Форум » Зарисовки партизанской войны » Выбор » Ответить

Выбор

Бернар де Вильнев: Время: 30 декабря 1794 года, вечер. Место действия: Сен-Брие. особняк д'Арсонов, затем застава на выезде из города. Участвуют: Джудит д'Арсон, Бернар де Вильнев, Чарльз Остин, Шарлотта де Монтерей, Симон Кадье, капитан Гапен, НПС-ы

Ответов - 70, стр: 1 2 3 4 All

Джудит д'Арсон: Молодая женщина боролась с навалившейся на неё усталостью. Силы вдруг иссякли, наполнив тело зыбучей тяжестью. Еще несколько минут назад сердце колотилось неистово, а сейчас даже страх отступил куда-то. О ранении напоминала тянущая боль в плече, но, казалось, Джудит уже не замечает и её. "Не свалиться бы с лошади", - попеняла она себя. Держать спину прямо становилось все тяжелее и тяжелее. Молодая женщина ущипнула себя за щеку, глубоко вдохнула лесной, холодный воздух, надеясь, что хоть ночная свежесть не даст ей заснуть посреди дороги. Мадемуазель д'Арсон скинула капюшон и ветер, неистовый и пронизывающий, ударил в лицо. Стало легче, но не намного. - У мальчишки этого глаза красивые - единственное, что я успела запомнить в нем. Темные и бархатные. Такие глаза подошли больше бы девушке, чем крестьянскому пареньку. Джудит сама не узнала свой голос. Глухой и бесцветный. Пришлось откашляться, чтобы голос набрал прежнюю силу. Не хватало еще, чтобы Бернар стал расспрашивать её о самочувствии. Нет уж, признается позже, когда они доберутся до Лоржа. - Может быть, вы его уже встречали где-то, просто запамятовали, кузен? Столько всего произошло. Столько встреч, расставаний, случайных знакомств. В Париже мне казалось знакомым каждое второе лицо, правда, все они утверждали, что совсем меня не знают.

Бернар де Вильнев: - Может быть… Последние несколько лет жизни барона напоминали калейдоскоп из событий и лиц. Люди врывались в его жизнь, - враги, соратники, просто случайные знакомые, - а потом уходили, многие навсегда, оставаясь навечно на залитой кровью стерне Вандеи или под гильотиной на площади Революции. Разговор вновь прервался. Ночная тишина покачивалась от негромкого стука конских копыт по начинающей подмерзать после захода солнца земле. - Вам не холодно, Джудит? – спросил, наконец, Дюверже. - Даже старожилы, вроде папаши Жагю, не припоминают в Бретани такой суровой зимы. Сам он занимался тем, что расстегивал республиканский мундир. Ночь была временем совы, временем шуанов, в сине-белом наряде, чего доброго, и свои подстрелить могут. Миг, и ненавистная роялисту тряпка была отброшена в сторону, а на рубаху Бернара вернулась белая кокарда с пурпурным сердцем. Барон де Вильнев снова чувствовал себя самим собой. - А вот и развилка. На пригорке мелькнул свет фонаря, вдали ухнула сова, и тут же уханье повторилось снова, чуть ли не над ухом мадемуазель д’Арсон. Это один из спутников барона откликнулся на условный знак товарищей. Вскоре их окружили люди, конные и пешие. Вильневу подали редингот, лошадь Джудит взяли под уздцы. Теперь они все сворачивали с наезженной дороги на лесные тропы. Мятущийся свет масляного фонаря путался в ветвях деревьев, причудливыми бликами скользил по одежде и лицам шуанов, делая их похожими на привидения.

Джудит д'Арсон: - Холодно? - откликнулась молодая женщина. На мгновение она словно впала в забытье. Вздрогнула, поспешно провела ладонью по спутанным волосам и прикусила губу, чтобы заглушить чуть не сорвавшийся стон, невольно задев рукой раненое плечо. - Нет, мне не холодно. У меня кровь еще не остыла после перестрелки на заставе и бешеного галопа. Я просто устала. Джудит не чувствовала мороза. Казалось, внутри нее разгорается жгучее пламя, словно она ненароком утащила горящие угли из Сен-Брие. Очень хотелось спать. Молодая женщина держалась, держалась насколько хватало сил, но, когда лошадь её взяли под уздцы и мадемуазель д'Арсон только и оставалось, что просто крепко сидеть в седле - веки её против воли закрылись. Сразу стихли все звуки. Даже запахи стали другими. Где-то в глубине сознания, Джудит понимала, что все-таки не совладала со слабостью - Морфей затащил её в свои сети. Она пыталась проснуться, но напрасно. И уже другая Джудит, - та, которую она так хотела забыть, - просыпалась в зыбкой кутерьме темного сна, выуживая из закоулков памяти воспоминания и образы, которые вспоминать не хотелось. Смешивая реальность с о сном. Путая действительность с кошмаром. Яркое слепящее солнце. Настолько слепящее, что нож гильотины поблескивал хищным оскалом издали. Небо было чистым и каким-то даже пленительно голубым. Джудит казалось это до нелепости странным. Господи, но разве может быть в день казни стоять такая погода? Эшафот. Бледный отец. Мать с печатью черной скорби в застывших глазах, а на лице - ни слезинки. Дочь четы д'Арсонов держалась не столь мужественно. Лицо её было мокрым от слез. Она пыталась совладать с собой, зная, как тяжело видеть отцу плачущую дочь, но, все-таки, быть может, слезы были для него хоть каким-то утешением. Может быть, умирать не так страшно, зная, что кто-то на этой земле будет и оплакивать, и помнить. Отец обернулся, силясь что-то сказать семье, застывшей рядом. Не успел. Дальше была путаная вереница лиц, с глазами колючими и злорадными. Замелькал грязный Париж и не менее грязные слова, что плевали в них улицы. Консьержери. Холодная камера. Мать, просто не проснувшаяся на утро. Тюремщицы с лицами плоскими, словно истертые ступни. В сизых платьях и такими же сизыми улыбками. Тюремщики, цепко её разглядывающие. Джудит считала дни. Один - черточка. Второй - еще одна. Вот уже целая вереница. Кажется, её это даже забавляло. Были здесь и другие надписи. Некоторые врезались в память. Были нелепыми, глупыми, смешными, отчаянными - от других можно было поседеть. Она же оставила одну единственную. Я ничего не забуду. Это был обман. Джудит забыла, нет, заставила себя забыть, едва покинула эти серые стены. По-крайней мере она не уставала себе это повторять, пока не поверила. Сон никак не хотел отпускать, затягивая в трясину все глубже. Снова эшафот. Снова отец. Снова оскал лезвия и металлический запах крови. Джудит выворачивало от этого запаха и сейчас он ударил в ноздри так явственно, что молодой женщине почудилось, что все вокруг вновь повторяется. "Нет, я не вынесу этого заново", - мелькнула ней мысль. Мадемуазель д'Арсон вскрикнула и проснулась. Она невольно качнулась и вылетела бы из седла, если бы вовремя не схватилась за шелковую гриву кобылы. - Господи, - прошептала она, пораженная тем, что кошмар нашел её даже здесь, в вандейском лесу. Она огляделась. Судя по увеличившемуся отряду и начинавшим спешиваться людям - поездка их подошла к концу.


Бернар де Вильнев: Они возвращались к свету, к теплому дыму костров и запахам человеческого жилья. Пусть даже это были на скорую руку сложенные из прутьев и сосновых ветвей шалаши или «лабиринт фэйри», пещеры, в которых разместился маленький штаб повстанцев и сам Вильнев. - В отряде есть женщины, Джудит, - напомнил о себе Дюверже. - Крестьяне, опасаясь мести синих, уходят в лес с семьями. Если вам понадобится помощь… Что-то вроде горничной… Мы легко это устроим. Что касается Мари, обещаю вам, она покинет Сен-Брие, как только оправится от простуды. Барон, спешившись, протянул руку кузине, и лишь теперь имел возможность разглядеть, как она пронзительно бледна. - Жак, а где твоя волшебная можжевеловая настойка? – окликнул он долговязого юношу со свежим шрамом на щеке. – Кое-кому нужно взбодриться, и… Тут безмятежная улыбка сползла с губ Вильнева, он был слишком хорошим солдатом, чтобы спутать пятна запекшейся крови на рукаве мадемуазель д’Арсон со следами грязи или талого снега. - Почему вы не сказали мне раньше, а? – запоздало разозлился барон, в который раз вспоминая упрямицу де Людр. Матильда умудрилась молчать о своей простреленной ноге ровно до того момента, как лишилась чувств. Его кузина явно решила двигаться той же тропой бессмысленного упрямства. - Слазьте с лошади, живо! – прикрикнул Дюверже на молодую женщину. – Пока вы не свалились с нее прямиком в обморок.

Джудит д'Арсон: "Слазьте с лошади. Слазьте с лошади", - у Джудит все-таки нашлись силы передразнить Вильнева. Про себя. - Если б это было так легко". Мадемуазель д'Арсон еще никогда не приходилось чувствовать себя столь неповоротливой и неуклюжей. Болело все тело. Мышцы словно одеревенели. Но разве можно в этом признаться, когда на тебя смотрят с таким укором? Все равно, что публично объявить, что она обуза и проку в ней никакого. Губы Джудит сложились в тонкую недовольную ниточку, а потом она бросила с досадой: - Я и не собиралась сидеть на лошади вечно, кузен, - молодая женщина подала мужчине руку, очень надеясь, что сможет спешиться и красиво, и грациозно. С истинно королевской статью. Но вместо этого рухнула на командира шуанов словно куль с мукой. Отпрянула. Отступала на шаг. Накрыла ладонью кровавое пятно на плече. Не глядя на Дюверже заметила: - Если я не умерла сразу, то значит есть шанс, что все еще обойдется. Я не хотела, чтобы из-за меня задерживался отряд, кузен, когда так дорога была каждая минута. Ведь мы спешили. Молодая женщина запнулась, помедлила, а потом добавила не без ехидства: - Не могли же вы перевязать рану прямо верхом, в темноте, да еще и мчась галопом.

Бернар де Вильнев: - О господи! – вырвалось у Вильнева. Мадемуазель д’Арсон ни черта не смыслила в ранах. Это для него новость? Кажется, нет, если припомнить раненного республиканца в поместье. - Идемте, - вздохнул командир шуанов. – Если вы не умерли сразу, до кровати дойти сможете. Жак, вместе с настойкой принеси воды. Горячей. Барон забыл предупредить кузину, что на пути «к кровати» ее ждет еще одно испытание – спуск по крутой и шаткой лесенке в подземелье. Темнота качнулась под ногами молодой женщины вместе с конструкцией, удобной мужчинам-крестьянам. Но отнюдь не дамам в платье, пусть даже дорожном. Дюверже пришлось шагнуть на лестницу первым и, крепко обняв кузину за талию, осторожно спустить ее вниз, в потайной лаз. - Что-то я часто обнимаю вас, Джудит. Начинаю к этому привыкать, - с какой-то толикой грусти в голосе заметил барон. Дальше было проще. Не считая того факта, что ориентироваться а подземном лабиринте тоже надо было уметь. - Ну, вот, тут я и живу, - сообщил шуан, раздвигая перед гостьей завесу из плотной рогожи, заменяющую двери в этом странном пещерном королевстве. Узкая койка из необструганных досок, стол, стул, маленькое зеркало и принадлежности для умывания и бритья, много оружия. Удобствами Вильнев не баловал ни себя, не гостей. Усадив молодую женщину, окончательно измотанную событиями минувшего вечера, на кровать, ее кузен с явным неодобрением оглядел плечо мадемуазель. - Кровь пропитала и сорочку, и рукав платья, - поделился он результатами осмотра. – И все это уже начало засыхать. Так не годится, Джудит. Нельзя оставлять рану в таком состоянии. Вам придется… Потерпеть.

Джудит д'Арсон: "Вы отвыкнете от меня очень быстро, Бернар, стоит лишь нам снова поссориться", - хотела было пошутить усталая мадемуазель, но не стала. Объятья командира шуанов были крепкими, но бережными, не давали упасть и вызывали давно позабытое чувство защищенности. Джудит, к своему удивлению, не испытывала ни неловкости, ни смущения от того, что рука Бернара так вольготно, так по-хозяйски расположилась на её талии. Эти объятья отличались от цепкой хватки гражданина оценщика. Отличались хотя бы тем, что вызывали в ней не брезгливый страх, а долгожданное чувство спокойной надежности. Она так долго заставляла себя быть сильной и невозмутимой, так долго старалась смотреть на мир с холодной бесстрастностью, что, сейчас, почувствовав заботу, пусть даже и продиктованную простым чувством долга, сделала попытку принять её. Спуск по шаткой лестнице быстро завершился и мадемуазель д'Арсон, очутившись в подземелье, сразу же запуталась в его закутках и поворотах. "Лабиринт Минтовра", - пришло ей на ум, невольно ежась, словно чудовище и правда могло поджидать её за поворотом. Стены давили, а узкие коридоры напомнили её другие, не менее жуткие. - Вы здесь живете? - воскликнула она, не сумев сдержать возглас изумления. Если бы не оружие, которого в комнате было много: ящики с патронами, бочки с порохом, ружья; если бы не все это, то Джудит непременно приняла бы этот каменный мешок за обычную тюремную камеру. "А, чего ты ожидала? Гобелены на стенах и ковры на полу?" - тут же укорила себя молодая женщина, с облегчение усаживаясь на жесткую постель. Бернар придирчиво осматривал её рану и Джудит упрямо старалась не вскрикнуть от боли, когда пальцы Вильнева чересчур сильно надавили на плечо. - Что же мне еще остается? - ответила она кузену. - Чему я и выучилась на отлично, так это терпению. Неужели все настолько плохо? Живое горячее воображение уже нарисовало её самое страшное: смерть или, что еще хуже, - отнятую руку. Эта мысль заставила её побледнеть еще больше, но тут Жак вовремя появился со своей можжевеловой настойкой.

Бернар де Вильнев: - Шрам, конечно, останется, - «обнадежил» Дюверже. – Но пуля прошла вскользь, и кость не задета. Это хорошо. Я оказался никудышным защитником, кузина. Не ожидал, что тот республиканский офицер вот так сходу пальнет в вас. Он, кажется, вас узнал? Откуда? Сначала выпейте вот это, а потом расскажете. Настоянный на ягодах можжевельника самогон – это вам не бодрящее шампанское, терпкое бордо или мягкое шабли. Короче говоря, отличное средство для того, чтобы согреться или забыться. - Жак, проследи, чтобы она выпила до дна, - перепоручив неприятную обязанность спаивания кузины молодому крестьянину, барон отправился мыть руки. Вернулся он с прокаленным на огне ножом, тазом и полотенцами. И начал экзекуцию с рукава платья Джудит, который сначала распорол вдоль, а потом аккуратно обрезал чуть выше раны. - Так что там с капитаном? Вильнев осторожно прижал мокрое полотенце к плечу молодой женщины. Самое время отвлечь ее разговорами. - Еще один из ваших новых поклонников? Сначала помощь, которую нужно оказать, а потом уже раскаяние и размышления о том, сколь гнусен мир, в котором приходится перевязывать пулевые раны молодым красивым женщинам.

Джудит д'Арсон: Настойка произвела чудодейственный эффект: прогнала страхи, смыла злые воспоминания. Боль и злость уже не стучались в виски с былой остервенелостью. Даже комната Вильнева, с минуту назад казавшаяся её угрюмой и страшной, теперь не производила угнетающего впечатления. Джудит против воли расслабилась, прислонившись к холодному камню, чувствуя, как по жилам бежит огонь. Она закрыла глаза, а когда снова открыла - Жака уже не было, а барон возился с рукавом её платья. Мадемуазель д'Арсон дернулась, когда мягкая ткань легла на плечо, снова ощутив колкую боль. Взгляд её упал на полотенце с пятнами крови в руках Вильнева, на таз с горячей водой, заметила кинжал на чистой тряпице и поспешно отвела глаза. Сердце её забилось сильнее. Запах крови снова ударил в ноздри, и Джудит ощутила приступ дурноты. - Один из самых моих преданных поклонников, - поспешила она ответить кузену. Молодая женщина горько рассмеялась. - Капитан Гапен. Цепной пёс комиссара Рено. Он расстроится, когда узнает, что был не достаточно меток. Истребление всех "бывших" - главная его цель. Джудит стала рассказывать барону обо всем: о капитане Гапене, об их первой встрече в поместье, о комендатуре, куда её доставил солдат. Слова текли легко, и прежде немногословная Джудит, сама себе удивлялась. Должно быть, всё дело было в можжевеловой настойке, развязавшей язык. Умолчала молодая женщина лишь об одной встрече. Той самой, когда её неосторожные слова стали приговором для пленника. Человека, которого она собственноручно отправила на казнь. Капитан Гапен, помнится, был этому очень даже рад, она никогда не забудет злорадного взгляда полного самодовольной ненависти. - Если бы не я, если бы он не узнал меня, то вы бы скрылись из города незамеченными, - вырвалось у неё, наблюдая за решительными и умелыми действиями кузена. Мадемуазель д'Арсон хотела было заставить себя отвернуться, но поделать с собой ничего не могла.

Бернар де Вильнев: - Я слыхал об этом офицере, - пробормотал Вильнев, усилием воли заставляя себя не морщиться при упоминании имени комиссара Рено. – Хорошо, что он узнал вас, Джудит. Потому что теперь, надеюсь, он больше не встанет на пути ни у вас, ни у меня, ни у Маруэна. Прошлым летом этот Гапен едва не отправил шевалье на тот свет. И вроде как поклялся исправить эту ошибку. Вспомнив о Раймоне, барон помрачнел окончательно. Размолвка с бывшим соратником и другом наполняла душу горечью. И если бы это была просто размолвка… Дюверже скомкал окровавленное полотенце, выместив на нем свое запоздалое раздражение. Каждый идет по жизни своим путем, и Раймон де Маруэн пошел своим. На все воля Божья. - Однако странно, что он вызверился на вас, вы так трогательно заступались за тех республиканцев в поместье, - мужчина одним быстрым рывком избавил рану от присохшей к запекшейся крови ткани, промыл ее и принялся перевязывать «начисто». – Верно говорят, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным, милая кузина. Но мы переживем и это. Закончив, Бернар отложил в сторону свои пыточные принадлежности, и, наклонившись к руке мадемуазель д’Арсон, осторожно поцеловал тонкую бледную кисть. - Ложитесь спать, Джудит. Выдался тяжелый денек. Приподняв подол платья молодой женщины, барон снял с ее ног ботинки и помог удобнее улечься на узкой кровати, которую мало у кого повернулся бы язык назвать удобной.



полная версия страницы