Форум » Зарисовки партизанской войны » Неисповедимы пути Господни » Ответить
Неисповедимы пути Господни
Чарльз Остин: Время: 30 декабря 1794 года, вечер. Место действия: Собор Сен-Брие Участвуют: Чарльз Остин, Ортанс Дюбуа, отец Антуан, Мари
Ответов - 30, стр:
1 2 All
Чарльз Остин: Чарли откашлялся и поспешил ретироваться. Может быть, порой коммандер и был несколько не учтивым, в особенности с дамами, но в чувстве такта упрекнуть его было нельзя. То, что между бароном Дюверже и мадемуазель д' Арсон проскальзывала недосказанность было видно и не вооруженном глазом." Хотя "проскальзывала" - это совсем уж мягко сказано, - усмехнулся Чарльз, застегивая мундир. - Гремели молнии, пожалуй, было бы более верным определением." - Здесь недалеко, - зашептала испуганная женщина Остину. - Церковь почти в двух шагах от дома д'Арсонов, но придется нам немного поплутать, мсье, чтобы не по главным-то улицам шагать. Голос Мари прошелестел уже чуть бодрее, а англичанин подивился тому, как быстро к пожилой служанке возвращается ее былое настроение. - Это была бы презабавная шутка, если бы не было все так печально, - пробормотал коммандер, когда они выходили через черный ход. - Веди меня, моя прелестница. - Вы бы поменьше разговаривали, гражданин, - упрекнула Мари коммандера. - Говорите-то вы чисто, как француз, но больно-то вы уж веселый для республиканца. Женщина старалась прибавить шагу, но шла все равно медленно. Болезнь и последние события стали для нее сейчас непосильной ношей для дальних путешествий. Церковь и покровительство отца Антуана были вынужденной надеждой. - Мари, сердце мое, сейчас ты мой полководец. Уста мои немы. Правда, в церкви я за себя не ручаюсь. Там я обычно начинаю ругаться, как сапожник. Женщина что-то недовольно пробурчала себе под нос. Однако, Мари ошибалась. Не было Остину сейчас не весело и не смешно. Нарочитая шутливость, прикрывала рвущуюся наружу злость и не давала прорываться отчаянью. Слишком уж отчетливо врезался недавний эпизод в его память. А Джудит все-таки была великолепно притягательна в своей храбрости, но что толку от ее отваги, если бы Вильнев не подоспел именно сегодня, именно в это время? Явись они часом позже... Чарльз сжал челюсть, представив себе какая картина открылась бы перед ними. В густой темноте, лишь изредка освещенный редкими фонарями, остов церкви выглядел мрачным и напомнил коммандеру темницу, чем святое место. Он переступил порог храма, чувствуя себя неуютно не потому, что храм был католическим, а оттого, что весь его облик, словно отпугивал от него благоговение тихой обители: кровь на синем мундире, оружие на поясе и полное отсутствие раскаяния. Не было даже желания прочесть молитву. Он вспомнил Брассара, вспомнил своих погибших людей, но ничего кроме ледяной злобы не почувствовал. - Вот и добрались, - он помог Мари сесть на скамью, а сам прошагал к высокой колоне у входа, туда, где он заметил мраморную чаша со святой водой. Зачерпнул ладонью, плеснул на лицо, но не осенил себя крестом. Чарльзу хотелось пить, он был зол и, хоть и понимал, что ведет себя непростительно грубо, но совесть его, с тех пор, как он ступил на "гостеприимный" французский берег, молчала. Мужчина снова зачерпнул ладонью воду и поднес к губам. Вода оказалась холодной, вкусной и успокоила распаленного офицера.
Ортанс Дюбуа: Зимнее солнцестояние уже минуло, однако на продолжительности дня это пока сказывалось мало, и Ортанс засобиралась в церковь часов после пяти вечера. В последнее время комиссар "дома" только ночевал, да и то, не всегда, столовался редко, но Элади все равно готовила в расчете на его пайку. Сегодняшние остатки еды было единогласно решено отдать отцу Антуану, и Ортанс, тщательно пристроив на кудрях скромную шляпку и запахнув плащ, протянула руку за корзинкой. - Передай святому отцу, что я к нему зайду на днях. Свечку надо поставить за усопших, и за живых помолиться, - напутствовала Элади дочку мера, передавая ей корзинку со снедью. - Если бы синепузые опомнились, давно бы прекратилась эта война, - вздохнула кухарка, расправляя складки на фартуке. - Вот ума для них у Господа тоже попрошу. Хоть надежды мало, - фыркнула она. - Иди уже, а то стемнело почти. Нечего тебе по улицам одной ходить, - забеспокоилась Элади. - Да будет тебе, - целуя ворчунью в щеку, пахнущую крепами с вареньем, Ортанс покинула дом. Хоть она и не разделяла опасений Элади, ведь молодости присуща беспечность, иногда выше меры, Ортанс прибавила шагу, зайдя в довольно темный переулок. Всё же, в городе армия, чужая армия, которая пока население не трогала, однако никогда не знаешь, не захочется ли какому-то перебравшему солдату спросить у молоденькой девушки, как пройти к ближайшему трактиру. Да и бродячие собаки, привлеченные запахом снеди из корзинки, могли доставить хлопот. Достигнув церковной калитки, Ортанс с облегчением вздохнула и юркнула в боковую дверь. И чуть не налетела на республиканского солдата. - Ой! - тихо вскрикнула Ортанс, застыв в полумраке древнего собора, пытаясь понять, какая нелегкая занесла в церковь синемундирника. Перед глазами возник образ дьявола, в красной мантии, с рогами, копытами и хвостом. Ведь кто мог привести солдата республики в храм? По молодости, Ортанс в критических ситуациях мыслила категорично, не допуская полутонов. Но... Что-то в кудрях этого синепузого, как его назвала бы Элади, показалось ей смутно знакомым, и она подалась вперед, забыв об осторожности. - Вы?! - радостно вскрикнула Ортанс, и тут же прикрыла ладонью рот, словно звук её голоса мог вызвать нечистого во плоти. - Что вы здесь делаете? Как вы... - Ортанс осеклась, потому что её переполняла эйфория. Она уже и не надеялась увидеть англичанина, и теперь радовалась, как дитя. Хотя нет... Не как дитя. Далеко не как дитя. Ортанс тут же покраснела, пытаясь подавить тот вихрь эмоций, который подняла в её душе эта встреча. Это же неприлично. Но так захватывающе!
Чарльз Остин: Это было невероятно, но Чарли испугался. Действительно, на несколько долгих мгновений сердце его нырнуло в пятки. Оно всегда так предательски поступало с ним, когда за его спиной вдруг неожиданно раздавались нежные девичьи голоса. Восторженные голоса. Милое ликование и щебет. К его досаде, он настигал его везде и всюду, как бы далеко коммандер не прятался в закоулках и лабиринтах просторных садов на балах и приемах, куда обычно имели привычку затаскивать его тетушки. Правда, легкий испуг, который скорее был просто досадным воспоминанием, быстро сменился изумлением, а затем и без того хмурые брови коммандера сошлись на переносице. Ортанс и опомниться не успела, как один решительный рывок увлек ее в сумрак колоны. Лишь легким вихрем взметнулись пышные юбки, да корзинка со снедью осталась стоять у скамьи на которой задремала Мари. - Воробышек? - голос английского офицера был сердит, а на угрюмом лице читалось беспокойство. - Откуда вы здесь? Девицам не пристало разгуливать по опальному городу в такой час. В собственном голосе коммандер вдруг уловил поучительные нотки его тетушек. Ухмыльнулся. Чарльзу очень хотелось верить, что в соборе больше нет ни души, кроме его, заблудшей, и еще одной - пламенно-огненной. Остин поправил, выбившуюся из под шляпки, рыжую прядку. - Так что вы тут делаете, мадемуазель? - повторил коммандер свой вопрос." Хотя, что люди делают в церкви, олух?" - урезонил он себя, но на девушку он по-прежнему продолжал смотреть строго. "Спровадить ее поскорее! К мамкам, нянькам, шпилькам и куклам! - хмурилась в нем тревожная мысль. - Сию же минуту, пока в городе не началась свистопляска". Коммандер отлично представлял себе, что едва полыхнут склады, как вся неприятельская армия заполонит город. Ну уж нет! Он только что собственными глазами видел на что способны сыны революции. Даже собственный дом больше не был защитой, а уж утянуть невинную девушку в темный переулок, воспользовавшись всеобщим столпотворением, уж точно не упустил бы возможность "синий", повстречайся он ей на пути.
Ортанс Дюбуа: - И я вас рада видеть, - отрезала Ортанс, поправляя шляпку, слегка сбившуюся набок от рывка, с помощью которого она оказалась за колонной. Строгость англичанина охладила её горячность - ведь она понятия не имела, что подобное поведение является следствием обладания мистером Смитом знания о предстоящих событиях в Сен-Брие. - Я из дому, - поведала она очевидное. Глаза начали привыкать к полумраку, и она разглядела на лице спасённого ею англичанина следы неподдельной тревоги. Но списала это на то, что, собственно, разгуливать по охваченной войной стране, будучи иностранцем, разыскиваемым КОБом, небезопасно. - Принесла отцу Антуану немного еды, за стариком некому ухаживать, а у нас дома лишнее иногда появляется. Благодаря вашему доброму другу комиссару, он пропускает то обед, то ужин. Занят очень, может, вас ищет? - Если Ортанс и почувствовала какую-то обиду по отношению к англичанину, то от неё не осталось ни следа. Этот строгий гость из-за пролива имеет все основания оглядываться, смотреть по сторонам и быть начеку. - А что это, с вами Мари? Это же служанка мадемуазель д'Арсон? Почему она здесь? - Ортанс насторожилась, почувствовав, что это неспроста. - И почему вы вернулись в город? - в голосе дочери мэра послышались тревожные нотки.
Чарльз Остин: - Экая вы почемучка, - отозвался англичанин, склоняясь над девушкой. Ее серые глаза горели упрямством и любопытством. И Остину это нравилось. Иметь дело с упрямыми барышнями было куда приятнее, чем с о слишком воспитанными, которые и смотреть-то на него порой боялись. Или же смотрели чересчур кокетливо, спасибо, теткам. Во взгляде, стоявшей перед ним девушки, не было и намека на флирт. - Вы действительно хотите услышать ответы на свои вопросы, мадемуазель Дюбуа? - спросил Остин, которому пришлось смять непрошеные чувства, вдруг застучавшие в его груди ни с того, ни с сего. Офицер снова напустил непроницаемую строгость. Строгость эта очень не нравилась рыженькой девушке. Коммандер это уже подметил, но служба есть служба. Незачем вселять пылкость в юное сердце. Пусть уж лучше полагает, что он бесчувственный солдафон. Собственно, по сути, так и оно было. - Толька не вздумайте наведаться сейчас к мадемуазель Джудит. Он взял девушку под руку. - Не знаю, стоит ли вам говорить. - Чарли задумался. - Я знаю, вы не болтливы, но незнание сейчас помогает сохранить жизнь. Или же могло сослужить плохую службу, поэтому коммандер решился. - Ортанс, мадемуазель Джудит в беде. Ведь вам известно, что она кузина барона Вильнева -известного в этих краях роялиста. Рено не погнушается ничем, только бы арестовать его. "Может быть и Кадье - это его рук дело", - с холодной злостью подумал он. - Мари не может покинуть город. Она больна и слишком напугана. Отец Антуан должен о ней позаботиться. Я знаю, он сможет это сделать так, чтобы комиссар ничего не узнал. Но сейчас, вам нужно уходить, дорогая Ортанс. Чарли развернул девушку лицом к себе, положив ладони на ее хрупкие плечи. - Буде лучше, если вы будете дома, прежде чем, - коммандер не решился продолжить, полагая, что итак сказал уже слишком многое и лишь добавил, - прежде, чем у гражданина Рено начнутся неприятности.
Ортанс Дюбуа: - Гражданина Рено собираются посетить неприятности? И вы в самом деле думаете, что я сейчас развернусь и уйду, не узнав, что происходит? Вы плохо меня знаете, мсье Болтун - так, кажется, вас величали в Испании, да? Нужно оправдывать народное доверие, особенно, если это доверие народа дружеского и соседского, - историю Ортанс знала неплохо, и сейчас вовсю подкалывала мистера Смита, невзирая на всю строгость его тона. - Мне надо знать, не сожрёт ли меня комиссар, когда я вернусь домой. К тому же, если у мадемуазель Джудит беда, я не могу остаться в стороне. Вы же помните, что именно она помогла нам с вами, - взвалить всё бремя ответственности за пребывание англичанина в доме д'Арсонов только на его плечи Ортанс не согласилась бы ни за какие коврижки. Так вы говорите, что комиссар решил арестовать мадемуазель на том лишь основании, что она является кузиной некоего шуана? Это очень по-республикански, да. Закон, - Ортанс сжала кулаки. - Пол Франции уже извели, борцы за свободу, равенство и братство, - фыркнула она. - И вы пришли её спасать? Но здесь только Мари, где же сама мадемуазель? - во взгляде Ортанс появилось восхищение. Вот ведь смельчак, вернулся в город, где его каждая дворняга ищет, и помогает женщинам в беде. - Я могу как-то помочь? Только не начинайте говорить о том, что мне нужно домой, а то мои куклы соскучились и молочная каша на плите сбежала, - в голосе Ортанс не было уже ни намёка ну шутку. - Я не уйду, пока вы не ответите мне на все вопросы! - Упрямства Ортанс было не занимать.
Чарльз Остин: - Господи, как же я устал от упрямых женщин, - вздохнул Остин. Сначала Джудит д‘Арсон довела до белого каления барона и даже его, невозмутимого коммандера, да так, что он позабыл половинный запас своих скороговорок и шуток от злости. Теперь этот рыжий воробышек топает ногами и испепеляет его взглядом, требуя от него немедленных объяснений. И хоть бы одна из них просто справилась о его здоровье и настроении! Французские женщины были решительными, и Остин был совсем не в восторге от этой самой решительности. Не тогда, когда мужчины были заняты по настоящему мужскими делами. Война - это не удел женщин, чтобы смелые французские леди об этом не думали. Ему очень хотелось, чтобы Ортанс просто послушалась его совета и улыбнулась. Сейчас ему до зубовного скрежета не хватало забористого табака и теплой женской улыбки. Ведь вполне может сложится так, что это вечер - последний в его суровой жизни. Чарльз устало посмотрел в рассерженные голубые очи рыженькой девушки, которая была на голову его ниже, а тонкую талию он запросто мог обхватить ладонями. Олицетворение нежности, хрупкости, красоты, но, Господи, ну почему их всех так тянуло на баррикады?! - Джудит, уж будьте уверены, сама позаботится о себе прекрасно. К тому же, о ней есть кому беспокоится. "Не хватало еще одной упрямицы на голову Дюверже. Хватает и одной юбки! " - подумал коммандер, усилием воли сохраняя самообладание. - А ваш папенька в курсе ваших проказ? - Чарли сложил руки на груди, бросив еще более строгий взгляд на мадемуазель Дюбуа. "Сейчас она меня убьет", - обреченно подумал он, увидев, что от его слов глаза девушки потемнели от гнева и превратились в синее бунтующее море. - Ладно, ваша взяла. В городе шуаны. Будет диверсия, после которой у Рено появится еще одна причина ненавидеть шуанов и роялистов. Джудит уходит с нами. Оставаться ей здесь небезопасно, уже не только из-за гражданина Рено. Опасайтесь гражданина Кадье, Ортанс, он человек без чести. Поверьте, это все, что вам нужно знать. Рено тут же упечет вас в казематы, едва почует, что вам известно больше, чем следует. К слову, о казематах. Мне нужно знать, как именно вы узнали, что я в плену и почему вы решились на такую авантюру, благодаря которой я дышу полной грудью? Вспомните, Ортанс, все до малейших деталей - это очень важно.
Ортанс Дюбуа: Язвительную реплику об осведомлённости «папеньки» о её «проказах» Ортанс решила пропустить мимо ушей, в счёт своих не самых галантных высказываний в адрес англичанина. В конце концов, делить им нечего, и цели их движутся по параллельным дорогам бытия. - Значит, шуаны решили действовать непосредственно в городе, - Ортанс свела брови, что придало её лицу вид серьёзный и сосредоточенный. Воробышком дочь мэра сейчас вряд ли можно было бы назвать, скорее, она походила на озадаченного сокола. Было чем обеспокоиться! Мсье Дюбуа точно окажется в центре заварушки, если не физически, то, как представитель власти в городе – наверняка. Предупреждать отца не имело ни малейшего смысла, во-первых, он сначала не поверил бы, отмахнувшись, во-вторых, немного подумав, тут же поинтересовался бы, откуда у его дочери подобные сведения, и, в-третьих, всё равно не смог бы ничего предпринять. Нет уж, неподдельное удивление и озабоченность на его лице станут самыми лучшими свидетелями его непричастности к происходящему. – В этом случае, вы совершенно правы, мне лучше пойти домой. Но не факт, что кто-нибудь из разъяренных участников противостояния не решит посетить дом мэра, чтобы поинтересоваться у него, что происходит. Да и в церкви небезопасно. Это же война. – Ортанс выглянула из-за колонны, чтобы проверить, не подслушивает ли их кто-то посторонний. Дремающая Мари не в счет. – Кроме нас, здесь никого, - сообщила она англичанину результаты своей инспекции. Значит, я заберу с собой Мари, Элади её где-то пристроит у родственников, а от комиссара можно будет на время в её же спальне и спрятать, он ничего не заметит, я уверена. Кстати, вот эта самая Мари и может свидетельствовать, что они с мадемуазель Джудит спасли некоего республиканского солдата от неминуемой смерти в особняке д’Арсонов, а его товарища шуан и вовсе на волю отпустил. Этот самый товарищ так впечатлился и задумался над превратностями судьбы, что поклялся перед нами с Элади спасти какого-нибудь шуана. А тут как раз случай подвернулся, республиканцы поймали кого-то в Бухте Дьявола. Я думала, это мсье де Маруэн, жаждущий мира, и поэтому сговорилась с тем самым республиканским солдатом, Буайе, вытащить его из тюрьмы. Понимаете, мсье де Маруэн был готов к переговорам, но попался на покупке оружия, о каком мире могла идти речь? Его готовили к расстрелу без суда и следствия, а я не могла этого допустить, - Ортанс пожала плечами, будто речь шла о выпечке булочек. – Но это оказались вы, а не мсье, чему я несказанно рада. Ведь смерть англичанина на нашей земле – это, по крайней мере, некрасиво! – неуклюжий вклад Ортанс в дипломатию заставил её щёки слегка порозоветь, ну да мистер Смит вряд ли заметил это в темноте. – Больше мне рассказывать нечего. Нам всем очень повезло в тот вечер, ну, кроме убитых солдат, - это воспоминание омрачило чело Ортанс, - и… и я не знаю… Вы что, подозреваете злой умысел? – такое предположение казалось Ортанс столь нелепым, что она улыбнулась.
Чарльз Остин: - Злой умысел? Действительно, это ведь так необычно не доверять людям в стране охваченной пламенем революции. В стране, которая отвергла всё, - англичанин не мог сдержать желчной усмешки. - Я не встречал херувимов с тех пор, как ступил на французскую землю. И мои люди погибли из-за предательства, мадмуазель, - продолжал сердиться коммандер, вспоминая события у Подковы Дьявола. "Бедняга Брассар", - перед ним, словно живой, встал отважный проповедник. Линия губ коммандера превратилась в тонкую ниточку, сделав лицо Остина по-настоящему злым. Выстоять в перестрелке, а потом погибнуть от неосторожного слова женщины? Воистину Бог оставил эту страну. Ждала ли Чарльза подобная судьба, если бы не случайное освобождение? Брассар погиб потому, что он оказался не тем, кем нужно. А, быть может, комендант понял, - коммандер английского флота не так уж и бесполезен? Рассказ Ортанс не успокоил Чарльз, ибо не верил он ни на йоту в случайное благородство неизвестного француза. Враг не может быть благородным, как бы не пыталась уверить его мадмуазель Дюбуа. Только не по отношению к своему противнику. - И вы свято поверили в искренность его намерений? Буайе этого, так, кажется, вы его назвали? "А ведь, если бы меня поставили к стенке, как и Брассара, то шуаны, так и не получили пакет," - эта мысль ела его поедом. Можно ли хоть кому-нибудь доверять в это разоренной стране? Можно ли было позволить себе доверять даже этой красивой девочке, что смотрела на него сейчас очень искренне, но была ли эта искренность настоящей? Война, есть война. И не всегда горячий свинец и пролитая кровь решали исход сражения. Чарльз вышел из-за колонны, по-прежнему злой и немного растерянный, сел на скамью. Гионика все не было.
Ортанс Дюбуа: - Я увидела возможность спасти чью-то жизнь. Кстати, пока всё ещё успешную, - Ортанс проследовала за англичанином и присела рядом. Мистер Смит выглядел и удручённым, и встревоженным и злым одновременно. И все его аргументы были совершенно логичными. Поразмыслив, Ортанс пришла к выводу, что на его месте вела бы себя точно так же. Наверное. После непродолжительной паузы она подвела базу под свои слова. – Вроде бы пока вас если искали, то не нашли. Хотя вы вот сами им в руки проситесь, - укоризненно покачала головой Ортанс. – Как вы меня назвали тогда, в тот вечер? Воробышек? Вот мне кажется, херувим мне пошёл бы больше. Разве нет? – Ортанс снова улыбалась. Собственная дерзость и непозволительное напрашивание на похвалу здорово её развеселили, и невзирая на то, что ситуация искрила и вот-вот грозила запылать ярким пламенем, она продолжила: - А потом были мадемуазель и Мари, чем не ангелы? Ну, вот такие тут у нас, во Франции, ангелы, немного дерзкие и ворчливые. Мы ведь на войне, - Ортанс исподтишка поглядывала на грозного англичанина, раздумывая, получит ли она сейчас выговор, или же язвительную насмешку. Хотелось бы улыбку…
Шарлотта де Монтерей: В это мгновение свершилось, наконец, то, о чем англичанин предупреждал Ортанс. Грянул оглушительный взрыв, земля вздрогнула, и даже старые церковные витражи, пережившие ни один десяток воен, включая самую длинную, Столетнюю, не выдержали столкновения эпох и мировоззрений, ознаменованных взрывом боеприпасов на республиканских складах. Осколки старинного стекла с жалобным звоном посыпались на пол. С улицы послышались крики, ругань и причитания. Поминали пожар, который вскоре стало хорошо видно, и шуанов, которых, как раз, видно не было. Гионик, которого велено было дожидаться в церкви коммандеру Остину, не появлялся… Шарлотту больше не преследовали. Пока не преследовали. Оказавшись на улице, она затерялась среди высыпавших из домов перепуганных горожан. Мальчишка, да и мальчишка себе, кому он нужен, когда зарево пожара полыхает в полнеба. У республиканцев сейчас были дела и поважнее. А у маркизы не было дела важнее, чем найти отца Антуана прежде, чем ее перехватит случайный патруль. А потом… Что потом, девушка не знала. Не знала, уцелел ли Бернар де Вильнев в перестрелке, и лишь шепотом молила Господа, чтобы уцелел. А главное, не знала, нужна ли она Вильневу. Перед внутренним взором маркизы де Монтерей вновь и вновь вставал образ «гражданки Мало». Красивой, отважной, а главное, никогда не покидавшей Францию. «Что ж, по крайней мере я исполнила поручение де Пюизе», - невесело усмехнулась Шарлотта, осторожно вступая под своды храма. Она искала взглядом человека в сутане, но на глаза маркизе попалась только девушка, а потом и вовсе республиканский солдат, странный и неожиданный гость в церкви, тем более, бретонской. Однако отступать было некуда. С того примерно момента, когда нога Шарлотты ступила на палубу «Кокетки». - Мне нужен священник. Отец Антуан, - без особой уверенности в голосе окликнула она Ортанс и Остина. Банальный вопрос, но только не в разгар стрельбы и пожара. А может быть, как раз в разгар стрельбы и пожара самое время справляться о священнике?
Чарльз Остин: Чарли переживал и злился. Мундир ему жал в плечах, ворот камзола резал горло, а на его натянутых нервах можно было сыграть "Зеленые рукава". Песню, так любимую его тетушками. - Республика решительно решила роялистов разоружить. Роялисты решительно разорвали республиканцев , - слетело невольно с языка Чарльза и он, обернувшись к Ортанс, устало ей улыбнулся. - И все же, мадемуазель Дюбуа, скоро настанет такая свистопляска, что вы просто не доберетесь до дома, а ведь я буду переживать. Может статься, что мы и видимся-то в последний раз. Хотелось бы быть уверенным, что вы в надежных руках. Коммандер серьезно, уже без присущего ему неугомонного веселья, посмотрел девушке в глаза. Затем решительно встал, сделал несколько беспокойных шагов. Два шага вправо - два шага влево. Уже чуть более встревоженный и удрученный, чем мгновение назад. Где же Гийоник? Англичанин отсчитывал минуты - минуты улетали стремительно. Едва Чарли пожалел с досадой, что не захватил с собой драгоценные его сердцу табак и трубку, как ночное небо над собором, как и над всем городом, вспыхнуло яростным пламенем. Храм содрогнулся. Витражи вздрогнули и, оглушительно звеня, рассыпались по серому граниту. В ту же минуту в святой обители стало стремительно холодно. Умиротворенную тишину нарушили гвалт, крики, ржание лошадей и взрывы. Взрывы, от которых глаза англичанина сделались вдруг ледяными и жесткими. От разрушительной волны, выбившей в святой обители все стекла, Ортанс и англичанина спасла колонна, возле которой, на скамье, сидела француженка. Сделай коммандер еще хоть несколько шагов в сторону и массивное расписное стекло рухнуло бы прямо на него. Получилось бы как в очень плохом анекдоте, который, безусловно, оценил бы комиссар Рено - витраж бы начисто снес голову с плеч англичанина. Но англичанин отделался всего лишь несколькими порезами. Осколки задели щеку и переносицу, но мужчина не замечал этих случайных царапин, кинувшись к мадемуазель Дюбуа. Какой же бы он был офицер, если б позабыл о благополучии женщины? Благополучии девушки, которой он обязан жизнью. И которая вызывала у него чувства, которые англичанин, разбитной морской офицер, считал пока еще простой благодарностью. У дверей храма что-то звякнуло, хрустнуло. Чарли вскинул голову. На него смотрел мальчишка. Испуганно. Затравленно. "Такой, еще и не брился ни разу", - невольно пронеслась у англичанина мысль, помогая Ортанс подняться на ноги. Казалось, рыкни сейчас Чарли, то малец припустится, сверкая пятками. - Почему все смотрят на меня так, будто я их готов проглотить, - цыкнул коммандер на юношу. И только потом сообразил, что форма-то на нем республиканская. - Отец Антуан? - переспросил он, чуть сбавив тон. - Кто ж его знает, где носит этого пьяницу. Хотя, пожалуй, ты, парень, вовремя. Для священника сейчас самое время, - но вдруг запнулся, чуть прищурив взгляд, а затем допустил непростительный для военного промах. - Гийоник? Только назвав имя, Чарльз понял, что это Гийоник должен был его окликнуть. Но, черт всех дери, пора было уносить ноги. И поскорее, пока суматоха и столпотворение давали им хоть какой-то шанс вырваться из города.
Ортанс Дюбуа: Выяснить, что именно имел в виду англичанин под свистопляской, которая должна была помешать ей добраться до дома, не в меру любопытная даже под страхом ареста или ещё чего похуже Ортанс не успела. Ответ, судя по дрогнувшим стенам и лопнувшим витражам, появился вопреки желанию Смита его скрыть. Зазвенело разбитое стекло, звенело в голове, и Ортанс инстинктивно схватилась за неё обеими руками, пытаясь унять это гудение. Течение времени словно замедлилось; неторопливо повернув голову, Ортанс увидела красные полосы на лице мистера Смита. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять - это царапины от осколков. Глаза Ортанс расширились - она подумала, что англичанина могло серьёзно ранить. Она хотела спросить его, как он, но не успела. Англичанин сам бросился к ней, и в это мгновение их окликнули. Какой-то паренёк искал отца Антуана. Ортанс не видела его здесь раньше, но разве она могла знать всех жителей Сен-Брие, а тем более, окрестных деревень? Что-то в его голосе показалось ей странным, но она никак не могла понять, что именно. Проклятый звон в ушах не давал сосредоточиться. Единственное, что она уяснила - англичанин вроде не ранен, и от этой мысли ей стало легко, будто гора с плеч свалилась. Господь не мог быть столь немилосердным, чтобы, позволив ей единожды спасти чужеземца, поставить его дальнейшую жизнь под сомнение буквально через несколько дней. Ах, девичья наивность и горячность. Уж искомый пареньком отец Антуан мог бы объяснить Ортанс, как сильно она заблуждается насчет понимания намерений Господа и направления его путей... Ортанс хотела вмешаться и пояснить, что отец Антуан, возможно, навещает кого-то из больных прихожан - это была желаемая версия, или же спит - что стало бы косвенным подтверждением увлечения священника выпивкой, но в церкви появился ещё кто-то, к кому англичанин обратился по имени. Здесь становилось людно, как на рынке в ярмарочный день. Дай бог, чтобы следующим не оказался отряд республиканцев, во главе с генералом Юмбером и комиссаром Рено.
Le sort: Среди поглотившего город хаоса старый мельник сохранял невозмутимость замшелой гранитной скалы. И лишь в темных глазах его, отражающих сполохи багрового пламени, читалось мрачное удовлетворение. Вся эта свистопляска была замыслом барона Вильнева, - да хранят командира все суровые бретонские святые. Зато исполнение стало делом рук папаши Жагю. Каждый вечер, складывая заскорузлые ладони в обязательной, как дыхание, молитве, Жакез Гийоник желал всем без исключения республиканцам гореть в аду. И сегодня он принес на землю частичку этого ада. На лице молодого англичанина (а для старика-бретонца все мужчины моложе сорока считались юношами) явно читалось беспокойство и нетерпение. Ну ясное дело, «мистеру» хочется поскорее убраться из этого осиного гнезда синих. - Сейчас свечку за упокой поставлю, и уходим, - глухо проинформировал Остина шуан, стягивая с головы свою извечную широкополую шляпу. Свечка полагалась семье Жакеза, той, что вся без остатка полегла в стылую землю под пулями волонтеров из «синего» продотряда. Даже если бы небо грозило обрушиться на землю на глазах старика, он не ушел бы из храма Божьего, не запалив свечу. На девушку папаша Жагю глянул мельком, а вот мальчишка, который не потрудился обнажить голову в церкви, вызвал у шуана явное неодобрение. - Уважь Господа нашего, малец, - велел он Шарлотте по-бретонски. – Сними шляпу, как подобает в храме.
Шарлотта де Монтерей: Маркиза де Монтерей, совсем недавно демонстрировавшая совершенно не девичью отвагу, теперь заметно растерялась от обращенной к ней фразы. Фразы на языке, который Шарлотта не понимала. Случилось именно то, о чем предупреждал их с Паскуэтеном смотритель маяка. Бретонец принял ее за бретонца. Честь и хвала рубахе не по росту, шляпе и деревянным башмакам, но что ж теперь делать? Голос сурового седовласого крестьянина прозвучал властно, так что понятно было, что это не просто приветствие. Старик чего-то хочет от нее. Но чего? Девушка могла бы попытаться как-то сгладить недоразумение, но в двух шагах от нее стоял республиканский солдат. И этот мигом поймет, что с «мальчиком» дело нечисто. Дважды избежать верной смерти, увидеть, пусть и мельком, Вильнева, и теперь так глупо попасться. Сердце маркизы сжалось от обиды. А страх подсказывал единственный возможный выход. Бежать. Бежать сейчас и вернуться в храм позже, когда он опустеет. Эти люди, кто бы они ни были, не сказали ей, что священник умер, расстрелян, бросил епархию и уехал за границу. Отец Антуан все еще здесь, в городе, нужно только немного выждать. Ничего не отвечая ни Остину, ни Гионику, Шарлотта стремительно развернулась на пятках и бросилась к выходу. Где, всего через полшага, врезалась прямиком в грудь крестьянину, входившему в церковь следом за папашей Жагю. Ощущение было такое, словно она с разбегу ударилась в стену. Господь сделал бретонцев крепкими мужчинами. - Бегать в храме – большой грех, - заметил тот, хватая «мальчишку» за руку. – Еще и шею свернешь. Шарлотта дернулась, стараясь освободить ладонь, но крестьянин почему-то не отпускал ее. - Папаша Жагю, от этого пострела порохом несет за туаз, - удивленно поведал он Гионику. – Знакомый запах, не ошибешься. А ну-ка, поди-ка к свету, ar paotr.* *На бретонском «мальчик», «парень».
Чарльз Остин: Слова Гийоника: краткие, быстрые, весомые тронули Остина. Коммандера мало что могло растрогать в этом разбушевавшемся мире, но суровый бретонец невольно напомнил ему, что и у него, очерствевшего за эти несколько дней еще больше, все еще есть сердце. - Интересно, услышит ли Создатель мои молитвы, - вырвалось у Чарли, наблюдая за тем, как старик ставит свечи. За упокой. Англичанин испытал глубокое чувство почтения к бретонцу и одновременно презрение к собственной персоне. Презрение оставляло странное послевкусие: на языке - вкус пепла, а на душе - злую горечь. Том, Уилл, Джереми, Джон, Брассар. И еще те двое, которые остались лежать на подводе в день побега. Коммандер проговаривал имена, вспоминая погибших, коря себя за то, что даже и не подумал почтить их память. Молящийся республиканец, наверное, мог бы вызвать удивление и насмешки, если бы здесь присутствующие не знали, что камзол - всего лишь маскарад. Или, быть может, вид у коммандера был слишком уж строгим и задумчивым, что кареглазый малец все ж таки кинулся прочь из храма. Только англичанин хотел было его окликнуть и сказать, что в храме было бы сейчас безопасно, чем снова кидаться в город, охваченный безумием, как мальчишка был пойман у самого входа. - Куда ж ты намылился, юнга? - англичанин хлопнул паренька по плечу. Тот почему-то чуть не присел, но мужчина списал это на хилость и голод. - Отец Антуан скоро будет. Подожди его, а то, боюсь, пристрелят тебя в переулке. - От него и правда несет порохом, - кивнул Чарли шуанам. И это его насторожило. - Да шляпу ты сними, бестолковый. Ты же в церкви, хоть и слегка неприбранной, - оглядывая всеобщий хаос вокруг повторил вслед за Гийоником коммандер и одним движением стянул с паренька головной убор.
Шарлотта де Монтерей: Темные волосы, до того туго скрученные на затылке в узел, свободно рассыпались по плечам мадемуазель де Монтерей. Шарлотта тихо охнула. А затем решила следовать словам короля Франциска, проигравшего сражение под Павией. «Все потеряно, кроме чести». Сейчас она наконец-то могла стать самой собой. Не тихой и неприметной Мари Жерар, прислугой в булочной, не нескладным брентонским подростком, но маркизой де Монтерей, чей славный род насчитывал несколько столетий. Дочерью человека, отдавшего жизнь за королевское дело. И пусть на месте фамильного замка теперь пепелище, а могила отца, безымянная, зарастает люцерной где-то на берегах Луары, гордость де Монтереев сильнее смерти. Паренек, - а вернее, невысокая темноволосая девушка, очень бледная и очень решительно настроенная, - упрямо вздернул подбородок. - А теперь отпустите меня, наконец, - потребовала Шарлотта у шуана. – Мне тоже есть, о ком помолиться, и за кого поставить заупокойные свечи. А когда мы закончим, вы отведете меня к Бернару де Вильневу. Или на гильотину, - заключила она. Родное имя перекатилось на языке горошиной мятной нежности. Имя. Все, что ей осталось. Упоминая Вильнева, маркиза смертельно рисковала, но во Франции сейчас многое смертельно. Насколько безжалостно республиканское правосудие, Шарлотта узнала еще в Париже. Если эти люди – добрые патриоты, спасенья не будет в любом случае. Если же нет… Это «нет» теплилось очень слабой надеждой, но иногда достаточно крохотного огонька для того, чтобы развеять тьму.
Le sort: - На гильотину завсегда успеется, - обронил Гийоник, обдумывая неожиданное почти чудесное превращение мальчика в девицу. Ровно как и ее не менее неожиданное требование. Старый мельник много чего повидал в жизни, и точно мог сказать, что в темноволосой девушке чувствуется порода. Она вроде кузины их командира, из «бывших», как говорят синепузые нехристи. Да только этого одного нынче мало для того, чтобы доверять друг другу. Даже аристократы иногда оказываются на стороне республиканцев. Взять к примеру покойного депутата д’Арсона. - Зачем тебе Вильнев, девочка? – спросил старый шуан, мимоходом обводя взглядом всех собравшихся в церкви. О тех, что пришли с ним, папаша Жагю не беспокоился. Это люди надежные. Англичанину Жакез доверял если не до конца, то в большой степени. Раз уж ему доверяет барон. Однако среди них сейчас была еще одна женщина. Может, ей доверяет англичанин, дело, как говорится, молодое. Но не он, Гийоник. Слишком много имен уже прозвучало. А гильотины шуан не желал ни для кого. Ни для себя, ни для Дюверже, ни для священника, бывшего кроме всего прочего связным роялистов. Слишком тяжелый груз, чтобы подвесить его на кончик девичьего языка. Поэтому папаша Жагю коротко кивнул в сторону Ортанс, и бретонец, до этого удерживающий руки Шарлотты, отпустил маркизу и направился к дочери мэра.
Ортанс Дюбуа: «Ха! Я знала!» - чуть не вскрикнула Ортанс, когда волосы «паренька» пышной волной легли к «его» плечам. Не зря же Ортанс чувствовала, будто что-то с этим крестьянином не так. Только поймать за хвост подозрение не смогла, или же попросту не успела. Однако неуместное в данной ситуации радостное подтверждение собственной прозорливости она удержала при себе, сомкнув губы на полувыдохе. Пока суровые шуаны решали судьбу незнакомки, к слову, державшейся, словно она только что сошла с полотна какого-нибудь придворного живописца, Ортанс успела задуматься над её словами. Готова принять смерть на гильотине? Почему? Хотя это орудие смерти уже давно престало быть привилегией аристократии, Ортанс сделала вывод, что девушка – как раз представительница этого класса. Тем более, если она ищет отца Антуана. Республиканцы к нему не ходят. Или же это может быть шпионка? Никому верить нельзя, если даже дочь мэра, представителя новой власти, спасает англичанина, поставляющего оружие шуанам. А сам англичанин сейчас выряжен в синюю форму. Поди тут разберись! Имя Бернара де Вильнева вернуло Ортанс к сути происходящего, и она внимательно взглянула на девушку ещё раз. Этого шуана упоминал отец, неохотно делясь с ней скудными обрывками информации о планах республиканцев в Сен-Брие. Припомнить больше Ортанс не успела, потому как в свете поставленной Гийоником свечи его собственный взгляд показался ей, мягко говоря, не очень добрым, особенно в сочетании с угрожающим движением в её сторону. Он ведь, вообще-то, за мистером Смитом пришел… - Вам лучше поскорее уходить отсюда, - повернулась она к англичанину. – Вам всем, - это уже адресовалось остальным. – Я скажу отцу Антуану, что вы искали его, - заверила она девушку. – Доверьтесь мне. Я не предам, - твёрдо заявила она старику, уже вплотную приблизившемуся к ней.
Чарльз Остин: - Это становится уже традицией, - пробормотал коммандер, глядя на темную копну волос, упавших на плечи "юнги. Вот значит как. Ряженая девица. Он еле сдержался, чтобы не расхохотаться. "Кто она?" - спрашивал он себя, внимательно рассматривая незнакомку. Молодая. Красивая. Гордая. Ищущая встречи с бароном так же горячо, как совсем недавно мадемуазель д'Арсон от этой встречи открещивающаяся. Ох, неспроста это все, неспроста. Коммандер хорошо разбирался в прекрасной половине человечества, чтобы знать - поступки их объяснить простой логикой никогда не получится. Чарли готов был поклясться, что без сердечных мук тут не обошлось. Ни одна женщина не кинется в пасть кровожадной республики только ради обычного любопытства и долга перед Отечеством. - А вы очень смелая, мадемуазель. Броситься в пасть к республиканцам может только самый отчаянный, - Чарли улыбнулся незнакомке, а затем последовал за шуаном. На лице бретонца было слишком много решительности, той самой решительности, которая переходила в холодную, голую расчетливость. Во взгляде Гийоника не было отеческой любви - жалости тоже не было. Только суровость и ненависть ко всем, кто по другую сторону баррикад. Чарли был слишком хорошо знаком этот взгляд. - Гийоник, - коммандер встал между девушкой и шуаном, пока намерения шуана не претворились в действие, - полагаю, мы можем довериться этой мадемуазель. Да, я знаком с ней не так давно, но успел убедиться в её преданности. Она спасла мне жизнь, вытащив из застенок комендатуры. Разве это не показатель надежности? Она не предаст. Я верю ей, как себе. Для себя Чарли уже решил, как поступит, если шуан все-таки не поверит ни ему, ни мадемуазель Дюбуа. Даже, если Гийоник бросит его тут. Даже, если придется пристрелить Гийоника. Честь всегда должна оставаться честью. Незапятнанной кровью невинных.
Шарлотта де Монтерей: Говорила девушка. Говорили мужчины. Говорили достаточно для того, чтобы Шарлотта начала понимать: она снова на маскараде. И этот темноволосый, что назвал ее юнгой, такой же республиканский солдат, как барон де Вильнев – республиканский офицер. А хмурые крестьяне – те самые шуаны, которых граф де Пюизе мнит скорыми спасителями французской монархии. Маркиза перевела взгляд на окно, где, за разбитыми окнами, продолжало озарять вечернее небо зарево пожара. Она уже почти не сомневалась в том, кто стоит за недавним взрывом. Смертельная опасность, дохнув могильным холодом в лицо, отступила, враги обернулись друзьями. Есть все же на этом свете милосердие Господне. Шарлотта ничего не ответила коммандеру Остину. Да, она смелая. А еще очень глупая. Или и то, и другое. Куда больше девушку взволновал взгляд старика, адресованный Ортанс. Шарлотта уже видела такие взгляды. Даже Бернар однажды смотрел на нее так. Тогда она чуть не умерла. У Вильнева не поднялась рука убить женщину, но Вильнева сейчас тут нет. Люди принимают разные решения, но очень важно, чтобы они не теряли человеческое подобие. - Вы сами сказали, что мы в храме божьем, - тихо, но твердо напомнила маркиза суровому старику со стальными глазами. – Не в том месте, чтобы впустить дьявола в свое сердце. Я тоже не доверяю вам, но я верю ему, - девушка кивнула на массивное распятие на стене собора. И заговорила уже быстрее и громче, словно надеясь связать их всех общей откровенностью. - Я приехала из Лондона. От графа де Пюизе. Вам должно быть знакомо это имя. Приехала… Потому что знала Бернара де Вильнева раньше. Мой отец погиб в Вандее. Они воевали вместе с бароном. Шарлотте хотелось, чтобы ее безумство тут, перед незнакомыми людьми, имело хотя бы вид делового поручения. Потому что объяснить истинные причины своей поездки было слишком просто, и слишком сложно одновременно.
Le sort: И папаша Жагю сдался. Хоть сомнения и продолжали одолевать старого мельника, горячность английского офицера и христианское милосердие, о котором заговорила «посланница графа де Пюизе», смягчили сердце шуана. Коммандер даже не подозревал, от какой серьезной опасности он уберег дочь мэра. Иностранец, он мало что знал о жестоких нравах французской гражданской войны и о том, как быстро и безжалостно, порой, расправлялись и республиканцы с роялистами, и роялисты с республиканцами. Достаточно было малейшего подозрения… К счастью, мадемуазель Дюбуа этого тоже не знала. Ей случалось видеть публичные казни, но от зрелища пыток и массовых расстрелов Господь и заботливый отец пока еще уберегли девушку. - Ничего не говори священнику, - предупредил Гийоник Ортанс. - Не стоит зря тревожить старика. И вообще никому ничего не говори, - заключил он веско. – Ступай домой и забудь о том, что видела. И что слышала. А вы, мистер… Вы ведь англичанин, - напомнил шуан очевидное. – Вот эта девочка говорит, что приехала из Англии. Поговорите с ней. Он почти верил «дочери вандейца». Если ее действительно послал де Пюизе, граф рассудил верно. Вильнев, как и любой другой на его месте, скорее поверит тому, кого знает. Если же девушку подослал кто-то другой… То он, наверняка, руководствовался тем же расчетом. Прежде, чем вести Шарлотту в Лорж, Жакез хотел быть уверен, что она не представляет угрозы для его командира.
Ортанс Дюбуа: Папаша Жагю рассуждал, как будто сам не католик и не местный житель. Ничего не говорить отцу Антуану? Допустим, специально, конечно, можно и промолчать, а на исповеди? Но до исповеди ещё нужно было дожить, желательно, им всем. Невзирая на нависшую в буквальном смысле в воздухе опасность, шуаны решили устроить этой де незнакомке и мистеру Смиту допрос по всей форме. Ортанс ужасно хотелось остаться, послушать, возможно, англичанин, наконец, назвал бы своё имя, но испытывать терпение мрачного старика явно не стоило. Разумней было покинуть храм, да и дома уже, небось, её добрые старушки если не сошли с ума от тревоги, то близки к этому состоянию. - Пойдёмте, Мари, - обратилась она к служанке мадемуазель Джудит. - До утра я спрячу вас в доме, а потом подумаем. У нашей кухарки родственников - на пол Бретани хватит. Всего доброго, Господа, и пусть хранит вас Господь, - это адресовалось остальным. Не мешкая более, они с Мари покинули храм.
Чарльз Остин: Коммандер проводил Ортанс долгим взглядом. И, когда рыжеволосая девушка и добрая Мари растворились в дыме ночи, быть может, уже навсегда, Чарльз, скрутив непрошенные чувства морским узлом, вдруг посерьезнел. Он оглядел Шарлотту цепким, ледяным взглядом, подмечая все до последней мелочи. Гийоник был прав. Уж кого-кого, а этого старого и ворчливого бретонца Остин понимал преотлично. Было б иначе - Чарли не держал бы руку на пистолете всё то время, пока шуан не сводил проницательного взгляда с мадемуазель Дюбуа. Сейчас этот проницательный взгляд пронизывал незнакомку. Надо отметить - коммандер обладал отличной памятью на лица. Однако, эту красивую леди (а Чарли, безусловно, знал всех красивых леди Англии) раньше встречать ему не доводилось. - Как вы сказали, - обратился коммандер к девушке,- граф де Пюизе? Но это имя известно каждому республиканцу. Коммандер заговорил на английском, не спуская жесткого взгляда с той, что выдавала себя за знакомую де Вильнева. Из хороших знакомых, как раз таки и получаются отменные предатели. Чарли отметил это с холодной расчетливостью военного. Кто даст гарантию, что женщина не следует собственным корыстным планам? Скажем, если посулят вернуть конфискованное имущество или дать амнистию близким? Остин цепко следил за мимикой мадемуазель. На что готова пойти хладнокровная женщина с целью коммандер знал не понаслышке. - Как он выглядит? - напрямик спросил он. - Граф дал вам какое-то поручение? Какое именно? Чарльз засыпал молодую женщину вопросами. На сей раз он не старался походить на благородного джентльмена. В конце концов, если женщина вмешивается в политику, то должна быть готова не только к чаепитию и пустым нотациям. - И, быть может, вы все-таки назовете нам свое имя? "А глаза у нее все-таки красивые", - невольно отметил англичанин. Недоверие к женщине от этого только выросло. Недаром говорят - оружие мужчины заключается в его силе, оружие женщины - в её красоте.
Шарлотта де Монтерей: Мужчина в республиканском мундире, - жизнь полна сюрпризов, - заговорил с ней по-английски, и теперь Шарлотта, наконец, поняла, почему ее подспудно смущал его французский. Значит, он англичанин. И шуаны ожидают, что он выведет ее на чистую воду. Это испытание маркиза де Монтерей готова была выдержать. Она отвечала Остину, а вспоминала почему-то комиссара Рено, а потом графа де Басси. Девушке не впервой было сталкиваться с подозрительностью. Причем как со стороны врагов, так и со стороны «своих». Ожесточенные войной люди не верят ничему и никому. И порой даже это недоверие не становится порукой безопасности. До Шарлотты доходили слухи, что де Басси погиб в Париже зимой девяносто третьего. И маленький сын графа больше никогда не увидит своего отца. Так же, как она никогда не увидит своего. Что стало с Рено, маркиза не знала. Но не исключала, что ненасытная гидра революции пожрала и его, как остальных своих отпрысков. Сначала бриссотенцов, потом бешенных, потом якобинцев… - Я не могу сказать вам, каково мое поручение, - кое о чем Шарлотта все же предпочла бы умолчать. – Вы должны понять меня, сударь. Что бы ни сказал мне граф Жозеф, его поручение было адресовано не вам. Мое же имя я не стану держать в секрете. Я им горжусь. Я Шарлотта де Монтерей. Граф Солсбери полагает, что я имею полное право носить титул маркизы, но сейчас, в республиканской Франции, я просто «бывшая». А теперь, быть может, и вы мне представитесь?
Чарльз Остин: Девушка держалась непринужденно, с той статью, которая, несомненно, говорила о её отнюдь не республиканском происхождении. Незнакомка смотрела бесстрашно, взгляд не прятала, разговаривала смело и прямо. Коммандеру это пришлось по душе. Девушка не стала жеманиться, ссылаться на дурное самочувствие и, уж конечно, на лице её не было и намека на слезы. Карие глаза смотрели если не с вызовом, то с достоинством, тем самым достоинством, которое не позволяло усомниться в правдивости её слов. Или же мадемуазель была просто чудесное актрисой. Значит маркиза де Монтерей. Взгляд Чарльза снова скользнул по стройной фигурке от макушки до грубых сапог. Это имя было вскользь знакомо Остину. На приемах, на которых коммандер должен был появляться хоть изредка, имена французских роялистов вытеснили разговоры о бывших английских колониях. "Что ж, откровенность за откровенность, маркиза. Кем бы вы ни были на самом деле", - сказал себе коммандер, жалея, что не встретил Шарлотту раннее. Будь так, то сейчас можно было смести колючее недоверие. - Позвольте представиться, маркиза. Чарльз Джеймс Остин. Коммандер английского флота. В некоторых республиканских кругах известен под именем Смитти, - англичанин не удержался от шутки, рискуя получить пулю от Гийоника, поэтому поспешил добавить. - Успев побывать в застенках местной комендатуры, комиссар очень мило сократил моё мистер Смитт до Смитти. Какая фамильярность, не правда и?
Шарлотта де Монтерей: - Чарльз Джеймс Остин? – Шарлотта на мгновение растерялась. Вопросы о де Пюизе и делах роялистов не смущали, к подобному маркиза была готова, но имя офицера вызвало в голове девушки «английские» воспоминания совершенно иного толка. Даже странно было, всего неделю назад она ступила на палубу «Кокетки», а полтора года под опекой Солсбери уже казались Шарлотте счастливым сновидением, чем-то, чего никогда не было. Реальность все это время оставалась здесь, во Франции. В тени гильотины. Так вот, там, в тех «счастливых снах», мелькало множество лиц. В том числе и леди Пемброк, охваченная желанием женить какого-то своего племянника. Поначалу погруженная в апатию после потери близких, а позже увлеченная голубоглазым лордом Греем, маркиза де Монтерей обычно слушала россказни настойчивой леди о своем родственнике-офицере в пол-уха. Она быстро привыкла к меркантильному интересу, который вызывала у свах. Пусть даже иностранка, сирота, и с призрачным титулом за душой, но зато с далеко не призрачным приданым и под покровительством самого принца-регента. Выгодная партия. Леди Агата была одной из многих, кто так считал. Нет, пожалуй, она была куда настойчивее многих. И оттого часто становилась предметом насмешек. Даже сдержанная леди Элизабет, супруга лорда Сессила и неизменная спутница Шарлотты на всех светских раутах, каждый раз страдальчески поднимала взор к потолку, едва за чаепитием заходил очередной разговор о коммандере Остине. Вот уж воистину, мир тесен. С трудом сдержав неуместную улыбку, маркиза протянула офицеру руку. Для поцелуя. Глупейшая картина, наверное. Он в республиканском мундире, она в крестьянской рубахе, мужских штанах и деревянных башмаках. Да и рука вся в следах пороха после выстрела на заставе. И все же, как сказали бы англичане, этикет есть этикет. - Как поживает ваша тетушка Агата мистер Остин, - осведомилась девушка нарочито светским тоном. – Все еще мечтает женить вас?
Чарльз Остин: - Господи Иисусе, - едва не вырвалось из уст коммандера, когда тихие слова Шарлотты были произнесены под сводами храма. Голос у девушки был негромким, почти полушепот, но в Остине он прогремел хлесткими ударами набата. Он так и застыл на мгновение, понимая, что представляет сейчас на диво презабавное зрелище. Впервые ему, болтуну и острослову, нечего было сказать. Тонкая ручка все еще была на весу, ожидая вежливого поцелуя, а коммандер не сразу и сообразил, что от него требуется, напрочь позабыв все правила хорошего тона. Наконец, опомнился, усмехнулся, откашлялся. Легко коснулся узкой ладошки. - Тетушка Агата в добром здравии. Благодарю. Воистину, мир тесен. Попытка моей достапочтимой тетушки меня женить снова не увенчалась успехом. Не могу сказать, что это меня сильно расстраивает. Надеюсь, знакомство с ней принесло вам только приятные воспоминания. Леди Пембрук просто чудесная собеседница, - улыбнулся Остин, прекрасно зная насколько "чудесной" собеседницей может быть его тетушка. Та могла уболтать даже глухого. Коммандер, все еще пораженный перипетиями судьбы, обернулся к Гийонику: - Дружище, эта девушка определенно говорит правду. По-крайней мере то, что она из Англии не вызывает у меня никаких сомнений.
Le sort: Старый шуан не понимал из слова из разговора двух аристократов. Откуда простому бретонскому мельнику знать английский язык? Но когда девушка протянула офицеру руку, и тот склонился к ней с почтительностью истинного джентльмена, Гийонику стало ясно, что коммандер удовлетворен результатами беседы. - Вам лучше снова надеть шляпу, госпожа, - тон мельника смягчился, он больше не был суровым, а звучал почтительно. - Так безопаснее. Он подобрал с пола бесформенную шляпу, что стянул с головы Шарлотты Остин, и, отряхнув от пыли, вернул девушке. - Пешком нам до Лоржа путь неблизкий, тем более, ночью. Поэтому заночуем за городом, у верных нашему делу людей. А с бароном, если будет на то воля Божья, вы увидитесь завтра. Про то, что завтра все окрестности Сен-Брие будут кишеть республиканскими патрулями, Гионик решил не упоминать. Потому что на все воля Божья, на нее одну и уповать следует. А еще на тайные тропы, что ведомы местным жителям, да неведомы синепузым. Шуан снова размашисто перекрестился на распятие. И это означало, что пора, наконец, покидать церковь.
Симон Кадье: * * * Голова звенела, как надтреснутый колокол. Кадье осторожно тронул затылок. Так и есть. Кровь. Его кровь. Сколько же он тут провалялся? Комната была пуста, шуанов и гражданки д’Арсон давно след простыл. А над Сен-Брие занималась заря. «Что? Уже утро? – мелькнуло в тяжелой после знакомства с рукоятью сабли голове гражданина оценщика. И лишь когда ноздри его уловили характерный запах гари, Симон мысленно поправил сам себя. – Нет, не заря. Пожар» Нет ничего отвратительнее пожара для человека, который зарабатывает на жизнь спекуляциями с недвижимостью. Поначалу Кадье решил, что Джудит подожгла свой особняк, дескать, так не достанься ж ты никому, и что нужно немедленно бежать, спасаться прежде, чем пламя доберется до этой комнаты. Но потом понял: горит не этот дом, пожар взметнулся где-то в центре, ближе к порту. Сквозь зубы понося и проклятую д’Арсон, что опять от него ускользнула, и ее неуловимого для республиканцев родственника, и всех роялистов вместе взятых, гражданин оценщик тяжело спустился по лестнице. Его заметно пошатывало. И хоть совсем недавно он мечтал выжить любой ценой, сейчас радости от жизни Кадье не испытывал. Как и благодарности к женщине, что сохранила ему эту жизнь. Он с отвращением переступил через трупы солдат на первом этаже. Никудышные вояки, вот и полагайся после этого на республиканские штыки. А самое неприятное, теперь не избежать встречи и объяснений с Рено. Чертов Рено, он скажет, что предупреждал, и хорошо, если дело ограничится руганью. Кадье не хотелось покидать Бретань, еще не время. Он еще встретится с Джудит д’Арсон. Он найдет возможность. Он найдет способ. Эпизод закрыт
полная версия страницы