Форум » Зарисовки партизанской войны » Лучше синица в руке, чем клоп в супе » Ответить
Лучше синица в руке, чем клоп в супе
Симон Кадье: Время: 31 декабря 1794 года, вечереет Место действия: улицы Сен-Брие и пр. Участвуют: Симон Кадье, НПС-ы
Ответов - 2
Симон Кадье: За скверной ночью наступило не менее отвратительное утро, а за ним – не обещающий ничего хорошего день. Расставшись с комиссаром и генералом, Кадье отправился в гостиницу, хмуро размышляя о том, имеет ли теперь смысл для него оставаться в этой дыре. Мстительность нашептывала Симону поквитаться с Джудит д’Арсон самым доступным для него способом: лишить мерзавку и дома, и поместья, и всех возможных средств к существованию. Но здравый смысл, чрезвычайно обострившийся в Кадье после того удара по голове, которым попотчевал его Вильнев, вынуждал гражданина задуматься о том, каким опасностям он может подвергнуть свою жизнь и здоровье, оставаясь в охваченном восстанием департаменте, да еще и раздражая шуанов. Правда гражданин Рено уверял гражданина Юмбера, что у него припасен способ расправиться с роялистами, и он вот-вот явит его миру, словно фокусник, извлекающий из рукава букет и яркие ленты. Но Кадье терпеть не мог фокусников, недолюбливал самого комиссара, а главное, давно разуверился в подобного рода обещаниях. Переловят они повстанцев, как же. Покойный капитан Гапен тоже много об этом болтал, ну и где он теперь? Валяется на телеге с разрубленной головой. Молодец, что тут скажешь. Гражданина Кадье такая перспектива не устраивала. Разбитая голова отзывалась на каждое резкое движение тупой болью, поэтому Симон, как следует приложившись к бутылке кальвадоса за упокой бравого, не недалекого капитана, втравившего его в неприятности, завалился спать. И провел в постели весь последний день уходящего девяносто четвертого года. Когда он в очередной раз проснулся, за окном уже начинало смеркаться. Полюбовавшись в то же окно патрулями – все мы умны задним умом, какой теперь прок в этих караулах, когда склады уже сгорели, а шуаны улизнули обратно в свои спасительные леса, - гражданин оценщик отправился ужинать. В ту самую харчевню, где они с Гапеном… Да черт с ним с Гапеном, в конце концов! Раньше, проходя по улице, Симон никогда не обращал внимания на старух. На каких-нибудь аппетитных девиц или женщин – очень даже, но всякие закутанные в рванину бабки – вот еще. Но сегодня он изменил своим привычкам. Потому что со стороны рынка куда-то семенили две преклонных лет горожанки, и одна, как нарочно до самых бровей укутанная в платок поверх чепца, внезапно показалась Кадье знакомой. Хотите смейтесь, хотите нет, но он определенно где-то видел эту стару… «Да ведь это служанка Джудит!» – внезапно осенило гражданина оценщика. И то верно, в рассказе о перестрелке на заставе упоминали всего одну женщину. Так-так, пестрая сойка упорхнула из силков, а старую ворону, выходит, в лес не пригласили?! Полный решимости выяснить, не обознался ли он так кстати, Кадье окликнул первый же мелькнувший на улице патруль, благо, сегодня их было намного больше, чем обычно.
Джудит д'Арсон: Мари чувствовала себя лучше. Голова больше не болела, озноб не бил, а ноги не наливались свинцовой тяжестью. Говоря начистоту, она и болела-то очень редко, здоровьем обладала крепким, а хворь и недомогания, что порой все-таки одолевали пожилую женщину, являлись скорее результатом обычной усталости и переживаний. Её внезапное нездоровье как раз таки и стало следствием происшествий последних дней. Мари, несмотря на преклонный возраст, оставалась все еще крепкой и подвижной. Казалось, при желании она и телегу могла перевернуть, если б была в том нужда. Мари была шустрой и даже в меру бойкой служанкой, что в это неспокойное время было очень на руку. Благодаря хорошо подвешенному языку и житейской находчивости женщина всегда знала, где выгоднее брать овощи, масло, знала как заговорить зубы мяснику и выторговать у него хоть немного мяса, а если и не мяса, то обыкновенных костей, но таких из которых всегда получался дивный наваристый бульон. Революционные потрясения от которых содрогнулась вся Франция, положа руку на сердце, не то, чтобы совсем ее не заботили, но служанка д'Арсонов так и не смогла себе объяснить, чем партизан-шуан отличается от солдата-синемундирника, если на руках и того, и другого кровь невинных людей . Пожилая женщина искренне считала, что пролитую кровь нельзя было оправдать никакими убеждениями, ибо заповеди были едины для всех, что для республиканцев, что для роялистов. Последних все же Мари уважала чуть больше. "Эти-то хоть от Господа не отвернулись, охальники", - говорила она себе, но и в то, что солдаты Республики отвергли церковь, ей не верилось. Казалось, - всё это происки треклятой войны, что помутила человеку разум. Как же это возможно-то отринуть веру в Творца?! Сама мысль об этом казалась Мари настолько чудной и нелепой, что к этому "новшеству" она относилась с терпеливым молчаливым осуждением. Беспокойство Мари стало расти еще с того дня, когда молодая мадемуазель решила наведаться в комендатуру. Право слово, едва они спровадили прочь этого пронырливого англичанина, а ко всем англичанам Мари относилась настороженно, как новая неприятность, в лице скользкого и наглого гражданина оценщика, ступила на порог их дома. Многовато-то стало гостей у ее госпожи с тех пор как они перебрались в родной Сен-Брие, поджав губы беспокоилась пожилая служанка и не напрасно. В Париже гости разбежались, как пауки, а тут обивали порог едва ли с не первого дня. Другое дело, что гости все как один были незваные. Джудит долго не было в тот день и Мари совсем уже извелась и не находилась себе места от беспокойства. Гражданин Рено был для пожилой женщины загадкой, относилась она к нему с опаской, но ей хватало ума не выказывать человеку наделенного властью свои подозрительность и недовольство. Мари вздохнула вспоминая события вчерашнего дня. Всё случившееся казалось ей отчего-то такими далекими, словно это было не с ней. Впервые, она была разлучена с Джудит, её любимой девочкой, так решительно резко и надолго. Пожилой женщине хотелось бы верить, что это ненадолго, но здравый смысл подсказывал - встреча может так и не произойти. Пожилая женщина гнала эту мысль, но чем сильнее она старалась себя убедить, что все будет хорошо, тем яснее осознавало, где именно сейчас находится мадемуазель д'Арсон: в лесу, в партизанском отряде, в партизанском отряде мятежников на который объявлена охота. Мари поежилась, прогоняя прочь мысль о том, что может случиться с Дждуит, если отряд все-таки будет разбит. "И всё этот негодный оценщик, будь он неладен, шельма пронырливая! - ругалась она шепотом, спеша за своей знакомой. - Вот оно как бывает, когда о женщине некому позаботиться, когда рядом нет крепкого мужского плеча! Вот такие вот ястребы и слетаются! Ах, говорила я Джудит, говорила я ей, что замуж надо. Негоже женщине быть одной в такое неспокойное время. Любовь оно дело наживное. Главное, чтобы человек был порядочный. Так ведь только хмуриться начинала да плечами пожимать. Вот ведь чертовка! Попадись мне этот мерзавец Кадье!" Но только бедняжка Мари подумала о гражданине Симоне, как перед двумя пожилыми женщинами выросли караульные, а в лицо Мари ухмылялся никто иной, как гражданин оценщик. - Вот ведь правду говорят, - помянешь черта и появится! - невольно вслух произнесла служанка д'Арсонов. Она не стала делать неловких попыток, что не узнала мужчину. Было видно, что мужчина её узнал, а уверить его в том, что тот обознался, по глазам было видно, не получится. Бежать тоже не имело смысла. Разве смогут скрыться две старухи от караула из здоровых молодых солдат? Оставалось только уповать на её извечное - житейскую мудрость и бойкий язык. Ах да, ну и веру в то, что Господь ее не оставит, конечно же....
полная версия страницы