Форум » Зарисовки партизанской войны » Выбор » Ответить
Выбор
Бернар де Вильнев: Время: 30 декабря 1794 года, вечер. Место действия: Сен-Брие. особняк д'Арсонов, затем застава на выезде из города. Участвуют: Джудит д'Арсон, Бернар де Вильнев, Чарльз Остин, Шарлотта де Монтерей, Симон Кадье, капитан Гапен, НПС-ы
Ответов - 70, стр:
1 2 3 4 All
Бернар де Вильнев: На войне жизненно важно уметь здраво оценивать потенциальную опасность. Не менее важно научиться предугадывать намерения противника. Какую цель, например, преследует комиссар Рено, запугивая Джудит Д’Арсон? Жакез Гионик был краток и категоричен: - Коли гражданин знает, что она – ваша родственница, господин барон, - старый мельник с явным сожалением спарывал с куртки белую кокарду, превращаясь из шуана в «простого крестьянина», - ждите засады. - Если верить англичанину, в особняке республиканцев нет, - Вильнев, зарядив пистолеты, придирчиво осмотрел курки и кресала. После случая в поместье д’Арсонов он, хоть и благодарил бога за осечку, что дал пистолет «синего», намерен был проверять собственное оружие с особой тщательностью. - Не было, - уточнил папаша Жагю. И в полголоса добавил. – И это если верить. Уж больно легко он сбежал от граждан. А священника нашего они успели расстрелять. - За священника им воздастся… Занятная у граждан форма, впервые надеваю… - Вам к лицу, ваша милость, - ухмыльнулся мельник. Дюверже мало походил на крестьянина, да и не стремился им выглядеть. А вот республиканский сержант – совсем другое дело. По документам служака из батальона волонтеров, расквартированных в Монконтуре. Для убедительности еще несколько партизан переоделись республиканскими солдатами и прихватили с собой обоз с фуражом – пару телег с овсом сеном. Щедрый подарок для лошадей «синих». Если не принимать во внимания того факта, что сено было сдобрено порохом, и барон намеревался, пользуясь оказией, устроить в Сен-Брие небольшую диверсию. А когда поднимется суета, из города можно будет беспрепятственно вывезти женщин. - Безумная затея, - вздохнул папаша Жагю, берясь за вожжи. Но у де Вильнева все затеи выходили безумными, и все же они до сих пор живы и воюют. Видать, на все божья воля. Сам Жагез предпочел остаться в штатском, а вот английского коммандера обмундировали вместе со всеми. И настоятельно порекомендовали помалкивать, чтобы характерный британский акцент его не выдал. Заставу на въезде в Сен-Брие «фуражиры» миновали ранним вечером тридцатого декабря. Разумеется, республиканские часовые не были растяпами, но родная форма сделала свое дело, документы выглядели убедительно, овес и сено зимой были кстати лошадям, а наглость шуанов, осмелившихся бы вот так в открытую явиться в город, казалось слишком запредельной, чтобы рассматривать такой поворот дела всерьез. Город Бернар знал. Дом, где обосновалась его кузина, тоже. Смазанные, еще дореволюционные воспоминания рисовали в памяти уютную гостиную с обитыми кремовым шелком стенами, клавесин, огромную библиотеку, которой так гордился покойный Жевре д'Арсон, саму Джудит, тогда совсем еще девочку… Как давно это было. И как мало сохранило время. Спутники-шуаны методично проверили соседние улицы, нет ли поблизости республиканцев. И не обнаружили ничего подозрительного. - Идемте, коммандер, засвидетельствуем наше почтение мадемуазель, - Бернар поднялся на старое крыльцо и уверенно взялся за дверной молоток. Он уже представлял себе лицо кузины при виде его синего мундира. - У вас будет повод поблагодарить Джудит за помощь, а у меня – испортить впечатление от вашей галантности.
Джудит д'Арсон: .....и скороговорка от неотразимого коммандера. Мари приболела. После обеда, когда Джудит вернулась из комендатуры, служанка пожаловалась на головную боль и ломоту в старых костях. Она скинула пальто и с тревогой, отразившейся на и без того обеспокоенном лице, посмотрела на Мари. Верная служанка делила с ней смех и печали. Утешала в минуты скорби, когда хотелось расцарапать в кровь лицо и выть от удушающего, выматывающего отчаяния. Умела подобрать слова, чтобы показать ей - не смотря ни на что, надо верить в лучшее. Учила переступать через боль и страх. Учила смиряться с горькими потерями и всё равно идти дальше. Шаг за шагом, изо дня в день. Джудит всего лишь на мгновение представила, что с ней станет, если она лишится и любимой служанки. Сердце захолонуло. - В доме сквозняки, - отозвалась она. - Ты просто утомилась. Хлопот хватало. Мари не только ворчала на англичанина, но и старательно его выхаживала. - Как же я оставлю вас, мадемуазель, - проворчала женщина, когда Джудит стала уговаривать ее отдохнуть и прилечь. - Да что мне? Пятнадцать лет? Я преспокойно могу о себе позаботиться, - вспылила молодая женщина. - Так, голубка моя, немедленно отправляйся в постель! Я сделаю тебе отвар, а тебе нужно поспать. И не спорь со мной! - решительно подняв ладонь, опередила она поток отговорок. - Замуж вам надобно, мадемуазель д'Арсон. Не хотела я с вами этот разговор начинать, да боюсь - придется, - укладываясь в кровать, пробормотала прихворнувшая женщина. - Ох, оставь, Мари. Прошу, - отмахнулась Джудит. - Нет, вы послушайте меня, мадемуазель, - она схватила девушку за ладонь, вынуждая ее присесть рядом. - Сейчас такое время, что без крепкого мужского плеча женщине нелегко. Кто о вас позаботится, когда меня не станет? Вы бы присмотрелись. Неприлично молодой женщине быть одной, - поджав губы, подытожила она. - Вот, к примеру... - Генерал Юмбер, - перебила Джудит, верную служанку. - Дивный мужчина. Думаю, он оценит твою стряпню, - она спрятала улыбку, заигравшую на ее щеках. - Да хоть черт лысый! - проворчала в ответ пожилая женщина. - Нет, Мари, гражданину Рено грех жаловаться на облысение. - Свят! Свят! Свят! - Я тоже так думаю, поэтому закроем эту тему. Разговор с Мари немного развеселил Джудит. Зная нрав своей служанки, она надеялась, что дальше разговоров дело не пойдет. Иначе, ох, прости Господи... Мадемуазель д'Арсон хлопотала на кухне, готовила отвар для старушки, разогревала ужин - занималась обычными женскими делами, которые помогали отогнать тоску и развеять тревожные мысли. Когда в дверь постучали, она вздрогнула. Оглянулась. Сделала несколько нерешительных шагов в сторону двери. Гостей она не ждала, а непрошеные визитеры приносили ей только безрадостные вести и неприятности. Гражданин Рено? Симон Кадье? Кто еще мог нанести ей визит? Стук повторился. Джудит поправила косынку на волнистых волосах и все-таки, прежде чем распахнуть дверь, взяла в руки канделябр. - Вот ведь Мари, накликала, - удивленно пробормотала она, рассматривая мужчину, стоявшего на пороге. Невозмутимого, как обычно. - Может быть, вы уже переступите порог моего дома, гражданин? - она распахнула дверь шире, пропуская гостей. Нежданных, но женщина не почувствовала досады. - О, мистер Смит, и вы здесь, - обрадовалась Джудит, закрывая дверь за англичанином. - Тянет меня сюда! Как легкомысленного мотылька на огонь, - отозвался Чарльз. - Шагали шотландцы шагами шибко шустрыми шустрые шаги шотландцев зашухарили.
Бернар де Вильнев: - Вашего? Вы действительно верите в это, Джудит? Возможно, не стоило начинать разговор с очередных разбитых иллюзий: иллюзии – субстанция хрупкая, но иногда только ими одними и спасается душа человеческая. И все же чем раньше его кузина посмотрит правде в глаза, тем лучше. - Мы ненадолго, - утешил гость молодую женщину. В дом они все же вошли, и Вильнев с едва заметной улыбкой пронаблюдал за тем, как мадемуазель д’Арсон запирает дверь. Все же кое-чему события последних недель ее научили. - Сколько вам нужно времени, чтобы собраться? Вам и Мари. Вы уходите из города с нами, - проинформировал командир шуанов свою родственницу тем тоном, что обычно пресекал в его соратниках всякое желание оспаривать приказы. На Джудит это не подействует, понятное дело. Памятуя их последнюю встречу, Дюверже не надеялся не на исполнительность кузины, не на ее послушание. Однако и выбор у нее невелик: с Рено в застенки или с ним в леса. Удивительно было, что гражданин чрезвычайный уполномоченный до сих пор не отправил молодую женщину из «ее дома» в городскую тюрьму. Но после той диверсии, что шуаны запланировали провести на армейских складах, церемониться Альбер не станет.
Джудит д'Арсон: Молодая женщина не изменилась в лице, услышав насмешку кузена. Очень хотелось выкрикнуть в ответ что-то едкое. Раньше бы, еще несколько лет назад, она бы так и поступила, но сейчас Джудит лишь молча скользнула взглядом по потолку. Это было смешно, но Бернар стоял как раз на том месте, где всего пару дней назад висел куст омелы. Она спрятала горькую усмешку и взглянула на бывшего жениха. - Вы тоже верите, что ваше поместье больше уже не ваше? Не зовете свой дом - своим домом? Вы как-то иначе его называете сейчас? Республиканцы зовут это просто - имущество бывших. Не думала, что вы станете брать с них пример. Слова прозвучали просто, Джудит даже тон не повысила, словно говорила о погоде, а ведь раньше они с Бернаром только спорами и разговаривали. Сколько же воды утекло с тех пор? Сколько зим пролетело? Сколько уроков она выучила? Если все записать - получалась бы книга толще Библии. Неужели после всего, что было барон полагает, что она молча, послушно, сделав глубокий книксен кинется собирать вещи? Нет, напрасно Джудит надеялась на встречу взаимопонимания, напрасно думала, что перед ней стоит действительно родной ей человек. Как все-таки мало нужно, чтобы человек навсегда стал для тебя незнакомцем. - Мой английский не так хорош, мсье Смит, - женщина обратилась к англичанину, чтобы хоть как-то утихомирить заколотившееся сердце. - Зашухарили? Чарльз рассмеялся. - Это значит застали врасплох, мадемуазель. Как меня в бухте у Подкопы Дьявола. Зашухарили. Скрутили. Другими словами - встретили не ласково. Он поцеловал ее узкую ладонь, словно извиняясь за вольность своего лексикона. Джудит рассмеялась. - Вы голодны? - спросила она, обращаясь к обоим. - Можете поужинать, прежде чем покинуть мое бывшее имущество, которое я, по неосторожности, продолжаю считать своим домом. Женщина прошла в кухню, хоть шаги и давались ей нелегко. Ноги почему-то наполнились тяжестью. Каждый шаг - свинцовая мысль. Каждый вздох - горечь. - Я никуда не пойду с вами, Бернар, - она стояла спиной к своему гостю, усердно, слишком усердно, помешивая жидкое рагу на плите. Как все-таки легко было говорить, не глядя человеку в глаза. Или же во сто крат тяжелее? Поварешка вздрогнула, а затем замерла в ее руке. - Я не хочу бежать из своего дома. Бояться. Прятаться. Не верить в следующий день, - она все-таки обернулась к русоволосому мужчине, хмуро застывшего в дверях ее кухни. - Ты ничем мне не обязан. Уже давно. в разговоре участвует Чарльз Остин
Бернар де Вильнев: - Я не приму отказа, кузина. Снова упрямство, снова окопная война. Снова иллюзии свободы. Все же Джудит во многом республиканка, - явная вина Жерве, - и все еще верит в свободу человека от обстоятельств. Смешно. И в то же время грустно, потому что времени у них в обрез, и из-за каждой лишней минуты, проведенной шуанами в городе, рискуют жизнью его люди, Гионик и остальные. - Рено казнит вас. Из-за меня. Не имеет значения, что я или вы думаете по поводу наших взаимных обязательств и долгов. Комиссар полагает иначе. Шагнув к молодой женщине, Дюверже властно сжал ее запястье, вынуждая выпустить из ладони поварешку. Еще одна иллюзия: я дома, готовлю ужин, все будет хорошо. Ничего не будет хорошо, кузина. Стены старого особняка – это не та сила, что может остановить вихрь революции, превративший в руины уже полстраны. - Если у вас есть, что собирать, - собирайте. Если нет – тем лучше. И запомните, в вашем случае остаться в Сен-Брие означает погибнуть. Лично я не вижу в подобном странном жесте ни малейшей необходимости.
Джудит д'Арсон: Рука, так по-хозяйски сжавшая ее запястья, причиняла боль. Джудит попыталась одернуть руку, но безуспешно. Хватка была железной. В этом был весь ее кузен - непреклонный и бескомпромиссный. Человек чести и долга. Всегда и во всем. Молодая женщина судорожно сглотнула, чувствуя, как комнату наполнило напряжение. Тягуче-звенящее, как бой погребального колокола. - Я всегда казалась вам странной, Бернар, но я уже давно не изнеженная избалованная девочка, какой была раньше. Вы думаете я живу иллюзиями? Я? - с губ Джудит сорвался едкий смешок. - Я-то как раз и пытаюсь примириться с действительностью, а не борюсь за идеалы от которых остался лишь пепел. Ох, жестоко, жестоко было говорить такое барону. - Мари больна. Она не перенесет дальней дороги, а жизнь в отряде её совсем подкосит. Единственное, что вы можете для меня сделать - перемирие, но я даже не хочу с вами говорить об этом . Ведь такие, как вы не отступают. Ступайте с Богом, Бернар. Я не поеду с вами. По доброй воле - не поеду. Лучше поторопитесь спасти других: матерей, дочерей, жен всех тех, кто служит в вашем отряде. Они, по крайней мере, этого заслуживают. А, если Рено все-таки решит меня казнить - это будет его вина, а не ваша. "Ведь я не виню вас за смерть отца. Вы были тогда в Париже. Вы знали, что я в Консьержери. Не могли не знать," - чуть не сорвались с ее губ колючие слова, но Джудит себя одернула. Глупо припоминать старые обиды, да и можно ли это назвать обидой? В минуты скорби и отчаяния человек всегда винит самых близких: друзей, родственников, любимых.
Бернар де Вильнев: - Не говорите глупости, мадемуазель. Я и люди, которые пришли со мной в город, рискуя жизнью ради вас, между прочим, их не заслуживают. Вы что же, всерьез полагаете, что мы живем в лесу, как звери, и питаемся сосновой хвоей? Ни с вами, ни с Мари в отряде ничего не случится. К тому же свет не без добрых самаритян, в окрестностях Лоржа любой крестьянин с радостью предоставит приют мне… И тем, за кого я попрошу. Но чтобы окончательно успокоить вашу совесть, - желчно добавил де Вильнев, - давайте спросим у самой Мари, как вам поступить. Где она? Продолжая держать кузину за руку, барон потащил ее прочь с кухни. Если Джудит не поедет с ним по доброй воле… Значит, обойдемся без ее согласия. Время уговоров закончилось. Безумие рассуждать о степени вины и о том, кто будет виноват в ее смерти, когда сама смерть уже стоит на пороге и холодом дышит в затылок. - Перемирие, - бормотал шуан сквозь зубы. – Перемирие… Так вот чего хочет Альбер. Подумать только. Болтая о перемирии, он тут же угрожает казнями заложников. Узнаю хватку якобинцев. Блажен, кто верует, кузина, но на руках Рено столько крови, что ваша смерть вряд ли вынудит его почувствовать себя в чем-то виноватым. Напрасная жертвенность, Джудит.
Джудит д'Арсон: Опять эти укоряющие слова в ее адрес. Снова кузен заставляет ее почувствовать себя виноватой. На мгновение Джудит даже почувствовала облегчение от того, что они уже отошли от плиты. Иначе бы соблазнилась, и просто бы влупила поварешкой по этому высокому высокомерному лбу. - Скажите мне, Бернар, вы и правда так переживаете за мое благополучие или же просто хотите успокоить свою совесть? Или? быть может, просто хотите оставить Рено с носом? Ведь вы с ним враждуете не просто, как республиканец с роялистом. Это ваши давние армейские счеты. Уязвленное самолюбие. Типичное мужское желание одержать вверх, - впервые за их короткий разговор в голосе женщины прозвучали злые нотки. Она еле поспевала за решительными шагами кузена. Косынка слетела с головы, а волосы, вьющиеся, отливающие медью, рассыпались по плечам. Джудит терпеть не могла неприбранный внешний вид и сейчас сердилась и на себя, и на Вильнева еще больше. - Побойтесь Бога, барон. Мари спит. Не надо её тревожить. К тому же, отчего вы вдруг решили, что ее мнение что-то изменит? Да отпустите же вы меня, наконец! Джудит дернула рукой, но крепкая ладонь сжала ее запястье еще крепче. Они буквально ввалились в маленькую, но теплую комнату в которой спала пожилая служанка. - Послушайте, Бернар, - зашептала Джудит. - Перестаньте ломать комедию. Вы еще мне мешок на голову наденьте и кляп в рот. Развейте уже свои иллюзии на мой счет. Жертвенность? Моя фамилия не Монтерей. Увы, я не тот человек, который способен на такие горячие поступки. В сердитой запальчивости неосторожные слова слетели с ее языка раньше, чем Джудит успела их осмыслить. - Кто здесь? Мадемуазель, Джудит? - Мари заворочалась на постели и открыла глаза.
Бернар де Вильнев: - Монтерей? Причем тут Монтереи? Знакомое имя отозвалось под сердцем Бернара тягучей болью несбывшегося. Непривычно и неожиданно было слышать его из уст Джудит, но у Вильнева не было времени размышлять, откуда кузина знает о маркизе или о его дочери. Впрочем, республиканцы-приятели ее отца могли что-то говорить о Монтереях, мир тесен, а его светлость был далеко не последней фигурой в вандейской войне. - Но раз уж вы их вспомнили… Конечно, жертвенность - это не про вас. И убеждения – это тоже не про вас. И мнение Мари вас не интересует. Знаете, почему? Потому что вы не о ней заботитесь. Вы вообще ни о ком не заботитесь, Джудит. Вы просто прикрываетесь болезнью служанки, чтобы поступать так, как вам вздумается… В этот момент старая женщина, ставшая одновременно камнем преткновения и яблоком раздора между Дюверже и его кузиной, проснулась и окликнула их, остановив своим пробуждением горький поток взаимных обвинений. - Это я, Мари. Бернар де Вильнев, - отозвался шуан, и голос его смягчился. – Я приехал, чтобы забрать вас с Джудит из города. Тут становится слишком опасно. В любую минуту комиссар Рено может отдать приказ об аресте мадемуазель. Как вы полагаете, стоит ли рисковать, проверяя, насколько правдоподобны его угрозы? Выпустив, наконец, запястье мадемуазель д’Арсон, Дюверже шагнул ближе к постели служанки, внимательно вглядываясь в ее усталое лицо. Если женщина и правда серьезно больна, ее придется оставить в городе. А значит, перепоручить чьим-то заботам.
Джудит д'Арсон: - Неужто вы, мсье? А я уже думаю - не снится ли мне. А вы все такой же. Совсем не изменились. Разве что отощали чуток, - голос служанки был неожиданно ласков. Она закашлялась, прижимая мозолистую ладонь ко рту. Джудит усилием воли заставила себя ободряюще улыбнуться. "Родная, милая моя, старушка", - отозвалось в ее сердце. Сейчас верная служанка напоминала ей мать, и хоть пожилая женщина совсем не походила на утонченную Аделаиду д'Арсон, свет горевший в ее глазах напоминал материнский, согревая Джудит в хмурые дни. Она вышла из комнаты, но вернулась почти в ту же минуту, держа в руках большую чашку с горячим отваром. - Тебе стало полегче? - спросила она Мари, дотрагиваясь до ее лба. Лоб был холодным, и Джудит облегченно вздохнула. - Да перестаньте со мной нянчиться, мадемуазель, - отмахнулась женщина, принимая из рук своей хозяйки отвар. - Лучше послушайте, что говорит ваш кузен. Что я вам говорила нынче? Опасно молодой незамужней женщине быть одной. А, что, если явится опять этот пронырливый гражданин, что был накануне? Кадье, стало быть. - Ох, Мари, не преувеличивай. Не хватало еще, чтобы Вильневу стало известно и о об этой истории. Слова Бернара резанули ее неожиданно больно. Странно, ведь ей казалось, что она уже свыклась: ведь это было так в характере Бернара - рубить с плеча, быть прямолинейным, действовать из чувства долга, и, конечно, всегда дать понять, всё это - лишь неприятное обязательство. - Мсье Рено только рычит, но когти выпускать не станет.
Бернар де Вильнев: - Не станет? Вы успели так хорошо изучить комиссара? – желчно съязвил барон. К счастью, де Вильнев не знал, что Джудит почти присутствовала при расстреле де Брассара, иначе он обязательно напомнил бы молодой женщине о том, насколько у Альбера Рено слова не расходятся с делом. Но поскольку коммандер Остин никогда не делился с шуаном историей своего первого знакомства с мадемуазель д’Арсон, прах покойного священника не был на это раз потревожен. Зато, уже привычно, досталось не менее покойному депутату Жерве. – Не уподобляйтесь вашему отцу, кузина. Он тоже не воспринимал опасность всерьез… Якобинцы, коммуна, бешенные, - такие, право, пустяки… И в конечном итоге поплатился за это головой. Рено отправит вас в застенки, даже не сомневайтесь. И, вполне вероятно, не только вас. Бернар красноречиво кивнул головой в сторону кровати и женщины на кровати. - Хотите на практике выяснить, где Мари будет тяжелее выходить: в лесу или за решеткой? Хотите, Джудит? Хотите взять несчастья, ожидающие вашу служанку, на свою совесть? Упрямство кузины злило. Она казалось Вильневу неоправданно беспечной. И тогда, когда не хотела покидать поместье. Дождавшись, покуда республиканцы уведут ее в город под конвоем. И сейчас, цепляясь за этот старый дом. Будучи человеком упорным и идейным, барон не мог себе представить того момента, когда кто-то перестает дорожить жизнью просто потому, что теряет ее смысл.
Джудит д'Арсон: Джудит рассерженно засопела, сминая в руках платок, а затем резко вскочила на ноги. Напрасно она думала, что выучилась терпению за последние долгие месяцы, напрасно она считала, что умеет владеть собой. Как оказалось, ее "бывший" жених способен был довести до иступленного крика даже немого праведника. Пролетев мимо Бернара, сердито прошелестев юбками, она все же замерла в дверях и обернулась. - Мой отец уже мертв, а вы все продолжает поминать его с желчью и презрением. Джудит с упрямой решительностью сложила руки на груди. В глазах полыхал огонь. И смотрела она сейчас на Бернара совсем иначе, с каким-то вызовом что ли... - Ошибка моего отца в том, что он верил в людей. Он всегда был идеалистом, но упрекать его в этом уже поздно и неблагодарно. Ведь когда-то вы сидели с ним за одни столом. "И как быстро вы все перечеркнули", - добавила она про себя, чуть помедлила, а затем продолжила: - Вы говорите, не будьте, как мой отец? Что ж, извольте. Отныне, я доверяю только себе. Не Рено, не отцу Антуану, не вам. В отличии от вас, мой дорогой кузен, глаза мои открыты. Женщина сделала шаг в сторону шуана, потом другой, следующий, пока не приблизилась к нему совсем близко, настолько, что услышала его запах: запах пороха, мускуса и невыносимой ненависти. -Так мне будет безопаснее в вашем отряде? Как долго? Месяц-другой? А потом разделить с вами братскую могилу? Хотя, у женщин судьба несколько иная. Думаю, вы и сами знаете. Она поправила ворот его мундира и смахнула невидимую пылинку с плеча. Жест заботливый, если бы не лед в ее взгляде: - Вы с гражданином Рено по разные стороны баррикад, но методы у вас одинаковые. Запугиваете, заставляете чувствовать себя виноватой, только бы добиться своего. Я лучше подвергну свою жизнь риску здесь, в родном доме, буду дрожать Сен-Брие, но я не стану бежать, бросив всё, во имя идеалов, в которые я больше не верю. Если Рено взбредет в голову отсечь мою, что ж, такова моя судьба. Вы же знаете, все д'Арсоны недооценивают действительное положение вещей, - усмехнулась она. - Можете считать меня предательницей, сумасбродкой, эгоисткой, кем угодно, но я не покину этот дом добровольно.
Бернар де Вильнев: - Это я уже слышал, - вздохнул Бернар. – Но поскольку вы потрудились сравнить меня с Рено и признать, что мы похожи, я поступлю так же, как он. Уведу вас отсюда насильно. И помните: позовете на помощь – меня, скорее всего, убьют. Коммандера Остина тоже. Ну и еще нескольких людей, с которыми у меня нет времени вас знакомить. Скажите, вы сможете встать с постели? На этот раз Дюверже спрашивал о самочувствии Мари. - Идти довольно далеко, вы это знаете. Если чувствуете, что это вам повредит, я оставлю вас в городе в надежном месте, - пояснил гость старой служанке. Затем барон подошел к окну, отодвинув портьеру, глянул на улицу. - Тихий вечер… Очень скоро он престанет быть тихим. Времени в обрез. Где-то на другом конце города шуаны, переодетые республиканцами, подогнали телеги с якобы фуражом к складам Юмбера. А значит, очень скоро полыхнет спрятанный в сене порох, а с ним, - даст бог, - и припасы синих. У дома д’Арсонов мелькнули быстрые неясные тени, затем послышалось тихое конское ржание. Вильнева и его спутников уже ждали. Все его люди знали свое место и свое задание, только упрямство Джудит вносило непредвиденный хаос в слаженный механизм партизанской диверсии.
Чарльз Остин: Если бы взглядом можно было убить, Бернар бы пал бы бездыханным телом к ногам Джудит в ту же минуту. Молодая женщина смерила кузена негодующим взором, понимая - слова бессмысленны. Доводы - бесполезны. Барон для себя уже все решил. Если он дал себе слово спасти невесту, пусть и бывшую, остановить его не смог бы, наверное, даже батальон синих мундиров вокруг ее дома. - Пропадите вы пропадом со своим благородством, - рявкнула Джудит, оттолкнув кузена. Чарльз сам отскочил в сторону, пропуская разгневанную мадемуазель д'Арсон, которая промчалась мимо разозленной валькирией. "Вот уж не ожидал", - пробормотал себе под нос англичанин, наблюдая за преображением молодой женщины из сдержанной, утонченной аристократки в страстную и яростную фурию. Сказать по правде, такой она даже нравилась ему больше. Чарльз вообще питал слабость к дамам пылким и пламенным, как знойное лето. - Кажется, вы ее не убедили, - подал голос доселе молчавший коммандер, решивший попросту не вмешиваться в яростное противостояние мужчины и женщины. Это было даже интересно и развеяло уныние, разлившееся в душе Чарльза. - Похоже, жизнь в лагере поменяется коренным образом. Вы не боитесь, что она вам что-то подсыплет в похлебку?- пошутил англичанин, но в шутке его можно было прочесть настороженность. С коварством рассерженной и, уж тем более, смертельно обиженной женщины ему сталкиваться приходилось не раз. Еще бы, нет, имея столько тетушек!
Джудит д'Арсон: Джудит стремительно пересекла кухню, взлетела по лестнице и ворвалась в спальню. Впервые за долгое время хотелось разреветься, утопив клокотавшие в ней злость, ярость, бессилие в потоке слез. Женщина глубоко вздохнула, медленно выдохнула и поняла, что единственное, что ей еще остается - это взять себя в руки. - Зачем я здесь? - спросила она себя, с тоской оглядывая собственную спальню. Она вспомнила с каким усердием старалась навести в этой комнате уют, вдохнуть былое домашнее тепло, словно хотела вернуть давно ушедшее, но только сейчас осознала, что все давно потерянно. И даже дом был уже не ее домом, надежды его вернуть была нелепы и пусты, как бы отчаянно она за них не цеплялась. Джудит сменила домашнее платье на шерстяное, серое, как ее настроение. Вовсе она не собиралась кричать. Напрасно этого опасался барон. Или он и правда верил, что кузине его жизнь совсем безразлична? Ох, если бы только это было и в самом деле так, она бы уже давно бежала в комендатуру. Молодая женщина побросала все самое необходимое в сумку. Вещей оказалось совсем не много, но короткие сборы усмирили ее и спустилась вниз она сдержанная, как обычно. Без лишних разговоров, сунув поклажу, без дела маявшемуся англичанину, она прошла к Мари, но та уже выходила из своей комнаты, одетая по-дорожному. Джудит крепко взяла служанку под руку и обернулась к Вильневу. - Вы можете даже поджечь особняк. По-крайней мере, я не буду тешить себя надеждой, что у меня есть дом, куда я когда-нибудь могла бы вернуться.
Бернар де Вильнев: - Такой вы мне больше нравитесь, - невозмутимо констатировал барон. - Послушайте, верите вы мне, или нет, но я не желаю вам зла. Я… «Пытаюсь защитить вас, хоть в сложившихся обстоятельствах мне почти нечего вам предложить. Но остальные могут предложить вам еще меньше. А главное – им наплевать на вас». Истина выглядела нелицеприятной и не оставляющей простора надеждам, и Дюверже запнулся, мысленно пытаясь сформулировать свои намерения «изящнее». И в этот момент раздался громкий стук в дверь. Высокие дубовые створки, предусмотрительно запертые Вильневым на засов, содрогнулись от ударов. И шуан невольно вздрогнул. От неожиданности, а больше от понимания того, что учтивые гости так не стучат. Так стучат дурные вести. Проклятие, как неудобно то, что человеку не дано видеть сквозь стены. - Именем республики, откройте! – послышалось требовательное и окончательно расставляющее все точки над «ì». - Кажется, не успели, - пробормотал Бернар. – Чарльз, в комнату… Впустите их, Джудит. Ничего не бойтесь, на улице мои люди. Что с его людьми, барон тоже не знал. И сколько республиканцев за дверями. И вообще, что происходит на улице. Выстрелов не было слышно, но засада – далеко не всегда выстрелы. «Ни в чем нельзя быть уверенным, господи, но нужно уметь не позволять себе сомневаться»
Джудит д'Арсон: - Но я не желаю вам зла, - передразнила Джудит. - Наверное, тоже самое сказал серый волк бедной бабушке, прежде чем сожрать её. В голосе молодой женщины слышалось больше уныния, чем сарказма. Я не желаю вам зла. Слишком часто эта фраза, оборачивалась для неё предательством. Слова в это неспокойное время становились бесцветной пылью, а люди слишком быстро превращались в прах. Спокойнее было не доверять никому. Последняя из д'Арсонов этот урок выучила, как "Отче наш". Но податься черной меланхолии Джудит не успела. Дом затрясло. Замок, на который молодая женщина накрепко заперла дверь, залязгал. Его металлический всхлип заставил ее вздрогнуть, вскинуться, а потом разозлиться еще пуще. Бросив на нежданного спасителя хмурый взгляд, она решительно взмахнула рукой и приказала: - Мари в комнату! - Но, мадемуазель, - запротестовала пожилая женщина. - Нет времени спорить. Ты одета в дорожное платье. Ты бы видела свой испуганный взгляд. Кто бы там ни был, но тебе безопаснее будет укрыться. Прошу тебя, Мари, они сейчас выломают дверь! Мсье Cмит позаботится о тебе, - попыталась она утешить служанку. Мари и в самом деле была напугана. - Я так и знала, что все этим и закончится, - пробормотала она, стаскивая с себя плащ, не то самой себе, не то мужчине стоявшему рядом. Она незаметным движением вытащила шпильки из тугого пучка, стягивавшего ее кудри. Волосы волной упали на плечи. Джудит схватила шаль, небрежно уроненную на ковер, и накинув ее на плечи, поспешила к двери. На Бернара она не смотрела, сердце ее итак слишком быстро стучало. Молодая женщина боялась, что если посмотрит в глаза своему кузену, то изобразить домашнее сонное недовольство уже не сможет. Слишком уж будет много ярости в её глазах. Они, наверное, итак полыхали огнем, что могли прожечь дыру в любом ее недоброжелателе. Дверь затряслась с утроенной силой. Джудит вздохнула и, наконец, распахнула дверь.
Симон Кадье: В окружении солдатских штыков, - этого практически неизменного атрибута неожиданных визитов, - на пороге возвышалась статная фигура человека, которого хозяйка особняка д’Асонов ожидала увидеть, наверное, в последнюю очередь. - Добрый вечер, гражданка, - ухмыльнулся Кадье, оценив адресованный ему и республиканцам пылающий гневом взгляд молодой женщины. А затем незваные гости ввалились в дом. Их было не так уж много. Четверо солдат и сам гражданин оценщик. По мнению Симона вполне достаточно для того, чтобы придать его визиту видимость солидности, а главное, чтобы обезопасить себя от появления ненужных любопытных. В случае чего. Комиссар Рено вряд ли мог предположить, что его беседа с Кадье приведет к прямо противоположному результату. Он плохо знал гражданина оценщика, а вернее сказать, не потрудился задуматься о том, с кем имеет дело. В мыслях Альбера слишком много места занимали партизаны и положение дел в департаменте. Потому он «настоятельно рекомендовал» парижскому чиновнику оставить гражданку д’Арсон в покое. И счел, что этого пожелания будет достаточно для Кадье. Но Симон не привык упускать добычу и отступать без боя. Вооруженный поддержкой капитана Гапена и мандатом, подписанным самим же Рено, он провел кое-какое личное расследование. «Тайное знание», как водится, лежало на поверхности. Джудит д’Арсон – родственница некоего барона Вильнева, роялиста и контрреволюционера. Дело вовсе не в Маруэне, на которого точит зуб капитан. Впрочем, Кадье не было дела до обоих шуанов. Он сбирался поквитаться с женщиной. Это куда приятнее, не так ли? - Обыщите первый этаж, - велел Симон солдатам. - Тут должна быть служанка. Проследите, чтоб она никуда не улизнула. А гражданка поднимется со мной наверх. Глаза Кадье хищно сверкнули. - У меня к ней важный разговор.
Джудит д'Арсон: В первые мгновения хозяйке особняка стоило больших усилий, чтобы не закричать. Она вздрогнула, отшатнулась, отпрянула от нежданного гостя. Бледность покрыла ее лицо до ледяной прозрачности. Человек напротив внушал ей страх, но молодая женщина все-таки была чересчур д'Арсон, чтобы дать это понять. Джудит на мгновение закрыла глаза, борясь со стремительно уносящимся сознанием, но тряхнула головой и совладела с собой. Страха не было. Осталась лишь кипящая холодная злость. Она вздохнула полной грудью и, глядя на гражданина оценщика, также как, должно быть, смотрела Юдифь на Олоферна, насмешливо бросила: - Право же, гражданин Кадье, вы врываетесь в мой дом, совсем как ревнивый муж, заподозривший свою жену в измене. Надеетесь отыскать спрятанного мною любовника? Она выразительно указала тонкой бровью на большой платяной шкаф. "Ах, разговоры вы пришли со мной разговаривать!"- клокотала все внутри молодой женщины. От Джудит можно было уже высекать искры, и она не знала сколь долго еще сможет сохранять ехидное, свойственное только женщинам, хладнокровие. Когда-то именно за такую усмешку, скрытую в самом краешке губ, и бросали в костер. Она сложила руки на груди, и, решительно развернувшись, направилась на кухню: - Верхние комнаты не топлены, - бросила она через плечо. - А я не люблю холодные простыни. Там темно. Сквозняк. Скрипят половицы. Не кажется ли вам, мсье, это несколько испортит впечатление? К тому же, все эти многочисленные крючки на платье! Вы, как воспитанный человек, разумеется, поможете мне с ними справится. - Джудит улыбалась, а колкости продолжали слетать с ее губ. Гражданин Кадье мог рассчитывать сделать с ней, что угодно, но и она не откажет себе в удовольствии посмеяться ему в лицо. - Или вы, действительно, пришли поговорить о чем-то очень важном? Сердце Джудит стучало неистово. Ох, нельзя, нельзя быть все-таки такой безрассудной. Но ведь порой судьба благоволит к отчаянным?
Симон Кадье: Гражданка д’Арсон забывала про свободу, равенство и братство. И про то, как вольно эти благородные слова умеют трактовать те, кто не только пережил террор, но и возвысился, карабкаясь вверх по грудам отрубленных голов. За пару широких шагов Кадье нагнал дерзкую «бывшую», резко схватил за локоть, вынуждая остановиться. Решительно все мужчины сегодня вечером были настроены подкреплять свои слова грубой силой. Но Симон, достойный представитель нового порядка, преуспел в этом больше прочих. - Я пришел вернуть долг, гражданка. С этими словами он развернул Джудит к себе и размашисто ударил по лицу. Как истинный коммерсант, гражданин оценщик возвращал долги с процентами, так что бил он всерьез. Это вам ни какая-нибудь женская пощечина. - Эта бывшая шпионит в пользу инсургентов, - объявил он солдатам. Хотя вряд ли кого-то из присутствующих мог покоробить тот факт, что мужчина избивает женщину. Нравы рабочих предместьев разительно отличались от нравов, царящих в светских гостиных. В чем бывшие завсегдатаи этих самых гостиных имели возможность убедиться за минувшие пять лет. По странной иронии Кадье огульно обвинял Джудит д’Арсон в том, что она сама не так давно предлагала кузену. Сейчас парижанин с удовольствием лгал, чувствуя себя совершенно безнаказанным. На этот случай у Симона имелся еще один лжесвидетель. Капитан Гапен. Имелся и план казарм, якобы нарисованный Джудит. Оставалась самая малость. «Обыскать» женщину и найти неоспоримые доказательства ее виновности. А потом даже комиссару Рено придется исполнять революционные декреты. А не миндальничать с хорошенькой родственницей государственного преступника.
Джудит д'Арсон: Джудит упала, а с губ ее сорвался короткий, пронзительный крик боли. Правую сторону лица обожгло словно раскаленным железом и по щеке быстро расползлось безобразное рваное клеймо. Подтверждение власти гражданина Кадье. Подтверждение того, что все оценщики весьма щепетильны в вопросах возврата долга. Голову молодой женщины заволокло туманом. Джудит пыталась совладеть с неожиданно онемевшим дыханием и с так некстати навернувшимися слезами, но боль стянула ее до самых кончиков пальцев, а слезы побежали по лицу против воли. "Никто не любит острых на язык женщин", - горько усмехнулась она про себя. Мстительный, злой удар оживил в ней воспоминания, так тщательно похороненные совсем недавно. Мрачная тень Консьержери снова встала у нее за спиной. Это было еще более некстати, потому что делало ее слабой, безвольной, а сейчас Джудит нужна была хоть толика силы духа. Когда комната перестала расплываться, а гулкий звон в ушах стих, закусив губу, чтобы не застонать, она, уперевшись ладонями в холодный пол, повернулась к злорадному мужчине. Ладони дрожали, но видит Бог, в глазах этой упрямой женщины плескалась уже не просто презрительная насмешка и даже не ярость. В них горел вызов. Джудит знала, что во сто крат слабее Симона Кадье, и еще во столько же раз беспомощнее, но неприкрытая ненависть в ее взоре, могла заставить отшатнуться сейчас самого Барраса. - Вы даже не представляете насколько вы сейчас близки к истине! - вздернув подбородок выплюнула она.
Симон Кадье: - Тем лучше. Симон Кадье был из той толстокожей породы людей, которым не дано оценить чужую твердость духа. А может, Джудит д’Арсон числилась далеко не первой в списке его жертв. Уничтожить хозяев, чтобы затем по своему усмотрению распоряжаться их собственностью. Что может быть проще? И даже не стоит приписывать славу первооткрывателя этого приема гражданину оценщику. Все уже придумали задолго до него. Продолжая двигаться к намеченной цели, Кадье наклонился и рывком поставил молодую женщину на ноги. - Я сказал, что мы побеседуем наверху. И мы побеседуем наверху, - рявкнул он, хотя чувства, обуревающие Симона, были сейчас далеки от плотского вожделения. Скорее это было желание сломать, подчинить себе чужую волю. Желания гражданина оценщика в отношении гражданки д’Арсон вообще претерпевали серьезные метаморфозы. Поначалу он намеревался отомстить за пощечину и силой заполучить то, что мужчина желает от женщины, особенно от женщины, которая категорически ему отказала. Затем, чтобы выгородить себя перед Рено, явно принимающего участие в судьбе Джудит, Кадье решил выставить ее пособницей шуанов отправить на гильотину. А сейчас, в эту самую минуту, не отказался бы увидеть хорошенькую гордую головку мадемуазель насаженной на пику. В Париже два года назад с этим было намного проще. «Обидчица» гражданина оценщика между тем едва держалась на ногах, что в какой-то степени приближало Кадье к заветному моменту свершения мести. «И то, и другое, и третье, - внезапно решил Симон. – И честь, и доброе имя, и жизнь. Вырисовывается удачная сделка». И, подхватив жертву на руки, он поволок ее на второй этаж.
Джудит д'Арсон: Все вокруг снова померкло, закружилось, а к горлу поступила тошнота. Охваченная дурманом, страхом и ненавистью , стянутая, как обручем цепкими злыми объятиями гражданина Кадье, в Джудит билась лишь одна мысль: "Он хочет, чтобы я его умоляла. Он хочет, чтобы я склонила голову и плакала". Как бы ни так! Еще в Консьержери мадемуазель д'Арсон поклялась себе, что никогда больше не будет слабой и, если этот, заранее уверенный в своем превосходстве, мужчина рассчитывал поглумиться над ней и её телом, то Джудит готова была защищаться со всей свирепостью дикой кошки. Она откинула голову, борясь с головокружительной предательской слабостью, оперевшись кулаками в каменную грудь противника. "Ну, уж нет. Только не в этот раз!" - исступленно пронеслось в ее голове. Джудит вцепилась в лицо Симона, оставляя на его щеке кровавые борозды. Молодая женщина, конечно, не могла тягаться с мужской силой, обрушавшейся на нее, но вовсе не собиралась спокойно с этим мириться. Чарли, Бернар и его люди остались внизу. Внизу было тихо. И кто знает, успеют ли они придти к ней на помощь, да и придут ли вообще? - Вы поплатитесь за это, мерзкий ублюдок! - выкрикнула испуганная и рассерженная Джудит. Ей действительно было страшно, страшно до одури, но смешавшись с яростью и гневом, это горькое чувство в результате дало нечто удивительное - оно придало ей храбрости. Впрочем, храбрость наедине с таким человеком, было делом опасным и безрассудным, но об этом молодая женщина просто не задумывалась. Кадье уже затащил ее в комнату. Джудит успела схватить первую подвернувшуюся вещь, ею оказалась книга, увесистый том Руссо, (о, Господи, какая ирония) Руссо был настолько же наивен, как и попытки женщины защитить свою честь безобидным фолиантом, но, тем не менее, французский мыслитель полетел в голову оценщика.
Симон Кадье: - Понятно, откуда у тебя в голове эти глупости, - процедил Симон, внезапно и некстати продемонстрировав эрудицию. Растоптав тяжелым сапогом книгу (слово – тоже оружие, но не в этом случае), он швырнул молодую женщину на кровать. Щеку саднило, Кадье ненавидел эти дурацкие отметины от ногтей, что так любят оставлять насильникам их жертвы, но сейчас он не думал о них. Ярость и похоть мешались в груди мужчины, сбивая дыхание и туманя разум. Он не замечал собственной крови и не чувствовал боли. Однако следы торопливых сборов в комнате гражданин оценщик все же удосужился разглядеть. Даже свеча еще горела, и домашнее платье было второпях брошено на кресло. - А ведь я явился вовремя, - криво усмехнулся он. – Потом ищи-свищи. Продолжая ухмыляться, он швырнул на то же кресло скомканный листок бумаги, по сути своей смертный приговор для шпионки. На нем усилиями Кадье и Гапена был начерчен подробный план складов и казарм, расписано время смены караулов и даже примерно указано количество солдат. Что бы сейчас Симон ни сотворил с Джудит д’Арсон, гражданину чрезвычайному уполномоченному придется с этим смириться. Потому что он действует на благо республики. И никто не осмелится в этом усомниться. Показания двух патриотов, чиновника и офицера, против слова «бывшей». Хотя совершенно необязательно оставлять этой дикой кошке саму возможность говорить. Кадье торопливо распустил свой трехцветный кушак, ловкость жертвы в желании защитить себя ему решительно не нравилась. Постель жалобно скрипнула, принимая вес мужчины. Навалится всем телом, заломить руки… Этот трехцветный шелк будет отлично смотреться на женской шее. Главное, затянуть как следует. Нет, не задушить, это слишком просто. Скорее придушить, раз и навсегда отучив противиться чужой силе.
Бернар де Вильнев: Дюверже, при появлении республиканцев отступивший в спасительную темноту столовой, - благодарение короткому зимнему дню и нехватке свечей в большей части особняка царил полумрак, - не имел возможности воочию наблюдать происходящее в прихожей. Но отголоски разговора его кузины с представителем новой власти шуан все же слышал. Абсурдное, и в то же время такое правдоподобное обвинение, брошенное Кадье в лицо Джудит, вынудило бывшего барона горестно усмехнуться в темноте. Вольно или невольно, он все же есть и будет причиной всех бед мадемуазель д’Арсон. И у молодой женщины нет никаких оснований любить его за это. Кузина, пожалуй, влепила бы Бернару пощечину, знай она, что предложение гражданина оценщика подняться наверх, де Вильнев счел хорошей новостью. Но если бы Джудит просто арестовали на пороге и немедленно увели в комендатуру, выручить ее было бы гораздо труднее, чем сейчас. «Это не засада. Это просто скверное совпадение. Синие не ожидают, что в доме есть кто-то еще, кроме старой служанки…» Солдаты и правда не предчувствовали опасности. И потому, уяснив, что больше ничего интересного в прихожей они не увидят, двинулись исполнять приказ. Двое направились на кухню, явно рассчитывая при исполнении революционного долга еще и поживиться домашней стряпней. А еще двое вознамерились осмотреть гостиную и столовую. «Главное, никакого шума, - роялист вжался в стену, окончательно сливаясь с темнотой. - Один выстрел, и по всему городу поднимется тревога. А значит, сорвется операция на фуражных складах…» Бернару не хотелось думать о том, стоит ли жизнь Джудит жизней его товарищей, нет в мире того мерила и тех весов, на которых можно установить меру жертвенности и меру вины. Скрип половиц, приглушенный разговор. «Да им плевать на Мари, - неожиданно понял Дюверже, когда два волонтера прошагали прямиком мимо него, направляясь к буфету. – Серебро что ли красть будут? О Господи…» На войне трагедия и буффонада порой ходят рука об руку. В спальне гражданин Кадье стягивал шею беспомощной женщины шелковым трехцветным шарфом, а внизу солдаты чертыхались в попытке вскрыть штыком замок на буфете с посудой д’Арсонов. Первый даже не понял, отчего он умер, сабля Вильнева взметнулась и опустилась коротким отблеском в полумраке. Второй успел обернуться, и смешался, в недоумении пялясь на офицерский мундир Бернара. Машинально накрыв рукой рот синего, шуан ткнул его в живот саблей с такой силой, что кончик лезвия воткнулся в доски буфета. - Мародеров расстреливают, - злым шепотом сообщил шуан, глядя в стекленеющие глаза республиканского солдата. – Но на тебя мне пулю жалко… Оставались еще двое. И англичанин, который обещал позаботиться о Мари.
Чарльз Остин: Чарльз выполнил приказ Вильнева беспрекословно, быстро и бесшумно скрывшись в комнате служанки мадемуазель д'Арсон. Почти сразу следом вошла и Мари, причитая в полголоса. - Все будет хорошо, - подбодрил мужчина испуганную женщину. - Мы не дадим вас в обиду. Коммандеру самому бы очень хотелось верить в силу собственных обещаний. Франция встретила его, как обиженная, словно когда-то брошенная им женщина - зло и холодно. Англичанин хоть и не был сейчас один, влившись в отряд шуанов, но как никогда чувствовал, что он на чужбине. Одобряюще улыбнувшись Мари, он усадил ее в мягкое кресло, а затем попросил слушаться его сейчас, именно с этой минуты беспрекословно. Послушания явно не доставало в этот пустынном доме, и коммандер очень надеялся, что служанка не станет вдруг упираться, беря пример со своей хозяйки. В Библии были прописаны семь смертных грехов, но Остин с большой охотой добавил бы к ним еще и женское упрямство. Мари примолкла, перестав нашептывать молитву себе под нос, но смотрела на коммандера с неодобрением. "Надо бы при случае спросить, чем же я ей так не мил", - усмехнулся про себя Остин и задул свечу, одиноко освещавшую скромную обстановку комнаты. Спальня погрузилась во мрак. Чарльз метнулся к двери и слегка ее приоткрыл. Стали слышны голоса, затем прогрохотал жесткий, бесцеремонный топот чужих подошв, и коммандер ощутил едкий запах опасности. "Засада? - забилось в голове мужчины. - Нас вычислили? Предали? Мы окружены? " Но тут же позабыл обо всем, чуть не рванувшись вон из комнаты - вскрик Джудит, как бритвой рассек окаменевший воздух особняка. Быть может, Чарльз так бы и поступил не раздумывая, ведь кому, как не ему, человеку военному, было не знать, что вытворяли солдаты с одинокими беззащитными женщинами, но тут в кухню вразвалку, посмеиваясь, вошли республиканцы. Коммандер чуть прикрыл дверь, заставляя себя дышать ровнее. Двое вошли неспешно. Грубо, по-хозяйски, отломали лежавший на столе хлеб, а затем стали шарить по полкам. Кухню огласил дикий гогот, когда солдаты разыскали бутылку вина. Значит явно никуда не торопятся, значит точно их целью не являются шуаны. От осознания того, что синемундирники так просто, забавы ради, разгуливают в доме женщины, которая спасла ему жизнь и оскверняют ее стол, в нем вспыхнула ярость. - Мари, -шепнул он, касаясь ее плеча. - Тебе нужно спрятаться. Не спорь, так надо, если хочешь добра своей Джудит. Предложение было явно из ряду вон, но сейчас не действовали законы учтивости. Остин вытащил из-за пояса кинжал. Видеть, как дерутся мужчины пожилой женщине вовсе не обязательно. Не было в этом ни геройства, ни храбрости. Смерть всегда уродлива. По разные стороны баррикад. Осталось заманить молодчиков в теплую спальню. Он грохнул дверцей шкафа, привлекая внимание жрущих чужое рагу "синих", а сам укрылся за дверью. - Жак, пойди проверь, что там. Может отыщешь хорошенькую служанку, - послышалось довольное хрюканье. - Развлечемся, не все же одному гражданину Кадье развлекаться с "бывшей". Он с "бывшей", а мы со служанкой "бывшей". Республиканец грубо заржал, явно считая похабную шутку остроумной. - Что? - ухнуло сердце коммандера, едва до него дошел смысл сказанного. - Джудит? Милая ясноглазая девочка? Он очень надеялся, что этого не слышала Мари, наливаясь кипельной яростью. С первым он справился быстро. Он ведь не ожидал, что в комнате скрывается вовсе не испуганная женщина, а рослый сильный мужчина, умеющий убивать. Всего-то и нужно было, призраком возникнуть за его спиной и, зажав крепкой ладонью рот, перерезать глотку. В комнате запахло теплой сталью. Кровь впитывалась в протертый ковер. Ждать прихода второго пришлось не долго. Уже успев захмелеть, он с пьяным хохотом ввалился в спальню: - Жак! Решил первым поразв...а-а-А, - солдат испуганно икнул, увидев Жака, захлебнувшегося в собственной крови. Француз выругался, неуклюже попятился, и Чарли понял, - вот сейчас, немедленно, в это мгновение, - пока этот дурак не стал орать и палить с перепугу. Он кинулся на республиканца, с размаху повалив того на пол. Удар, еще один удар, но к своей досаде Чарли сам не понял, как пьяный, разъяренный солдат подмял его под себя. Он грязно ругался, пыхтя и потея от напряжения, но коммандер верил, что в этой схватке победителем будет только он. В конце концов, он всегда знал, что жизнь его заберет только море, а не грубый солдафон, воняющий чесноком и кислым вином. Хрустнули позвонки и грузное тело "синего" рухнуло на деревянный пол. Остин пружинисто поднялся и, даже не взглянув на поверженного, поспешил к барону.
Бернар де Вильнев: Дюверже не стал ничего спрашивать у англичанина. Свежие пятна крови на мундире Остина говорили сами за себя. Бернар полагал, что и он сам с саблей наголо имеет право опустить рассуждения о судьбе республиканских солдат. Оставалось свести счеты с их командиром. И при этом не допустить того, чтобы излишне сведущий в шпионаже женщин гражданин в момент появления шуанов прикрылся Джудит, словно щитом. По лестнице на второй этаж мужчины практически бежали. Дверь в спальню была распахнута, Кадье не потрудился ни запереть ее, ни хотя бы закрыть. При виде отвратительной картины неравной борьбы, в которой женщина безнадежно проигрывала… нет, не мужчине, но зверю, в которого порой оборачивается мужчина, Вильневу отчего-то вдруг вспомнилась Шарлотта, горящая булочная и такой же точно ублюдок, готовый идти по трупам, чтобы заполучить свое. Санкюлоты, выродки Коммуны могли напялить дорогой сюртук вместо красного колпака, но в остальном это мало что меняло. Вильнев достаточно повидал за последние три года, свыкся с «ужасами войны», утратив лоск и галантность аристократа и королевского офицера. Это избавляло его от необходимости проявлять благородство там, где оно противоестественно. Рубить республиканца с плеча барон не стал по куда более прозаическим соображениям. Он просто представил себе, сколько крови прольется на его бедную кузину. Поэтому шуан просто слегка тронул шею Кадье острием сабли и почти по-дружески попросил. - Поднимайся. Медленно. Иначе порежешься.
Симон Кадье: Порой одного легкого прикосновения достаточно для того, чтобы охладить любую страсть и притушить любой запал. Особенно если это прикосновение стали. Пальцы гражданина оценщика разжались, выпустив трехцветный шелк. Кадье замер, даже дыхание задержал, только в висках пульсировали обрывки ярости и недоумения. «Кто посмел? Как? Почему? Где солдаты?» И самая абсурдная в его положении мысль: «Вот незадача медленно подниматься с полуспущенными штанами, когда в тебя тычут саблей». Республиканец завозился, неловко дернув головой, и тут же убедился, что незнакомец не шутит, и клинок его отлично заточен. Симон пытался если не угадать, то хотя бы разглядеть, чья рука направляет смертоносное оружие. Что за нежданный защитник выискался у Джудит д’Арсон, и каким образом он просочился сквозь оставленных на первом этаже волонтеров? К несчастью, глаз на затылке человеческая природа не предполагала. Однако дело происходило в дамской спальне, и Кадье, медленно, как и было велено, сползая с женщины и с постели, удалось краем глаза разглядеть отражение своего обидчика в зеркале трюмо. И его, как ранее солдата в столовой, сбил с толку синий мундир, в который по случаю визита в Сен-Брие вырядился Вильнев. - Ты об этом пожалеешь, служивый, - пошипел Симон, проглотив горький ком страха, скопившийся в горле. – Как только взглянешь на мои документы.
Бернар де Вильнев: - Что, нынче Комитеты выдают мандаты на изнасилование? По всей форме, подпись и печать? Любознательность Дюверже не простиралась настолько далеко, чтобы по-настоящему желать взглянуть на бумаги этого ублюдка. Хотя, если судить по отголоскам недавней сцены внизу, предполагалось, что это кто-то из нынешних вершителей судеб бретонцев. Ничего, этому больше ничего вершить не придется… Решив, что его пожелание двигаться медленно республиканец исполняет чересчур буквально, барон ускорил дело резким рывком за воротник сюртука Кадье. А затем толкнул гражданина оценщика к Остину. - Чарльз, будьте любезны, проследите, чтобы месье не совершал никаких излишних телодвижений. Самого Вильнева сейчас больше занимала кузина. - Джудит! «Шарлотта…» Почему-то сейчас эти два женских образа мешались в голове Бернара. Возможно потому, что для того, чтобы по-настоящему понять, что женщина беззащитна и нуждается в помощи, нужно увидеть это воочию. Но он никогда и не отказывал кузине в помощи, скорее, мадемуазель сама искала самостоятельности. Тогда отчего у собственной очевидной правоты такой горький привкус? - Джудит… Склонившись над сжавшейся на измятых простынях молодой женщиной, он ласково провел ладонью по ее щеке, смазывая дорожки слез, а потом, приподняв, просто сгреб в охапку, крепко прижал к груди. - Все хорошо. Все закончилось. Теперь все будет хорошо, слышишь.
Джудит д'Арсон: Джудит хотелось бы потерять сознание. Сейчас, когда она была в безраздельной власти гражданина оценщика, лишиться чувств было бы милосердно. Но разум был на удивление холоден, в сердце горела остервенелая, но такая беспомощная ненависть, и даже страх куда-то исчез. Лишь горькое, иступленное отчаяние от собственного бессилия судорожной жилкой билось на шее измученной молодой женщины. - Ненавижу, - прохрипела она, когда довольный Кадье навалился на нее всем телом. Джудит со стоном отвернулась, не желая смотреть в лицо ухмыляющемуся насильнику. Кричать у нее не было сил.Кушак, стянувший горло, едва позволял вздохнуть. Если бы она только могла высвободить руки! На столике, рядом с кроватью, (Господи, совсем же рядом!) лежал нож, которым еще вчера Джудит разрезала страницы в книге, так безжалостно растоптанной Кадье. Молодая женщина знала, что сейчас не задумываясь могла бы перерезать горло мужчине, чьи руки так жадно шарили по ее телу, разрывая тонкую ткань платья. Она попыталась дернуться, вырваться, когда губы Кадье, припали к ее шее, а руки обхватили нежную кожу бедер, но гражданин оценщик лишь сильнее сжал ее запястья. Просто чудо, что он их еще не вывернул. - Господи, помоги! - взмолилась молодая женщина, понимая, что просто не вынесет того, что последует дальше. Господь откликнулся быстро и послал ей роялиста и англичанина. - Я думала, ты уже не придешь, - глухо произнесла Джудит, прижимаясь мокрой от слез щекой к груди шуана. Голос все еще плохо ее слушался. Было смешно и нелепо, но страх пришел следом за спасением. По телу молодой женщины побежали мурашки. И конечно же, это была лишь испуганная дрожь от осознания того, что она только что висела на волоске от смерти и бесчестия, а не оттого, что другой, уже родной мужчина, сжимал ее в своих крепких объятиях, утешая. - Я думала, вас убили. Я уже не надеялась ни на что, - зашептала Джудит, слыша, как бьется сердце барона. Становилось легче. - Прости меня, Бернар. За мое упрямство. Но ведь столько всего уже произошло, что я думала, глупая, что разве может быть еще хуже, чем есть.
Симон Кадье: Бернар? Бернар! Теперь Кадье окончательно уразумел, с кем имеет дело. Все же не зря он наводил справки о родственниках д’Арсонов. Распрекрасная вырисовывается акварель. Под носом у бригадира Юмбера и гражданина Рено, в самом сердце Сен-Брие, где добрым патриотам предполагается чувствовать себя в полной безопасности, безнаказанно разгуливают шуаны-роялисты. Пускай не свободно, а вырядившись республиканцами. Ему, Симону Кадье, сейчас от этого не легче. В ситуации, в которой оказался гражданин оценщик, чтобы выжить, надо было быстро соображать. Но пока все соображения гражданина сводились к тому, что дело плохо. Неизвестно, сколько в доме еще шуанов, но на солдат, которых он привел с собой, явно рассчитывать нечего. Бедолаги уже на небесах. Взгляд Кадье метнулся к окну. Броситься к нему, поднять шум, звать на помощь? Пустое. Его зарубят раньше, чем он сумеет проорать «К оружию!», «Отечество в опасности!», или что там было принято кричать в таких случаях в Париже. Да и он, кстати, не в Париже, санкюлоты на подмогу не ринутся, местные только порадуются тому, что одним синим стало меньше. Симон же не хотел умирать. Его сейчас устраивали любые цвета, кроме красного – цвета собственной крови. Глядя на то, как де Вильнев утешает свою кузину, Кадье кусал губы от отчаяния. Как только голубки наворкуются, они вспомнят о нем, и все, конец.
Бернар де Вильнев: - Мы с коммандером немного задержались. Нельзя было поднимать шум. Чтобы как-то сгладить будничную жестокость сказанного, Дюверже нежно погладил кузину по пушистым волосам. Он помнил, что в детские годы мадемуазель д’Арсон стыдилась своих кудряшек, а позже, когда с легкой руки Марии-Антуанетты пышные прически вошли в моду, гордилась ими. Медово-каштановые завитки, настойчивые в своем желании противостоять щипцам, пудре и лентам. Упрямые, как и их хозяйка. Перехватив руку Джудит, блуждающую по отвороту ненавистного им обоим республиканского мундира, Бернар осторожно поцеловал тонкие пальцы молодой женщины. Принимая ее извинения и принося свои за то, что они с Остином оказались недостаточно расторопны. - Но дальше задерживаться становится опасно, - напомнил де Вильнев. - Кто знает, каких еще гостей принесет нелегкая. Спускайтесь вниз, Джудит. Ступайте к Мари. Мы с Чарльзом закончим здесь сами. И через минуту присоединимся к вам. И опять барон начал распоряжаться прежде, чем успел задуматься о том, готова ли его кузина беспрекословно повиноваться его приказам.
Джудит д'Арсон: Джудит была не из той категории женщин, кто считает своим долгом выплакать все до последней слезы, но так и не утешиться. Молодая женщина считала, что она итак выплакала достаточно. Еще в пору своего заключения в Консьержери, в день казни своего бедного отца и последовавшей за ней смерти матушки. С тех самых пор, мадемуазель едва пролила и пол слезинки, за исключением этого такого зыбкого, такого нескончаемого вечера. Однако, в отличии от ее прежних обидчиков , которые так и остались упиваться своей властью в мрачной парижской тюрьме, сейчас у молодой француженки была возможность отомстить за каждую пролитую слезу. Она бросила надменный взгляд на гражданина оценщика и поднялась с развороченной постели. - Мне нужно переодеться, право слово, - хрипло бросила Джудит, цепко прижимая к груди разорванный корсаж платья - замолкла, откашлялась, продолжила. - Я же не могу явиться перед Мари в таком виде. Голос ее, если и не обрел былую силу, но разговаривала молодая женщина спокойно, даже холодно. Не обращая внимание на мужчин, она схватила из шкафа первое подвернувшееся под руку платье и скрылась за ширмой. "Что же, они убивать его станут? Как только я переступлю порог своей комнаты, так сразу?" - спрашивала она себя, стягивая разорванное платье. По спине побежал холодок, но совсем не от стылого воздуха в комнате. Сердце Джудит застучало быстрее, а лоб прорезала беспокойная морщинка. Самые верхние, на этом наряде они всегда были очень тугими, крючки никак не поддавались и Джудит досадливо плюнула. Длинные пышные волосы , все равно делали незаметной эту маленькую туалетную огрешность. Она пригладила складки на юбке и вышла к своим сумрачным гостям. - Вы его убьете? - прямо спросила молодая женщина, подходя к Дюверже. Даже сейчас, зная, что гражданин Кадье жалок и беспомощен, она чувствовала, что этот человек пугает ее. Но ведь все страхи нужно было брать под уздцы, а мадемуазель д'Арсон отлично умела это делать.
Симон Кадье: Трое мужчин терпеливо ждали, пока молодая женщина переоденется. Двое из них, не смотря на крушение старого мира, все еще оставались галантны. Третий же совершенно не спешил на тот свет. Наконец гражданка д’Арсон появилась из-за ширмы и задала тот самый сокровенный вопрос, занимающий ум Симона Кадье последние несколько минут. Самых долгих и неприятных в жизни гражданина оценщика. «Вы убьете меня?» Нет, проклятые роялисты сейчас его расцелуют и с миром отпустят. - … И совершите большую ошибку, Вильнев… Кадье не узнал своего голоса. Что за слабое козье блеяние? Какая-то часть натуры Симона не желала унижаться. «Заткнись, Кадье, и умри, как мужчина». Но гражданин оценщик тут же мысленно расхохотался себе в лицо. «Всем наплевать, геройски ты умрешь, или издохнешь, умоляя о пощаде. Суть в том, чтобы выжить. Любой ценой и любым способом».
Бернар де Вильнев: - Что поделать, приходится совершать ошибки, - поморщился барон. – В вашем случае я ошибусь без всякого сожаления. Да, мы его убьем. Откровенный вопрос заслуживал такого же откровенного ответа. – Идите же, не стоит затягивать, - поторопил он Джудит. - Или… Глядя в сухие глаза кузины и на ее упрямо вздернутый подбородок, Бернар внезапно высказал предположение, которое вряд ли позволил бы себе в иных обстоятельствах. - Или вы хотите присутствовать, Джудит? Война ожесточила сердца не только мужчин, но и женщин. К тому же после того, что этот человек намеревался сотворить с мадемаузель, она имеет право на возмездие.
Джудит д'Арсон: - И совершите большую ошибку, Вильнев... Даже голос гражданина оценщика ей был неприятен, но тем не менее. Можно было поддаваться эмоциям сколько угодно, отстаивать справедливость, честь, свое доброе имя, но какой прок от этого порыва душевного благородства, если враг либо мертв, либо просто смеется в лицо? - Я не намерена его убивать, - все решив про себя, отчеканила Джудит. Молодая женщина опустила ресницы, не желая встречаться взглядом ни с Остином, ни, уж тем более, с ее дорогим кузеном. - И вам не позволю. Упрямства мадемуазель д'Арсон было не занимать.
Чарльз Остин: Чарли опешил от того, что только что произнесла молодая женщина. - Но, как же так, Джудит, неужели вам его жаль? - выдохнул он, кивнув на гражданина Кадье. Всего несколько мгновений назад эта невозможная мадемуазель плакала на руках у барона, чудом оставшись в живых, а сейчас требовала пощадить ее обидчика. Остин всегда знал, что разобраться в том, что творится в головке хорошенькой женщины невозможно, и сейчас воочию убедился, что это так. Коммандер разозлился, ему снова захотелось курить, и он бросил взгляд, полный праведного гнева в сторону шуана. - Ваша кузина, -буркнул он. - Была бы моей - слушать бы не стал. Поперек седла, вот и весь разговор. Остин выругался на родном языке, намеренно не замечая холодного взгляда, которым одарила его женщина напротив. - Вам бы полком командовать, - усмехнулся он, глядя на непроницаемое лицо хозяйки особняка.
Бернар де Вильнев: - Этот полк долго не протянул бы, - вздохнул Дюверже. - Однако мы, французы, галантная нация. Поэтому позвольте спросить вас, кузина, мон шер ами, как вы намерены поступить с этим гражданином? Учитывая нашу ограниченность во времени и то, что, обретя свободу, ваш пылкий поклонник отправится прямиком к ближайшему республиканскому патрулю. Вильневу в это мгновение хотелось кого-нибудь убить. Вовсе не обязательно заслужившего хороший удар саблей Кадье, а кого угодно, просто для того, чтобы на ком-то сорвать злость. «Прости меня, Бернар», а потом и четверти часа не прошло, а все по новой! Черт побери, в прошлый раз ему удалось обернуть христианское милосердие Джудит себе на пользу. Тот малый, что стрелял в него в поместье, получив нежданную свободу, вернулся к своим и в конечном итоге привел синих в засаду под Керно. Но здесь и сейчас барон не видел от великодушия в отношении гражданина оценщика никакого проку.
Джудит д'Арсон: - Он не отправится, - Джудит словно и не замечала гневного взгляда коммандера, не слышала плохо скрываемой досады в голосе Дюверже. Она дотронулась ладонью до правой щеки на которой горела багровая отметина. "Смерть? После всего, что было? Ну уж нет! Не так скоро", - пронеслась злая мысль в пушистой головке мадемуазель д'Арсон. Она смотрела на гражданина Кадье с холодным презрением. Без стеснения, сполна наслаждаясь тем, что теперь гражданин оценщик всецело был в ее, Джудит, власти. Она не стала поджимать губ, обиженно кричать, припоминая беды, которые свалились на её голову, благодаря Симону, молодая женщина не стала даже смеяться ему в лицо, а просто деловито бросила: - Я уверена, вы знаете цену, которую вы можете заплатить за вашу жизнь. Мне нужна бумага, подтверждающая, что гражданка Джудит д'Арсон выкупила свое имущество и более на него посягнуть никто не в праве. Купчая с вашей подписью. Мне, кажется, это справедливая сделка, не так ли, гражданин Кадье? Молодая женщина перевела взгляд на рассерженного Вильнева. - Не смотри на меня так, - вздохнула она. Все-таки они всегда были слишком разными. - Но тебе придется сохранить ему жизнь. Она хотела было сказать "пожалуйста", но вежливость сейчас походила на склеенную по кусочкам вазу.
Бернар де Вильнев: Барон запоздало подивился неожиданной практичности мадемуазель. - Ты совсем не слушаешь меня, Джудит, - в голосе шуана явно слышалось сожаление. – У нас. Нет. Времени. Составлять купчую. Не здесь и не сейчас. Через четверть часа начнется пожар на армейских складах. И к этому моменту мы должны оказаться за городской заставой. Впервые де Вильнев позволил себе упомянуть о том, что он явился в Сен-Брие не только ради спасения своей родственницы из лап синих. Имелись и другие причины. И еще неизвестно, что сам Дюверже полагал более важным, безопасность Джудит или запланированную роялистами диверсию. Время песком утекало сквозь пальцы. Им бы быть сейчас далеко отсюда. Но сначала пустые споры, потом нежданный визит республиканцев. Скоро наступит тот момент, когда его собственные люди больше не смогут ждать своего командира. И Гийоник подожжет пороховой фитиль. Так договорено. Таков приказ, который он сам отдал. - Ты хочешь, чтобы я сохранил жизнь этому человеку? Хорошо. Шагнув в Кадье, Вильнев на ходу перехвалил саблю за лезвие у самой рукояти и, почти не размахиваясь, резко двинул пленника гардой по голове. Коммерция явно никогда не была сильной стороной барона. Не успело бесчувственное тело Симона кулем осесть на пол, а шуан уже привычно ухватил мадемуазель д’Арсон за руку, увлекая прочь из комнаты. - Все, за сим торги окончены, - объявил он на ходу. - Надеюсь, мы уберемся отсюда прежде, чем он очнется.
Джудит д'Арсон: - Бернар, вы просто болван! - ругалась разозленная Джудит. Она еле поспевала за стремительными шагами своего кузена. Вильнев держал ее крепко - не вырваться, хотя молодая женщина и не пыталась сопротивляться. Уж, кому как не ей было не знать об упрямстве своего бывшего жениха? Он все решил, решил и за нее, и за себя, и за саму матушку Францию на сто лет вперед. Сказать ему, что он совершает ошибку, так барон лишь досадливо поведет плечом, но все же мадемуазель д'Арсон не могла молча сносить такой необдуманный, по её мнению, поступок. - Вы человек военный, неужели вы не понимаете, что Кадье - это не просто синемундирник. Да, не летите вы так, шеи свернете! - не скрывая досады в голосе упрекнула она Вильнева, когда тот бежал по лестнице, увлекая за собой строптивую женщину. - Зачем мне жизнь Кадье, когда я не получила желаемого. Мне всего-то и нужно было, чтобы он подмахнул подпись - дело двух минут! И не надо мне говорить, что эти минуты могут спасти нам жизнь! Вы всего лишь подарили мне очередного врага. Джудит в сердцах дернула рукой, хватка была крепкой, будто в кандалы затянутой. Молодая женщина вздохнула, исчерпав поток злого красноречия, огляделась - Мари нигде не было. - Мистер Смит, Чарли, где же она? - бросила Джудит на англичанина испуганный взгляд. - С ней все хорошо? Сердце её упало.
Чарльз Остин: Коммандер ринулся в кухню, оттуда в комнату, залитую уже запекшейся кровью. Пожилой служанки там не было. - Мари, голубушка, где вы? - позвал он, напуганный не меньше, чем мадемуазель д'Арсон. Он вернулся в кухню и только сейчас заметил маленькую фигурку у очага. Дрова в нем почти догорели, погрузив комнату во мрак, лишь тлевшие головешки слабо, но все же немного разгоняли тьму. Англичанин тронул ее за плечо. Мари вздрогнула и обернулась. - Как она? Не нужно было даже уточнять, кого имела ввиду старая женщина. - С ней все хорошо. Она сильная, - ответил коммандер. - Да, ей пришлось. - Нам нужно торопиться. - Я не могу, мсье, - голос Мари дрожал. - Ноги меня еле держат. Я хоть и старая, но понимаю, что стану для вас обузой. Забирайте Джудит и уходите. Не слушайте, что она скажет. Ей давно пора было покинуть этот злосчастный город, но мадемуазель слишком упряма, всё делает только так, как сама решит. - Этого ей не занимать, - ответил англичанин, обеспокоенный неожиданным поворотом событий и проблемой, которая снова рушила планы. Бросить больную и напуганную женщину ему не позволяла честь. - Идемте, - решительно заявил он. - Одевайтесь, Мари, если мы поторопимся, то я успею вас отвести в безопасное место, тут же неподалеку церковь? Помнится в дни, когда я у вас гостил, Джудит говорила, что отец Антуан человек широкой души.
Бернар де Вильнев: - Конечно, я болван. Зато вы – образчик здравомыслия, кузина. Покуда Остин разыскивал служанку, у шуана появилась минута на то, чтобы обменяться «любезностями» с ее хозяйкой. - Или вы предполагали, что сначала этот Кадье подпишет купчую, а потом я его зарублю? На любую бумагу найдется другая бумага, Рено, кстати говоря, отлично их пишет и подписывает. Приговоры революционного трибунала. Расстаньтесь, наконец, с иллюзиями! В этот момент вернулся англичанин, и по тому, как он бережно поддерживает под локоть пошатывающуюся Мари, Дюверже понял, что отряду предстоит разделиться. - Лучще будет, если я дам вам в сопровождение человека, который знает город, - предложил он женщине, но та, внезапно заупрямившись (научилась от мадемуазель, не иначе), отрицательно замотала головой. Люди барона пугали ее не меньше, чем республиканские солдаты. Одни стоят других, а английского коммандера она уже успела узнать достаточно для того, чтобы не опасаться его. - Хорошо, тогда вот что, мистер Остин, сами вы из Сен-Брие не выберетесь. Дождитесь в церкви месье Гионика, он знает эти места, как свои пять пальцев. Все, прощаемся, да хранит вас Бог, и надеюсь увидеть вас живым. По окончании всей этой свистопляски. Мужчины обменялись рукопожатиями. И Вильнев буквально вытолкал свою строптивую кузину на улицу. Пока она не начала, чего доброго, цепляться за ступени дома, для спасения которого готова была на любые безумства. В лицо Джудит дохнула паром конская морда. Лошадь нервно всхрапнула, ей передавалось настроение людей. - Мы вас уже заждались, - приглушенный голос из-под широкополой крестьянской шляпы был полон беспокойства. – Что стало с синими? - То, что они заслужили, - Бернар ласково похлопал животное по шее, успокаивая. – Вы еще не разучились ездить верхом, Джудит?
Джудит д'Арсон: - Тогда я тем более не понимаю, зачем вы оставили его в живых? Если вам не дают покоя мои иллюзии, могли бы просто его зарезать, - устало отозвалась Джудит, не желая оставлять за бароном последнее слово, но её очередную колкость прервал англичанин. Она поняла всё, едва взглянув на Мари, и сердце сжалось от боли, когда молодая женщина осознала, что им всё-таки суждено расстаться. - Берегите её, - шепнула она коммандеру, после короткого прощания с верной служанкой. Англичанин и Мари растворились в зыбкой темноте зимнего города, и Джудит с горечью уразумела, что - это, действительно, всё. Поняла, спокойствие и душевное равновесие, которые она пыталась обрести в стенах фамильного особняка, мнимые. Бернар был прав - всё было иллюзией. Она придумала себе сказочку про смиренную, тихую жизнь в глуши, вдали от злого Парижа. После всех бед и потрясений , Джудит поверила в неё безоговорочно. Ей нужно было сбежать, хоть куда-нибудь, спрятаться от разбушевавшейся Франции, перемоловшей в своих жерновах всех, кого она так любила, а на деле же оказалось, что воевать с судьбой бессмысленно. В этом сражении она снова проигрывала. Она кинула прощальный взгляд на дом, где прошло ее детство, дом, за который она так отчаянно цеплялась даже сейчас, каких-то десять минут назад, надеясь вырвать его из когтей республики, и на глаза её набежали слезы. "Нельзя плакать, - отругала она себя. - Ничего уже не изменить. Когда-нибудь, пусть через десять, двадцать лет, я вернусь сюда снова. Все равно надо надеяться, - пыталась она себя приободрить, но тут же со злостью одернула. - Нет, это снова обман. Оглянись вокруг - завтра будет еще хуже, чем сегодня." Тяжелый поток горьких мыслей прервало тихое ржание лошадей. Бернар, подошел к ней, держа под уздцы кобылу. Черную и норовистую, как раз под стать ее нынешнему настроению и характеру. - Себе на беду, как ни стараюсь, я ничего не забываю, - ответила она кузену. - Как зовут её? - Джудит погладила горячую шею лошади, чтобы как-то разбавить возникшее между ней и Бернаром напряжение. Путь им предстоял неблизкий и молодая женщина совсем не хотела, чтобы её общество барону стало в тягость.
Бернар де Вильнев: - Не знаю. На этой войне лошади погибают еще быстрее, чем люди… Командир шуанов то ли не принял со стороны кузины робкую попытку сгладить их взаимное друг другом раздражение, то ли ему просто было сейчас не до этого. - Нам придется проезжать через республиканские посты на выезде из Сен-Брие, - заговорил он негромко и торопливо, требовательно накрыв ладонью руку Джудит. Словно сомневался в том, что в противном случае она вообще в состоянии его выслушать. - Поэтому запоминайте. Ваше имя Анна Мало. Вы племянница гражданина Мало, это один из членов городского совета в Монконтуре. Тот еще мерзавец, и потому на хорошем счету у граждан. Так вот, я офицер из гарнизона в Монкотуре, и ваш дядя попросил сопроводить вас домой. Вы навещали свою тетку. Все понятно? Лишив мадемуазель д’Арсон дома и надежд, Вильнев теперь лишал ее еще и имени. - Будем надеяться, что этот обман сработает. И вот еще что. В седельных сумках два пистолета. Накройте их юбками, и, если что-то пойдет не так, пустите в ход. Вы меня слышите? Без колебаний. Я сделаю все возможное для вашей защиты. Но я всего лишь человек. А человек смертен. Он привычно придержал стремя, помогая молодой женщине взобраться в седло. Еще одна устаревшая учтивость, осколок галантного прошлого, щедро забрызганного свежей кровью тех, кто когда-то блистал на балах и охотах. На мгновение, одно короткое мгновение мужская рука бережно легла на женскую талию, поддерживая на весу.
Джудит д'Арсон: Джудит сдержанно кивнула Вильневу в знак благодарности и, устроившись в седле, торопливо прикрыла темно-зелеными юбками седельные сумки. Может быть, даже слишком торопливо, чтобы скрыть неожиданно проснувшуюся неловкость от близости мужчины, который когда-то, очень давно, был её нареченным. Жизнь, словно суровый северный ветер, разрушила их судьбы, запутала тропы, сбила с пути, который они должны были пройти рука об руку, и теперь каждый из них шел своей дорогой, шел не оглядываясь. Теперь они были чужими. Теперь она была чужой, совсем не той Джудит. Глупая, нежная девочка, с таким восторгом принимавшая новые идеи, которым так противился её жених, давно умерла. Так отчего же, едва руки шуана легли на ее талию, молодую женщину неожиданно накрыла горячая волна, сбив её с толку, пробудив чувства, которые, как ей казалось давно были позабыты и похоронены. Та, что сидела сейчас в седле, ничего подобного испытывать не желала. Она поспешно отвела взгляд, радуясь, что капюшон и ночь, скрывают вспыхнувшее в глазах смятение. - Анна Мало. Монконтур. Еду от тетки. Всё ясно, - бросила она, беря в руки поводья, - Надеюсь, пистолеты не пригодятся, но я исполню вашу просьбу. Приказ, - уточнила она и бросила на Вильнева чуть насмешливый взгляд. - Когда-то я хорошо стреляла.
Бернар де Вильнев: - Но не в людей, кузина. Не дай вам бог научиться хорошо стрелять еще и в них. На самом деле Дюверже тоже надеялся, что до стрельбы дело не дойдет. Будучи, хоть и в прошлом, офицером, он неплохо представлял себе будни караульного поста: лица, лица, сотни лиц за день, десятки свидетельств о благонадежности, слово в слово похожих одно на другое. Такие кордоны только выглядят угрожающе, а если появиться незадолго до смены караула, когда солдат думает о миске похлебки, а не о врагах республики… Мысленно сам себя обнадеживая, барон в свою очередь вскочил в седло. Следом за ним и мадемуазель д’Арсон двинулись еще двое верховых в синих мундирах, остальные шуаны бесследно растворились в ночи. Они уйдут из города с Гийоником. После пожара. Джудит с места пустила лошадь рысью. А может, это норовистая кобыла не желала сходу подчиниться женской руке. Бернару пришлось поспешить, чтобы не отстать от своей спутницы. - Эй, потише. Впереди долгий путь. Пускай лошадь отдыхает. Пока может. Он направил своего коня так близко к молодой женщине, что колени их соприкоснулись. - Наклонитесь ко мне, Джудит, я хочу сказать вам кое-что. Но вместо очередной порции наставлений о том, как себя вести с республиканцами, барон, ловко поймав не подозревающую подвоха кузину за подбородок, мимолетно коснулся губами ее губ. - На удачу. Пощечину вернете мне в Лорже. И поскакал вперед на огонь фонарей у опущенного шлагбаума.
Джудит д'Арсон: Поцелуй был настолько неожиданным и коротким, что Джудит бы показалось - ей просто почудилось, если бы не неистово заколотившееся в груди сердце, словно птаха пойманная в силки. Кобыла словно почуяла скомканное, растерянное настроение всадницы, заржала и снова помчалась рысью. Молодой женщине пришлось натянуть поводья, чтобы усмирить горячую лошадь. - Тише, тише , - Джудит похлопала ее по загривку. Кобыла фыркнула и пошла спокойно. - Право же, ты вспыхиваешь, как огонь от искры. Она погладила её по шелковой гриве, отметив про себя, что, пожалуй, Искра, стало бы хорошим именем для этой угольной лошади. Пусть барон и не придавал значения таким мелочам. У неё не было сейчас ни духовных сил, ни желания поразмыслить над обуревавшими её чувствами. Они приносили сейчас лишь досаду и оцепенение, поэтому рассерженная (больше на себя, чем на Вильнева) Джудит предпочла сделать вид, что ничего не произошло. Она отбросила старые воспоминания, сосредоточившись на опасной поездке, на всадниках позади нее и даже маячившая впереди спина Вильнева , казалось, больше не вызывала непрошеных эмоций. - Я просто устала. Я все это выдумала. Все обойдется. Я Анна Мало. Еду от тетки в Монкотур. Все будет хорошо. Хватит уже с меня несчастий, Господи, - зашептала она про себя и вздохнула, чувствуя, как начинает болеть голова . Но предчувствие, опасное предчувствие, как перед несчастьем, беспокойно забилось в ее сердце. Они подъехали к первому республиканскому патрулю и лошади недовольно зафыркали, увидев препятствие. Шлагбаум был опущен. Джудит выпрямила спину, томительно ожидая, когда к ней обратятся, прикидывая про себя, сможет ли она перемахнуть через заставу, если вдруг, что-то пойдет не так. О пистолетах в седельных сумках она думала с ужасом.
Шарлотта де Монтерей: Никто не обещал маркизе де Монтерей штиля в проливе, безопасной дороги и радостной встречи. Никто не обещал ей вообще ничего, Шарлотта сама погналась за мечтой, впутав в свою авантюру других людей. Паскуэтен шагал, как ни в чем не бывало, на суше он чувствовал себя так же уверенно, как на борту «Кокетки», сходу сроднившись с ролью бретонского крестьянина. А вот его спутница… Страх, липкий, словно серая паутина, позабытый за полтора года в обществе Солсбери, снова следовал за ней, сделавшись третьим, незримым их с Паскуэтеном попутчиком. Не так посмотреть, не так шагнуть, не так заговорить, и ее на скорую руку состряпанный обман раскроется, в щуплом пареньке-крестьянине признают женщину, да еще и бывшую аристократку, потом отыщут и письма… Каждый шаг по разбитой непогодой дороге давался с трудом, и мадемуазель де Монтерей казалось, что она никогда в жизни так много не ходила пешком. Тем более в неуклюжих, выдолбленных из дерева башмаках. Ощущение было такое, будто она дала добровольно заковать себя в кандалы. - До вечера до города не дойдем, - сжалился Паскуэтен, когда стало смеркаться, а главное, стало окончательно ясно, что «мальчишка» вымотан до полусмерти и буквально валится с ног. Они заночевали в деревушке под названием Сен-Албан, по словам трактирщика как раз на полпути между Сен-Брие и Фреелем. А утром продолжили путешествие. За ночь потеплело и распогодилось, на дороге появлялось все больше людей, замелькали и синие мундиры. Конные республиканские разъезды. - Патрулируют, черти, - буркнул контрабандист, разглядывая всадников. И тут же за это поплатился. «Не так шагнуть, не так посмотреть…» - Чего вытаращился? – один из патрульных развернул коня, направляясь к марсельцу, и у Шарлотты неприятно засосало под ложечкой от страха. - Мундир приглянулся, - хмыкнул Паскуэтен, державшийся куда увереннее своей попутчицы. - Мундир мы тебе в два счета справим, - расхохотался республиканский солдат. - Родине нужны добровольцы. Ты, погляжу, парень крепкий, за Республику сражаться лучше, чем на печи отлеживаться или по лесам прятаться. И этого, он тебе кто? Синий вопросительно ткнул пальцем в маркизу. - Племянник… - Вот, и племяша твоего к делу пристроим. В пехоту барабанщиком. Шарлотта возмущенно вскинула голову, но Паскуэтен предостерегающе сжал плечо девушки. Помалкивай, дескать. Так и вышло, что остаток пути до Сен-Брие они проделали в обществе республиканских солдат, расписывающих доверчивым бретонцам прелести воинской службы. Контрабандист со своей стороны неспешно и с расстановкой врал про семью в Плевеноне, Шарлотта молчала, но ее молчание Паскуэтен объяснил просто: парнишка плохо говорит по-французски, все больше по-местному. Местных среди республиканцев не оказалось, так что и это вранье было принято благосклонно, и мадемуазель оставили в покое. Да и она сама постепенно успокоилась, уверившись в том, что мешковатые штаны, грубые башмаки, куртка из козьей шкуры и широкополая войлочная шляпа в состоянии убедительно преобразить женщину в подростка. Для верности Шарлотта, якобы поскользнувшись на подтаявшем льду, упала, повеселив солдат. Измазала руки грязью, а потом пару раз провела ладонями по лицу, окончательно превратившись в заморыша. Ей было не привыкать становиться невзрачной, жить тенью среди людей. Наверное стоило поблагодарить за эту науку громогласную Дельфину Летуш, боевую булочницу и участницу всех женских собраний в квартале. Но Дельфина давно умерла. Революция собирает свою жатву и из тех, кто против, и из тех, кто за. К тому моменту, когда они добрались до поста на въезде в город, ранние зимние сумерки сгустились до настоящей ночной темноты, и на небе лениво заморгали первые звезды. Под шлагбаумом несколько повозок и с два десятка крестьян и горожан дожидались своей очереди к постовому, по слогам читающему их документы под подвешенным над сводом караулки фонарем. И даже тут в братании с республиканцами обнаружилась выгода. Патрульным не грозило ни ожидание, ни проверка документов. «Главное, чтобы нас не потащили прямиком в казарму», - мелькнуло у Шарлотты. Она совершенно не представляла, как им с Паскуэтеном отделаться от почетной обязанности сделаться рекрутами-добровольцами раньше, чем солдаты все же заподозрят неладное. К шлагбауму, перекрывающему дорогу в Сен-Брие и из Сен-Брие, тем временем подъехал еще один небольшой республиканский отряд. Два солдата, офицер и женщина в темном дорожном платье. Они собирались, судя по всему, покинуть город. -Куда это вы на ночь глядя, лейтенант? На дорогах небезопасно. - В Монконтур. У меня приказ коменданта вернуться сегодня же. У нас после последних стычек с шуанами каждый человек на счету, - ответил тот, кого часовой назвал лейтенантом. И от звука его голоса у Шарлотты екнуло сердце. И вся она сделалась напряженной и звонкой, словно натянутая до предела струна. Написано совместно с бароном
Бернар де Вильнев: Караульный для верности приподнял фонарь, разглядывая смельчаков, готовых нырнуть в наползающую с моря враждебную республиканцам темноту. - Всего вчетвером? Да еще и гражданку вон с собой везете? Служивый не сомневался в словах офицера, - безумные приказы командование, бывает, отдает сплошь и рядом. Скорее сочувствовал. - Это племянница гражданина Мало, - вместо Джудит, вновь подал голос Вильнев. – И ты б не задерживал нас, гражданин. Чем темнее становится, тем опаснее ехать. - И то правда. Поднимайте шлагбаум… Нет, постойте. Еще кто-то из города едет. Повезло вам, граждане, будет вам компания, - ободряюще улыбнулся республиканец ряженному роялисту. Вильневу в эту минуту было не до смеха. Мало того, что на самой заставе людно, патруль, похоже, с дороги вернулся, так еще и «попутчиков» сейчас посватают. И не просто попутчиков. Взгляд Бернара даже в полумраке легко отличал силуэты людей в форме от штатских. Солдаты… И куда ж они на ночь глядя? Шлагбаум между тем дрогнул и замер, преграждая шуанам желанный путь к свободе. «Скорее, скорее, скорее, черт вас дери! Пускай с попутчиками, главное раньше, чем в небе полыхнет зарево подготовленного Гиоником взрыва…»
Шарлотта де Монтерей: Бернар? Не обращая внимания на обеспокоенный взгляд Паскуэтена, его чумазый «племянник», как завороженный, шагнул ближе к свету. Широко распахнутыми от изумления глазами изучая лицо республиканского офицера. Бернар! Немыслимо. Невозможно. Несправедливо. Задыхающаяся от волнения, оглушенная безумным биением своего сердца, маркиза де Монтерей все же понимала: барон де Вильнев не может быть лейтенантом Республики. Оба они участники вынужденного маскарада под названием гражданская война. И она в этих ужасных башмаках и шляпе, и он в синем мундире национального гвардейца. Узнать Вильнева, окликнуть, позволить ему узнать себя тут, на глазах у его врагов, означало погубить их обоих. Господи, до чего же порой мучительны бывают твои неисповедимые пути!
Джудит д'Арсон: Громкие голоса караульных, опущенный шлагбаум и неожиданная загвоздка в виде непрошеных попутчиков пробудили, уснувшие было на короткое время, волнение и страх в мадемуазель д'Арсон. Она выпрямила плечи, стараясь придать всему своему облику вид независимый и скучающий. Надо почаще повторять, напомнила она себе, что теперь она вовсе не какая-то там Джудит, бывшая республиканка, роялистка, аристократка. Сейчас она Анна Мало, племянница члена городского совета и бояться ей нечего. Но почему-то мысль эта не приободряла, не успокаивала. Напротив, молодая женщина чувствовала, как её начинает охватывать паника. Джудит нервно теребила поводья - дело рисковое - кобыла итак была норовистой и стоило лошади почуять, что поводья натянуты - могла рвануться вперед. Так и вышло. Самозванка, выдающая себя за гражданку Мало, не удержала разгоряченное животное. Лошадь кинулась вперед не то на караульных, не то на вновь подошедших путников. Джудит, испуганно вскрикнув, все же не растерялась, с силой натянула поводья. Кобыла заржала и взвилась на дыбы. Будь мадемуазель д'Арсон чуть менее хорошей наездницей - дело закончилось бы плохо. Но всадница, так давно не сидевшая в седле, с удивлением поняла, что старые навыки не забываются. - Как же мне наскучило ждать, - выпалила Джудит, увидев, что взгляды теперь обращены на неё. - Сколько же можно?! Мой дядя будет сердиться, когда узнает, что мне пришлось потерять столько времени на заставе! - голос, которым заговорила лжеплемянница, был капризным и упрямым. Надо же было ей хоть что-то сказать? Не молчать словно статуя, в самом деле. Сердце её неистово стучало, и она усилием воли заставила себя не запустить руку в седельные сумки.
Шарлотта де Монтерей: Шарлотта между тем запустила руку под свою нелепую овечью телогрейку, тоже являющуюся частью маскарада. И с обычно не свойственной ей, хрупкой девушке, силой и злостью рванула подкладку. В том месте, куда, еще на маяке, были перепрятаны бумаги, переданные маркизе де Монтерей графом де Пюизе. Тугой, плотно обернутый вощеной бумагой пакет был невелик, как раз такого размера, чтобы его можно было легко спрятать в одежде и мужчине, и женщине. А затем, когда пальцы нащупали искомое, бросилась… Не к Бернару, нет. У крестьянского паренька не было резона вертеться возле спешащего по делам офицера. Маркиза кинулась к спутнице барона, которую он называл гражданкой Мало. Лошадь молодой женщины внезапно продемонстрировала норов, и паскуэтенов «племянник» ринулся якобы на подмогу всаднице. В помощи гражданка Мало вряд ли нуждалась, она и сама ловко усмирила свою кобылу. Зато в помощи нуждалась Шарлотта. Одной рукой она вцепилась в удила норовистой лошадки, бормоча «осторожнее, гражданка, кобылка твоя волнуется, так и понести может», а второй ловко, она надеялась, что ловко, сунула письма графа в укрытую подолом женской юбки седельную сумку. Девушка действовала с отчаянной решимостью, и в то же время находилась в каком-то странном оцепенении, глядя не себя саму будто бы со стороны. Так было проще, не так страшно. Умереть. Если вдруг придется умереть. Путаясь в тяжелой ткани, ладонь Шарлотты внезапно наткнулась на рукоять пистолета. Оружие? У женщины? Самое время было сообразить, что гражданка – не просто гражданка, она тоже из роялистов, из шуанов. Совсем как та Матильда де Людр, о которой Вильнев рассказывал ей в Париже. Может быть, это она и есть? Если барон жив, быть может, и его соратнице удалось чудом избежать гильотины? Мысль о том, что все эти полтора года рядом с Бернаром была другая женщина, или женщины, некстати кольнула в сердце ледяной иглой запоздалой обиды. Ну а она сама? Она, Шарлотта? Разве уже забылся вкус поцелуев лорда Грея и обещание стать его женой?! Уверенность в том, что Дюверже любит ее, вела маркизу де Монтерей в Бретань, как Вифлеемская звезда – волхвов в Иерусалим. Теперь уверенность эта слабела, а с ней – и воля к жизни, так часто спасающая Шарлотту. Ей бы сейчас бегом бежать обратно, к Паскуэтену и республиканским солдатам, но ноги не слушались маркизу, а пальцы ее, один раз сомкнувшись на рукояти чужого пистолета, уже не в силах были ее выпустить.
Капитан Гапен: - Это что еще за балаган? В суету на заставе, неизменно сопровождающую любое скопление людей, новый голос громкий и властный, врезался, как горячий нож в масло. И, следом за голосом, в круг света у шлагбаума вступил еще один офицер. Совершенно незнакомый Вильневу, но, к несчастью, слишком хорошо знакомый его кузине. Вопрос капитана еще продолжал висеть в воздухе, - часовому требовалось время, чтобы собраться с мыслями и парой емких фраз объяснить, кто куда едет, - а сам Гапен, метнув быстрый взгляд на гражданку, чья лошадь не к месту решила продемонстрировать норов, уже знал ответ. И ответ этот огорошил республиканца. Гапен никак не ожидал встретить Джудит д’Арсон у заставы, потому как, стараниями Кадье, - а о них капитан был неплохо осведомлен и даже принимал в плане гражданина оценщика самое деятельное участие, - эта пособница роялистов должна была сейчас находиться в совершенно ином месте. В комендатуре. - Вы! – выдохнул капитан. – Вы!!! Не смотря на безграничное изумление, сориентировался он быстро. - Ну уж вы-то никуда нынче не поедете, богом клянусь! - зарычал республиканец, выхватывая из-за пояса пистолет и направляя его на Джудит. Отчитывать часового, напоминая этому тупице про распоряжение гражданина чрезвычайного уполномоченного не выпускать гражданку д’Арсон из города у Гапена не было ни времени, не настроения. Но уже то, что у этого парижанина, патриота и богохульника, вырвалось упоминание о Господе, означало, что настроен капитан серьезно.
Бернар де Вильнев: Со стороны республиканца было крайне неосмотрительно угрожать оружием «пособнице роялистов», не призадумавшись о том, что толкнуло Джудит на заставу, и не поблизости ли, случаем, те самые роялисты, которым молодая женщина якобы пособничает. Ярость, как водится, дурной советчик, часовой, округлив глаза, указал капитану Гапену на «лейтенанта», но Гапен, целясь в мадемуазель д’Арсон, слишком поздно сообразил, что может означать этот предостерегающий жест. Сабля Вильнева описала в воздухе короткий сверкающий круг, часовой вскинул ружье. Грянул выстрел, второй, третий… Через мгновение все, и республиканцы и шуаны, схватились за оружие, и тут земля под ногами содрогнулась от близкого взрыва, и всех их накрыло оглушительным грохотом. Тряхануло так, что по всему Сен-Брие из окон вылетали стекла, а горячее багровое зарево поднялось в полнеба. Перепуганные взрывом лошади повалили коновязь, люди разбегались с дороги, кто-то в город, кто-то прочь из него, и стрельба, хоть и продолжалась, сделалась беспорядочной, уже трудно было разобрать, кто палит и в кого…
Джудит д'Арсон: Мальчишка, так некстати бросившийся под копыта лошади, скорее напугал Джудит, чем услужил ей. Сейчас её страшил любой незнакомец. Ведь всё с самого начало складывалось сумбурно и неправильно. Хотя, какие правила могут быть у судьбы и рока? - Тише, Искра, тише, - молодая женщина успокаивающе похлопала кобылу по холке и бросила на юношу быстрый, настороженный взгляд. В отсветах фонарей она разглядела, что паренек был совсем еще юным, но Джудит насторожило другое. Красивые темные глаза смотрели на неё странно - смотрели не то осуждающе, не то испытывающе, словно прожигали насквозь. Разве станет забитый крестьянский паренек глазеть с такой беззастенчивой... надеждой что ли? Всё это успела подметить Джудит в считанные секунды, а в следующее мгновение от неё не укрылось, как рука незнакомца скользнула к седельным сумкам. А вот это было уже лишним. "Поживиться решил? Кошелек умыкнуть? Зря ты это", - мелькнула первая запальчивая мысль и Джудит собралась было уже просто-напросто грубо оттолкнуть наглеца, но судьба не переставала преподносить сюрпризы. И опять неприятные. Других подарков от злой карги Джудит уже и не помнила многие годы. Она вздрогнула. Выпрямилась. Замерла. Взгляд, прожигающий её ненавистью, был беспощаден. Молодая женщина уже знала на собственном выстраданном опыте, что, когда человек сморит на тебя так, то стоит отбросить все сомнения, забыть навсегда, что нужно подставить вторую щеку. Если человек грозит тебя убить - следует верить в это безоговорочно и либо драться, либо бежать сломя голову. - Лучше бы я умерла на гильотине. Все же лучше, чем видеть в последние мгновения жизни эти ваши усы, - оцепенело пробормотала она, глядя в дуло пистолета. Но тут всхрапнула и заржала лошадь, а затем мелькнула сталь. Этого было достаточно, чтобы мадемуазель д' Арсон, наконец, опомнилась. Молодая женщина упала на спину лошади, как раз в то самое мгновение, когда грохнул выстрел. Лошадь её взвилась на дыбы в ту же секунду, а в следующее мгновение Джудит оглохла от грохота, взрывов, криков, столпотворения. Она крепко сжимала поводья, ничего не видя из-за порохового дыма. Всё утонуло в алых всполохах зарева. И хоть нынешняя Франция открещивалась от рая, ада и прочих высших сил, но сейчас, в это самое мгновение, на заставе словно наступил апокалипсис. Джудит пустила Искру галопом. Вперед. Быстро, так быстро настолько, насколько хватало сил. Как можно дальше от такого любимого, и такого постылого Сен-Брие. Дыхание её сбилось, голова кружилась и на мгновение молодой женщине показалось, что вот-вот она лишится сознания. - Не бывать этому. Упадешь - шею свернешь, - зло процедила она скороговоркой, еще сильнее подгоняя и без того взмыленную лошадь. Джудит бросила взгляд из-за плеча, увидела вдалеке огненные языки пожара, охвативший и заставу, и город. Мелькнула непрошеная мысль, не сгорел бы её особняк, за который она так отчаянно хваталась и так не хотела покидать, но тут же поняла насколько эта мысль была сейчас и глупой, и безнадежной. Ветер отобрал все её шпильки, стягивающие тяжелые каштановые волосы тугим узлом. Они путались и падали на лицо. Страх, охвативший её, хоть и не ушел совсем, но уже не был таким изматывающим. Может поэтому Джудит только сейчас и почувствовала, что левое плечо её сковала ледяная, цепкая боль. "Должно быть слишком сильно сжимала поводья", - решила беглянка, проводя ладонью по больному месту. Пальцы ощутили теплую влагу, а плечо отозвалось новым толчком боли. Стало ясно, что капитан Гапен как никогда был близок к осуществлению своей угрозы.
Шарлотта де Монтерей: Поначалу Шарлотта приняла грозный окрик незнакомого офицера на свой счет. Не испугалась, - она уже исчерпала сегодня до дна все глубины отведенного ей страха, - лишь мимолетно удивилась. А потом поняла, что республиканец и пистолет наводит, и с ненавистью смотрит не на нее, а на ту, другую женщину. Ту, что в седле. Маркиза де Монтерей, - неловкий крестьянский паренек в одежде не по росту, - отшатнулась от снова взбрыкнувшей лошади в тот момент, когда ствол пистолета капитана Гапена окутался облачком порохового дыма, а Бернар взмахнул саблей, метя в этого самого капитана. Все, что видела в это мгновение сама Шарлотта, это ружье, которое часовой у шлагбаума торопливо направляет на Вильнева. Если бы у девушки было время подумать, она бы вспомнила, что никогда в жизни не нажимала на курок. Но времени не было, а пистолет в руке был, Шарлотта таки вытащила тот, что скрывался в седельной сумке гражданки Мало. Грохот выстрела оглушил ее, а отдача едва не сбила с ног. Не упала она только потому, что чья-то сильная рука грубо схватила маркизу за шиворот. - Ты, племяш, совсем ополоумел, - проорал Паскуэтен в ухо Шарлотты. – Деру отсюда, деру! Куда можно было бежать, находясь в окружении республиканцев на республиканской заставе, Шарлотта себе не представляла. Контрабандист просто потащил ее, она просто не сопротивлялась: перед глазами стоял медленно оседающий на землю солдат, человек, которого она только что убила. Потом грохнул еще один взрыв, не чета одинокому пистолетному выстрелу, из-за взметнувшегося над городом зарева стало светло, как днем. Шарлотта споткнулась и остановилась, потому что ей больше не хватало дыхания, и потому что она хотела посмотреть, что случилось с Бернаром. Это было жизненно важно, знать, что случилось с Бернаром. Для маркизы де Монтерей, но не для Паскуэтена. Тот был куда более практичен, и к тому же не влюблен. - Кабы бабой не была, бросил бы. А так… Что ж, мужчины разных сословий демонстрируют галантность по-разному. Марселец снова потащил ее куда-то, на этот раз буквально волоком. Где-то совсем близко, опасно и пронзительно, свистнула пуля. Потом еще одна. И еще. Да первых домов городских окраин было уже рукой подать, когда хватка контрабандиста ослабла. Теперь уже он упал, увлекая за собой Шарлотту. - Беги… Да катись ты отсюда! - злой хрип Паскуэтена захлебнулся кровью, и девушка, не в силах смотреть в глаза еще одному человеку, которого она убила, обратила взгляд к небу. Господь послал ей ответ прежде, чем услышал вопрос. Высокий крест городского собора на фоне зарева разгорающегося пожара. Именно того собора, куда направил маркизу де Монтерей граф де Пюизе…
Бернар де Вильнев: А что же Вильнев? Дюверже в ближнем бою всегда больше доверял стали, чем свинцу. После осечки республиканского пистолета в поместье д’Арсонов командир шуанов лишь укрепился в этом доверии. Усомниться в правоте выбранного оружия Бернару пришлось лишь на краткое мгновение. Когда барону показалось, что подросток, до того неловко пытавшийся успокоить лошадь Джудит, целится в него. Грянул выстрел, стрелок, на счастье шуана, промахнулся. Или? Невольно обернувшись, Вильнев успел полюбоваться, как падает за его спиной часовой с простреленной грудью. И тут же Дюверже пришлось забыть о странном мальчишке, который только что спас ему жизнь, и заняться делами насущными, то есть зарубить еще двоих синих, пешего и конного. А потом старик Гионик сполна поквитался с патриотами и гоажданами за свою погибшую семью. Бернар даже сам не ожидал, что взрыв окажется столь силен. «Это они против нас готовили… порох. Гори-гори ясно, в ближайшее время вам, мои трехцветные друзья, будет не до умиротворения Бретани!» В хаосе, начавшемся на заставе после взрыва складов, Вильнев тщетно искал взглядом мальчишку-крестьянина, но того больше не было видно. А вот кобыла кузины стремительно неслась прочь от города, закусив удила. И самым верным было последовать сейчас за Джудит. Потому что судьба и так великодушна к ним сегодня. - Все пошло совсем не так, как я рассчитывал, - констатировал барон, нагоняя, наконец, молодую женщину. Выстрелы остались далеко за спиной, как и зарево пожара. И только двое верховых шуанов, как и прежде, следовали за своим командиром. Подумать только, их маленький отряд никого не потерял в перестрелке! Из головы не шел странный мальчишка, какое-то липкое тревожное чувство, ощущение, что он упустил, не заметил, не сделал что-то очень важное, не оставляло Дюверже. - И все же мы живы, и самое страшное уже позади. «Если повторить эту фразу несколько раз, возможно, и сам в нее поверишь» - Позади, - повторил он твердо. – В Лорже вы будете в безопасности, Джудит.
Джудит д'Арсон: Джудит одернула руку от онемевшего плеча, едва лошадь Вильнева поравнялась с её. Если бы сейчас был день, или бы они ехали по освещенной улице, или ночь была лунной, то предводитель шуанов может и заметил, что спутница его, несмотря на бешеный галоп и сбивчивое, неровное дыхание, бледна как полотно, но Джудит оставалось только радоваться спасительной темноте. В темноте страх не казался чем-то постыдным. Мадемуазель д'Арсон натянула капюшон, борясь с охватившей её дрожью и одергивая себя от желания снова дотронуться до саднящей раны. Она плохо расслышала то, что говорил ей кузен, кажется, что-то про Лорж , но фраза "страшное уже позади" пробудила в ней и задавленную боль, и раздражение."Успокоить он меня пытается, что ли", - с досадой подумала Джудит и натянула поводья, припуская Искру на шаг впереди барона. Разговаривать совсем не хотелось. Не верила она в светлое будущее, которое где-то там видел её благородный кузен, как не верила в то, что хоть кому-то из их маленького отряда суждено будет дожить до старости. Не верила Дюверже. В нем-то она разуверилась давно. Верить кому-то в это безумное время для Джудит было сродни преступлению. Даже понимание того, что Бернар всего пару часов назад вырвал её из лап насильника, спас и позаботился, не могло разуверить упрямую молодую женщину. - Безопасно только в могиле, - проворчала она под нос, - где скоро мы все дружно окажемся.
Бернар де Вильнев: - Пустое, кузина, за могильной чертой нас ждет жизнь вечная. Где каждому воздастся по делам его, - Вильнев почти весело напомнил Джудит один из главных постулатов христианства. То ли на него самого подействовало собственное уверенное «самое страшное уже позади», то ли вдохновляло оставленное за спиной зарево пожара, - красноречивый знак удавшейся партизанской операции, - то ли просто бодрил ночной воздух. - Лесной дух куда здоровее республиканского зловония городов. Париж пропитан кровью, Сен-Брие - страхом и ложью. Зачем вам это? Шуаны двигались, как тени, в полной темноте. А на дороге действительно было, хоть глаз выколи, небо затянуло тучами, а недавний снег уже полностью растаял. Мир поглотила тьма. - Не пропустить бы развилку на Монконтур, - буркнул кто-то за спиной у Вильнева. - Там будет свет, - тихо отозвался барон, подтверждая, что он загодя позаботился если не обо всем, то о многом. Ну а предотвратить все беды на свете просто не во власти человеческой. - Вы знаете, - снова обратился он к непреклонной спине мадемуазель д’Арсон, - что случай едва не избавил вас от моей навязчивой заботы. Окажись часовой чуть-чуть проворнее... Его застрелил мальчишка-бретонец. Так странно. Никогда раньше не видел этого парня, и в то же время меня не покидает ощущение, что я его знаю…
Джудит д'Арсон: Молодая женщина боролась с навалившейся на неё усталостью. Силы вдруг иссякли, наполнив тело зыбучей тяжестью. Еще несколько минут назад сердце колотилось неистово, а сейчас даже страх отступил куда-то. О ранении напоминала тянущая боль в плече, но, казалось, Джудит уже не замечает и её. "Не свалиться бы с лошади", - попеняла она себя. Держать спину прямо становилось все тяжелее и тяжелее. Молодая женщина ущипнула себя за щеку, глубоко вдохнула лесной, холодный воздух, надеясь, что хоть ночная свежесть не даст ей заснуть посреди дороги. Мадемуазель д'Арсон скинула капюшон и ветер, неистовый и пронизывающий, ударил в лицо. Стало легче, но не намного. - У мальчишки этого глаза красивые - единственное, что я успела запомнить в нем. Темные и бархатные. Такие глаза подошли больше бы девушке, чем крестьянскому пареньку. Джудит сама не узнала свой голос. Глухой и бесцветный. Пришлось откашляться, чтобы голос набрал прежнюю силу. Не хватало еще, чтобы Бернар стал расспрашивать её о самочувствии. Нет уж, признается позже, когда они доберутся до Лоржа. - Может быть, вы его уже встречали где-то, просто запамятовали, кузен? Столько всего произошло. Столько встреч, расставаний, случайных знакомств. В Париже мне казалось знакомым каждое второе лицо, правда, все они утверждали, что совсем меня не знают.
Бернар де Вильнев: - Может быть… Последние несколько лет жизни барона напоминали калейдоскоп из событий и лиц. Люди врывались в его жизнь, - враги, соратники, просто случайные знакомые, - а потом уходили, многие навсегда, оставаясь навечно на залитой кровью стерне Вандеи или под гильотиной на площади Революции. Разговор вновь прервался. Ночная тишина покачивалась от негромкого стука конских копыт по начинающей подмерзать после захода солнца земле. - Вам не холодно, Джудит? – спросил, наконец, Дюверже. - Даже старожилы, вроде папаши Жагю, не припоминают в Бретани такой суровой зимы. Сам он занимался тем, что расстегивал республиканский мундир. Ночь была временем совы, временем шуанов, в сине-белом наряде, чего доброго, и свои подстрелить могут. Миг, и ненавистная роялисту тряпка была отброшена в сторону, а на рубаху Бернара вернулась белая кокарда с пурпурным сердцем. Барон де Вильнев снова чувствовал себя самим собой. - А вот и развилка. На пригорке мелькнул свет фонаря, вдали ухнула сова, и тут же уханье повторилось снова, чуть ли не над ухом мадемуазель д’Арсон. Это один из спутников барона откликнулся на условный знак товарищей. Вскоре их окружили люди, конные и пешие. Вильневу подали редингот, лошадь Джудит взяли под уздцы. Теперь они все сворачивали с наезженной дороги на лесные тропы. Мятущийся свет масляного фонаря путался в ветвях деревьев, причудливыми бликами скользил по одежде и лицам шуанов, делая их похожими на привидения.
Джудит д'Арсон: - Холодно? - откликнулась молодая женщина. На мгновение она словно впала в забытье. Вздрогнула, поспешно провела ладонью по спутанным волосам и прикусила губу, чтобы заглушить чуть не сорвавшийся стон, невольно задев рукой раненое плечо. - Нет, мне не холодно. У меня кровь еще не остыла после перестрелки на заставе и бешеного галопа. Я просто устала. Джудит не чувствовала мороза. Казалось, внутри нее разгорается жгучее пламя, словно она ненароком утащила горящие угли из Сен-Брие. Очень хотелось спать. Молодая женщина держалась, держалась насколько хватало сил, но, когда лошадь её взяли под уздцы и мадемуазель д'Арсон только и оставалось, что просто крепко сидеть в седле - веки её против воли закрылись. Сразу стихли все звуки. Даже запахи стали другими. Где-то в глубине сознания, Джудит понимала, что все-таки не совладала со слабостью - Морфей затащил её в свои сети. Она пыталась проснуться, но напрасно. И уже другая Джудит, - та, которую она так хотела забыть, - просыпалась в зыбкой кутерьме темного сна, выуживая из закоулков памяти воспоминания и образы, которые вспоминать не хотелось. Смешивая реальность с о сном. Путая действительность с кошмаром. Яркое слепящее солнце. Настолько слепящее, что нож гильотины поблескивал хищным оскалом издали. Небо было чистым и каким-то даже пленительно голубым. Джудит казалось это до нелепости странным. Господи, но разве может быть в день казни стоять такая погода? Эшафот. Бледный отец. Мать с печатью черной скорби в застывших глазах, а на лице - ни слезинки. Дочь четы д'Арсонов держалась не столь мужественно. Лицо её было мокрым от слез. Она пыталась совладать с собой, зная, как тяжело видеть отцу плачущую дочь, но, все-таки, быть может, слезы были для него хоть каким-то утешением. Может быть, умирать не так страшно, зная, что кто-то на этой земле будет и оплакивать, и помнить. Отец обернулся, силясь что-то сказать семье, застывшей рядом. Не успел. Дальше была путаная вереница лиц, с глазами колючими и злорадными. Замелькал грязный Париж и не менее грязные слова, что плевали в них улицы. Консьержери. Холодная камера. Мать, просто не проснувшаяся на утро. Тюремщицы с лицами плоскими, словно истертые ступни. В сизых платьях и такими же сизыми улыбками. Тюремщики, цепко её разглядывающие. Джудит считала дни. Один - черточка. Второй - еще одна. Вот уже целая вереница. Кажется, её это даже забавляло. Были здесь и другие надписи. Некоторые врезались в память. Были нелепыми, глупыми, смешными, отчаянными - от других можно было поседеть. Она же оставила одну единственную. Я ничего не забуду. Это был обман. Джудит забыла, нет, заставила себя забыть, едва покинула эти серые стены. По-крайней мере она не уставала себе это повторять, пока не поверила. Сон никак не хотел отпускать, затягивая в трясину все глубже. Снова эшафот. Снова отец. Снова оскал лезвия и металлический запах крови. Джудит выворачивало от этого запаха и сейчас он ударил в ноздри так явственно, что молодой женщине почудилось, что все вокруг вновь повторяется. "Нет, я не вынесу этого заново", - мелькнула ней мысль. Мадемуазель д'Арсон вскрикнула и проснулась. Она невольно качнулась и вылетела бы из седла, если бы вовремя не схватилась за шелковую гриву кобылы. - Господи, - прошептала она, пораженная тем, что кошмар нашел её даже здесь, в вандейском лесу. Она огляделась. Судя по увеличившемуся отряду и начинавшим спешиваться людям - поездка их подошла к концу.
Бернар де Вильнев: Они возвращались к свету, к теплому дыму костров и запахам человеческого жилья. Пусть даже это были на скорую руку сложенные из прутьев и сосновых ветвей шалаши или «лабиринт фэйри», пещеры, в которых разместился маленький штаб повстанцев и сам Вильнев. - В отряде есть женщины, Джудит, - напомнил о себе Дюверже. - Крестьяне, опасаясь мести синих, уходят в лес с семьями. Если вам понадобится помощь… Что-то вроде горничной… Мы легко это устроим. Что касается Мари, обещаю вам, она покинет Сен-Брие, как только оправится от простуды. Барон, спешившись, протянул руку кузине, и лишь теперь имел возможность разглядеть, как она пронзительно бледна. - Жак, а где твоя волшебная можжевеловая настойка? – окликнул он долговязого юношу со свежим шрамом на щеке. – Кое-кому нужно взбодриться, и… Тут безмятежная улыбка сползла с губ Вильнева, он был слишком хорошим солдатом, чтобы спутать пятна запекшейся крови на рукаве мадемуазель д’Арсон со следами грязи или талого снега. - Почему вы не сказали мне раньше, а? – запоздало разозлился барон, в который раз вспоминая упрямицу де Людр. Матильда умудрилась молчать о своей простреленной ноге ровно до того момента, как лишилась чувств. Его кузина явно решила двигаться той же тропой бессмысленного упрямства. - Слазьте с лошади, живо! – прикрикнул Дюверже на молодую женщину. – Пока вы не свалились с нее прямиком в обморок.
Джудит д'Арсон: "Слазьте с лошади. Слазьте с лошади", - у Джудит все-таки нашлись силы передразнить Вильнева. Про себя. - Если б это было так легко". Мадемуазель д'Арсон еще никогда не приходилось чувствовать себя столь неповоротливой и неуклюжей. Болело все тело. Мышцы словно одеревенели. Но разве можно в этом признаться, когда на тебя смотрят с таким укором? Все равно, что публично объявить, что она обуза и проку в ней никакого. Губы Джудит сложились в тонкую недовольную ниточку, а потом она бросила с досадой: - Я и не собиралась сидеть на лошади вечно, кузен, - молодая женщина подала мужчине руку, очень надеясь, что сможет спешиться и красиво, и грациозно. С истинно королевской статью. Но вместо этого рухнула на командира шуанов словно куль с мукой. Отпрянула. Отступала на шаг. Накрыла ладонью кровавое пятно на плече. Не глядя на Дюверже заметила: - Если я не умерла сразу, то значит есть шанс, что все еще обойдется. Я не хотела, чтобы из-за меня задерживался отряд, кузен, когда так дорога была каждая минута. Ведь мы спешили. Молодая женщина запнулась, помедлила, а потом добавила не без ехидства: - Не могли же вы перевязать рану прямо верхом, в темноте, да еще и мчась галопом.
Бернар де Вильнев: - О господи! – вырвалось у Вильнева. Мадемуазель д’Арсон ни черта не смыслила в ранах. Это для него новость? Кажется, нет, если припомнить раненного республиканца в поместье. - Идемте, - вздохнул командир шуанов. – Если вы не умерли сразу, до кровати дойти сможете. Жак, вместе с настойкой принеси воды. Горячей. Барон забыл предупредить кузину, что на пути «к кровати» ее ждет еще одно испытание – спуск по крутой и шаткой лесенке в подземелье. Темнота качнулась под ногами молодой женщины вместе с конструкцией, удобной мужчинам-крестьянам. Но отнюдь не дамам в платье, пусть даже дорожном. Дюверже пришлось шагнуть на лестницу первым и, крепко обняв кузину за талию, осторожно спустить ее вниз, в потайной лаз. - Что-то я часто обнимаю вас, Джудит. Начинаю к этому привыкать, - с какой-то толикой грусти в голосе заметил барон. Дальше было проще. Не считая того факта, что ориентироваться а подземном лабиринте тоже надо было уметь. - Ну, вот, тут я и живу, - сообщил шуан, раздвигая перед гостьей завесу из плотной рогожи, заменяющую двери в этом странном пещерном королевстве. Узкая койка из необструганных досок, стол, стул, маленькое зеркало и принадлежности для умывания и бритья, много оружия. Удобствами Вильнев не баловал ни себя, не гостей. Усадив молодую женщину, окончательно измотанную событиями минувшего вечера, на кровать, ее кузен с явным неодобрением оглядел плечо мадемуазель. - Кровь пропитала и сорочку, и рукав платья, - поделился он результатами осмотра. – И все это уже начало засыхать. Так не годится, Джудит. Нельзя оставлять рану в таком состоянии. Вам придется… Потерпеть.
Джудит д'Арсон: "Вы отвыкнете от меня очень быстро, Бернар, стоит лишь нам снова поссориться", - хотела было пошутить усталая мадемуазель, но не стала. Объятья командира шуанов были крепкими, но бережными, не давали упасть и вызывали давно позабытое чувство защищенности. Джудит, к своему удивлению, не испытывала ни неловкости, ни смущения от того, что рука Бернара так вольготно, так по-хозяйски расположилась на её талии. Эти объятья отличались от цепкой хватки гражданина оценщика. Отличались хотя бы тем, что вызывали в ней не брезгливый страх, а долгожданное чувство спокойной надежности. Она так долго заставляла себя быть сильной и невозмутимой, так долго старалась смотреть на мир с холодной бесстрастностью, что, сейчас, почувствовав заботу, пусть даже и продиктованную простым чувством долга, сделала попытку принять её. Спуск по шаткой лестнице быстро завершился и мадемуазель д'Арсон, очутившись в подземелье, сразу же запуталась в его закутках и поворотах. "Лабиринт Минтовра", - пришло ей на ум, невольно ежась, словно чудовище и правда могло поджидать её за поворотом. Стены давили, а узкие коридоры напомнили её другие, не менее жуткие. - Вы здесь живете? - воскликнула она, не сумев сдержать возглас изумления. Если бы не оружие, которого в комнате было много: ящики с патронами, бочки с порохом, ружья; если бы не все это, то Джудит непременно приняла бы этот каменный мешок за обычную тюремную камеру. "А, чего ты ожидала? Гобелены на стенах и ковры на полу?" - тут же укорила себя молодая женщина, с облегчение усаживаясь на жесткую постель. Бернар придирчиво осматривал её рану и Джудит упрямо старалась не вскрикнуть от боли, когда пальцы Вильнева чересчур сильно надавили на плечо. - Что же мне еще остается? - ответила она кузену. - Чему я и выучилась на отлично, так это терпению. Неужели все настолько плохо? Живое горячее воображение уже нарисовало её самое страшное: смерть или, что еще хуже, - отнятую руку. Эта мысль заставила её побледнеть еще больше, но тут Жак вовремя появился со своей можжевеловой настойкой.
Бернар де Вильнев: - Шрам, конечно, останется, - «обнадежил» Дюверже. – Но пуля прошла вскользь, и кость не задета. Это хорошо. Я оказался никудышным защитником, кузина. Не ожидал, что тот республиканский офицер вот так сходу пальнет в вас. Он, кажется, вас узнал? Откуда? Сначала выпейте вот это, а потом расскажете. Настоянный на ягодах можжевельника самогон – это вам не бодрящее шампанское, терпкое бордо или мягкое шабли. Короче говоря, отличное средство для того, чтобы согреться или забыться. - Жак, проследи, чтобы она выпила до дна, - перепоручив неприятную обязанность спаивания кузины молодому крестьянину, барон отправился мыть руки. Вернулся он с прокаленным на огне ножом, тазом и полотенцами. И начал экзекуцию с рукава платья Джудит, который сначала распорол вдоль, а потом аккуратно обрезал чуть выше раны. - Так что там с капитаном? Вильнев осторожно прижал мокрое полотенце к плечу молодой женщины. Самое время отвлечь ее разговорами. - Еще один из ваших новых поклонников? Сначала помощь, которую нужно оказать, а потом уже раскаяние и размышления о том, сколь гнусен мир, в котором приходится перевязывать пулевые раны молодым красивым женщинам.
Джудит д'Арсон: Настойка произвела чудодейственный эффект: прогнала страхи, смыла злые воспоминания. Боль и злость уже не стучались в виски с былой остервенелостью. Даже комната Вильнева, с минуту назад казавшаяся её угрюмой и страшной, теперь не производила угнетающего впечатления. Джудит против воли расслабилась, прислонившись к холодному камню, чувствуя, как по жилам бежит огонь. Она закрыла глаза, а когда снова открыла - Жака уже не было, а барон возился с рукавом её платья. Мадемуазель д'Арсон дернулась, когда мягкая ткань легла на плечо, снова ощутив колкую боль. Взгляд её упал на полотенце с пятнами крови в руках Вильнева, на таз с горячей водой, заметила кинжал на чистой тряпице и поспешно отвела глаза. Сердце её забилось сильнее. Запах крови снова ударил в ноздри, и Джудит ощутила приступ дурноты. - Один из самых моих преданных поклонников, - поспешила она ответить кузену. Молодая женщина горько рассмеялась. - Капитан Гапен. Цепной пёс комиссара Рено. Он расстроится, когда узнает, что был не достаточно меток. Истребление всех "бывших" - главная его цель. Джудит стала рассказывать барону обо всем: о капитане Гапене, об их первой встрече в поместье, о комендатуре, куда её доставил солдат. Слова текли легко, и прежде немногословная Джудит, сама себе удивлялась. Должно быть, всё дело было в можжевеловой настойке, развязавшей язык. Умолчала молодая женщина лишь об одной встрече. Той самой, когда её неосторожные слова стали приговором для пленника. Человека, которого она собственноручно отправила на казнь. Капитан Гапен, помнится, был этому очень даже рад, она никогда не забудет злорадного взгляда полного самодовольной ненависти. - Если бы не я, если бы он не узнал меня, то вы бы скрылись из города незамеченными, - вырвалось у неё, наблюдая за решительными и умелыми действиями кузена. Мадемуазель д'Арсон хотела было заставить себя отвернуться, но поделать с собой ничего не могла.
Бернар де Вильнев: - Я слыхал об этом офицере, - пробормотал Вильнев, усилием воли заставляя себя не морщиться при упоминании имени комиссара Рено. – Хорошо, что он узнал вас, Джудит. Потому что теперь, надеюсь, он больше не встанет на пути ни у вас, ни у меня, ни у Маруэна. Прошлым летом этот Гапен едва не отправил шевалье на тот свет. И вроде как поклялся исправить эту ошибку. Вспомнив о Раймоне, барон помрачнел окончательно. Размолвка с бывшим соратником и другом наполняла душу горечью. И если бы это была просто размолвка… Дюверже скомкал окровавленное полотенце, выместив на нем свое запоздалое раздражение. Каждый идет по жизни своим путем, и Раймон де Маруэн пошел своим. На все воля Божья. - Однако странно, что он вызверился на вас, вы так трогательно заступались за тех республиканцев в поместье, - мужчина одним быстрым рывком избавил рану от присохшей к запекшейся крови ткани, промыл ее и принялся перевязывать «начисто». – Верно говорят, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным, милая кузина. Но мы переживем и это. Закончив, Бернар отложил в сторону свои пыточные принадлежности, и, наклонившись к руке мадемуазель д’Арсон, осторожно поцеловал тонкую бледную кисть. - Ложитесь спать, Джудит. Выдался тяжелый денек. Приподняв подол платья молодой женщины, барон снял с ее ног ботинки и помог удобнее улечься на узкой кровати, которую мало у кого повернулся бы язык назвать удобной.
полная версия страницы