Форум » Зарисовки партизанской войны » Что день грядущий нам готовит?... » Ответить
Что день грядущий нам готовит?...
Бернар де Вильнев: Время: 30 декабря 1794 года, ночь. Место действия: ферма в окрестностях Сен-Брие Участвуют: Чарльз Остин, Шарлотта де Монтерей
Ответов - 14
Le sort: Не смотря на опасную суету на улицах Сен-Брие, Гионик сдержал свое обещание вывести шуанов из города. Правда пробираться пришлось очень осторожно, при каждом подозрительном звуке застывая, подобно изваяниям. Или, чего хуже, падая прямиком в колючую сухую траву или и вовсе в грязь. Они шли где-то неподалеку от берега, если прислушаться, можно было расслышать шум прибоя. Да и сырой туман, моросью ложившийся на кожу и на одежду, напоминал о близости пролива. Шли в абсолютной темноте, доверяясь крестьянскому, почти звериному чутью своего проводника. Пока не добрались, наконец, до небольшой фермы, порядком потрепанной временем и нищетой, загостившейся в этих краях за годы революции. За глухим лаем собаки и тревожным мельтешением света в окнах последовал тихий разговор на языке, который ни Шарлотта, ни коммандер Остин не понимали. А затем папаша Жагю отвел свой маленький отряд в хлев. - Тут тепло, безопасно и полно сена, - почти неслыханная роскошь для партизан. – Место тихое, отдаленное, и главное, не на Лоржской дороге, которую будут прочесывать синие, - пояснил Гионик. – Сюда вряд ли сунутся. За удобство мужчин он не переживал, а вот перед девушкой, которая называла себя маркизой, испытывал некоторую неловкость. Все же хлев – не лучшее место ночевки для дамы, да еще дамы, приехавшей из Англии. Мельник не сомневался, что за проливом Шарлотта отправлялась ко сну в совершенно иных условиях. И все еще мысленно продолжал недоумевать, отчего курьером де Пюизе оказалась женщина. Неужели для столь опасного поручения подле графа не нашлось мужчин? - Я сейчас принесу вам одеяло, госпожа, - пожалуй, это все, что Гионик мог сейчас сделать для мадемуазель де Монтерей. – Старое, но еще годное.
Шарлотта де Монтерей: Спать Шарлотте не хотелось. Едва прекратился их изматывающий поход через ночную мглу и сиюминутное беспокойство о спасении своей жизни оставило девушку, в ее сердце вернулась неуверенность и пригласила за собой терзания душевные. Совсем недавно она видела Бернара. Всего несколько коротких минут знала наверняка – он жив. И снова неизвестность. А ведь она так и не рассказала шуанам о перестрелке на заставе. Как знать, вдруг они ведут ее к Вильневу, а сам Вильнев так и не добрался из Сен-Брие до Лоржского леса? Маркиза де Монтерей внезапно почувствовала, что задыхается. Она торопливо выскользнула из теплого хлева в ночь, на свежий воздух. Стояла, обхватив себя за плечи, подставляя лицо туману так, чтобы не чувствовать собственных слез. «О чем я плачу? Его не могли убить вот так запросто. Кого угодно, но только не его. И значит, все будет хорошо. Или я плачу оттого, что собственная любовь кажется мне большой глупостью этой ночью? Полтора года прошло, и барон ни разу не послал мне ни единой весточки. Может, он ни разу даже не вспомнил обо мне? Кто была та женщина на заставе? Женщина, которую республиканский офицер так отчаянно желал убить, а Бернар – защитить?» За спиной Шарлотты послышались тихие шаги, и, обернувшись, она разглядела во мраке знакомый уже республиканский мундир. - Вам тоже не спится, мистер Остин? – спросила мадемуазель де Монтерей тихо. Она была благодарна англичанину за то, что своим появлением он избавил ее от размышлений, доставляющих Шарлотте почти физическую боль. – Такая странная ночь. Слышите шум волн? Наверное, опять будет шторм. Вы, кажется, моряк? Как вы оказались тут, среди французских роялистов?
Чарльз Остин: Коммандер не любил духоты и запах соломы. Нет, хлев был чистым, солома свежей. Для человека военного, давно отвыкшего от роскоши, этого было более, чем достаточно. Но к Остину во тьме старого сарая пришли непрошенные, словно надоедливые родственники, воспоминания. В комендатуре, в тесной тюремной камере тоже пахло соломой, прелой и залежалой, а сквозь узкое окно едва просачивался свет. Кулаки коммандера сжались в бессильной злобе. Брассар был хорошим человеком: преданным и сердечным. Интересно, будет ли оплакивать брат его кончину? Остину очень хотелось в это верить. В Чарльза вцепилась едкая хандра, скрутила и положила на лопатки. Нельзя, нельзя свыкнуться с тем, что друзей и соратников уводят на казнь. Коммандер был опытным военным, закаленным и храбрым, но знал, - бравада, - всего лишь красивое слово. Ни один солдат в этом не сознается, но смотреть в лицо костлявой и не дрогнуть? Дрогнет даже тот, кто ищет смерти. Даже для того, чтобы попасть в рай не спешат умереть. Англичанин чертыхнулся и торопливо вывалился из душного хлева. Нет ничего хуже тяжелых дум, когда ты на чужбине. Остин, меланхолично жуя соломинку, перебирал в уме пословицы и поговорки, старясь не думать о том, что завтрашний день вполне может стать для него последним. - Что-то ты раскис, старина, - отругал он себя, укладываясь на широкой телеге, оставленной во дворе. Он подложил локоть под голову и, чуть сощурив глаза, одолеваемый тем самым английским сплином, уставился в холодное ночное небо. Большая Медведица. Полярная Звезда. Орион. Чарли вздохнул, дышать под открытом небом было легче. Ночной ветер приносил с побережья родной запах моря: соленый, трепещущий, беспокойный. Скрипнула дверь. Коммандер повернул голову. Кому еще не спалось в этот поздний час? Снова чертыхнувшись, - ведь только что так удобно устроился, - англичанин поднялся на ноги и пошел проверить. Береженого Бог бережет. Конечно, это всего-навсего хозяйский кот, а не хитрый республиканский синий, решивший устроить засаду, но подойдя поближе англичанин наткнулся на плачущую девушку. Это было неожиданно. В общем-то, сказать по чести, коммандер предпочел бы столкнуться с синепузым, чем с плачущей женщиной. - Маркиза, - Чарли узнал в худенькой фигурке недавнюю знакомую. Для слез всегда было много причин. Взять хотя бы просто тоску по дому; по тем, кто ушел и никогда уже не вернется. Уж не об этом ли самом еще несколько мгновений назад тосковал сам коммандер? - Маркиза, - повторил Остин снова. Она пыталась завести разговор, словно хотела отвлечься от скорбных мыслей. Он встал рядом, сверху вниз глядя на хрупкую девушку. - Для вас это так удивительно? Согласен, англичанин сморится чужеродно на французской земле, но я, может и не друг, но соратник. Моя шхуна перевозила оружие для роялистов. Чарльз замолчал, не желая вспоминать тот траурный вечер. - О чем вы грустите, маркиза? - заговорил он вновь, спрашивая напрямик. - Уже завтра вечером вы снова встретитесь со старыми друзьями. Улыбнитесь и не думайте о плохом. Мужчина кинул взгляд в сторону побережья. Что она говорила? Шторм? Буря? Забавное дитя. - Нет, шторма не будет. Это просто северный ветер. Пресловутый северный ветер, - коммандер тяжело вздохнул, но чувствовал, что лишь разбередил старые раны и свои, и француженки. Никогда он не отличался деликатностью в общении с дамами. Был бы перед ним юный аристократ Чарли просто предложил выпить и закурить, а вот как утешить юную аристократку? Но слова вдруг вырвались сами собой. Как тогда, с Брассаром, в темной камере, перед тем, как Остин услышал отрывистые выстрелы. - Он жив и здоров, - коротко сказал англичанин. - Просто верьте в это.
Шарлотта де Монтерей: Девушка удивленно, и в то же время с благодарностью глянула на мужчину. Неужели читать в ее сердце так легко? Ну и пусть, Зачем врать себе, да еще и окружающим. Де Пюизе – это повод приехать. Ей совершенно безразлично, кстати, что он писал в письмах, адресованных роялистам. Она тут не за этим. - Я верю, я его видела, - вздохнула Шарлотта. – На заставе на въезде в город. В голове было тесно от мыслей, в сердце – от чувств, но облечь все это в слова удавалось с трудом. - Нам не выдалось поговорить. Он даже не узнал меня, в этом… прекрасном крестьянском наряде. Зато какой-то республиканец узнал женщину, что ехала вместе с…, - маркиза де Монтерей запнулась, не зная, как называть Вильнева. Бернаром – не слишком ли фамильярно, бароном – не слишком ли глупо, учитывая, что все они «бывшие». И в конечном итоге замолчала вовсе. - Раньше я никогда не боялась воды, - добавила девушка совершенно невпопад, почувствовав, что липкое молчание затягивается, и оттого холодит губы привкусом тревоги. – А теперь боюсь. Хорошо, что не будет шторма. Знаете, я едва не утонула, когда высаживалась на берег. Лодка опрокинулась. У полета пушечного ядра такой неприятный звук… Светская беседа решительно не выходила светской.
Чарльз Остин: Светские беседы утомляли Чарльза, на них он решительно не знал, как поддержать разговор. Чудесная погода? Прекрасная улыбка? Сударыня, вы так изумительно танцуете? Чушь. Женщины почему-то не прощают прямолинейности. Море же не прощало лицемерия и праздности. Если надвигаются тучи - значит скорее всего будет шторм, значит нужно убрать паруса, облегчить оснастку, а не вытаскивать зонт и злиться на то, что погода помешала завтраку в офицерской каюте. Юная француженка похоже из-за всех сил старалась казаться любезной. Ах, этот очевидный налет английской салонной вежливости! У Чарльза от него сводило зубы. Они одни. Их никто не увидит. Их окружают только ночь, стылый воздух и общее одиночество. Он больше ценил откровенность маркизы, чем нелепое желание заполнить чем-то звенящую тишину. Хотя слова француженки не были ни праздными, ни глупыми. Просто обычные страхи напуганной женщины. Чарльз сделал еще один шаг в сторону Шарлотты. Как бы она не упрекнула его в фамильярности, подумалось ему, но англичанин не удержался, и осторожно коснулся ладонью черноволосой головки. - Леди де Монтерей, все бояться смерти. Даже я, прожженный морской чертяка, боюсь свалиться за борт и утонуть. Оставьте вы эти мысли. А затем хмурая складка легла на его лоб и он спросил: - Вы говорите, что на заставе республиканец узнал женщину, ехавшую вместе с бароном? Её арестовали? Англичанин выругался. Беспокойство обожгло его, но мужчина с расчетливой холодностью прогнал черные предположения. Беспокоиться было рано. С мадемуазель д'Арсон безусловно все хорошо. Должно быть все хорошо. Она в Лорже. С Дюверже. И, наверное, они опять ссорятся. Остин усмехнулся, вспоминая с каким непреклонным упрямством молодая женщина разговаривала с командиром шуанов. - Барон помогал выбраться мадемуазель д'Арсон из города. Видите ли, в руках комиссара Рено, хорошего моего знакомого, - Чарли потер шрам на виске, - Джудит была отличной мишенью для мести. Вы что-нибудь слышали о декрете о заложниках? Так вот - эта женщина неминуемо отправилась бы на плаху, после подрыва складов, что учинили вчера шуаны. Дюверже спас ей жизнь. "Надеюсь, когда-нибудь она это оценит", - сердито пронеслось в голове англичанина.
Шарлотта де Монтерей: - Нет, ее не арестовали, - поспешила обнадежить англичанина Шарлотта. – То есть… Я не знаю. На заставе началась перестрелка, потом этот взрыв... Имя д’Арсонов было для маркизы де Монтерей всего лишь именем. Она никогда его не слышала. Зато про декрет о заложниках прекрасно помнила, и даже сама когда-то под него попадала. Раньше, когда был жив еще ее отец. Снова боль под сердцем, безнадежная, тянущая. Тоска о том, чего уже не вернуть и не изменить. Сорвавшись в воспоминания, словно в ледяные волны Па-де-Кале, Шарлотта не сразу обратила внимание на имя, которое коммандер Остин назвал следом за именем мадемуазель д’Арсон. Комиссар Рено? Кто?! - Боже всемогущий! - Невольно вырвалось у девушки. – Рено! Его привычки не изменились. Погубить женщину, чтобы досадить мужчинам. В этом комиссар преуспел больше прочих. Теперь, постфактум, у маркизы был особый повод радоваться тому, что она не попалась республиканцам. А затем, следом за радостью, внезапно пришло понимание того, что она тоже слабое место, самое ее присутствие, ее нелепое желание найти любовь там, где смерть вышла на свой страшный сенокос, может обернуться бедой для того, кому она желает совсем иного. - Мне не стоило приезжать сюда, - в сердцах воскликнула Шарлотта. – Простите меня, мистер Остин, чувствовать себя причиной смерти других людей намного тяжелее, чем самой умереть. Я пытаюсь убеждать себя, что это не так, что шхуну, на которой я добралась до Британии, республиканцы захватили бы в любом случае. Но человек, который сопровождал меня в Сен-Брие, не погиб бы на заставе, если б я… Просто сидела в Хэтфилд Хаус и терзала клавесин!
Чарльз Остин: "Ох, твою ж мать", - устало вздохнул Остин, не зная куда себя девать от женских стенаний. Девичьи слезы, пожалуй, единственное, что могло выбить его из колеи. Он пошарил в кармане и, к своему удивлению, вытащил чистый лоскут. Протянул девушке. - Маркиза, - Чарльзу пришлось постараться, чтобы голос его был тихим и спокойным. - Что сделано, то сделано. Плакать, сожалеть, укорять себя и судьбу - бессмысленно. Вы уже по эту сторону Ла-Манша. И ничего не изменишь. Так-то. Это во-первых. Во-вторых, вы не виноваты в смерти людей, - думай я также, - давно б залез в петлю. Люди умирают каждый день, дорогая Шарлотта. Печально, что вы становитесь этому свидетельницей, но такова война. Это вовсе не ваша вина. И как бы не мучили вы клавесин, но люди бы все равно погибали. Коммандер замолчал, надеясь, что сумел утешить маркизу. - Ступайте спать, - он тронул её за плечо. - Завтра предстоит трудный день. И не корите себя за то, что приехали. Вспомните, ради чего вы приехали. Я знаю, как тяжело на чужбине, даже в кругу друзей, но вдалеке от родных и любимых. Будь вы сейчас в Англии, вы бы жалели, что не в силах пересечь Ла-Манш. Но оказавшись тут, вы жалеете об обратном. Остин негромко рассмеялся и крепко сжал холодную ладонь француженки. - Вы совсем замерзли. Так не годится. Вы, что же, хотите предстать перед бароном с красным носом и сиплым голосочком? Вот уж он будет удивлен. Ступайте спать, - еще раз повторил Чарли. - Я принесу вам теплого вина. Согреет и успокоит нервы.
Шарлотта де Монтерей: Забота незнакомого в сущности человека трогала. Как и понимание того, что иногда быть слабой удобнее всего. Особенно в присутствии мужчины, готового взять на себя ношу двойной ответственности. Но становиться обузой кому-либо маркиза де Монтерей не желала. Воспользовавшись любезностью англичанина, а вернее, той чистой тряпицей, что ему удалось отыскать, девушка решительно утерла слезы. Глубоко вздохнула, призывая на помощь остатки сил душевных. - Обещаю, что этого больше не повторится. Больше никаких слез. А вот от теплого вина я бы отказалась, но не уверена, что тут, - она задумчиво кивнула головой в сторону обветшалого дома, - найдется, что подогреть. Кроме воды или, по счастливой случайности, молока. Но я не простужусь, не бойтесь. Это было бы довольно глупо, пережить купание в заливе, в потом подхватить простуду из-за сырого тумана. К тому же один из шуанов обещал мне одеяло. Остин говорил о том, как она предстанет перед бароном с красным носом, а Шарлотта думала о том, что даже и без него достаточно ее нынешнего овечьего тулупа и деревянных ботинок, чтобы произвести впечатление на Дюверже. «А ведь Барнар видел меня в красивом платье всего раз в жизни. Тот самый первый раз, на улице Ферронери. А потом платье сгорело во время пожара в булочной. Как давно это было…» Затем мысли маркизы вновь вернулись к комиссару Рено. Она слишком боялась этого человека полтора года назад, чтобы теперь вот так запросто выбросить его из головы. - Вы сказали, что комиссар Рено – ваш хороший знакомый, - напомнила она Чарльзу. – Как же вас так угораздило?
Чарльз Остин: - Я рад, что к вам возвращается чувство юмора, - улыбнулся англичанин в ответ на слова маркизы. Действительно, помереть от простуды из-за стылого тумана, а не после морского купания было бы до нелепости смешно и глупо. Чарльз не понаслышке знал, какая холодная воды за бортом в это время года, и посочувствовал женщине. Похоже, вынести ей пришлось немало. - Все ж я разыщу вина, - настоял на своем англичанин. - Поверьте, бывалый военный умеет, прежде всего, две вещи - найти ночлег и выпивку. Чарльз не стал говорить о третьем умении, ибо оно было явно не для нежных девичьих ушек, а коммандер не хотел смущать маркизу грубым английским юмором. Он мигом вернулся, держа в руках бутылку с самодельной бретонской наливкой. Воистину! Солдатская удаль торжествовала! - Вот, выпейте! - мужчина протянул девушке кружку. - Это вас согреет. Он сам сделал три больших глотка, чувствуя, что тоска отпускает, наконец, и его. - Так о чем мы, - продолжил коммандер их разговор. - Ах, ну да. Остин вопросительно глянул на девушку. - Я вижу имя комиссара Рено будоражит не только мое солдатское сердце, так? Ах, можете ничего не говорить мне, маркиза, - вздохнул англичанин. - Ваша история, как тысяча других. Он замолчал, словно вспомнил усопших. - Знаете, нас предали, когда мой корабль с грузом оружия и припасов выгрузился у Подковы Дьявола. Мои люди и люди Вильнева погибли, а сам я попал в застенки комендатуры. Этот ваш Рено знает свое дело, скажу я вам. Коммандер снова сделал глоток наливки, прогоняя охватившую его злобу. - Но это мой печальный трактат. Забудем, - голос коммандера стал вдруг сухим и конструктивным - Шарлотта, я вас внимательно слушал. И вот о чем хочу вас спросить. Скажите, эта ваша "Кокетка" ведь не была потоплена синепузыми? - коммандер задумчиво потер подбородок и пробормотал про себя. - Наверняка, это шхуна. Похоже, республика разжилась призовым судном у берегов Бретани. Коммандер довольно усмехнулся. - Думаю, самое время заняться каперством.
Шарлотта де Монтерей: Она послушно глотнула, поперхнулась, и какое-то время, не отвечая англичанину, просто пыталась восстановить дыхание. С подогретым вином содержимое добытой коммандером Остином бутылки имело очень мало общего. «Кажется, тут это называют кальвадос. Последнее время, куда я не попаду, мужчины потчуют меня именно им». Совсем недавно Шарлотте хотелось плакать, теперь – смеяться. А потом ее сморит сон. Побывав на маяке, маркиза уже примерно представляла себе целебные свойства бретонской настойки. Даже рассказ о предательстве и застенках теперь не казался таким уж трагическим. Девушка просто приняла его к сведению, ничего иного от комиссара она и не ожидала. Разве что не предполагала, что Рено допрашивает пленников с пристрастием. Ведь патриоты хвалились тем, что отменили пытки на дознаниях. Правда эта похвальба плохо сочеталась с насаженными на пики головами роялистов и сотнями мертвых тел, которые на окраинах Парижа по ночам присыпали известью в общих могилах. - Каперством? – переспросила маркиза, поднимая взгляд на оживившегося англичанина и с удивлением отмечая в его глазах азартный, почти веселый блеск. Тоже кальвадос, или то, что любители красного словца, вроде графа Жозефа, называют героизмом? - Неужели и правда есть возможность спасти команду «Кокетки»? – вырвалось у девушки. Раньше она не думала о судьбе капитана Корентина и остальных. Запретила себе думать, потому что ничем не могла им помочь. Но шуаны – совсем другое дело. Только станут ли они рисковать. Или… - Или вы говорите о судне, а не о людях? – тихо уточнила Шарлотта.
Чарльз Остин: - Ну это, как получится, -уклончиво произнес коммандер, делая еще один большой глоток. Будь на месте Шарлотты сейчас мужчина, тот несомненно его понял без слов. С женщинами же приходилось помнить о таких тонкостях, как муки совести, рыцарство, джентльменство. И почему им всегда нужны паладины? Почему они так непростительны к тому, что между ними, мужчинами, зовется просто - хладнокровие. Чарли не стал произносить этого вслух, лишь сказал, улыбнувшись: - Это пока только мысли, маркиза. Надо же мне как-то выбираться из этой, - "чертовой страны" чуть не обронил он, - из этой трясины. Меня, наверное, давно уже похоронили. Чарльз вспомнил содержание пакета и нахмурился. Приказы, безусловно, не обсуждаются, но коммандера гложило неприятное чувство. Десант? Уже через месяц? Не поздновато ли отправили радостную весть шуанам? А если бы он погиб у Подковы Дьявола и письмо сгинуло бы вместе с ним в холодной земле? А если бы... Как же много было этих "а если бы". Да и вооружение самих шуанов было бы весьма кстати, перед готовящейся бойней, но Вильнев получил лишь письмо. "Готовьтесь. Все будет хорошо. Монархия торжествует!". Коммандер вздохнул. - Шарлотта, скажите, комиссар Рено он лишь просто исполнительный французский комиссар или нечто большее? Насколько далеко он готов зайти, чтобы добиться своего?
Шарлотта де Монтерей: Мадемуазель де Монтерей чуть прикусила губу, стараясь облечь воспоминания полуторалетней давности в слова. Желательно как можно точнее характеризующие человека, о котором спросил ее англичанин. - В девяносто третьем Рено был комиссаром Комитета Общественной Безопасности. Если вы знаете, о чем я говорю. Он бывший военный, он умен, властен, целеустремлен, решителен, и… Не гнушается любых средств для достижения поставленных целей, - грустно добавила Шарлотта, припомнив подробности ловушки, которую комиссар расставлял для Алого Первоцвета, да и для нее самой. – Он был таким пламенным якобинцем и чуть ли не другом Сен-Жюста, - вспомнила она почти со злостью. – И тем не менее пережил термидор и снова у власти. Это просто чудо, мистер Остин, что вам удалось спастись из его лап. «Чудо, чудо, - собственные слова тревожным молоточком отстучали в висках Шарлотты. – Рено - мастер чудес, в свое время он так легко превратил служанку булочницы в дочь вандейского командира, предателя Руонвиля в героя, а доктора Бонневиля – в предателя. Вот только чудо со спасением английского офицера ему, наверное, совершенно ни к чему» - Я очень рада, что вам это удалось, - закончила она мягко, отбросив неуместные подозрения. – Ваша смерть была бы ужасной потерей для тетушки Агнессы и всех английских девиц на выданье… Простите, это ваша наливка. От нее у меня голова кружится и мысли путаются, - оправдалась маркиза, сообразив, что ее попытка пошутить выглядит уже слишком фривольной.
Чарльз Остин: Чарли расхохотался. Славно. Слушать шутки француженки были лучше, чем наблюдать за её горькими всхлипами и тоской. А улыбка ей к лицу, отметил Остин, всматриваясь в хорошенькое личико и понял, что завидует Дюверже. Ради него она пересекла Ла-Манш, бросив уютную и спокойную жизнь в Англии. Ради коммандера, разве что тетушки устроят чаепитие. Впрочем, англичанина это не расстраивало ничуть. На войне не место сантиментам. Да и не до женщин было сейчас Остину. Нужно было возвратиться в Англию. Он был уверен, что только там сможет найти ответы на мучившие его вопросы. Рассказ Шарлотты приободрил его. Берега родной Великобритании уже не казались призрачными. Республика разжилась призовым судном, значит самое время это самое призовое судно реквизировать. На то она и "Кокетка", чтобы менять поклонников. Чарли не сдержал усталого зевка. Он бы с удовольствием потолковал с маркизой еще не один час, но усталость все же взяла свое. День был невыносимо долгим. Он успел разжиться несколькими душами "синих", вызволить упрямую Джудит из лап паука оценщика, встретиться и снова попрощаться с Ортанс, столкнуться с маркизой и узнать, что им по как раз по пути. - Завтра трудный день, маркиза. Ступайте спать. Вы же не хотите, чтобы до барона дошли слухи, что вы полуночничали наедине с английским офицером, распивая кальвадос.
Шарлотта де Монтерей: - Вы правы. Нервное напряжение потихоньку отпускало. Давали о себе знать целительные для духа свойства местного кальвадоса. И Шарлотта чувствовала, как к ней на мягких лапах подкрадывается дрема. Зевок собеседника был истолкован, как знак свыше: пора отправляться на покой. - Спасибо за разговор, мистер Остин. И… За поддержку. Стоило еще поблагодарить за само существование тетушки Агнессы, ведь в противном случае этот учтивый и обаятельный мужчина мог и не поверить ей. И тогда он не был бы ни учтивым, ни обаятельным. Старый Гионик был подобен древнему лесному духу. Он выступил из темноты совершенно беззвучно, и так же беззвучно протянул маркизе обещанное одеяло. В которое она закуталась с нескрываемым облегчением. Все же ночи в декабре холодны и стылы, а огня они не разводили. Шарлотта не жалела, что открылась англичанину, позволила ему столь легко догадаться, что приехала она не ради дела роялистов, хоть в этом она и пыталась поначалу уверить шуанов, а ради человека. Коммандер не стал насмехаться над ней, не назвал ее затею безумием, а главное не продемонстрировал того снисходительного сожаления, которого она заслуживала бы, если бы у барона… «Не хочу об этом думать, - велела себе Шарлотта, комочком сворачиваясь на теплом сене. Солома колола щеку, и девушка подложила под голову широкополую шляпу. Свою настоящую спасительницу в этом походе. Через несколько минут дыхание ее выровнялось, осталась только ночь и далекий шум моря.
полная версия страницы