Форум » Париж. Город » Пополнение в стройных рядах. Ночь на 28 мая » Ответить

Пополнение в стройных рядах. Ночь на 28 мая

Эдуар Бонневиль: Время: ночь -утро 28 мая. Место: салон "Флер де Сите" - гостиница "Триумф Революции". Участвуют: Бернар де Вильнев, Эмильен де Басси, Анри д'Ольме, Эдуар Бонневиль.

Ответов - 75, стр: 1 2 3 4 All

Бернар де Вильнев: Де Вильнев меланхолично кивнул. Потеряв двоих, солдаты оставили Бонневиля и де Басси в покое, но теперь они стерегли выход из дома. Возвращаться на крышу барону не хотелось категорически, уже достаточно светло для того, чтобы превратить два человеческих силуэта на фоне утреннего неба в отличные мишени. – Из булочной есть черный ход. Попробуем его. А ты, малец, не вертись здесь, - вспомнил Бернар про мальчишку. Стрелкам с низу не разобрать, что за фигура мелькнет в оконном проеме – мужчина или ребенок. Шлепнут парня за милую душу. – А ну дуй вниз, да держись подальше от окон.

Этьен Летуш: Этьен не заставил себя упрашивать дважды. Еще в то мгновение, когда взрослые принялись внезапно палить в окно и прямо над ухом мальчика загрохотали выстрелы, он уже готов был дать деру. Теперь же, получив «добрый совет», совпадающий с собственными чаяниями, со всего духу припустил к лестнице. Слетев по ступенькам и стараясь не заглядывать в обгоревшую до черноты булочную Летуш-младший бросился к двери. И тут же над головой мальчишки сухо треснул выстрел: Этьена спасло лишь то, что стрелок ожидал появления во дворе взрослого мужчины, а не мальчишки. Коротко взвизгнув, мальчик повалился на колени, от страха даже не сообразив зареветь, хоть коленку сбил больно и до крови. Вскочил и нырнул обратно в спасительную темноту черного хода, врезавшись в следовавшего за ним к выходу де Вильнева, подобно пушечному ядру. – Дяденька, там… Не надо туда! Сын революционно-сознательной гражданки Дельфины, Этьен был по натуре истинным маленьким республиканцем. Насколько он вообще разумел эти вещи, а разумел он немного. Но даже нахватавшись мудреных словечек, вроде «тиран Капет», «австриячка», «равенство», «революция», и играя с приятелями в восковых кукол и маленькую гильотину, он по-детски помнил добро. Этот хмурый взрослый человек вчера спас его на улице, к тому же он увел Мари. Значит, «свой», хотя патриотки, что хаживали к его матери обсуждать казни на площади Революции, вряд ли согласились бы с подобной простой трактовкой.

Анри д'Ольме: «Мартен», сообразив, что республиканцы только что чуть не пристрелили мальчишку, мгновенно озверел и остро пожалел о том, что пистолет разряжен. Но делать было нечего. - Похоже, мы в ловушке, - это короткое замечание прозвучало до ужаса банально. – Они даже мальца не выпустят. И по крышам не уйдем... Кстати, а подвал здесь есть? Погреб, что угодно. Можно поджечь этот дом повторно и спрятаться там. Вряд ли солдаты полезут в огонь. А когда все прогорит, никому не придет в голову, что кто-то мог остаться в живых.


Бернар де Вильнев: Барон с некоторым сомнением глянул на своего спутника. Опыт сидения в подвале у него был, и довольно свежий. Подвал – это ловушка, и вряд ли пожар успеет охватить дом до такой степени, чтобы помешать гвардейцам ворваться вовнутрь. Но и на крыше с мальцом им делать нечего. А патриоты, мерзавцы, быстро подсуетились, окружив булочную. Видать, со вчерашнего дня, еще с погрома патрули усилены. – Может, и есть. Не знаю. Я тут не жил и даже хлеба здесь мне ни разу купить не довелось. – Поморщился вандеец. Машинально удерживая порывающегося сбежать мальчика. – Тише, постреленок. Тише. В прятки играть умеешь? Где обычно прячешься? Вопрос был задан просто «для проформы», Дюверже даже в голову не приходило, что сын булочницы как-то может им помочь.

Этьен Летуш: – В погребе. Там еще лаз есть, - заявил Этьен, шмыгая носом. – Темный… Когда из пушек в городе стреляли, в подвале у стены пол провалился, - начал оживленно рассказывать мальчик. – Мама ругалась, но каменщика позвать денег не было. Она его досками заложила и соломой засыпала, а нас с братом вздула, чтоб и нос не смели туда совать. Но Жан все равно лазил туда, я видел! – запоздало наябедничал мальчик. – Туда и взрослый может протиснуться, - заверил он, деловито оглядывая мужчин. – Но что там внизу, Жан мне не сказал. Пугал только...

Анри д'Ольме: «Мартен» бросил быстрый взгляд в сторону двери, представил собственный труп, нашпигованный пулями и оседающий на пороге булочной, и с интересом глянул на мальчика. - Если тебе все еще интересно, что там, можем посмотреть вместе. С нами можешь не бояться. Покажешь, где этот лаз? Этьен выглядел не по-детски серьезным. Сверкнув глазищами в полумраке дома, он нырнул куда-то под лестницу, что вела на второй этаж. Оттуда послышался невнятный возглас, и мужчины поспешили за своим юным провожатым. Вход в погреб скрывался за очередным деревянным щитом в полу. Он был тяжеловат для мальчика, и «Мартен» помог Этьену сдвинуть его в сторону. Из прохода повеяло сыростью и гнилыми овощами. - Вы хорошо видите в темноте? – обратился роялист к старшему из своих спутников. – Свечу бы... Или две. Бог знает, как далеко тянется этот лаз, и есть ли вообще из него второй выход.

Бернар де Вильнев: Искать свечи на пожарище – дело неблагодарное. Да и время поджимало. Как только солдаты почувствуют себя уверенно, - а это дело от силы четверти часа созвать к булочной патрули и поднять по тревоге ближайшую секцию нацгвардии, - они перейдут к активным действиям. Если из обещанного мальчишкой лаза нет выхода, свет их только выдаст во время обыска дома, который наверняка последует. Если есть… - У меня есть огниво, у вас порох, внизу солома… Спускайтесь, Мартен. С огнем как-нибудь разберемся. В погреб вела шаткая лесенка, и, судя по запаху плесени, преобладающему над запахом гнили, тут давно уже не хранили продукты. В Париже нынче голодная весна. Первым вниз по-хозяйски юркнул мальчишка, Вильнев спустился последним: стоя на выщербленной временем ступеньке, он придержал крышку люка, - единственного источника света в подвале, - давая себе и остальным последнюю возможность осмотреться. Старая кладка на стенах, видно дом строился на фундаменте другого, более древнего жилища. Пара пустых бочек, одна пустая капустная кадка, груды крысиного помета по углам, - какое романтическое место для смерти! Доски и ворох соломы, накрытый старой мешковиной, как и обещал сын булочницы, прикрывали провал в стене. Но главное – вот удача, - старый огарок свечи в грязной глиняной плошке, сиротливо примостившийся на каменном уступе. Порывшись в кармане, барон швырнул своему спутнику огниво. – Зажгите свечу, Мартен. Потом я закрою люк.

Анри д'Ольме: Вандеец поймал огниво, и спустя несколько секунд погреб осветился тусклым маленьким огоньком. Осветился – громко сказано, но лучше такой свет, чем вовсе никакого. Оставив свечу на уступе, «Мартен» деловито убрал завал, открывая узкий проход. Мальчик не погрешил против истины – взрослый мужчина действительно мог туда протиснуться, но именно что – протиснуться. «Мартен» посветил огарком в проход. Высота лаза позволяла идти во весь рост, а легкий ветерок, которым тянуло из прохода, намекал на то, что эта крысиная нора все же сквозная. И, похоже, расширяется... Перестав гадать, роялист полез под землю, справедливо рассудив, что, раз он идет впереди, свеча должна остаться у него. Судя по звуку шагов, Вильнев и Этьен последовали за «национальным агентом». Через десяток шагов «Мартен» споткнулся и едва не упал – лаз выводил в другой проход, с крепью. Здесь было посвободнее, и Этьена, сунувшегося было вперед, пришлось придержать за плечо. - Не суетись... – мягко попросил вандеец. Под землей было прохладно, мальчишка начинал ежиться, и «Мартен» прикрыл его полой плаща. Так они и шли, пока проход не вывел их в какой-то подземный зал. Роялист смотрел преимущественно под ноги, а вот гражданин Летуш – по сторонам, и он первым заметил неладное и довольно громко ойкнул. - Что? О-о... «Мартен» сбросил плащ, вручил его мальчишке и осторожно пошел вдоль стены, рассматривая ряды черепов. Казалось, вся стена сложена из них. Присмотревшись, роялист понял, что ярусы черепов проложены берцовыми костями, а верх стены украшен затейливыми узорами из ребер и фаланг пальцев, да так, что не сразу и поймешь, что узор составлен из человеческих останков. - Похоже, мы попали в костницу. – голос вандейца прозвучал приглушенно и невыразительно.

Бернар де Вильнев: – И я просто безмерно этому счастлив, - скривился идущий последним Дюверже, который не знал, на чем ему остановиться: креститься или чертыхаться. Это ж угораздило – живьем и добровольно забраться в старую могилу к мертвецам. Определенно, гражданка Летуш – земля ей пухом, - по делу драла своих пацанов, чтобы не совали нос, куда ни попадя. – Если их хоронили не через дыру в подвале булочной, где-то поблизости должен быть вход… Выход… Не важно, будем надеяться, он не замурован наглухо. Посветите мне, Мартен. Только осторожнее, порох. Присев на корточки, барон взялся заряжать оба своих пистолета. – Давайте сюда и ваш тоже. Истлевшие кости меня не беспокоят, а вот живые граждане, что ждут нас где-то наверху… Тут может сложиться по-всякому. Пламя свечи дрожало, задыхаясь. И по спине де Вильнева внезапно зазмеился липкий холодок страха. Если они лишатся огня, то свежие кости двух незадачливых роялистов и одного невезучего мальчишки останутся в этих подземных лабиринтах навечно, рядом с костями, замурованными в стены. Пожалуй, говоря, что его не пугают мертвецы, мужчина слегка погорячился. То есть, конечно, не сами мертвые, уж они-то безобидны, но перспектива нелепой кончины никого не обрадует. За спиной тоскливо всхлипнул Летуш. Он жался ко взрослым, и в то же время старался держаться от них подальше. Там кости, тут пистолеты. – Все будет хорошо, - криво улыбнулся вандеец. Обнадеживая себя, мальчишку, «национального агента» и за одно груду старых мощей. – Мы выберемся. И кстати… Меня зовут Бернар.

Анри д'Ольме: - Рад знакомству, - хмыкнул «Мартен», между делом уже начавший придумывать своему спутнику хоть какое-то прозвище. Не станешь же орать в случае необходимости «эй, ты!», да и думать о соратнике обезличенно было неудобно. Когда Бернар закончил перезарядку, от огарка остался жалкий огрызок. «Национальный агент» тихо мерз – и от холода (его плащ оставался на мальчишке, Этьен закутался в одежку, как только мог), и от осознания того, что костница запросто может приобрести еще троих постояльцев. Вот уж мечта любого республиканца – роялисты, добровольно устраивающиеся в могилах... Устроив пистолет за поясом, «Мартен» двинулся вдоль стены, стараясь не коситься на скалящиеся черепа. Он повидал в своей жизни немало мертвецов, но такое количество аккуратно разложенных останков поражало воображение. У дальней стены костницы обнаружились четыре ступеньки перед покосившейся дубовой дверью. Дверь висела на одной петле, и роялист без труда открыл ее, обнаруживая еще один проход. Здесь было не так промозгло, зато внезапный порыв сквозняка едва не погасил огарок. Прикрывая огонек ладонью, «Мартен» пошел по проходу и скоро уткнулся в дощатую перегородку. В ответ на пинок сапогом доски подались с такой охотой, что роялист чуть не упал. С этого момента проход пошел вверх, и скоро вся компания стояла перед новой дверью. Добротная оковка намекала на то, что их путешествие тут и окончится, причем бесславно, но «Мартену» пришла в голову совершенно шальная мысль. И он вежливо постучал носком сапога в нижний край двери. Прислушался и постучал еще раз. С той стороны донеслось отчетливое «Боже мой!».

Бернар де Вильнев: – Откройте, прошу вас. Не дайте пропасть христианским душам, - хрипло попросил де Вильнев, обнадеженный этим простым восклицанием с другой стороны двери. Эдак запросто поминать Господа в последние годы стало предосудительно, французы оставили бога, и бог оставил Францию. – Если не взрослым, то хотя бы детской. Мужчина слегка тряхнул мальчика, тот послушно пискнул. И, похоже, просьба, подкрепленная детским всхлипом, подействовала. С надрывным скрипом заскрежетали петли, давно не смазанные. Обрывая путину, дверь медленно приоткрылась. – Боже всемогущий, кто вы и как оказались внизу? – прошелестел их невольный спаситель, чье темное облачение безошибочно выдавало в говорящем священника. В этот момент на глаза ему попался пистолет барона, и служитель божий испуганно отпрянул. Он попытался захлопнуть дверь, но предусмотрительно выставленная Дюверже рука помешала священнику осуществить задуманное. – Не бойтесь, святой отец, мы не причиним вам вреда. Огарок в ладони «национального агента», зашипев, погас окончательно. Обратной дороги не было. – Милосердие не бывает наполовину. Не по христиански это. Выпустите нас. В заметной растерянности человечек в сутане переводил взгляд с одного мужчины на другого. Затем глянул на кутающегося в чужой не по росту плащ мальчишку и обречено кивнул головой – Проходите. На все воля божья. Если бы я не спустился в подвал за свечами, вас никто бы и не услышал.

Анри д'Ольме: «Мартен» от капнувшего на руку горячего воска зашипел в такт погасшему огарку и живенько протиснулся в дверь. Надо же. Церковь. - Что это за место? – мягко поинтересовался роялист у святого отца. – Куда мы попали? - Это Сакре-Кер*, сын мой. Наша церковь совсем невелика и далеко не богата, но была построена почти два века назад. Сюда мало кто приходит, - в голосе священника звучала одновременно гордость и печаль. – Следуйте за мной. - Церковь Сердца Христова... – совсем тихо, для одного Бернара повторил «Мартен». Название церкви показалось ему невероятно знакомым, хотя ассоциировалось отчего-то отнюдь не с богослужениями. Святой отец вывел их из подвала и провел по длинному коридору, где в стенах, в аккуратных раках, покоились мощи святых. Похоже, не одному «Мартену» в этом месте вспомнилась костница. Когда компания оказалась во внутренних помещениях церкви, «национальный агент» почувствовал, как медленно отпускает его не то подземный холод, не то напряжение минувшего часа. «Франсуа» до боли хотел увидеть дневной свет. *Имеется в виду не та Церковь Сердца Христова, которая сейчас существует в Париже

Бернар де Вильнев: – Вас не закрыли патриоты? Храм выглядел старым, но отнюдь не заброшенным. – Нет, сын мой. Видите ли, я присягнул новой власти… Священник вновь глянул на пистолет. Он был неглуп, и понимал, кто перед ним. Одного тона, с которым де Вильнев выплюнул ненавистное «патриоты» хватило, чтобы расставить все точки над i. – Если решитесь стрелять, делайте это сейчас, а не возле алтаря, - пробормотал он, отводя взгляд. – В кого? - не сразу понял вандеец. И, сообразив, что именно имеет ввиду человек в сутане, возмущенно вскинул голову. – Бросьте, отец, судить о деяниях слуги божьего не в моих правилах. Но если уж мы заговорили об убийствах… Бернар в задумчивости провел пальцами по рукояти пистолета. Оружие характерно пахло свежей пороховой гарью: для знающего человека нет вернее знака, что оно недавно побывало в бою. – У нас совсем мало времени. Всем будет лучше, если мы исчезнем и навсегда позабудем об этой встрече. Но... Вы никогда не практиковали принимать исповедь на ходу? – Признаться, нет, - растерянно улыбнулся священник. И, внимательно глянув на собеседника, осторожно добавил. – Если вы ищете отпущения грехов, то можете вернуться сюда позже. Как я уже говорил, это тихое место. Только пожалуйста… В следующий раз входите в другую дверь. Например, в эту. Он отодвинул засов, и Дюверже невольно прикрыл глаза ладонью, спасаясь от яркого света. Грядущий день обещал быть солнечным. – Это черный ход. Отчего-то мне подумалось, что тут место менее людное.

Анри д'Ольме: «Мартен» задержался в дверях и поймал за руку Этьена, что попытался было выскользнуть вслед за Бернаром. - Святой отец, у нас есть к вам еще одна просьба... Не могли бы вы приютить этого мальчика? Он сегодня спас жизни двоих людей, и с нашей стороны было бы черной неблагодарностью таскать его за собой по Парижу. Сами понимаете... Священник улыбнулся, принимая из руки роялиста мальчишескую ладошку. Этьен дернулся было за мужчинами, которым уже начинал потихоньку доверять, но «Мартен» наклонился, чтобы заглянуть ребенку в глаза: - Мы обязательно вернемся тебя навестить. Вот, держи, – роялист вручил Этьену пулю. – На память. И присматривай тут за нашим ходом, вдруг он нам еще пригодится? Не слушая возражений, «национальный агент» вручил священнику несколько ассигнатов – «на церковь, отче, на церковь...» - и направился следом за Бернаром.

Бернар де Вильнев: Решив не смущать более случайных прохожих видом двух пистолетов у себя за поясом, де Вильнев поплотнее запахнулся в плащ. Благодаря вмешательству республиканского патруля разминувшись с де Басси, вандеец знал лишь одно место, которое он готов был счесть безопасным. И куда можно было препроводить «Мартена». Однако злоупотреблять гостеприимством мадам Флер-Сите становилось уже не просто неучтиво: постоянное присутствие роялистов в ее доме, могло повредить самой Лютеции. «Последний раз, - мысленно пообещал Бернар. – И только на время, пока граф не подыщет нам другое убежище». На утренних улицах тем временем становилось людно. Жители столицы просыпались рано, вслед за солнцем. Взвинченный событиями предыдущего часа, Дюверже с трудом подавлял в себе желание при виде каждого человека в республиканской форме, - а солдаты попадались на пути роялистов все чаще, и спешили по направлению, прямо противоположному тому, куда двигались беглецы– хвататься за оружие. И вообще наплевать на конспирацию и держать руку на рукояти пистолета постоянно. – Похоже, мы разворошили осиный улей, - пробормотал он, кивая спутнику на очередной республиканский отряд. – И все из-за вас, Мартен. Можете собой гордиться. Что вы делаете в Париже, кстати? Вот черт, битому неймется… Мужчинам пришлось спешно нырнуть в ближайшую подворотню. На перекрестке национальные гвардейцы останавливали прохожих и громогласно требовали документы. Если задуматься, прогуливаться под землей оказалось куда безопаснее, чем по земле. Если только знать, куда именно и как добираться. Увы, подобными выдающимися знаниями барон не владел. О парижских катакомбах он знал лишь понаслышке, и сегодня столкнулся с подземными туннелями впервые в жизни.

Анри д'Ольме: - Если бы я помнил, что я делаю в Париже... – сказал, как выругался, «Мартен». – Я бы делал то, зачем приехал, а не шлялся по улицам, влипая в неприятности. Хотите верьте, хотите нет – я ничего о себе не помню. Практически ничего. Я совершенно определенно где-то вас видел, но где и при каких обстоятельствах... «Национальный агент» чертыхнулся себе под нос. - Меня сегодня занесло в Тюильри, где я умудрился потерять сознание в кофейне. Меня привел в чувство некто Огюстен Робеспьер. Он даже привез меня к себе домой, куда-то на улицу Сен-Флорантен. Хозяйка дома, где Робеспьер снимает квартиру, поначалу вроде как узнала меня, потом сочла, что ошиблась. Но мне показалась знакомой и квартира, и некоторые вещи в ней – например, картина на стене... О, как я мог забыть – вензель на картине совпал с вензелем на рукоятях моих пистолетов. Поразительное совпадение, и хорошо, наверное, что я никому не стал рассказывать об этом.

Бернар де Вильнев: - Веселенькая история, - пробормотал де Вильнев без особой радости. Бонневиль мельком упомянул, что «национальный агент» потерял память в результате ранения, и теперь воспоминания возвращаются к нему лишь урывками во сне или в бреду, как сегодня в ночь. Барон попытался представить себя в подобной ситуации… и не смог. Да еще и времена настали такие, что и в здравом разуме человек может погибнуть из-за любого неосторожно оброненного слова, что уж говорить о Мартене. Если бы не Эдуар… - Вам бы уехать… Может быть у де Басси есть связи, и мы сможем переправить вас в Англию. Машинально Дюверже вытащил из-за пояса пистолет, тот, что отдал ему попутчик, глянул на вензель на рукоятке. Гравировка рождала воспоминания, смутные, но явственные. Да, конечно, Военная Академия. Сколько ему было, шестнадцать? Как раз накануне выпуска, «старички», без пяти минут офицеры, умудрились повздорить с компанией курсантов, на пару лет младших, заводилой среди которых был лионец д’Ольме. Ссора как водится закончилась дракой, драка - прообразом попойки… Затем начальство всех примерно наказало, особенно старших, с четырнадцатилетних какой спрос? Как обычно, стоит памяти подкинуть одну зацепку, а дальше воспоминания, как страницы книги, разворачиваются сами собой. Потом, уже после революции, после своего дезертирства во время боев Вандее он узнал, что одним из отрядов командует его знакомец по академии. Они даже виделись мельком, но ни разу встречались лицом к лицу: повстанцы предпочитали тактику партизанских боев, и отряды разных командиров редко объединялись для больших сражений. – Анри? – осторожно спросил де Вильнев, переводя взгляд с вензеля на его владельца. – Анри д’Ольме?

Анри д'Ольме: «Мартен» встал, как вкопанный. Он вспомнил, где видел своего спасителя. - Вильнев. Бернар де Вильнев. Академия. С невнятным счастливым воплем д’Ольме от души облапал своего соратника, но тут же отпустил его – Бернар продолжал сжимать в руках заряженный пистолет, а получить пулю в живот – по чистой случайности - вандеец не хотел. - Черт возьми, да! Безмерно счастливый роялист вдруг посерьезнел, и повторил: - Анри д’Ольме. Гильом Рауль... Д’Ольме... Мой младший брат. Вот оно что. Бернар, я должен вернуться туда, на Сен-Флорантен. Мой брат был военным инженером, и Бог знает, что они сделали с ним. Там наверняка остались его документы, чертежи... Стоп. Нет, не так. Сначала я должен понять, кой черт занес меня в Париж. О, черт. Я же видел вас не только в Академии. Анри существенно понизил голос: - И название этой церкви мне не зря показалось знакомым... Я ведь не ошибся?

Бернар де Вильнев: - Не ошиблись. Вы партизанили в Бретани, насколько я слышал. А потом присоединились к Королевской католической Армии. Мы виделись в Шатийон-сюр-Севр, когда в штабе собирали командиров независимых отрядов для обсуждения совместных действий. Это было… С месяц тому. Барон нахмурился. Он разделял радость д’Ольме от «обретения себя», но самого главного, - как и зачем он оказался в Париже, - Анри так и не вспомнил. Пока собеседник пытался осознать обрушившиеся на него откровения, Бернар в свою очередь продолжал прокручивать в голове собственные воспоминания. Увидев в штабе знакомое лицо, он, помнится, спросил у адъютанта маркиза де Монтерея, кто это. И выслушал в ответ историю о верном королю офицере и его гильотинированной семье. Историю, по тем временам совершенно обычную. Как пример, можно было привести мадемуазель де Людр, лишившуюся родни в пламени гражданской войны. Первое, что вспомнил д’Ольме – имя брата. И теперь Дюверже гадал, стоит ли предостеречь его о том, что на Сен-Флорантен ничего, кроме разрывающих сердце воспоминаний, он не обнаружит, а Гильом Рауль наверняка давно уже мертв и похоронен в безымянной общей могиле на окраине Парижа.

Анри д'Ольме: Вандеец слушал товарища, не перебивая. Слово за словом, еще кусочек прошлого, еще один мост к утерянной, казалось бы, памяти. Вот она, истина – протяни руку, и коснешься. Вот они, все видения леса и посиделок у костра, боев, сражений и вылазок... Анри вдруг стало нестерпимо жаль убитую с полгода назад лошадь, но даже эта жалость носила оттенок ликования – он вспоминал. В виске закололо, и д’Ольме неосознанным жестом потер его, потом виновато глянул на Вильнева. - Не нужно в Англию. Я обязательно пойму, зачем я здесь. Мне кажется, это важно. А пока... Может, пока я смогу чем-то помочь? Вы ведь тоже не зря приехали сюда.



полная версия страницы