, а теперь... Теперь хозяйка "Триумфа революции" не преминет, должно быть, упомянуть Бонневиля в своем рассказе о "Мартене".
Эдуар Бонневиль: - Слава Создателю, - пробормотал Эдуар, окончательно успокаиваясь на счет чудодейственности лекарства, которую расхваливал на все лады старина Жорж, но опробовать ее эффект они успели только на двух страдавших мигренями дамочках, которые после приема капель на некоторое время перестали донимать своего врача жалобами на жизнь. Правда, при этом они переключились на мужей, что заставило Бонневиля признать некоторую ценность лекарства в практических целях. Он протянул руку к чашке и двумя жадным глотками расправился с остатками кофе, на его вкус, горьковатого, но вполне бодрящего. Хотя вряд ли была способна сравниться с беседой с Сен-Жюстом, которая привела бы в чувство даже покойника... - Вы решили пока что остаться здесь, в салоне? Не будете менять пристанища? Вопрос был обращен к обоим роялистам, потому как теперь, с появлением нового лица в их компании, можно было ожидать любого поворота событий, как то бывает на войне, открытой или подпольной. А на долгое пребывание на территории противника был способен далеко не всякий...
Бернар де Вильнев: - Будем. Тут я надеюсь оставить только Матильду, - безрадостно сообщил де Вильнев, с сожалением привыкающий уже к комфорту и видимости безопасности салона Лютеции. Но место уж больно на виду, к тому же Рено сюда захаживает… Безопасность – иллюзия. Вандеец предчувствовал, что жилища в Париже ему придется поменять еще ни один раз, и ощущением «дома» обманываться не стоит. Нет для него дома во Франции, покуда в стране у власти подвизается воинствующий сброд в красных колпаках. – Тем более, что теперь на нас свалились заботы о беглянке де Ларош-Эймон. Съедем в более тихое место при первой же возможности, в выборе убежища я полагаюсь на де Басси… Чем это вы его поите? Дюверже подозрительно глянул на д’Ольме, на физиономии которого разлилось счастливое умиротворение.
Эдуар Бонневиль: - О, лучше вам этого не знать, - заговорщическим взглядом посмотрел на барона Эдуар. - Лекарство от головной боли, довольно действенное, как я погляжу... Он повернулся, чтобы собственными глазами еще раз убедиться в правдивости своих слов - равно как и в том, что творение Буассинье не дало побочных эффектов. - Барон, если вам потребуется новое жилище, возможно, я смогу вам чем-нибудь помочь. Далеко не все владельцы квартир являются горячими патриотами, а горячие патриоты не все достаточно бдительны...
Бернар де Вильнев: – Эдуар, мы вам так многим уже обязаны, что одной услугой больше, одной меньше… - пошутил де Вильнев, принимая, впрочем, предложение Бонневиля, как разумную альтернативу убежищам, известным графу. Во всяком случае простые граждане подозрений у новой власти вызывают меньше, чем знакомцы де Басси, как бы они не скрывали свои истинные намерения. – Вы знаете, что я ни в коем случае не желаю подвергать вас опасности. Но знаете также, что наше положение отчаянное, и любая помощь придется кстати. В любом случае вы изучили Париж и парижан много лучше, чем я, Матильда или д’Ольмэ. Любому хозяину или хозяйке комнат мы заплатим ничуть не хуже, чем обычные постояльцы. Да и ущерба принесем менее, чем провинциальные выскочки, явившиеся в столицу «управлять государством».
Эдуар Бонневиль: - Помогать вам - мой долг, как бы высокопарно это ни звучало. Одно дело - бессильно смотреть на то, что происходит, но так не поможешь бедственному положению, из которого мы бы все хотели выбраться, другое же - действовать, чтобы что-то изменить... Так что не стоит благодарности, Бернар. У меня есть одна идея и спешу ею с вами поделиться, а заодно прошу прощения за то, что совершенно забыл рассказать вам об этом в нашу первую встречу. Я наверняка говорил вам, что был женат. Мой тесть жив и здоров, живет один в двух кварталах от Рю Паради. Месье де Мере, как и все мы, повинен в том, что осмелился родиться в дворянской семье. Его отец проигрался в карты так, что никакого имущества своим детям оставить не смог, и мой тесть, тогда только будущий, был вынужден всю жизнь проработать учителем, вел себя тихо и скромно, а потому-то он не слишком подозрителен, к тому же его сын, Антуан... - здесь Бонневиль сделал паузу, явно набираясь смелости, чтобы огласить несколько нелицеприятный факт из жизни собственного семейства, - он депутат Конвента. Друг Демулена. Но, несмотря на это, Антуан - добрый молодой человек, и если я с ним поговорю, его, конечно, замучает совесть, но вряд ли он выдаст нас своим приятелям. Но и этого может не быть, - поспешил заверить присутствующих доктор, - он редко бывает дома...
Бернар де Вильнев: Какое начало, такое и продолжение. В самом деле, почему бы двум «гражданам» с чужими, но убедительными документами комиссаров и национальных агентов не поселиться в доме депутата Конвента? Предложение Бонневиля неожиданно понравилось вандейцу. Оно было… таким же безумным, как и все, что происходило с ним в последние дни. Если Франция падает в пучину безумия, то лишь безумным планам суждено быть претворенными в жизнь. – Если месье де Мере не стеснят сразу двое квартирантов, то мы с удовольствием улучшим его материальное положение, - одними глазами улыбнулся барон, представляя уютную сценку семейного завтрака. По одну сторону от стареющего учителя его сын-республиканец, по другую – двое вооруженных контрреволюционеров, вынашивающих планы побега королевы. – Но в любом случае нам нужно дождаться новых свидетельств о благонадежности от де Басси. Боюсь, с нашими нынешними документами от депутатов Конвента даже очень совестливых, нам лучше держаться подальше. Правда месье д’Ольме собирается поступить ровно наоборот…
Анри д'Ольме: - Если мне повезет, совестливый депутат меня вовсе не увидит, - невольно усмехнулся роялист. – Я же не кофе с ним пить собрался... Просто хочу посмотреть, что может обнаружиться в этой квартире. Может быть, старые документы моей семьи – я хотел бы их забрать, если они там. Может быть, нечто, проливающее свет на судьбу моего брата. Может быть, что-то более интересное... Мало ли что может обнаружиться у депутата Конвента. Впрочем, я допускаю, что я вовсе ничего не найду... Но мне кажется, что я должен туда сходить. Если все пройдет гладко, вернусь к полудню. Может быть, де Басси как раз успеет разобраться с нашими документами. После снадобья доктора Бонневиля запах кофе уже не казался таким противным, и Анри поудобнее устроился на стуле, уже не пытаясь отстраниться как можно дальше от кофейника. - Может быть, есть что-нибудь, что я мог бы сделать по дороге, раз уж я все равно собрался покинуть салон и погулять по Парижу?
Бернар де Вильнев: - Остаться в живых? – любезно предположил де Вильнев, который идею Анри перерыть вверх дном жилище некого Огюстена Робеспьера принимал, как неизбежное зло, но нисколько не приветствовал. По мнению Дюверже стены говорить не умеют, а семейные документы, если таковые и были у пропавшего брата д’Ольме, уже давно или сожжены, или заняли свое место в архивах революционного трибунала. Если у патриотов вообще есть архивы, судя по всему, приговаривают они по наитию, не утруждая себя доказательствами чьей-либо вины. Зато, в отличие от стен, говорить умеют квартирные хозяйки и те же депутаты, и не только говорить, но и при случае звать на подмогу солдат. – Надеюсь, если гражданин депутат все же дома, вы не станете навязывать ему свое общество. Некоторые люди, знаете ли, злопамятны. Власть имущие выскочки – особенно. Бернар меланхолично взболтал кофейную гущу на дне чашки, глядя на нее с таким видом, словно собирался, подобно гадалке, узреть там их будущее. В этот момент он размышлял о том, насколько злопамятен его старый «друг» Рено.
Анри д'Ольме: - Я буду предельно осторожен, - пообещал д’Ольме, искренне надеясь выполнить свое обещание. – А когда я вернусь, думаю, у нас уже будут документы и мы сможем спокойно воспользоваться любезным предложением доктора. Понятия осторожности у Анри и Вильнева, очевидно, несколько отличались. Д’Ольме собирался действовать по обстоятельствам, и еще не решил, показываться на глаза депутату, или нет, если последний вдруг окажется дома. В конце концов, пистолет у Анри с собой, и если что-то пойдет не так... «Опять уходить по крышам?», ехидно поинтересовался внутренний голос, но вандеец весьма нелюбезно его заткнул глотком волшебного зелья доктора Бонневиля, на мгновение вновь утратив способность дышать. В голове прояснилось, но Анри оставил себе заметку, что злоупотреблять снадобьем явно не следует.
полная версия страницы