Форум » Зарисовки партизанской войны » Выбор » Ответить
Выбор
Бернар де Вильнев: Время: 30 декабря 1794 года, вечер. Место действия: Сен-Брие. особняк д'Арсонов, затем застава на выезде из города. Участвуют: Джудит д'Арсон, Бернар де Вильнев, Чарльз Остин, Шарлотта де Монтерей, Симон Кадье, капитан Гапен, НПС-ы
Ответов - 70, стр:
1 2 3 4 All
Бернар де Вильнев: На войне жизненно важно уметь здраво оценивать потенциальную опасность. Не менее важно научиться предугадывать намерения противника. Какую цель, например, преследует комиссар Рено, запугивая Джудит Д’Арсон? Жакез Гионик был краток и категоричен: - Коли гражданин знает, что она – ваша родственница, господин барон, - старый мельник с явным сожалением спарывал с куртки белую кокарду, превращаясь из шуана в «простого крестьянина», - ждите засады. - Если верить англичанину, в особняке республиканцев нет, - Вильнев, зарядив пистолеты, придирчиво осмотрел курки и кресала. После случая в поместье д’Арсонов он, хоть и благодарил бога за осечку, что дал пистолет «синего», намерен был проверять собственное оружие с особой тщательностью. - Не было, - уточнил папаша Жагю. И в полголоса добавил. – И это если верить. Уж больно легко он сбежал от граждан. А священника нашего они успели расстрелять. - За священника им воздастся… Занятная у граждан форма, впервые надеваю… - Вам к лицу, ваша милость, - ухмыльнулся мельник. Дюверже мало походил на крестьянина, да и не стремился им выглядеть. А вот республиканский сержант – совсем другое дело. По документам служака из батальона волонтеров, расквартированных в Монконтуре. Для убедительности еще несколько партизан переоделись республиканскими солдатами и прихватили с собой обоз с фуражом – пару телег с овсом сеном. Щедрый подарок для лошадей «синих». Если не принимать во внимания того факта, что сено было сдобрено порохом, и барон намеревался, пользуясь оказией, устроить в Сен-Брие небольшую диверсию. А когда поднимется суета, из города можно будет беспрепятственно вывезти женщин. - Безумная затея, - вздохнул папаша Жагю, берясь за вожжи. Но у де Вильнева все затеи выходили безумными, и все же они до сих пор живы и воюют. Видать, на все божья воля. Сам Жагез предпочел остаться в штатском, а вот английского коммандера обмундировали вместе со всеми. И настоятельно порекомендовали помалкивать, чтобы характерный британский акцент его не выдал. Заставу на въезде в Сен-Брие «фуражиры» миновали ранним вечером тридцатого декабря. Разумеется, республиканские часовые не были растяпами, но родная форма сделала свое дело, документы выглядели убедительно, овес и сено зимой были кстати лошадям, а наглость шуанов, осмелившихся бы вот так в открытую явиться в город, казалось слишком запредельной, чтобы рассматривать такой поворот дела всерьез. Город Бернар знал. Дом, где обосновалась его кузина, тоже. Смазанные, еще дореволюционные воспоминания рисовали в памяти уютную гостиную с обитыми кремовым шелком стенами, клавесин, огромную библиотеку, которой так гордился покойный Жевре д'Арсон, саму Джудит, тогда совсем еще девочку… Как давно это было. И как мало сохранило время. Спутники-шуаны методично проверили соседние улицы, нет ли поблизости республиканцев. И не обнаружили ничего подозрительного. - Идемте, коммандер, засвидетельствуем наше почтение мадемуазель, - Бернар поднялся на старое крыльцо и уверенно взялся за дверной молоток. Он уже представлял себе лицо кузины при виде его синего мундира. - У вас будет повод поблагодарить Джудит за помощь, а у меня – испортить впечатление от вашей галантности.
Джудит д'Арсон: .....и скороговорка от неотразимого коммандера. Мари приболела. После обеда, когда Джудит вернулась из комендатуры, служанка пожаловалась на головную боль и ломоту в старых костях. Она скинула пальто и с тревогой, отразившейся на и без того обеспокоенном лице, посмотрела на Мари. Верная служанка делила с ней смех и печали. Утешала в минуты скорби, когда хотелось расцарапать в кровь лицо и выть от удушающего, выматывающего отчаяния. Умела подобрать слова, чтобы показать ей - не смотря ни на что, надо верить в лучшее. Учила переступать через боль и страх. Учила смиряться с горькими потерями и всё равно идти дальше. Шаг за шагом, изо дня в день. Джудит всего лишь на мгновение представила, что с ней станет, если она лишится и любимой служанки. Сердце захолонуло. - В доме сквозняки, - отозвалась она. - Ты просто утомилась. Хлопот хватало. Мари не только ворчала на англичанина, но и старательно его выхаживала. - Как же я оставлю вас, мадемуазель, - проворчала женщина, когда Джудит стала уговаривать ее отдохнуть и прилечь. - Да что мне? Пятнадцать лет? Я преспокойно могу о себе позаботиться, - вспылила молодая женщина. - Так, голубка моя, немедленно отправляйся в постель! Я сделаю тебе отвар, а тебе нужно поспать. И не спорь со мной! - решительно подняв ладонь, опередила она поток отговорок. - Замуж вам надобно, мадемуазель д'Арсон. Не хотела я с вами этот разговор начинать, да боюсь - придется, - укладываясь в кровать, пробормотала прихворнувшая женщина. - Ох, оставь, Мари. Прошу, - отмахнулась Джудит. - Нет, вы послушайте меня, мадемуазель, - она схватила девушку за ладонь, вынуждая ее присесть рядом. - Сейчас такое время, что без крепкого мужского плеча женщине нелегко. Кто о вас позаботится, когда меня не станет? Вы бы присмотрелись. Неприлично молодой женщине быть одной, - поджав губы, подытожила она. - Вот, к примеру... - Генерал Юмбер, - перебила Джудит, верную служанку. - Дивный мужчина. Думаю, он оценит твою стряпню, - она спрятала улыбку, заигравшую на ее щеках. - Да хоть черт лысый! - проворчала в ответ пожилая женщина. - Нет, Мари, гражданину Рено грех жаловаться на облысение. - Свят! Свят! Свят! - Я тоже так думаю, поэтому закроем эту тему. Разговор с Мари немного развеселил Джудит. Зная нрав своей служанки, она надеялась, что дальше разговоров дело не пойдет. Иначе, ох, прости Господи... Мадемуазель д'Арсон хлопотала на кухне, готовила отвар для старушки, разогревала ужин - занималась обычными женскими делами, которые помогали отогнать тоску и развеять тревожные мысли. Когда в дверь постучали, она вздрогнула. Оглянулась. Сделала несколько нерешительных шагов в сторону двери. Гостей она не ждала, а непрошеные визитеры приносили ей только безрадостные вести и неприятности. Гражданин Рено? Симон Кадье? Кто еще мог нанести ей визит? Стук повторился. Джудит поправила косынку на волнистых волосах и все-таки, прежде чем распахнуть дверь, взяла в руки канделябр. - Вот ведь Мари, накликала, - удивленно пробормотала она, рассматривая мужчину, стоявшего на пороге. Невозмутимого, как обычно. - Может быть, вы уже переступите порог моего дома, гражданин? - она распахнула дверь шире, пропуская гостей. Нежданных, но женщина не почувствовала досады. - О, мистер Смит, и вы здесь, - обрадовалась Джудит, закрывая дверь за англичанином. - Тянет меня сюда! Как легкомысленного мотылька на огонь, - отозвался Чарльз. - Шагали шотландцы шагами шибко шустрыми шустрые шаги шотландцев зашухарили.
Бернар де Вильнев: - Вашего? Вы действительно верите в это, Джудит? Возможно, не стоило начинать разговор с очередных разбитых иллюзий: иллюзии – субстанция хрупкая, но иногда только ими одними и спасается душа человеческая. И все же чем раньше его кузина посмотрит правде в глаза, тем лучше. - Мы ненадолго, - утешил гость молодую женщину. В дом они все же вошли, и Вильнев с едва заметной улыбкой пронаблюдал за тем, как мадемуазель д’Арсон запирает дверь. Все же кое-чему события последних недель ее научили. - Сколько вам нужно времени, чтобы собраться? Вам и Мари. Вы уходите из города с нами, - проинформировал командир шуанов свою родственницу тем тоном, что обычно пресекал в его соратниках всякое желание оспаривать приказы. На Джудит это не подействует, понятное дело. Памятуя их последнюю встречу, Дюверже не надеялся не на исполнительность кузины, не на ее послушание. Однако и выбор у нее невелик: с Рено в застенки или с ним в леса. Удивительно было, что гражданин чрезвычайный уполномоченный до сих пор не отправил молодую женщину из «ее дома» в городскую тюрьму. Но после той диверсии, что шуаны запланировали провести на армейских складах, церемониться Альбер не станет.
Джудит д'Арсон: Молодая женщина не изменилась в лице, услышав насмешку кузена. Очень хотелось выкрикнуть в ответ что-то едкое. Раньше бы, еще несколько лет назад, она бы так и поступила, но сейчас Джудит лишь молча скользнула взглядом по потолку. Это было смешно, но Бернар стоял как раз на том месте, где всего пару дней назад висел куст омелы. Она спрятала горькую усмешку и взглянула на бывшего жениха. - Вы тоже верите, что ваше поместье больше уже не ваше? Не зовете свой дом - своим домом? Вы как-то иначе его называете сейчас? Республиканцы зовут это просто - имущество бывших. Не думала, что вы станете брать с них пример. Слова прозвучали просто, Джудит даже тон не повысила, словно говорила о погоде, а ведь раньше они с Бернаром только спорами и разговаривали. Сколько же воды утекло с тех пор? Сколько зим пролетело? Сколько уроков она выучила? Если все записать - получалась бы книга толще Библии. Неужели после всего, что было барон полагает, что она молча, послушно, сделав глубокий книксен кинется собирать вещи? Нет, напрасно Джудит надеялась на встречу взаимопонимания, напрасно думала, что перед ней стоит действительно родной ей человек. Как все-таки мало нужно, чтобы человек навсегда стал для тебя незнакомцем. - Мой английский не так хорош, мсье Смит, - женщина обратилась к англичанину, чтобы хоть как-то утихомирить заколотившееся сердце. - Зашухарили? Чарльз рассмеялся. - Это значит застали врасплох, мадемуазель. Как меня в бухте у Подкопы Дьявола. Зашухарили. Скрутили. Другими словами - встретили не ласково. Он поцеловал ее узкую ладонь, словно извиняясь за вольность своего лексикона. Джудит рассмеялась. - Вы голодны? - спросила она, обращаясь к обоим. - Можете поужинать, прежде чем покинуть мое бывшее имущество, которое я, по неосторожности, продолжаю считать своим домом. Женщина прошла в кухню, хоть шаги и давались ей нелегко. Ноги почему-то наполнились тяжестью. Каждый шаг - свинцовая мысль. Каждый вздох - горечь. - Я никуда не пойду с вами, Бернар, - она стояла спиной к своему гостю, усердно, слишком усердно, помешивая жидкое рагу на плите. Как все-таки легко было говорить, не глядя человеку в глаза. Или же во сто крат тяжелее? Поварешка вздрогнула, а затем замерла в ее руке. - Я не хочу бежать из своего дома. Бояться. Прятаться. Не верить в следующий день, - она все-таки обернулась к русоволосому мужчине, хмуро застывшего в дверях ее кухни. - Ты ничем мне не обязан. Уже давно. в разговоре участвует Чарльз Остин
Бернар де Вильнев: - Я не приму отказа, кузина. Снова упрямство, снова окопная война. Снова иллюзии свободы. Все же Джудит во многом республиканка, - явная вина Жерве, - и все еще верит в свободу человека от обстоятельств. Смешно. И в то же время грустно, потому что времени у них в обрез, и из-за каждой лишней минуты, проведенной шуанами в городе, рискуют жизнью его люди, Гионик и остальные. - Рено казнит вас. Из-за меня. Не имеет значения, что я или вы думаете по поводу наших взаимных обязательств и долгов. Комиссар полагает иначе. Шагнув к молодой женщине, Дюверже властно сжал ее запястье, вынуждая выпустить из ладони поварешку. Еще одна иллюзия: я дома, готовлю ужин, все будет хорошо. Ничего не будет хорошо, кузина. Стены старого особняка – это не та сила, что может остановить вихрь революции, превративший в руины уже полстраны. - Если у вас есть, что собирать, - собирайте. Если нет – тем лучше. И запомните, в вашем случае остаться в Сен-Брие означает погибнуть. Лично я не вижу в подобном странном жесте ни малейшей необходимости.
Джудит д'Арсон: Рука, так по-хозяйски сжавшая ее запястья, причиняла боль. Джудит попыталась одернуть руку, но безуспешно. Хватка была железной. В этом был весь ее кузен - непреклонный и бескомпромиссный. Человек чести и долга. Всегда и во всем. Молодая женщина судорожно сглотнула, чувствуя, как комнату наполнило напряжение. Тягуче-звенящее, как бой погребального колокола. - Я всегда казалась вам странной, Бернар, но я уже давно не изнеженная избалованная девочка, какой была раньше. Вы думаете я живу иллюзиями? Я? - с губ Джудит сорвался едкий смешок. - Я-то как раз и пытаюсь примириться с действительностью, а не борюсь за идеалы от которых остался лишь пепел. Ох, жестоко, жестоко было говорить такое барону. - Мари больна. Она не перенесет дальней дороги, а жизнь в отряде её совсем подкосит. Единственное, что вы можете для меня сделать - перемирие, но я даже не хочу с вами говорить об этом . Ведь такие, как вы не отступают. Ступайте с Богом, Бернар. Я не поеду с вами. По доброй воле - не поеду. Лучше поторопитесь спасти других: матерей, дочерей, жен всех тех, кто служит в вашем отряде. Они, по крайней мере, этого заслуживают. А, если Рено все-таки решит меня казнить - это будет его вина, а не ваша. "Ведь я не виню вас за смерть отца. Вы были тогда в Париже. Вы знали, что я в Консьержери. Не могли не знать," - чуть не сорвались с ее губ колючие слова, но Джудит себя одернула. Глупо припоминать старые обиды, да и можно ли это назвать обидой? В минуты скорби и отчаяния человек всегда винит самых близких: друзей, родственников, любимых.
Бернар де Вильнев: - Не говорите глупости, мадемуазель. Я и люди, которые пришли со мной в город, рискуя жизнью ради вас, между прочим, их не заслуживают. Вы что же, всерьез полагаете, что мы живем в лесу, как звери, и питаемся сосновой хвоей? Ни с вами, ни с Мари в отряде ничего не случится. К тому же свет не без добрых самаритян, в окрестностях Лоржа любой крестьянин с радостью предоставит приют мне… И тем, за кого я попрошу. Но чтобы окончательно успокоить вашу совесть, - желчно добавил де Вильнев, - давайте спросим у самой Мари, как вам поступить. Где она? Продолжая держать кузину за руку, барон потащил ее прочь с кухни. Если Джудит не поедет с ним по доброй воле… Значит, обойдемся без ее согласия. Время уговоров закончилось. Безумие рассуждать о степени вины и о том, кто будет виноват в ее смерти, когда сама смерть уже стоит на пороге и холодом дышит в затылок. - Перемирие, - бормотал шуан сквозь зубы. – Перемирие… Так вот чего хочет Альбер. Подумать только. Болтая о перемирии, он тут же угрожает казнями заложников. Узнаю хватку якобинцев. Блажен, кто верует, кузина, но на руках Рено столько крови, что ваша смерть вряд ли вынудит его почувствовать себя в чем-то виноватым. Напрасная жертвенность, Джудит.
Джудит д'Арсон: Опять эти укоряющие слова в ее адрес. Снова кузен заставляет ее почувствовать себя виноватой. На мгновение Джудит даже почувствовала облегчение от того, что они уже отошли от плиты. Иначе бы соблазнилась, и просто бы влупила поварешкой по этому высокому высокомерному лбу. - Скажите мне, Бернар, вы и правда так переживаете за мое благополучие или же просто хотите успокоить свою совесть? Или? быть может, просто хотите оставить Рено с носом? Ведь вы с ним враждуете не просто, как республиканец с роялистом. Это ваши давние армейские счеты. Уязвленное самолюбие. Типичное мужское желание одержать вверх, - впервые за их короткий разговор в голосе женщины прозвучали злые нотки. Она еле поспевала за решительными шагами кузена. Косынка слетела с головы, а волосы, вьющиеся, отливающие медью, рассыпались по плечам. Джудит терпеть не могла неприбранный внешний вид и сейчас сердилась и на себя, и на Вильнева еще больше. - Побойтесь Бога, барон. Мари спит. Не надо её тревожить. К тому же, отчего вы вдруг решили, что ее мнение что-то изменит? Да отпустите же вы меня, наконец! Джудит дернула рукой, но крепкая ладонь сжала ее запястье еще крепче. Они буквально ввалились в маленькую, но теплую комнату в которой спала пожилая служанка. - Послушайте, Бернар, - зашептала Джудит. - Перестаньте ломать комедию. Вы еще мне мешок на голову наденьте и кляп в рот. Развейте уже свои иллюзии на мой счет. Жертвенность? Моя фамилия не Монтерей. Увы, я не тот человек, который способен на такие горячие поступки. В сердитой запальчивости неосторожные слова слетели с ее языка раньше, чем Джудит успела их осмыслить. - Кто здесь? Мадемуазель, Джудит? - Мари заворочалась на постели и открыла глаза.
Бернар де Вильнев: - Монтерей? Причем тут Монтереи? Знакомое имя отозвалось под сердцем Бернара тягучей болью несбывшегося. Непривычно и неожиданно было слышать его из уст Джудит, но у Вильнева не было времени размышлять, откуда кузина знает о маркизе или о его дочери. Впрочем, республиканцы-приятели ее отца могли что-то говорить о Монтереях, мир тесен, а его светлость был далеко не последней фигурой в вандейской войне. - Но раз уж вы их вспомнили… Конечно, жертвенность - это не про вас. И убеждения – это тоже не про вас. И мнение Мари вас не интересует. Знаете, почему? Потому что вы не о ней заботитесь. Вы вообще ни о ком не заботитесь, Джудит. Вы просто прикрываетесь болезнью служанки, чтобы поступать так, как вам вздумается… В этот момент старая женщина, ставшая одновременно камнем преткновения и яблоком раздора между Дюверже и его кузиной, проснулась и окликнула их, остановив своим пробуждением горький поток взаимных обвинений. - Это я, Мари. Бернар де Вильнев, - отозвался шуан, и голос его смягчился. – Я приехал, чтобы забрать вас с Джудит из города. Тут становится слишком опасно. В любую минуту комиссар Рено может отдать приказ об аресте мадемуазель. Как вы полагаете, стоит ли рисковать, проверяя, насколько правдоподобны его угрозы? Выпустив, наконец, запястье мадемуазель д’Арсон, Дюверже шагнул ближе к постели служанки, внимательно вглядываясь в ее усталое лицо. Если женщина и правда серьезно больна, ее придется оставить в городе. А значит, перепоручить чьим-то заботам.
Джудит д'Арсон: - Неужто вы, мсье? А я уже думаю - не снится ли мне. А вы все такой же. Совсем не изменились. Разве что отощали чуток, - голос служанки был неожиданно ласков. Она закашлялась, прижимая мозолистую ладонь ко рту. Джудит усилием воли заставила себя ободряюще улыбнуться. "Родная, милая моя, старушка", - отозвалось в ее сердце. Сейчас верная служанка напоминала ей мать, и хоть пожилая женщина совсем не походила на утонченную Аделаиду д'Арсон, свет горевший в ее глазах напоминал материнский, согревая Джудит в хмурые дни. Она вышла из комнаты, но вернулась почти в ту же минуту, держа в руках большую чашку с горячим отваром. - Тебе стало полегче? - спросила она Мари, дотрагиваясь до ее лба. Лоб был холодным, и Джудит облегченно вздохнула. - Да перестаньте со мной нянчиться, мадемуазель, - отмахнулась женщина, принимая из рук своей хозяйки отвар. - Лучше послушайте, что говорит ваш кузен. Что я вам говорила нынче? Опасно молодой незамужней женщине быть одной. А, что, если явится опять этот пронырливый гражданин, что был накануне? Кадье, стало быть. - Ох, Мари, не преувеличивай. Не хватало еще, чтобы Вильневу стало известно и о об этой истории. Слова Бернара резанули ее неожиданно больно. Странно, ведь ей казалось, что она уже свыклась: ведь это было так в характере Бернара - рубить с плеча, быть прямолинейным, действовать из чувства долга, и, конечно, всегда дать понять, всё это - лишь неприятное обязательство. - Мсье Рено только рычит, но когти выпускать не станет.
Бернар де Вильнев: - Не станет? Вы успели так хорошо изучить комиссара? – желчно съязвил барон. К счастью, де Вильнев не знал, что Джудит почти присутствовала при расстреле де Брассара, иначе он обязательно напомнил бы молодой женщине о том, насколько у Альбера Рено слова не расходятся с делом. Но поскольку коммандер Остин никогда не делился с шуаном историей своего первого знакомства с мадемуазель д’Арсон, прах покойного священника не был на это раз потревожен. Зато, уже привычно, досталось не менее покойному депутату Жерве. – Не уподобляйтесь вашему отцу, кузина. Он тоже не воспринимал опасность всерьез… Якобинцы, коммуна, бешенные, - такие, право, пустяки… И в конечном итоге поплатился за это головой. Рено отправит вас в застенки, даже не сомневайтесь. И, вполне вероятно, не только вас. Бернар красноречиво кивнул головой в сторону кровати и женщины на кровати. - Хотите на практике выяснить, где Мари будет тяжелее выходить: в лесу или за решеткой? Хотите, Джудит? Хотите взять несчастья, ожидающие вашу служанку, на свою совесть? Упрямство кузины злило. Она казалось Вильневу неоправданно беспечной. И тогда, когда не хотела покидать поместье. Дождавшись, покуда республиканцы уведут ее в город под конвоем. И сейчас, цепляясь за этот старый дом. Будучи человеком упорным и идейным, барон не мог себе представить того момента, когда кто-то перестает дорожить жизнью просто потому, что теряет ее смысл.
Джудит д'Арсон: Джудит рассерженно засопела, сминая в руках платок, а затем резко вскочила на ноги. Напрасно она думала, что выучилась терпению за последние долгие месяцы, напрасно она считала, что умеет владеть собой. Как оказалось, ее "бывший" жених способен был довести до иступленного крика даже немого праведника. Пролетев мимо Бернара, сердито прошелестев юбками, она все же замерла в дверях и обернулась. - Мой отец уже мертв, а вы все продолжает поминать его с желчью и презрением. Джудит с упрямой решительностью сложила руки на груди. В глазах полыхал огонь. И смотрела она сейчас на Бернара совсем иначе, с каким-то вызовом что ли... - Ошибка моего отца в том, что он верил в людей. Он всегда был идеалистом, но упрекать его в этом уже поздно и неблагодарно. Ведь когда-то вы сидели с ним за одни столом. "И как быстро вы все перечеркнули", - добавила она про себя, чуть помедлила, а затем продолжила: - Вы говорите, не будьте, как мой отец? Что ж, извольте. Отныне, я доверяю только себе. Не Рено, не отцу Антуану, не вам. В отличии от вас, мой дорогой кузен, глаза мои открыты. Женщина сделала шаг в сторону шуана, потом другой, следующий, пока не приблизилась к нему совсем близко, настолько, что услышала его запах: запах пороха, мускуса и невыносимой ненависти. -Так мне будет безопаснее в вашем отряде? Как долго? Месяц-другой? А потом разделить с вами братскую могилу? Хотя, у женщин судьба несколько иная. Думаю, вы и сами знаете. Она поправила ворот его мундира и смахнула невидимую пылинку с плеча. Жест заботливый, если бы не лед в ее взгляде: - Вы с гражданином Рено по разные стороны баррикад, но методы у вас одинаковые. Запугиваете, заставляете чувствовать себя виноватой, только бы добиться своего. Я лучше подвергну свою жизнь риску здесь, в родном доме, буду дрожать Сен-Брие, но я не стану бежать, бросив всё, во имя идеалов, в которые я больше не верю. Если Рено взбредет в голову отсечь мою, что ж, такова моя судьба. Вы же знаете, все д'Арсоны недооценивают действительное положение вещей, - усмехнулась она. - Можете считать меня предательницей, сумасбродкой, эгоисткой, кем угодно, но я не покину этот дом добровольно.
Бернар де Вильнев: - Это я уже слышал, - вздохнул Бернар. – Но поскольку вы потрудились сравнить меня с Рено и признать, что мы похожи, я поступлю так же, как он. Уведу вас отсюда насильно. И помните: позовете на помощь – меня, скорее всего, убьют. Коммандера Остина тоже. Ну и еще нескольких людей, с которыми у меня нет времени вас знакомить. Скажите, вы сможете встать с постели? На этот раз Дюверже спрашивал о самочувствии Мари. - Идти довольно далеко, вы это знаете. Если чувствуете, что это вам повредит, я оставлю вас в городе в надежном месте, - пояснил гость старой служанке. Затем барон подошел к окну, отодвинув портьеру, глянул на улицу. - Тихий вечер… Очень скоро он престанет быть тихим. Времени в обрез. Где-то на другом конце города шуаны, переодетые республиканцами, подогнали телеги с якобы фуражом к складам Юмбера. А значит, очень скоро полыхнет спрятанный в сене порох, а с ним, - даст бог, - и припасы синих. У дома д’Арсонов мелькнули быстрые неясные тени, затем послышалось тихое конское ржание. Вильнева и его спутников уже ждали. Все его люди знали свое место и свое задание, только упрямство Джудит вносило непредвиденный хаос в слаженный механизм партизанской диверсии.
Чарльз Остин: Если бы взглядом можно было убить, Бернар бы пал бы бездыханным телом к ногам Джудит в ту же минуту. Молодая женщина смерила кузена негодующим взором, понимая - слова бессмысленны. Доводы - бесполезны. Барон для себя уже все решил. Если он дал себе слово спасти невесту, пусть и бывшую, остановить его не смог бы, наверное, даже батальон синих мундиров вокруг ее дома. - Пропадите вы пропадом со своим благородством, - рявкнула Джудит, оттолкнув кузена. Чарльз сам отскочил в сторону, пропуская разгневанную мадемуазель д'Арсон, которая промчалась мимо разозленной валькирией. "Вот уж не ожидал", - пробормотал себе под нос англичанин, наблюдая за преображением молодой женщины из сдержанной, утонченной аристократки в страстную и яростную фурию. Сказать по правде, такой она даже нравилась ему больше. Чарльз вообще питал слабость к дамам пылким и пламенным, как знойное лето. - Кажется, вы ее не убедили, - подал голос доселе молчавший коммандер, решивший попросту не вмешиваться в яростное противостояние мужчины и женщины. Это было даже интересно и развеяло уныние, разлившееся в душе Чарльза. - Похоже, жизнь в лагере поменяется коренным образом. Вы не боитесь, что она вам что-то подсыплет в похлебку?- пошутил англичанин, но в шутке его можно было прочесть настороженность. С коварством рассерженной и, уж тем более, смертельно обиженной женщины ему сталкиваться приходилось не раз. Еще бы, нет, имея столько тетушек!
Джудит д'Арсон: Джудит стремительно пересекла кухню, взлетела по лестнице и ворвалась в спальню. Впервые за долгое время хотелось разреветься, утопив клокотавшие в ней злость, ярость, бессилие в потоке слез. Женщина глубоко вздохнула, медленно выдохнула и поняла, что единственное, что ей еще остается - это взять себя в руки. - Зачем я здесь? - спросила она себя, с тоской оглядывая собственную спальню. Она вспомнила с каким усердием старалась навести в этой комнате уют, вдохнуть былое домашнее тепло, словно хотела вернуть давно ушедшее, но только сейчас осознала, что все давно потерянно. И даже дом был уже не ее домом, надежды его вернуть была нелепы и пусты, как бы отчаянно она за них не цеплялась. Джудит сменила домашнее платье на шерстяное, серое, как ее настроение. Вовсе она не собиралась кричать. Напрасно этого опасался барон. Или он и правда верил, что кузине его жизнь совсем безразлична? Ох, если бы только это было и в самом деле так, она бы уже давно бежала в комендатуру. Молодая женщина побросала все самое необходимое в сумку. Вещей оказалось совсем не много, но короткие сборы усмирили ее и спустилась вниз она сдержанная, как обычно. Без лишних разговоров, сунув поклажу, без дела маявшемуся англичанину, она прошла к Мари, но та уже выходила из своей комнаты, одетая по-дорожному. Джудит крепко взяла служанку под руку и обернулась к Вильневу. - Вы можете даже поджечь особняк. По-крайней мере, я не буду тешить себя надеждой, что у меня есть дом, куда я когда-нибудь могла бы вернуться.
Бернар де Вильнев: - Такой вы мне больше нравитесь, - невозмутимо констатировал барон. - Послушайте, верите вы мне, или нет, но я не желаю вам зла. Я… «Пытаюсь защитить вас, хоть в сложившихся обстоятельствах мне почти нечего вам предложить. Но остальные могут предложить вам еще меньше. А главное – им наплевать на вас». Истина выглядела нелицеприятной и не оставляющей простора надеждам, и Дюверже запнулся, мысленно пытаясь сформулировать свои намерения «изящнее». И в этот момент раздался громкий стук в дверь. Высокие дубовые створки, предусмотрительно запертые Вильневым на засов, содрогнулись от ударов. И шуан невольно вздрогнул. От неожиданности, а больше от понимания того, что учтивые гости так не стучат. Так стучат дурные вести. Проклятие, как неудобно то, что человеку не дано видеть сквозь стены. - Именем республики, откройте! – послышалось требовательное и окончательно расставляющее все точки над «ì». - Кажется, не успели, - пробормотал Бернар. – Чарльз, в комнату… Впустите их, Джудит. Ничего не бойтесь, на улице мои люди. Что с его людьми, барон тоже не знал. И сколько республиканцев за дверями. И вообще, что происходит на улице. Выстрелов не было слышно, но засада – далеко не всегда выстрелы. «Ни в чем нельзя быть уверенным, господи, но нужно уметь не позволять себе сомневаться»
Джудит д'Арсон: - Но я не желаю вам зла, - передразнила Джудит. - Наверное, тоже самое сказал серый волк бедной бабушке, прежде чем сожрать её. В голосе молодой женщины слышалось больше уныния, чем сарказма. Я не желаю вам зла. Слишком часто эта фраза, оборачивалась для неё предательством. Слова в это неспокойное время становились бесцветной пылью, а люди слишком быстро превращались в прах. Спокойнее было не доверять никому. Последняя из д'Арсонов этот урок выучила, как "Отче наш". Но податься черной меланхолии Джудит не успела. Дом затрясло. Замок, на который молодая женщина накрепко заперла дверь, залязгал. Его металлический всхлип заставил ее вздрогнуть, вскинуться, а потом разозлиться еще пуще. Бросив на нежданного спасителя хмурый взгляд, она решительно взмахнула рукой и приказала: - Мари в комнату! - Но, мадемуазель, - запротестовала пожилая женщина. - Нет времени спорить. Ты одета в дорожное платье. Ты бы видела свой испуганный взгляд. Кто бы там ни был, но тебе безопаснее будет укрыться. Прошу тебя, Мари, они сейчас выломают дверь! Мсье Cмит позаботится о тебе, - попыталась она утешить служанку. Мари и в самом деле была напугана. - Я так и знала, что все этим и закончится, - пробормотала она, стаскивая с себя плащ, не то самой себе, не то мужчине стоявшему рядом. Она незаметным движением вытащила шпильки из тугого пучка, стягивавшего ее кудри. Волосы волной упали на плечи. Джудит схватила шаль, небрежно уроненную на ковер, и накинув ее на плечи, поспешила к двери. На Бернара она не смотрела, сердце ее итак слишком быстро стучало. Молодая женщина боялась, что если посмотрит в глаза своему кузену, то изобразить домашнее сонное недовольство уже не сможет. Слишком уж будет много ярости в её глазах. Они, наверное, итак полыхали огнем, что могли прожечь дыру в любом ее недоброжелателе. Дверь затряслась с утроенной силой. Джудит вздохнула и, наконец, распахнула дверь.
Симон Кадье: В окружении солдатских штыков, - этого практически неизменного атрибута неожиданных визитов, - на пороге возвышалась статная фигура человека, которого хозяйка особняка д’Асонов ожидала увидеть, наверное, в последнюю очередь. - Добрый вечер, гражданка, - ухмыльнулся Кадье, оценив адресованный ему и республиканцам пылающий гневом взгляд молодой женщины. А затем незваные гости ввалились в дом. Их было не так уж много. Четверо солдат и сам гражданин оценщик. По мнению Симона вполне достаточно для того, чтобы придать его визиту видимость солидности, а главное, чтобы обезопасить себя от появления ненужных любопытных. В случае чего. Комиссар Рено вряд ли мог предположить, что его беседа с Кадье приведет к прямо противоположному результату. Он плохо знал гражданина оценщика, а вернее сказать, не потрудился задуматься о том, с кем имеет дело. В мыслях Альбера слишком много места занимали партизаны и положение дел в департаменте. Потому он «настоятельно рекомендовал» парижскому чиновнику оставить гражданку д’Арсон в покое. И счел, что этого пожелания будет достаточно для Кадье. Но Симон не привык упускать добычу и отступать без боя. Вооруженный поддержкой капитана Гапена и мандатом, подписанным самим же Рено, он провел кое-какое личное расследование. «Тайное знание», как водится, лежало на поверхности. Джудит д’Арсон – родственница некоего барона Вильнева, роялиста и контрреволюционера. Дело вовсе не в Маруэне, на которого точит зуб капитан. Впрочем, Кадье не было дела до обоих шуанов. Он сбирался поквитаться с женщиной. Это куда приятнее, не так ли? - Обыщите первый этаж, - велел Симон солдатам. - Тут должна быть служанка. Проследите, чтоб она никуда не улизнула. А гражданка поднимется со мной наверх. Глаза Кадье хищно сверкнули. - У меня к ней важный разговор.
Джудит д'Арсон: В первые мгновения хозяйке особняка стоило больших усилий, чтобы не закричать. Она вздрогнула, отшатнулась, отпрянула от нежданного гостя. Бледность покрыла ее лицо до ледяной прозрачности. Человек напротив внушал ей страх, но молодая женщина все-таки была чересчур д'Арсон, чтобы дать это понять. Джудит на мгновение закрыла глаза, борясь со стремительно уносящимся сознанием, но тряхнула головой и совладела с собой. Страха не было. Осталась лишь кипящая холодная злость. Она вздохнула полной грудью и, глядя на гражданина оценщика, также как, должно быть, смотрела Юдифь на Олоферна, насмешливо бросила: - Право же, гражданин Кадье, вы врываетесь в мой дом, совсем как ревнивый муж, заподозривший свою жену в измене. Надеетесь отыскать спрятанного мною любовника? Она выразительно указала тонкой бровью на большой платяной шкаф. "Ах, разговоры вы пришли со мной разговаривать!"- клокотала все внутри молодой женщины. От Джудит можно было уже высекать искры, и она не знала сколь долго еще сможет сохранять ехидное, свойственное только женщинам, хладнокровие. Когда-то именно за такую усмешку, скрытую в самом краешке губ, и бросали в костер. Она сложила руки на груди, и, решительно развернувшись, направилась на кухню: - Верхние комнаты не топлены, - бросила она через плечо. - А я не люблю холодные простыни. Там темно. Сквозняк. Скрипят половицы. Не кажется ли вам, мсье, это несколько испортит впечатление? К тому же, все эти многочисленные крючки на платье! Вы, как воспитанный человек, разумеется, поможете мне с ними справится. - Джудит улыбалась, а колкости продолжали слетать с ее губ. Гражданин Кадье мог рассчитывать сделать с ней, что угодно, но и она не откажет себе в удовольствии посмеяться ему в лицо. - Или вы, действительно, пришли поговорить о чем-то очень важном? Сердце Джудит стучало неистово. Ох, нельзя, нельзя быть все-таки такой безрассудной. Но ведь порой судьба благоволит к отчаянным?
Симон Кадье: Гражданка д’Арсон забывала про свободу, равенство и братство. И про то, как вольно эти благородные слова умеют трактовать те, кто не только пережил террор, но и возвысился, карабкаясь вверх по грудам отрубленных голов. За пару широких шагов Кадье нагнал дерзкую «бывшую», резко схватил за локоть, вынуждая остановиться. Решительно все мужчины сегодня вечером были настроены подкреплять свои слова грубой силой. Но Симон, достойный представитель нового порядка, преуспел в этом больше прочих. - Я пришел вернуть долг, гражданка. С этими словами он развернул Джудит к себе и размашисто ударил по лицу. Как истинный коммерсант, гражданин оценщик возвращал долги с процентами, так что бил он всерьез. Это вам ни какая-нибудь женская пощечина. - Эта бывшая шпионит в пользу инсургентов, - объявил он солдатам. Хотя вряд ли кого-то из присутствующих мог покоробить тот факт, что мужчина избивает женщину. Нравы рабочих предместьев разительно отличались от нравов, царящих в светских гостиных. В чем бывшие завсегдатаи этих самых гостиных имели возможность убедиться за минувшие пять лет. По странной иронии Кадье огульно обвинял Джудит д’Арсон в том, что она сама не так давно предлагала кузену. Сейчас парижанин с удовольствием лгал, чувствуя себя совершенно безнаказанным. На этот случай у Симона имелся еще один лжесвидетель. Капитан Гапен. Имелся и план казарм, якобы нарисованный Джудит. Оставалась самая малость. «Обыскать» женщину и найти неоспоримые доказательства ее виновности. А потом даже комиссару Рено придется исполнять революционные декреты. А не миндальничать с хорошенькой родственницей государственного преступника.
полная версия страницы