Форум » Зарисовки партизанской войны » Разумно слышит тот, кто примечает » Ответить

Разумно слышит тот, кто примечает

Джудит д'Арсон: Время: 30 декабря 1794 года. Где-то после полудня. Место действия: Сен-Брие. Комендатура. Участвуют: Джудит д'Арсон, Альбер Рено

Ответов - 11

Джудит д'Арсон: Джудит лукавила, когда в сердцах, ловко орудуя ножом, сказала, что ей нет дела до революции и до Франции. Это было не так. Успокоившись и поразмыслив, молодая женщина поняла, что больше не может делать вид, что ничего не происходит. Все эти месяцы она жила словно в тумане, укрывшись за слоями нарочитой вежливости и дежурных благовоспитанных улыбок. Ей казалось почему-то, что это разумно – забиться в кокон, стать затворницей, убежать. Но правы были древние мудрецы, на всякий лад повторявшие – сбежать от самой себя не получится. Прошлое - это не страшный сон, который забывается на утро. Прошлое, ее прошлое, напоминало о себе каждый божий день, и только одна Джудит не желала признавать тот факт – оно никогда не отпустит. Оно навсегда останется жить в ее сердце. Это было странно, но оно все еще билось в ее груди. Мадемуазель д‘Арсон так бы и продолжала находиться в оцепенении. Но события вчерашнего вечера встряхнули ее. Именно осознание собственной беспомощности, как ни странно, отрезвило ее, заставило распахнуть глаза и, наконец, понять – ей больше никто не поможет. Наивно было полагаться на чье-то сострадание. Верить нужно было только в себя. Сидеть и ждать, пока гражданин Кадье вернется, было бы непростительной глупостью. Если он полагал, что она – невинное дитя беспомощной аристократии – он ошибался. Наивность никогда не была ни ее достоинством, ни ее недостатком. Угомонив эмоции, Джудит прокрутила в голове весь разговор: спокойно и рационально. Дом, единственное, что у нее осталось, уплывал у нее из рук, и она ничего не могла с этим поделать. Или все же могла? Что он там говорил? О, говорил очень много. Джудит надолго врезались в память слова про спальню и уступчивость. Способ, которым нынче вершились имущественные дела, Джудит не устраивал. Другая, может, на ее месте ухватилась бы за любой шанс, но молодая женщина не хотела обманывать саму себя. Если уж придется выбирать между гильотиной и бесчестием – она выберет первое. Или найдет другой путь решить этот вопрос. Ей столько пришлось вынести, так неужто она сдастся перед напыщенным похотливым развратником? Джудит самой стало смешно от этой нелепицы. Кадье был безусловно опасен, как опасен любой человек наделенный властью. Правда, мадемуазель д‘Арсон справедливо решила, что против власти – всегда есть ответная власть. А от взгляда комиссара Рено разбегались даже собаки. - Куда это вы собрались, мадемуазель Джудит?- озабоченно спросила Мари, увидев, что Джудит, уже переодевшаяся из домашнего в темно-синее платье, застегнула плащ и теперь деловито поправляла шляпку у зеркала в прихожей. - Пойду пройдусь, - отозвалась ее хозяйка. – Воздухом подышу. Если я не вернусь, – она подмигнула служанке, – ищи меня в застенках комендатуры. Но я вернусь. Право же, Мари, я, видимо, так серьезна все эти дни, что ты перестала понимать мои шутки. Лучше испеки пирог. Капусты теперь до второго пришествия хватит. - Два кочана извели, - услышала она сдержанное ворчание кухарки, выходя из дому. День был, вопреки промозглому настроению Джудит, прекрасным. Погода, в последнее время одарившая своих нерадивых детей только хмурым ветром и метелью, наконец, прояснилась. Небо было чистым и таким безудержно синим, что бросив взгляд за горизонт нельзя было сказать, где кончается одна синева и начинается другая – морская и небесная. Женщина шла не спеша, хотя, если б это было возможно, она бы шла еще медленнее. Свежий декабрьский воздух разрумянил ее щеки, но самой мадемуазель д‘Арсон казалось, что чем ближе она подходила к комиссариату, тем бледнее становится. «Что ты, как маленькая. Ну, не съест же он тебя, в самом деле», - приободряла она себя, останавливаясь возле караульного. - Не съест, комиссары не питаются «бывшими», – пробормотала она себе под нос. – Они заглатывают жертву целиком. - Здравия желаю! – гаркнул ей в ухо молодой солдатик. - Что изволишь, гражданка? - Мне нужно увидеть комиссара Рено. Джудит д‘Арсон. – она кивнула караульному. – Дело очень важное. Девушка позволила себе преувеличить.

Альбер Рено: Имя, которое назвал ему караульный, было неожиданным. После их последней встречи комиссар Рено полагал, что скорее небо обрушится на землю, чем кузина «бывшего» барона де Вильнева самолично явится к нему, чрезвычайному уполномоченному нового Конвента. Будь то по нужде, или, тем более, без нее. Кажется, он где-то недооценил дочь депутата д’Арсона. Или просто случилось что-то из ряда вон выходящее. В любом случае эта женщина заслуживала того, чтобы быть выслушанной. - Пропусти, - велел Альбер солдату. Неосознанным жестом Рено пригладил волосы, хотя плевать, конечно, как он выглядит. Отголоски былой сословной вежливости, пережитки приличий. Тем более он отвратителен гражданке по определению, красоваться нет причины. Небо за решетчатым окном кабинета комиссара в комендатуре было пронзительно-синим, а настроение самого республиканца – меланхоличным. Он только что прочитал рапорт береговой охраны. И прошлое, которое по определению всегда напоминает о себе некстати, мазнуло по щеке Альбера влажным прикосновением морского ветра. Когда-то он был очень зол на дочь маркиза де Монтерея. Потому что юная роялистка легко обвела его вокруг пальца. Потому что КОБ требовал у комиссара ее голову, а в те времена, не получив одну голову, Цербер революции легко довольствовался другой, и неудачливый охотник рисковал отправиться на свидание со Вдовой вместо ускользнувшей от него жертвы. Тогда все обошлось. Умерли другие люди, а потом удачно погиб и сам маркиз, обесценив голову своей дочери в качестве предмета торга республики и роялистов. А девушка благополучно избежала парижских застенков и оказалась за проливом. Счастливица. Теперь она попыталась вернуться во Францию. И умерла. Утонула, так и не достигнув желанного берега. Какая странная ирония судьбы. И зачем, скажите на милость, Шарлотта плыла в Бретань? Кажется, Рено знал ответ на этот вопрос. И теперь гражданина чрезвычайного уполномоченного не отпускало странное чувство. Сожаление? Зависть, быть может? Самому Альберу никогда не встретилось преданной души, готовой рискнуть ради него жизнью. Впрочем, что в том проку? «Ах, Вильнев, Вильнев, ты приносишь несчастья своим женщинам. Той, что сейчас спешит в мой кабинет, тоже…» - Я не ожидал так скоро беседовать с вами, гражданка, - усмехнулся комиссар, глядя на свою разрумянившуюся после пешей прогулки гостью. – На этот раз у меня нет пирога, но есть хороший кофе. Неподалеку арестовали контрабандистов. Угостить вас?

Джудит д'Арсон: Джудит вошла в кабинет чрезвычайно уполномоченного. Сердце ее билось ровно. Поджилки не тряслись, голова не кружилась. Мадмуазель д‘Арсон удивлялась своему спокойствию, ведь всего минуть пять назад, ей с трудом удавалось подавить волнение. Комиссариат никаких других чувств, кроме приступа паники и головной боли не вызывал, но то было раньше. Сейчас, то ли она сама стала чуть равнодушнее, то ли примирилась с действительностью, то ли просто увидела в этой гнетущий атмосфера тот слабый просвет, который мог бы мог бы помочь ей в сложившейся ситуации. Недаром говорят: будет нужда – и с чертом договоришься. Джудит присела и только потом сообразила, что приглашения сесть она не слышала. Досадно. Но это же республика? Простота нравов, церемонии уже ни к чему. Молодая женщина не удалось сдержать короткую улыбку, чуть сорвавшуюся с губ, а потом произнесла совершенно невозмутимо: - А если бы вы задержали обоз с контрабандным алкоголем, вы предложили бы мне виски? Джудит теребила в руках сдернутую с руки перчатку. Волнение все же умудрилось подкрасться к ней незаметно. - Да, кофе был бы весьма кстати, – произнесла она, пока комиссар Рено не успел ничего ответить на ее случайную остроту, а затем пригладила несуществующую складку на юбке. Молодая женщина и не представляла, что перейти к главному вопросу будет так непросто. - Комиссар Рено, я явилась к вам не просто так. Меня тревожит мое нынешнее положение. «Я бы даже сказала, что я в ужасе», - мысленно поправила она себя. - А именно – мое бывшее имущество. Дом. Вы любезно разрешили нам с Мари пожить в нем, но вчера, совершенно неожиданно, объявились потенциальные покупатели. Месье Кадье был достаточно красноречив и действовал очень убедительно. Джудит умолкла, сдернув вторую перчатку с руки. Не было нужды рассказывать все. В конце концов, какое дело гражданину Рено до того, насколько любезны с ней гости в ее доме? Пока еще ее.


Альбер Рено: «Вот оно что» - Значит, гражданин Кадье уже успел побывать у вас? – переспросил, или скорее просто еще раз уточнил Рено. Едва не добавив «Ну, и как он вам?». Желание разделить с кем-то охватившую комиссара во время их первой встречи неприязнь к Кадье было по крайней мере смешным. – Что, я предупреждал вас, что рано или поздно что-то подобное произойдет. Видите ли, Джудит, положение вашего имущества… двояко. Когда мы говорили с вами о вашем отце, я не стал уточнять… В этом не было необходимости, к тому же сказанное могло прозвучать жестоко. Это не депутат д’Арсон оправдан, - хотя, вполне вероятно, он оказался заложником политической ситуации и в конечном итоге жертвой излишней подозрительности якобинцев, - это вы амнистированы. Понимаете? Приговор, вынесенный вашему отцу, не имеет обратной силы. Как и конфискация вашего имущества. И потому, гражданка Джудит д’Арсон, дочь казненного жирондиста депутата д’Арсона никаких прав на собственность своей семьи более не имеет. Все, что она может сделать – попытаться выкупить это имущество, когда оно будет выставлено на национальные торги. Рено, привычно заложив руки за спину, прошелся по кабинету. От решетчатого окна, за которым плескалась несвойственная бретонскому декабрю синь, до табурета, где обустроилась посетительница. Он почти не хромал, но это потому, что комната была невелика. Остановился напротив Джудит, оценивающе глядя на молодую женщину сверху вниз. - Итак, дочь депутата беззащитна перед Кадье, олицетворяющим собой комиссию по делам отчужденного имущества бывших. А вот кузина барона Вильнева, роялиста и одного из предводителей шуанов… как знать. Однако, как я помню, вы сами многократно открестились и от этого родства, и от дел барона. Возможно, обсуждать их теперь уже не имеет смысла.

Джудит д'Арсон: Джудит оставила в покое перчатки, которые все не переставала сминать в руках. Тихо вздохнула, жадно ловя каждое слова Альбера, словно надеялась, что, в самом деле, услышит что-то обнадеживающее. Напрасно. Из уст комиссара исходила лишь суровая правда. Мадемуазель д‘Арсон казалось, что она свыклась с ней, но нет, упоминание об отце больно кольнуло ее сердце, но глаз она не опустила. Скрывать то, что чувствует, Джудит выучилась еще к Консьержери и здесь, почти у самых ног гильотины, она очень хотела верить, что по лицу ее не пробежала тень скорби и горечи. Ни к чему в очередной раз признаваться в собственных слабостях. Наверное, были они и у гражданина Рено. По крайней мере, молодой женщине очень хотелось бы в это верить. - Мне кажется было бы лучше сказать, что Бернар сам не стремится общаться с бывшей невестой, - честно призналась девушка. Она смотрела в глаза Рено прямо. Взгляда не прятала. – Право же - это уже почти анекдот. Бывшая аристократка, жирондистка, республиканка, бывшая дочь депутата, невеста. Всегда в прошедшем времени. Очень надеюсь, что это не мое проклятье. Джудит запнулась и поджала губы. Нет, пора было переходить к главному, а не пускаться в пустую софистику. Она прекрасно поняла, на что намекает Рено. Если у мадемуазель д‘Арсон и было что-то по настоящему ценное, то это ее родственные связи. Единственный родной ей человек стал разменной монетой ее благополучия. - Комиссар Рено, - смотря на этого сурового человека снизу вверх, Джудит вдруг почувствовала себя маленькой куклой-марионеткой. – У гражданина Кадье, конечно длинный язык, а руки еще длиннее, но он мне дал ясно понять, что положение мое незавидное. Я не буду ходить вокруг да около, зачем нам попусту отнимать друг у друга время? Давайте начистоту. Вы хотите, чтобы я каким-то образом повлияла на Бернара? Молодая женщина выдохнула эти слова. По спине, к ее удивлению, не побежали мурашки оцепенения, а голос оставался спокойным.

Альбер Рено: Сбить комиссара Рено с толку было непросто, и все же посетительнице это удалось. - Подумать только, - пробормотал гражданин чрезвычайный уполномоченный в сердцах, - один разговор с Кадье, и вы уразумели то, о чем я вам толкую с нашей первой встречи. Гражданин далеко пойдет. Методы убеждения Симона Кадье оставались для Рено тайной. Он даже не предполагал, насколько они просты. Но результативность на лицо. - Нет, гражданка д’Арсон, это не я этого хочу. Это вы этого хотите, - пояснил Альбер, с привычной ему обстоятельностью расставляя все точки над «i». – Если вы хотите жить, дышать, наслаждаться свободой и сохранить дом, в котором вы выросли. А походу спасти жизнь вашему кузену. Вам естественно этого хотеть, надеюсь. Мне нужно перемирие с шуанами. Республика ждет, чтобы мятежники сложили оружие. Обе стороны прекрасно понимают, что такого рода договоренность предполагает серию взаимных уступок. В число которых входит амнистия шуанов, - это жизнь, - освобождение провинции от рекрутского набора и прочих поборов, свобода религиозных служб и возвращение не присягнувших республике священников в свои приходы, а так же возвращения имущества амнистированным роялистам и их родственникам. А вот это – ваш дом, Джудит. И родовой замок Бернара, кстати говоря. Он ведь тоже тут, в Бретани, неподалеку. Поговорите со своим кузеном, гражданка. Пока в провинции идет война, каждый новый день уносит человеческие жизни. Некоторые из них вашему кузену дороже, чем он думает. Вам знакомо имя Шарлотта де Монтерей? Рено вновь с интересом глянул на дочь депутата. Бывшая невеста, значит. Что стоит за этим словом, когда она сама его произносит. Удивление? Сожаление? Насмешка? Что было между этими людьми много лет назад, и можно ли сыграть на этом сейчас?

Джудит д'Арсон: «Неужели вы даже не догадываетесь, комиссар? - подумала в сердцах Джудит. – Правда, недоумеваете, о чем может разговаривать такой скользкий тип, как Кадье с женщиной о которой больше некому позаботиться? Вот уж, не ожидала». Мадемуазель д‘Арсон поправила выбившуюся каштановую прядь, сдерживаясь, чтобы не ляпнуть с едкой злостью, что хорошо бы Кадье шел действительно далеко, как можно дальше от нее и ее дома. Ведь именно это и заставило ее перешагнуть порог кабинета комендатуры. Бернар был ей дорог, как единственный близкий ей человек, но кузен был далеко, а Джудит находилась здесь, в Сен Брие, лицом к лицу с этим сумасшедшим миром, и в который раз ей приходилось справляться со своими бедами в одиночку. Комиссар умел быть обстоятельным. Обстоятельным и даже несколько патетичным. Каждый новый день уносит жизни. На мгновение ей даже показалось, что в нем промелькнуло что-то от сострадания. Если все так, как он уверяет, то для Джудит – это единственный шанс. Если только комиссар сдержит слово. Если только ему и, правда, можно было бы верить. Джудит если не хорошо, но все же имела представление, что же за человек комиссар. Вот и сейчас, в его словах, в его последней фразе, она прочла то, что обычно читалось между строк. Вряд ли этот человек стал бы упоминать незнакомое ей имя без какого-то умысла. Женщина опустила взгляд, сосредоточенно разглядывая носки собственных туфель, затем посмотрела в решетчатое окно. Погода была хороша, может быть это добрый знак? Хотя, в день, когда голова её отца скатилась в корзину, он тоже был солнечным. - Впервые его слышу, - наконец, произнесла Джудит. – Частица «де» подсказывает мне, что эта женщина тоже из «бывших». Она и правда, так дорога моему кузену, Альбер? Последняя фраза вырвалась столь внезапно, что мадемуазель д‘Арсон сама испугалась собственных слов.

Альбер Рено: Рено задумчиво прищурил глаза. Кажется, на этот раз гражданка не лжет ему, как это у них уже заведено. Что ж, из этого следует, что Джудит и ее кузен, действительно, давно не виделись. По крайней мере не виделись в Париже в девяносто третьем, хотя оба были там. И депутат д’Арсон был все же осужден и казнен напрасно, отношений с роялистами он не поддерживал. На депутата в данный момент комиссару было наплевать, а вот вопрос гражданки его заинтересовал. Как вода точит камень, так и Альбер привык методично искать в людях слабости. Использовать слабости противников все же гуманнее, чем просто убивать их. И в «методах убеждения» Рено причудливо переплетались жесткость и даже жестокость профессионального военного и уловки крючкотвора-адвоката, которым он в свое время так и не стал. - Шарлотта де Монтерей была дочерью одного из вдохновителей вандейского мятежа, - пояснил гражданин чрезвычайный уполномоченный. – Ваш кузен был увлечен этой девушкой полтора года назад. Он ее спас. От многих бед, в том числе и от меня. И в конечном итоге, от гильотины. В словах комиссара слышалась какая-то очень глубоко скрытая ирония. Наверное в самих рассуждениях о том, что от гильотины можно спастись, окажись рядом кто-то, кто готов рисковать своей жизнью в обмен на чужую. Вот, например, у депутата д’Арсона таких знакомцев не оказалось… Ладно, к черту депутата. - Бывшую маркизу тайно переправили в Англию. Где она попала под опеку герцога Уэльского. Будь ваш кузен человеком сердца, а не долга, он бы уехал за пролив вместе с мадемуазель. Альбер с легким сожалением пожал плечами. - Но Вильнев предпочел остаться и сражаться. А Шарлотта, видимо, устала ждать. Простите мне этот маленький романтичный экскурс в чужое прошлое, Джудит. Просто прошлое порой напоминает о себе, когда напоминаний совсем не ждешь. Мадемуазель решила вернуться в Бретань. И утонула при попытке высадиться на мысе Фреэль. Два дня назад. Какая ирония… Комиссар вернулся к столу, сгреб с него бумаги с рапортом лейтенанта Лерома и убрал в папку. А папку отправил в компанию своих товарок. И в каждой чья-то задокументированная смерть. - Думаю, ваш кузен имеет право знать о том, что произошло. Может быть эта история заставит его задуматься.

Джудит д'Арсон: - Бернару нужна была, прежде всего, соратница, а не женщина, - тяжело усмехнулась про себя мадемуазель д‘Арсон. «Той, кем в свое время так и не смогла стать его невеста», - в мыслях Джудит не было сожаления, скорее просто горькое воспоминание о том, что вспоминать не хотелось. Молодая женщина готова была поверить, что Бернар мог быть увлечен девушкой, нашедшей в себе силы противостоять безумию с таким же остервенением, что и он сам. Почему бы не спасти дочь мятежника от гильотины? Защищать от бед. Быть рядом, когда она упадет. Ведь заступиться за дочь вандейского вдохновителя совсем не одно и то же, чем заступить за дочь предателя. Джудит опустила ресницы. Слишком многое можно было прочесть в ее взгляде. То, что она, не смотря на умение владеть собой, боялась показать хваткому комиссару. Затем она подняла на гражданина Рено глаза. - Вы необыкновенно заботливы по отношению к барону Вильневу, комиссар, – она поднялась с табурета, а в голосе ее прозвучала то ли ирония, то ли простая колкость. - Моего кузена действительно нельзя назвать человеком сердца. Впрочем, как и многих в это неспокойное время. Не думаю, что таковые найдутся и в этой комнате. Мадмуазель д‘Арсон натянула перчатки, сосредоточенно что-то обдумывая. - Это действительно будет ирония, когда я сообщу кузену новость, что мадемуазель де Монтерей погибла, – произнесла она после минутного молчания. Женщина распрямила плечи, почувствовав себя, в кои-то веки, необыкновенно высокой. В этот раз на комиссара сверху вниз смотрела она. - Я думаю, мы друг друга поняли, комиссар. Не будем пожимать рук. Слишком торжественно. Не могли бы вы мне только пообещать, если это возможно, что гражданин Кадье, хотя бы на время, не станет беспокоить меня своими визитами? Я могу откланяться?

Альбер Рено: - Гражданин Кадье вас больше не потревожит, - кратко пообещал гражданин чрезвычайный уполномоченный. И мгновение спустя, многозначительно уточнил. – Какое-то время. Он оценил откровенность дочери депутата, однако время работает против нее. Если Джудит д’Арсон не сумеет склонить своего кузена к прекращению активных враждебных действий против республики прежде, чем Баррас потребует от Рено принять, наконец, «самые решительные меры по усмирению шуанов», она отправится в застенки. С десятком других таких же бедолаг, которым не посчастливилось оказаться в родстве с предполагаемыми партизанами. И единственной возможностью спастись для нее станет смерть Вильнева. В бою или на гильотине, уже не суть важно. - И еще кое-что… - Добавил Альбер, почти ощутимо упираясь взглядом в демонстративно-прямую спину уходящей женщины. – Если Бернар все же вас не послушает… Возможно, будет иметь смысл пригласить его в Сен-Брие… И сообщить об этом мне. Можно сколько угодно не пожимать рук, но условия их странного договора комиссар Рено намерен был определять сам. Сейчас и впредь.

Джудит д'Арсон: Последняя фраза Альбера Рено, оброненная им будто бы случайно, заставила мадемуазель д‘Арсон обернуться. Ах, вот оно что. Нельзя сказать, что Джудит не ожидала чего-то подобного. - Разумеется, - она коротко улыбнулась. – В любое время дня и ночи. Ведь вы всегда на своем посту, не так ли? Молодая женщина покинула комендатуру с сердцем полным противоречий. - Ты играешь с огнем, - твердила она себе под нос, несясь прочь от серых застенок, будто ее подгоняли черти. Теперь она могла позволить себе дать волю чувствам. Перчатки снова были сорваны с рук, как будто Джудит и не одевала их так аккуратно минуту назад. Только сейчас мадемуазель д‘Арсон осознала, чего ей стоило сохранять самообладание в кабинете комиссара. Ведь она всего-навсего была женщиной, обычной женщиной, которой просто пришлось вынести очень многое. Она не была сделана из железа. Солнце слепило глаза и Джудит, наконец, сбавила торопливый шаг. - Какая же все-таки нелепая нынче погода, - пронеслось в ее сумбурной голове. – Сейчас в самую пору выть метели. Девушка зачерпнула голой рукой горсть липкого снега. Горячая ладонь быстро растопила зажатый между пальцами ком. Женщина провела ею по пылающему лбу. - Ох, Бернар слушать меня не станет, - покачала она головой. – Даже, если ему пришлют мою голову в мешке, он лишь скажет: «Да упокойся с миром. Отмучилась!». - А эта его Шарлотта, – по лицу Джудит пробежала тень. – Бедная, бедная женщина. «Каждый новый день уносит новые жизни», - повторила она за гражданином Рено. Сейчас это уже не звучало так философски. Просто констатировало горький факт. Молодая женщина видела, что вовсе не судьба или рок или провидение отнимало жизни. Это делали люди. Надзиратели, палачи, чужие приказы, редко болезнь. - Ничего я справлюсь, - пообещала себе Джудит, глядя в яркое, почти безоблачное небо. - Если будет нужно, я ударю, а не подставлю щеку. Не в этот раз. Джудит чуть расслабила ленты шляпки. Дышать стало чуть труднее. Она не любила вспоминать прошлое. - Ну вот, я где-то обронила перчатки, - проронила она, чуть нахмурив лоб. Перчатки сейчас волновали ее меньше всего, но повседневные мелочи помогали отвлечься от тяжких дум. – Мари будет ворчать. Других-то у меня нет.



полная версия страницы